И в иностранных армиях в 1911 г.

(на 1000 чел.)

Государство	Заболело	Умерло от
болезней	самоубийств	несчастных случаев
Россия	400.3	3.51	0.28	0.38
Германия (без колоний)	260.2	1.25	0.41	0.32
Австро-Венгрия	398.5	2.09	0.67	0.24
Англия (без колоний)	421.1	2.58	0.29	0.60
Франция (с колониями, 1909 г.)	273.0	3.40	0.22	0.33
Бельгия	429.4	1.76	0.02	0.31
Голландия	639.6	1.71	0.16	0.43
Северо-Америк. Соед. Штаты	715.9	2.66	0.68	1.42

Как видно из показателей, представленных в табл. 2, самая высокая заболеваемость наблюдалась в армии США (71,59%), а наиболее низкая - в германской (26,02%). Русская армия по заболеваемости занимала шестое из восьми представленных стран; в пяти армиях заболеваемость была выше, чем в русской, и только во французской и германской - ниже. Смертность от болезней в русской армии оказалась наибольшей (0,351%).

В 1913 г. заболеваемость населения инфекционными болезнями достигла (на 10 тыс. человек): гриппом - 222, корью – 32,9 дизентерией - 31,4, коклюшем - 31,3, дифтерией - 31,1, скарлатиной - 28,3, брюшным тифом и паратифом - 26,6, сыпным тифом - 7,3, натуральной оспой - 4,4, возвратным тифом - 1,9. Ежегодно число больных малярией превышало 3,5 млн. человек.

Высокой была инфекционная заболеваемость и в Русской армии. В структуре заразных болезней сыпной тиф в 1912 г. составлял 1,13%, а такие инфекции, как грипп и дизентерия - соответственно 3,3 и 0,6% [5].

5. Раздробленность руководства делом здравоохранения в стране, изолирование ГВСУ от решения основных задач медицинского обеспечения действующей армии предопределили неспособность и неподготовленность этих органов к решению задач военного времени [6].

Подтверждением сказанному является заявление академика Н.А. Вельяминова на XIV съезде российских хирургов в декабре 1916 г.: «В настоящей войне у нас почти во всех ведомствах и организациях врачи оттесняются от административной и организационной деятельности, и нам, врачам, приходится меньше бороться со смертью, чем с теми препонами, кои нам ставят администраторы - не врачи - в нашем специальном деле. Особенно страдаем от такой постановки дела именно мы, хирурги, и страдают сотни тысяч наших пациентов» [7].

Накануне войны организация медицинской службы в военное время определялась «Положением об управлении санитарной частью армии», введенным в ходе Русско-японской войны (1904-1905 гг.). В соответствии с ним общее руко-водство деятельностью медицинской службы армии возлагалось на начальника (не врача) санитарной части армии, подчинявшегося командующему ар-мией. Ему были подчинены полевой военно-медицинский инспектор (врач), полевой инспектор госпиталей (не врач) и старший уполномоченный РОКК с их управлениями.

В те годы Главным начальником санитарной части Маньчжурских армий был назначен генерал-лейтенант Ф.Ф. Трепов, главным полевым военно-медицинским инспектором В.С. Быстров, полевыми военно-медицинскими инспекторами 1-й армии - В.Б. Богушевский, 2-й армии - В.И. Шолковский и 3-й армии - А.Я. Евдокимов. В мае 1906 года А.Я. Евдокимов назначен начальником Главного Воен-но-медицинского управления. Главным хирургом всех армий был Р.Р. Вреден.

После Русско-японской войны вопросы реформы военной медицины широко обсуждались на страницах печати, на заседаниях военно-медицинских обществ. Так, полевой медицинский инспектор 3-й Маньчжурской армии А.Я. Евдокимов в своем отчете об опыте деятельности медицинской службы в Русско-японской войне сделал целый ряд ценных выводов и предложений по усилению роли врачей в руководстве военно-санитарным делом на театре военных действий и ограничению прав строевых начальников и деятельности общественных организаций. Однако проведенная им же реорганизация была сделана поверхностно [8].

Медицинский состав армии на 1.01.1913 г. насчитывал по штату 3 749 врачей, по списку - 3 629, фельдшеров по штату - 10 340, по списку - 9 048, что составляло к общей численности армии (1282000) 1 врач на 353 чел., 1 фельдшер на 142 чел.

Основным источником комплектования армии врачебным составом являлась Военно-медицинская академия. Со дня основания Академии одной из основных задач ее деятельности была подготовка врачей для армии и флота. В первом уставе Академии 1806 года говорилось: «Главный предмет ее есть приготовление медиков для армии, флота и гражданской службы».

К 1.04.1914 г. в Военно-медицинской академии на шести курсах обучалось 1015 слушателей. В 1913 году Академию окончили всего 175 человек. Однако поступление на военную службу после окончания Академии было делом добровольным, а программа обучения не отличалась от программы гражданского медицинского факультета.

Более того, первые 40 лет существования Академия находилась в ведении гражданских министерств и только в 1838 году передана военному министерству и стала подчиняться директору департамента военных поселений, назначенного попечителем Академии [9].

В 1857 году Академию переподчинили по делам административным непосредственно военному министру, а по делам хозяйственным и законодательным – Военному совету. Наконец, в 1881 году, Медико-хирургическую академию переименовали в Военно-медицинскую академию, но служить в армии или на флоте обязали только тех из ее выпускников, которые во время обучения получали стипендии.

Что же касается изменений к подготовке, то они были ограничены введением курса «военно-санитарного дела» на небольшой кафедре десмургии. Поэтому, еще много позже, мало кто считал Академию военно-учебным заведением, поскольку такое название в основном определяло ее принадлежность военному ведомству. Однако поражение в Русско-японской войне потребовало от военного министерства ряда преобразований, в том числе и в медицинской службе.

С этим были согласны многие. Так, в 1905 году профессор кафедры хирургии Академии лейб-медик Н.А. Вельяминов писал: «Врачи, выпускаемые Военно-медицинской академией, в действительности никакого специального военно-врачебного образования и воспитания не получают». Правда, он же добавлял: «Существующее положение об Академии не требует теперь же коренной ломки, так как далеко еще неизвестно и не доказано, к каким результатам приведет эта ломка учреждения с вековым прошлым и вековыми традициями».

Тем не менее, в военном ведомстве стали настойчиво обсуждать вопрос о военизации Академии. Инициатором реформирования Академии на этот раз стал военный министр В.А. Сухомлинов. Однако дух авантюрного новаторства как всегда опередил реальность. Насыщение программы обучения военным и военно-медицинским содержанием требовало создания в Академии новых кафедр, но для этого не было ни помещений, ни подготовленных преподавателей. Поэтому вместо реформы по существу дело начали с формальных изменений, не имевших принципиального значения [9].

Специально избранной Конференцией Академии комиссией, в составе профессоров Г.Е. Рейна, Г.И. Турнера и С.В. Шидловского, было признано целесообразным возобновить практику прохождения студентами младших курсов лагерного сбора, а старших - летней госпитальной практики. ГВСУ, со своей стороны, предложило Конференции академии ввести с 1907 г. обязательное изучение ее студентами воинских уставов, военной администрации, военно-полевой хирургии с рентгенологией и полевой десмургией, военной гигиены, учения о войсковых болезнях и эпидемиях.

Однако Конференция отклонила эти предложения. Разумеется, Военное министерство продолжало настаивать на "военизации" обучения студентов академии. В декабре 1909 г. Конференция, заслушав доклад специальной комиссии во главе с академиком Н.А. Вельяминовым, наконец-то соглашается на введение в преподавание студентам 4-го курса - военно-полевой хирургии и увеличение часов на военную гигиену; 5-го курса - "военно-медицинской службы" по программе, утвержденной военным министром в мае 1909 г., и все это - за счет часов ликвидированной тогда же кафедры энциклопедии и истории медицины.

В результате на преподавание военно-санитарной администрации и санитарной тактики отводится всего лишь 12 часов. Академия продолжала готовить не военных врачей, а врачей для армии. Между тем общественность столицы и студенты подозрительно относились даже к такому реформированию, опасаясь, что оно преследует одну цель – «борьбу с вольнолюбием студентов путем усиления военной дисциплины».

Н.А.Вельяминову, избранному Конференцией на пост начальника Академии, удалось добиться распоряжения Председателя Совета Министров В.Н.Коковцова об утверждении проекта реформы законодательным порядком, что фактически вело к отсрочке решения на годы.

Такое решение В.А.Сухомлинов воспринял как личную обиду и стал с тех пор враждебно относиться к Н.А.Вельяминову, который считал возможным выходом из создавшегося положения преобразование Академии в гражданский медицинский факультет при Университете и открытие специальной военно-медицинской школы для изучения военно-медицинских предметов.

Убедившись в неосуществимости своего проекта, Н.А. Вельяминов согласился провести ряд мероприятий, которые хотя бы внешне придали Академии и ее питомцам некий военный вид. С этой целью он ввел в Академии военное делопроизводство и предложил студентам более строго выполнять установленные для военнослужащих правила поведения.

Учитывая введение к этому времени новой формы одежды для студентов (элементами новой формы одежды стали кокарда и погоны), дело коснулось ритуала воинского приветствия. Ранее студенты должны были приветствовать только генералов и профессоров Академии. Теперь Главным управлением им была предложена обязательность ритуала отдания воинской чести всем категориям военнослужащих. Н.А. Вельяминов как начальник Академии подтвердил желательность этой меры и в ноябре 1912 года появился приказ В.А. Сухомлинова об обязательности отдания воинской чести.

Студенты Академии стали бойкотировать лекции Н.А. Вельяминова, профессора не поддерживали его. К тому же 13 декабря 1912 года Академию вывели из непосредственного подчинения военному министру и переподчинили военно-санитарному инспектору, что снижало ее престиж. Через день после этого решения на заседании Конференции профессоров Академии Н.А. Вельяминов подал в отставку с поста начальника Академии.

Выражая протест против очередного этапа военизации Академии, и оценив поступок Н.А. Вельяминова, Конференция избрала его в академики. В ответ военный министр добился приказа Николая II о назначении начальником Академии не одного из ее профессоров, а военно-медицинского инспектора Петербургского военного округа И.И. Макавеева, которому исполнилось 67 лет [9].

Тем временем события продолжали развиваться. Приказ об отдании воинской чести как бы приравнивал студентов Академии к «нижним чинам» и обязывал их первыми отдавать честь офицерам, а не взаимно приветствовать друг друга. Правда, в отношении ответственности за нарушение этого приказа студенты приравнивались к воспитанникам кадетских корпусов, т.е. в случае нарушения порядка отдания воинской чести их нельзя было арестовывать, а только сообщать фамилию нарушителя непосредственному начальнику.

Между тем студенты отказывались выполнять приказ об отдании воинской чести. Только за декабрь 1912 года было зарегистрировано 200 нарушений. Наконец, произошел из ряда вон выходящий инцидент. 27 февраля 1913 года студент медицинской Академии Морковин, встретившись со штабс-капитаном артиллерийской Академии Саламатовым, не отдал ему чести. Саламатов попытался задержать Морковина, но получил удар в лицо. Тогда Саламатов вытащил шашку и плашмя ударил ею Морковина по голове. Раненого студента доставили в хирургическую клинику профессора С.П. Федорова.

Столкновения студентов с офицерами продолжались до 7 марта 1913 года, а 9 марта сходка студентов постановила снять погоны и кокарды, что большинство и сделало. В ответ на это начальник Академии приказал не пускать в клиники тех, кто сорвал погоны и кокарды на том основании, что они не могут считаться студентами "военной" Академии. С понедельника 11 марта аудитории и клиники опустели, а 12 марта начальник Академии объявил о закрытии Академии «до особого распоряжения» и увольнении всех студентов.

На следующий день было опубликовано новое Положение об Академии, согласно которому Академия военизировалась, обучавшиеся в ней именовались слушателями и считались вольноопределяющимися на младших курсах и зауряд-врачами на старших. Еще через два дня 15 марта 1913 года военный министр В.А. Сухомлинов и главный военно-санитарный инспектор А.Я. Евдокимов прибыли на заседание Конференции, чтобы сообщить о введении нового Положения.

Официально сообщалось, что в своем выступлении В.А. Сухомлинов обвинил Конференцию профессоров Академии в том, что они не оправдали возлагавшихся на них надежд по влиянию на студентов, более того, в ряде случаев поступки студентов остались безнаказанными, что способствовало усилению среди них волнений.

Когда совещание закончилось, и профессора покидали здание Академии, ожидавшие окончания совещания более 600 студентов обнажили головы и трижды пропели Академии «вечную память». Тем не менее, 28 марта 1913 года занятия в Академии возобновились. Из 974 уволенных студентов всех курсов обратно приняли 679. Учрежденный дисциплинарный комитет «отфильтровал» 295 неблагонадежных.

Этот эпизод в истории Академии завершился кровавым событием – 3 апреля 1913 года в Естественно-историческом институте Академии (здание на Пироговской набережной, где размещаются кафедры химии, биохимии и биофизики) застрелился слушатель 2-го курса Глотов, который в предсмертной записке сообщил, что он был против нового Положения, но ему не хватило смелости уйти из Академии [9].

Происшедшие события демократическая печать называла трагедией, катастрофой, гибелью. Газета «Новое время», упрекая правительство «в плохо обдуманном плане милитаризации Академии», отмечала: «Прежде чем начинать с введения военной дисциплины, полезно было бы доказать, что задуманная милитаризация Академии вполне совместима с научным духом учреждения и не убьет его значения как рассадника медицинских знаний».

Дело дошло до рассмотрения вопроса о военизации Академии Госдумой. Его внесла на рассмотрение «Трудовая группа». Правда очередь обсуждения вопроса в Госдуме дошла только в ноябре 1913 года. В обсуждении приняли участие лица известные и сегодня: А.Ф. Керенский, А.И. Шингарев, В.М. Пуришкевич, Н.Е. Марков.

Для объяснений был вызван и военный министр, при этом Госдума «нашла объяснения военного министра неудовлетворительными и – перешла к очередным делам». А начавшаяся вскоре Первая мировая война, по выражению профессора Г.И.Турнера, «заволокла туманом непосредственный эффект реформы Академии». Генрих Иванович умел быть дипломатом, недаром сумел добиться строительства специального здание для клиники травматологии.

Более определенно по поводу проведенной реформы высказывался профессор В.А. Оппель. «Я пришел к заключению, - писал он после четырех командировок в действующую армию и работы в качестве армейского хирурга на фронтах Первой мировой войны, - что евдокимовская тенденция превратить врачей в администраторов дурно отзывается на лечебном деле… Из врачей получаются люди распоряжающиеся, но не работающие. Жалко. Ходят бодро, звенят шпорами, а лечат плохо» [10].

Всего за период с 1900 г. по 1914 г. Академия выпустила 2240 таких специалистов. Что же касается соответствующей подготовки выпускников медицинских факультетов российских университетов как врачей запаса для армии, то они вообще не получали никакого военного и военно-медицинского образования и в мирное время, вплоть до 1912 г., никакой военной службы не несли.

Лишь в июне указанного года состоялось "высочайшее повеление" о том, чтобы "лица, имевшие степени лекаря и доктора медицины, должны состоять на действительной службе два года ..., после чего зачисляться в запас на 16 лет". Кроме того, мобилизационным планом предусматривался призыв на военную службу студентов медиков 4-го и 5-го курсов в качестве "зауряд-врачей" и "зауряд-военных врачей" с вручением им соответствующего нагрудного знака и назначением их на должности младших врачей и ординаторов [11].

Направив основные усилия на "военизацию" Академии ГВСУ проиграло в другом более важном вопросе - Главное управление генерального штаба не согласилось с передачей руководства эвакуацией раненых и больных в ведение ГВСУ. Важнейшая отрасль военно-медицинского обеспечения была искусственно оторвана от единого процесса лечебно-эвакуационного обеспечения: ГВСУ было совершенно устранено от руководства медицинской службой действующих армий в военное время.

Согласно приказу по Военному ведомству №685 от 17.Х.1910 г., задачи ГВСУ в части подготовки к войне ограничивались обеспечением развертывающихся армий медицинским составом и медицинским имуществом. Положение это осталось неизменным и во время войны 1914-1918 гг. [6].

Войсковые врачи во всех звеньях находились в двойственном подчинении: непосредственно они подчинялись командирам соединений и частей, по линии специальной службы - соответствующим санитарным начальникам.

Новое «Положение о полевом управлении войск в военное время» было утверждено только 16.VII.1914 г. Раздел об организации и управлении санитарной службой законодательно закрепил все недочеты прошлого, совершенно игнорируя печальный опыт прошедшей войны и требования ГВСУ: управление санитарной службой оставалось в руках строевых чинов, генералов и штаб-офицеров.

Ряду изменений подверглась лишь структура полевых медицинских учреждений. Войсковые лазареты полков во время боя должны были открывать передовые перевязочные пункты, в межбоевые периоды - принимать на излечение больных, не нуждающихся в продолжительном или госпитальном лечении.

Для развертывания в бою главных перевязочных пунктов вводились дивизионные перевязочные отряды из расчета по одному на каждую дивизию и отдельную бригаду. Эти отряды заменили по своему предназначению прежние дивизионные лазареты. При перевязочном отряде состояла рота носильщиков и санитарный обоз из 20 санитарных двуколок.

Лазареты дивизий (бригад) теперь должны были осуществлять функции полевых подвижных госпиталей. Они формировались из расчета по два лазарета на каждую пехотную или стрелковую дивизию (в дивизии по штатам состояло 18700 строевых и 2000 нестроевых военнослужащих). Имущество лазаретов было рассчитано на 210 мест (в том числе 10 офицерских). Лазареты имели назначением лечение раненых и больных, они могли также использоваться для усиления главных перевязочных пунктов или для замены перевязочных отрядов.

Для производства дезинфекционных работ в войсках и для «оздоровления полей сражения» формировались дезинфекционные отряды из расчета по одному на каждую пехотную и стрелковую дивизию. Наряду с дезинфекционными отрядами, формировались из расчета по одному на корпус санитарно-гигиенические отряды, которые имели задачей: установление источников заболевания в войсках, организацию изоляции заболевших и оказание им медицинской помощи, производство дезинфекции.

Лечебные учреждения, находившиеся в распоряжении органов полевого управления и предназначенные для общеармейских нужд, были представлены полевыми госпиталями, которые подразделялись на полевые подвижные госпитали и полевые запасные госпитали. Первые имели свой обоз и должны были развертываться главным образом в составе головных эвакуационных пунктов, принимавших раненых из дивизионных лазаретов или непосредственно с главных перевязочных пунктов.

Вторые своего обоза не имели и предназначались для развертывания в составе тыловых эвакуационных пунктов, принимавших раненых, поступивших с головных эвакуационных пунктов на военно-санитарных поездах. Полевые госпитали формировались из расчета по два подвижных и по четыре запасных на каждую пехотную и стрелковую дивизию и по одному подвижному и по два запасных на каждую стрелковую бригаду; они были рассчитаны на 210 мест каждый (в том числе 10 офицерских). Запасные госпитали могли соединяться по два и по три, образуя «сводные полевые запасные госпитали» [6].

Дивизионные лазареты формировались, как и перевязочные отряды, лишь по объявлению мобилизации, вместе с дивизией (бригадой) из средств, которые заготавливались и хранились на складах неприкосновенных запасов в мирное время; они предназначались для «пользования в них раненых и больных своих дивизий (бригад), а также для усиления перевязочных отрядов».

Во главе каждого из лазаретов стоял главный врач, которому подчинялся весь личный состав лазарета. Помощником главного врача по медицинской части являлся старший ординатор. Один из трех младших ординаторов кроме исполнения своих основных обязанностей заведовал всем медицинским имуществом и аптекой.

В дивизионных лазаретах предполагалось вести «систематическое лечение» раненых и больных с короткими сроками лечения. С этой целью лазареты развертывали те же функциональные подразделения, что и существовавшие до них полевые подвижные госпиталя, приданные дивизии.

Раненые и больные с большими сроками лечения подлежали эвакуации из дивизионных лазаретов в госпитали.

Число необходимых полевых подвижных и полевых запасных госпиталей, как и ранее, определялось не величиной возможных санитарных потерь, а количеством дивизий (бригад) действующей армии. Схема их развертывания оставалась прежней. На каждую дивизию полагалось формировать 2 полевых подвижных (на бригаду - 1) и 4 полевых запасных (на бригаду - 2) госпиталя, каждый соответственно на 200-210 мест. Первые развертывались в составе головных, а вторые - тыловых эвакуационных пунктов. Силы и средства медицинской службы дивизии представлены в табл. 3 [12].

Таблица 3