Роль суда по семейным вопросам

Тезис 1

В некоторых случаях уже с самого начала бывает совершенно ясно, что именно в данном случае противоречит благополучию ребенка, и это прежде всего тогда, когда применение психопатологических критериев настойчиво выступает против одного из альтернативных решений. В отличие, позитивное решение (в противовес опасности психических заболеваний) часто вызывает принципиальную трудность в определении, что именно будет лучше всего способствовать «благополучию ребенка»: в этих случаях речь идет не только об оценочных решениях, которые связаны с «объективными» психологическими и педагогическими критериями.

То, что я здесь имею в виду, мне хочется продемонстрировать следующим примером.

Представим себе десятилетнего мальчика, родители которого разошлись, и суд должен решить, с кем из родителей он будет жить дальше. Предположим, судебный эксперт (верно) установил, что Кристиан одинаково любит обоих родителей и с обоими у него хорошие отношения. Подобные отношения, однако, «триангулированы», то есть они дополняют друг друга, а это означает, что при выпадении отношений с одним из родителей, отношения с другим неизбежно изменятся. Посмотрим поближе. Отношения между слишком заботливой матерью и Кристианом особенно нежны и носят четкие символические черты. С мамой он может выплакаться, расслабиться и, как говорится, «впасть в более ранее детство», то есть с ней он несамостоятелен, порой плаксив или проявляет страхи и склонен к упрямству в отношении нежелания учиться. Отец же, наоборот, как бы представляет собой «внешний мир». С ним Кристиан стремится быть взрослым, проявляет честолюбие, хочет импонировать отцу, и указания, отдаваемые отцом (в том числе и в отношении учебы), воспринимаются мальчиком намного лучше. До тех пор, пока оба родителя остаются «в распоряжении» ребенка, эти «триангулярные объектные отношения» создают великолепное равновесие, дополняя друг друга[123].

Если такого ребенка разлучить с матерью, для него это, скорее всего, окажется большой травмой, он потеряет свою эмоциональную защищенность. Даже если он сохранит (или компенсационно усилит) свою автономию и свои прогрессивные черты, которые он черпает от отца, он неизбежно потеряет часть своей уверенности, станет легче раним, у него появятся страхи, что отразится в будущем на его взрослой семейной жизни. Разлука с отцом, в свою очередь, усилит его конфликты в борьбе за власть с матерью, в нем возрастет склонность к регрессивным разрешениям конфликтов. Скорее всего, у него появятся большие трудности в учебе (сюда добавляется еще и то обстоятельство, что его мать не имеет образования и поэтому вряд ли сможет поддержать сына с позиции честолюбия. «Мы университетов не кончали!» – часто говорила она отцу). Из-за этих потерь и частичного выпадения мужской идентификации Кристиан, вероятнее всего, утратит также и часть своего чувства полноценности.

Теперь мне хочется спросить, кто способен или имеет право решить, какой вариант развития следует предпочесть? Как должно выглядеть психологическое и педагогическое сравнение между «более высокими шансами в отношении его способности в будущем построить счастливую семейную жизнь» и «шансами успеха в профессии и самоутверждении»? Признаюсь, самым болезненным из моих профессиональных открытий было открытие, что правильного воспитания не существует. Если бы оно существовало, то это означало бы наличие общедействительной модели формирования человека. Но от подобных идей мы обязаны себя защитить, ибо везде, где подобные идеи находили себе место в общественных законах, это приводило к дискриминации, угнетению и к большим страданиям.

И тем не менее, за концепцией «благополучия ребенка» все же следует признать право на некоторые представления о возможных вариантах его развития и его будущего. Но кто имеет право выбирать, что лучше, так это только тот, о чьей жизни здесь идет речь. Итак, сам ребенок. Однако за его развитие несут ответственность его родители, значит им и должно быть предоставлено право решения. Если же родители не в состоянии этого сделать, то в нашем обществе ясно предписано, кому в этом случае принимать решение, – судье.

Значит ли это, что экспертиза в подобных случаях излишня и мы должны удовлетвориться субъективным решением суда (что, между тем, опять же противоречило бы нашему закону)? Конечно, нет. Во-первых, в праве на воспитание речь идет обычно о спорных вопросах, которые имеют менее долгосрочные перспективы, чем решения, например, что для ребенка бесспорно лучше. Во-вторых, хотя это и верно, что «благополучие ребенка» невозможно объективно и предметно декларировать, но в определенных обстоятельствах мы, тем не менее, можем с уверенностью сказать, что «со всех точек зрения» для ребенка плохо и чего следует избегать. Конечно, и в этом принципиальном решении речь идет о благополучии ребенка, которое и является основой предметных решений. В-третьих, выводы судебной экспертизы весьма важны для вынесения решений не только о праве на воспитание, но и в отношении других вопросов, касающихся будущего детей. Во всяком случае не тогда, когда они приобретают форму заранее вынесенных решений или однозначных рекомендаций. Эксперт, как правило, в состоянии осветить альтернативные возможности развития в психологическом и педагогическом аспектах. Он может, например, сформулировать это так: «Если ребенок останется у отца, то, скорее всего, следует рассчитывать на следующее... Если же он останется у матери, то его развитие может выглядеть так...». Такой анализ, конечно, не снимает с суда ответственности за вынесенное решение, но судья должен знать, из чего ему приходится делать выбор. Однако для этого судьям и судебным экспертам[124]требовалось бы радикально пересмотреть свое отношение к данным вопросам.

Итак, судебные решения имеют свои субъективные и объективные стороны. Что касается субъективных оценочных решений, то следует признать, что задание, возлагаемое мною здесь на судей (в отношении того, как они воспринимают свои задачи), – не формально, а фактически – не может быть разрешено при помощиодних только юридических средств. Судебные решения ориентируются прежде всего на существование категорий «правильно» и «не правильно» – в зависимости от имеющихся законов. Но у судьи по семейным делам именно этого критерия часто и нет в распоряжении, поскольку благополучие ребенка, которое не всегда поддается даже психологическим или педагогическим определениям, законом никак установлено быть не может. А это значит, что хотя судья и обязан принять решение, но оно не поддается «профессиональному» объективизму, оставаясь, скорее, личным и субъективным. Не следует ли в таком случае спросить себя, являются ли суды вообще пригодной общественной инстанцией для решения подобных вопросов? Во всяком случае следует постоянно иметь в виду, что деятельность суда по семейным делам в основе своей больше ориентируется на этическую ответственность и мудрость как таковую, чем на справедливость.