Нет ничего невозможного с Богом

Нет ничего невозможного с Богом

Кэтрин Кульман

Оглавление

Предисловие

Опоздавший - Том Льюис

На Божьем складе нет дефицита - Капитан Джон Леврие

В долине теней - Изабель Лариос

День, когда Божья милость вступила в силу -

Ричард Овеллен, доктор философии, доктор медицины

Когда нисходят Небеса - Гильберт Штракбайн

Прикажи горе - Линда Форрестер

Это протестантский автобус? - Маргарита Бержерон

Исцеление - это только начало - Дороти Дай Отис

Пустота, созданная Богом - Элейн Сен-Жермен

Скептик в меховой шапке - Джо Гаммельт

11. Однажды я умирал... - Кейт Пурдью

Бренная жизнь - Марвел Лутон

Лицом к лицу с чудом - Лоррен Гоген, репортер

Большой рыболов - Сэм Даудс

Еще так много надо сделать - Сара Хопкинс

То, о чем надо кричать - Эвелин Аллен

Бог любит нас всех - Клара Куртеман

Мы испробовали все, кроме Бога -

Доктор Харольд Дебриц

Надежда для тех, кто страдает - Донни Гринвей

Но в любви Он искал меня - Патриция Бредли

Предисловие

Дань уважения Кэтрин Кульман

Я полагаю, что теперь ее знают все. В течение почти четверти века она была сосудом Божьим, который позволял исцелению и восстановлению течь в жизнь тысяч людей.

Она была любима и обожаема миллионами, а ругали ее только те, кто не верит в божественное исцеление или кто не прилагает никаких усилий, чтобы понять ее и то, за что она выступает. Но я видел ее за кулисами, когда ей предстояло выйти на платформу перед залом, чтобы представить людям свою безграничную веру в Бога, и я внимательно наблюдал за ней. Снова и снова она молилась:

"Дорогой Боже, если Ты не помажешь меня и не коснешься меня, я - ничто.

Я никчемная, когда действует плоть. Ты получишь всю славу, или я не смогу выйти туда и служить.

Я не сдвинусь с места без Тебя".

И внезапно она бросалась на сцену. Это было как взрыв, и в это трудно поверить. И дело не только в том, что она говорила - поскольку это всегда так же просто и ясно, как и стиль проповедей самого Христа. Я не понимаю, как это происходит, не понимает и она, но когда Дух начинает двигаться в ней и она внезапно чувствует побуждение бросить вызов силе сатаны во имя Иисуса, то происходят чудеса. И повсюду люди, даже самые степенные и достойные, падают навзничь на пол. Католики и протестанты поднимают руки и поклоняются Богу вместе - и все прилично и благопристойно. Сила Святого Духа перекатывается по залу, как океанские волны. Работники с телевидения вскоре поняли, что она не шарлатан и не фанатик. Люди, которых они знали, получили помощь на ее служениях. Ей не было равных в уме и божественной мудрости. Она не была богата и не стремилась к материальным благам. Я это знаю! Лично собрав деньги, она отдала их нашему движению "Призыв подростков" и помогла оборудовать на нашей ферме приют, чтобы мы моги находить и реабилитировать безнадежных наркоманов. Ее молитвы принесли деньги для строительства церквей в заброшенных деревнях по всему свету. Она спонсировала учебу бедных детей и талантливых молодых людей, принимавших ее любовь и заботу. Она ходила со мной в гетто Нью-Йорка и возлагала любящие руки на чумазых юных наркоманов. Она не морщилась и не отворачивалась - ее забота была подлинной.

А почему эту дань уважения приношу я? Потому что Святой Дух побудил меня сделать это! Она ничего не должна мне, и я не просил от нее ничего большего, чем та любовь и уважение, которые она годами проявляла ко мне. Но слишком часто мы все отдаем дань уважения только мертвым.

И вот теперь я говорю великой женщине Божьей, которая оказала такое сильное влияние на мою жизнь и на жизнь миллионов: мы любим тебя во имя Христа! История еще скажет о Кэтрин Кульман!

Ее жизнь и смерть принесли славу Богу.

Дэвид Вилкерсон, автор книги "Крест и нож"

Глава 1

Опоздавший - Том Льюис

Том Льюис, отставной армейский полковник, - это один из самых известных голливудских продюсеров. Его послужной список в издании "Кто есть кто в Америке" занимает столько же места, сколько орденские ленты на его груди. Он был основателем и продюсером "Театра экранной гильдии"; основателем студии "Радио и Телевидение Американских Вооруженных сил", которой он руководил во время второй мировой войны, и создателем и исполнительным продюсером "Шоу Лоретты Янг". Будучи членом правления Университета "Лойола", он завоевал множество наград за достижения в телевизионной продукции как у себя дома, так и по всему свету за работы для Американских Вооруженных сил. Как преданный римский католик, он сейчас входит в ту быстро растущую группу людей, которые называют себя "Католическими Пятидесятниками".

Прошлой зимой мой сын, молодой режиссер, и его ровесник, продюсер того же возраста, обдумывали телепрограмму в рамках серии "Люди Иисуса". Я согласился, хотя и неохотно, написать по их просьбе презентацию. Поскольку "Дети Иисуса" были тоже молоды, то я считал, что мой сын и его помощник должны укомплектовать штаты своего проекта людьми соответствующего возраста.

Знакомство с этими молодыми людьми, которых я пытался лучше узнать, вызвало интерес и уважение к ним. Многие из них оставили ад наркомании через возрожденную веру в Иисуса Христа. В тот момент я не вдавался в религиозные мотивы этого движения. Однако с человеческой точки зрения на меня не могла не оказать впечатление искренность "Детей Иисуса", и испугала и озадачила их фамильярная манера говорить об Иисусе, словно Он был рядом с ними. Я всегда думал, что я - довольно религиозный человек, который живет посвященной жизнью члена римской католической церкви. Я не ходил повсюду, рассказывая об Иисусе Христе так, словно я часто и лично встречаюсь с Ним. В сущности, я редко называл Иисуса по имени. Я думал, что лучше избегать личного подхода, и предпочитал достаточно сдержанное обращение "Мой Господь" или "Благой Господь".

В ходе выполнения работы меня попросили заглянуть на служение Кэтрин Кульман, женщины, о которой высоко отзывались "Люди Иисуса". Мисс Кульман приезжала в Лос-Анджелес, в зал "Святыня" раз в месяц проводить "служение с чудесами". Я попросил оставить мне два места в центральном ряду у прохода, поближе к сцене. Однако оказалось, что билеты здесь так не приобретаются. Все стоят в очереди и занимают такие места, какие достанутся. Зал "Святыня" вмещал 7 500 человек, и мне дважды сказали, что далеко не всем желающим удается попасть в него. Я был удивлен, и мое изумление не проходило в течение четырех или пяти месяцев, поскольку мне понадобилось такое долгое время, чтобы приехать туда и встать в очередь.

В тот день было необычно жарко для марта даже для солнечной Калифорнии. Я свернул с автострады на Хувер-стрит, чтобы оценить дорожную ситуацию вокруг зала. Обычно этот район в центре города по воскресеньям выглядит почти что пустынным. Но когда я подъехал к "Святыне", то все места парковки на улице и огромной парковочной площадке были заняты. Один за другим автобусы подъезжали к главному входу, высаживая пассажиров. На некоторых автобусах были таблички "Заказной", а на других - названия тех мест, откуда они приехали. Я помню, на одном было написано "Санта-Барбара", на другом - "Лас-Вегас". К моему изумлению, на одном запыленном автобусе была надпись: "Портленд, Орегон" - довольно долгий путь, чтобы посетить "собрание с чудесами" Кэтрин Кульман. Я удивлялся: что же такое раздавала мисс Кульман? Это не могла быть еда - там было слишком много народу. И это не могло быть "бинго" (игра типа лото) - как может один человек управляться с 7 500 карточками лотереи?

Длинная череда людей в инвалидных колясках продвигалась по улице Джефферсон к главному входу, чтобы тут же попасть внутрь. Многие мужчины и женщины несли с собой песенники, это были, видимо, члены хора. Было также много мужчин с воротничками католических служителей и женщин, одетых в темное, и я удивлялся, что тут делают священники и монахини.

Я нашел бензоколонку, где припарковал машину, а затем присоединился к тысячам ожидавших у главного входа в "Святыню". На моих часах было 11. Двери должны были отворить в час. Обычно я не жду так долго чего бы то ни было, включая Второе Пришествие. Но это оказалось поспешным выводом.

Все больше людей скапливалось позади меня, и я оказался в центре гигантской толпы. Это заставило меня почувствовать что-то типа легкой клаустрофобии, поэтому я сосредоточился на обдумывании тех идей, которые дадут основу для презентации: большая толпа довольно спокойна; совсем немного молодых людей типа "Детей Иисуса".

Эти ребята сбивались в группы, образуя острова в море тел. Они пели, стоя в ожидании, - негромко, не слишком обращая внимание на остальных. Они пели скорее тихо и мелодично. Я подумал, что это необычно. Они напомнили мне группу коптских христиан, которых я видел как-то в Риме, - они молились вслух, но не в унисон, а независимо друг от друга, хотя и вместе.

И вот толпа стала весьма большой, и кто-то в здании пожалел нас. Дверь отворили где-то без двадцати час. Люди позади меня поднажали, и меня "пронесли" мимо закрытого окошка кассы. Это удивило меня, поскольку я держал руку на кармане с бумажником, готовясь заплатить за билет.

Одна леди позади меня заметила это и засмеялась. "Здесь некуда давать деньги, - сказала она. - Но если у вас руки чешутся заплатить, то позднее можно будет сделать добровольное пожертвование".

Вот как выглядела эта большая толпа: спокойная, не праздничная, как толпа на стадионе; люди не очень-то общаются друг с другом, хотя приветливы, если их вызвать на разговор.

Я нашел место довольно далеко от сцены и сбоку в партере зала.

Ярко и сильно освещенная сцена была полна движения. Мужчины и женщины со сборниками гимнов выбирали места в рядах сидений, расставленных на сцене. Два больших концертных рояля стояли по сторонам хора. В хоре, казалось, были сотни людей, но и там, как и в других местах, не было ни беспорядка, ни суеты. Несмотря на постоянное движение из-за опоздавших хористов, пение продолжалось, словно в тишине собора. Дирижер, хрупкий, аристократического вида мужчина с белой шевелюрой, руководил репетицией с абсолютной, непререкаемой властью.

Одна миловидная пожилая леди сидела справа от меня. Судя по тому вниманию, которое она уделяла мне и тысячам сидевших вокруг нее, могло показаться, что она сидит одна в "женской часовне собора святого Патрика". На коленях у нее лежала раскрытая Библия, и она все время молча читала ее.

Библия, казалось, входила в стандартное снаряжение собравшихся. Она была и у двух молодых людей позади меня, но они не читали ее. Они проговаривали или пели слова гимнов, которые репетировались на сцене. Мне не нравилось это. Мне никогда не нравилось участие публики в представлениях в театрах, концертных залах или кинотеатрах, если зал не призывали принять участие. Но мне пришлось еще долго слушать этих молодых людей.

Между тем резкий свет на сцене был затемнен, смягчен и подцвечен. Пастельные тона в одеянии хористок создавали приятный контраст с голубым круговым занавесом.

Репетиция закончилась, и хор начал петь уже по-настоящему. Большинство гимнов были старыми, хорошо знакомыми и любимыми: "Как Ты велик", "Изумительная благодать". Певцы были превосходны, их собрали, как я узнал позднее, из церквей всех деноминации в окрестностях Лос-Анджелеса.

Без перерыва хор перешел к гимну "Он коснулся меня". Я почувствовал, как напряжение ожидания повисло в воздухе. Прожектор, установленный над сценой в кулисах, стал бегать лучом по правой части зала. Люди в зале встали и начали аплодировать. Мисс Кульман - хрупкая и тонкая фигура в приятном белом платье - вышла на сцену, напевая вместе с хором. Она подошла к старенькому на вид пюпитру, стоявшему справа от центра сцены, сняла с него микрофон в виде ожерелья, надела его на шею и, не останавливаясь, предложила залу несколько восторженных стихов гимна "Он коснулся меня". Затем, не говоря ни слова объяснения, она продолжила петь "Он - спаситель моей души". Зал и Кэтрин Кульман, похоже, соглашались, что эти гимны были особыми для нее. И опять ничего не поясняя, она начала молиться вслух. Зал встал, люди склонили головы, молча следуя за ней в молитве.

И тогда я понял, чем отличалось пение тех островков молодых людей снаружи здания; и что было особенным в пении большого хора здесь, на сцене. Да, они пели, но это было больше, чем пение. Они не исполняли, они поклонялись. И люди в зале тоже иначе реагировали. Это не была аудитория, это была община. И люди пели как один, вместе с хором, когда их призывали петь. Они молились как один, вместе с мисс Кульман. Это не было шоу, это было молитвенное собрание. Я не знаю, что я чувствовал тогда, - вероятно, был доволен собой, что сделал интересное открытие.

Вскоре я, однако, обнаружил еще кое-что, и это шокировало меня. Снова и снова молодые люди позади меня громко восклицали "Аминь" и "Хвала Богу", видимо, в ответ на молитву или какое-либо заявление. И многие в зале делали то же самое. Многие держали руки поднятыми вверх, как бы моля о чем-то, и я соотнес это с позами тех библейских персонажей, которые можно видеть на витражах в окнах. Я подумал, что не стоит и говорить, к чему это все может привести, и механически стал искать глазами ближайший выход.

Один молодой человек в хоре особенно беспокоил меня. Его руки были подняты вверх большую часть времени. Должно быть, это и есть чудо из этого "служения с чудесами", подумал я. Никакая система кровообращения не сможет выдержать долгого напряжения этой позы. Эти руки просто отвалятся.

Но я забыл о нем; я забыл обо всех. Подобно леди рядом со мной, я был словно в пустой часовне в одиночестве, но в Присутствии, которое обычно нельзя найти в такой большой аудитории.

Да, так оно и было. Там было Присутствие, и потому-то толпа из многих тысяч людей погружалась временами в такую тишину, что я мог слышать звук своего дыхания, и можно было потерять ощущение времени. Происходило что-то необычное - это была любовь, особая и настоящая. Я вспомнил слова песни "Детей Иисуса": "Они узнают, что мы - христиане, по нашей любви. Они узнают, что мы - христиане, по нашей любви".

Исцеления начались - двое исцелились недалеко от меня. Я видел их до того, как их позвала мисс Кульман. Я видел изумление этих исцеленных, неверие, осознание, и затем я видел их счастье.

Исцеленные десятками выходили теперь на сцену. Люди вставали с инвалидных колясок. Встала на ноги монахиня, которая многие годы была парализована. Я видел благодарность среди исцеленных, благодарение было таким осязаемым, что, казалось, можно было протянуть руку и коснуться его. Наркоманы получали освобождение, и, глядя на преображенные, сиБющие лица, я видел их внутреннее возрождение и моральное восстановление.

Я потерял из виду череду событий, поскольку в какой-то неуловимый для меня момент я перестал видеть и начал чувствовать. Я ощущал до глубины своей сущности.

Я понял, что веду общение - самое поразительное, кристально честное общение в моей жизни. Я говорил с Богом. Где-то внутри себя я говорил Богу о вещах, которых никогда не знал прежде или которых не мог или не хотел признавать.

Несмотря на свидетельство своей плоти, несмотря на видимые и явные факты моей суетной жизни, несмотря на любовь и общение моих сыновей и их друзей, моих собственных многочисленных друзей, несмотря на мои земные интересы, мои увлечения, - несмотря на все это, я говорил Богу, что я неспокоен и одинок. Глубоко, отчаянно одинок, но не из-за отсутствия людей или вещей. Этого у меня было в изобилии. Я сказал Богу, что я пуст. А затем меня охватило сильнейшее чувство, которое я когда-либо знал, - голод, грубый, сильный, первобытный.

Я увидел, что люди собираются в проходах и заполнБют сцену. Мисс Кульман пригласила тех, кто хотел принять Христа в свою жизнь, выйти вперед, признать свои грехи, принять Иисуса как своего личного Спасителя и полностью и окончательно подчиниться Ему.

Я пошел за ними и оставался среди них. Я, человек, который не был участником представления, который достиг искушенности в жизни. Когда я давал свой обет, то делал это с самым благоговейным осознанием важности и ответственности этого шага. Я просил Бога, чтобы не бояться этого. И Он сделал так.

В тот вечер по дороге домой в маленький город Оджай я плакал. Я плакал всю дорогу. Я не был ни счастливым, ни опечаленным. Я ощущал себя очищенным.

Проснувшись ночью, я мгновенно и полностью осознал, что произошло. Я снова посвятил себя Христу и при этом не имел ни сомнений, ни страхов перед моим посвящением, и заснул здоровым сном без сновидений.

На следующее утро я вышел из своего дома в деревне и направился в маленький городок Оджай. Я чувствовал себя отдохнувшим и спокойным, а эмоции вчерашнего дня были далеко позади. Я прошел мимо поместной церкви, маленькой испанской колониальной часовни на главной улице. Это было время великого поста. Было около 11.30 утра, и я знал, что в церкви должна была проходить месса.

Так оно и было. Я пришел к Евхаристии, мы обычно называем ее Святым причастием. Я автоматически подошел к алтарю, и поскольку там было только шесть или восемь человек, мы приняли Евхаристию обоих видов - хлеб и вино. Вместо того, чтобы вернуться в заднюю часть часовни, я преклонил колени на первой скамье.

И хорошо, что я так сделал. То, что я принял в свое тело, это не было ни хлебом, ни вином, ни символом, ни напоминанием. Это было Тело и Кровь Христа, и результатом во мне стало самое глубокое знание настоящего присутствия Христа. Это было переживание великой, неизъяснимой радости, и мое тело сильно дрожало, несмотря на усилия сдержать дрожь.

Иисус Христос был со мной, и каждая клеточка моего тела свидетельствовала о Его реальности. Я положил голову на руки, и время остановилось для меня.

Бог жив. Бог действительно жив, и Он движется среди нас, и Он выдыхает Свой Святой Дух на нас. И посредством Крови, пролитой за нас Его Божественным Сыном, Он готовит нас к тому, что лежит у нас впереди в этом неспокойном мире - и за его пределами. Хвала Богу!

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Однажды я умирал... - Кейт Пурдью

В течение последних нескольких лет Кейт Пурдъю путешествовал с пианистом Роджером Вилльямсом, как барабанщик в его группе. Он родился в Альбукерке, штат Нью-Мексико, изучал музыку в Консерватории Новой Англии под руководством эксперта-ударника для работы в Бостонском симфоническом оркестре. Сейчас он живет в пригороде Лос-Анджелеса.

Я только что закончил сезон в качестве ударника в симфоническом оркестре города Мобил (штат Алабама) и осенью 1968-го переехал в квартиру на Голливудском бульваре в Голливуде, Калифорния. Однако прежде чем подписать контракт, который дал бы мне, наконец, место барабанщика в группе Роджера Вилльямса, я решил удалить несколько бородавок.

Я открыл "Желтые страницы" и нашел первого в списке дерматолога - доктора Самуэля Эйриса. Его офис был на бульваре Вилшир, как раз за парком.

Бородавки были обычным делом, и я не ожидал никаких проблем. В кабинете врача я случайно упомянул родинку на внутренней стороне моей правой руки, между запястьем и локтевым сгибом, которая недавно покраснела и воспалилась. Доктор Эйрис только взглянул на нее и сказал: "Ее надо удалить".

Он провел весьма основательное сечение, захватив очень крупный кусок ткани. Он сказал, что это - обычная предосторожность на случай, если опухоль злокачественная. Мне предложили вернуться через неделю, после того как они проведут биопсию.

Когда я вернулся, он провел меня в свой личный кабинет и предложил стул. "Мистер Пурдью, похоже, у нас проблемы. Я послал образец ткани трем ведущим патологам в Южной Калифорнии. Их сообщения о биопсии показывают, что все клетки злокачественные".

"Вот так дела! - присвистнул я. - Ну и что же делать? "

"Я рекомендую немедленную операцию и хочу направить вас к доктору Льюису Гиссу, весьма квалифицированному хирургу в Госпитале святого Винсента. Он сможет предложить вам свое заключение эксперта, как нам быть дальше".

Это не укладывалось в голове. Я всегда представлял себя бездетным молодым холостяком, путешествующим по всей стране, играющим в различных группах и симфонических оркестрах. Теперь же все могло перемениться и даже вообще закончиться.

Доктор Гисс назвал болезнь "меланомой" ("черный рак") самой серьезной формы, распространяющейся через лимфатические узлы. Он надеялся, что поражение не пошло пока дальше моей руки, но заявил, что оно, возможно, уже распространилось по всему телу, особенно в ткани шеи и груди. Немедленная операция была необходима.

"Есть ли риск, что моя рука атрофируется, когда вы перережете мускулы?" - спросил я. Профессиональный барабанщик, не имеющий полной чувствительности рук, - это все равно, что птица с одним крылом.

"Нынче, - сказал доктор Гисс, - мы используем новый метод, при котором мы не перерезаем мускулы, но просто отрезаем кожу, вынимаем мускулы и рассекаем лимфатические узлы. Я не думаю, что вам стоит беспокоиться о потере двигательной способности руки".

Я как-то не почувствовал, что он уж очень оптимистически настроен. Прежде чем уйти из офиса, я дважды спросил его, и наконец он сознался, что хотя они могут спасти руку, он боится, что рак уже распространился по всему моему телу. Он мог поручиться на семьдесят процентов, что я выживу, если болезнь не зашла слишком далеко.

Я согласился на немедленную операцию, но прежде чем госпиталь сможет принять меня, мне нужно было внести триста долларов. У меня их не было. Я позвонил своей матери в Альбукерке и попросил ее дать денег. Сначала она подумала, что я дурачусь, когда я сказал ей о раке. Затем она осознала, что о подобных вещах не шутят. "Я приеду в Калифорнию", - сказала она.

"Нет, мама, - стал я отговаривать ее. - Нет необходимости в твоем приезде. Это будет для тебя слишком тяжело. Оставайся дома и вышли мне деньги".

Деньги пришли, но за неделю до того, как я должен был лечь в госпиталь, приехала и мама. В моей холостяцкой квартире не было телевизора. Мне нужно было по 5-6 часов в день репетировать на барабане, и у меня не было времени смотреть на экран. Не зная, сколь долго мне предстоит оставаться в госпитале, и не желая, чтобы мать сидела взаперти в моей квартире без развлечения, я спустился по улице до мотеля и спросил, нет ли у них тихого номера с телевизором. Мама не большая поклонница телевидения, но я знал, что ей нравится смотреть баскетбол. Это помогло бы ей скоротать время, пока я буду в госпитале.

Мама позднее сказала мне, что она была разочарована, что я не дал ей остаться у себя в квартире, но оказалось, что это был Божий план.

В воскресенье перед моей отправкой в госпиталь мама встала около 7 часов утра и пошла в ресторан через дорогу, чтобы позавтракать. Ресторан был закрыт, и она вернулась в свой номер и включила телевизор. Как только телевизор прогрелся, еще до появления изображения она услышала слова "операция по удалению рака". Это изумило ее и немного напугало. Она уже довольно наслушалась о раке в последнее время и без телевизора. Она выключила его.

Затем она подумала: "А о чем же там шел разговор?" и опять включила телевизор. Она увидела Кэтрин Кульман, которая задавала вопросы маленькой девочке, исцеленной от лейкемии. Мама заинтриговано слушала. Она уже приготовилась записать адрес Кэтрин Кульман в Питсбурге, намереваясь написать ей и попросить помолиться за меня, когда диктор сказал: "А для тех, кто живет в районе Лос-Анджелеса, сообщаю, что Кэтрин Кульман будет проповедовать в зале "Святыня" сегодня вечером".

В тот вечер мы с мамой сидели в машине. "Ты слышал о Кэтрин Кульман?" - спросила она.

"Нет, а кто она?"

"Ну, я думаю, она что-то типа целительницы верой", - ответила мама.

Потом я понял, что мисс Кульман не "целительница верой". Более того, она не любила использовать этот термин, подчеркивая всегда, что у нее самой нет силы кого-либо исцелить. Но слова мамы "целительница верой" возбудили во мне негативное отношение. Мои родные были баптистами в течение нескольких лет, а затем стали прихожанами пресвитерианской церкви. Насколько я знал, все, что звучало как "чудесное исцеление", отдавало Элмером Гэнтри, шарлатаном, который манипулировал невежественными людьми, или же "радио-целителями", которые вопили в микрофон. В сущности, я был разочарован во всякой религии. Казалось, что все пытаются навесить на людей кучу тяжелых правил, чтобы оправдать христианство. Я не хотел иметь с этим дело и был доволен тем, что удачно играю роль интеллектуального агностика. (Агностицизм - учение, отрицающее возможность познания мира. Оформилось в работах Юма и Канта. Прим. пер.)

Если и был Бог, то это была Его задача - доказать мне Свое существование. Я не пытался найти Его.

Однако когда мы с мамой говорили о мисс Кульман, что-то начало расти внутри меня, словно маленькая травинка, пробивающаяся сквозь черный асфальт на парковочной площадке. Я понял, что это надежда, лучик надежды. Может быть - просто может быть - во всем этом что-то было. Может, я смогу получить исцеление.

"Мисс Кульман будет в зале "Святыня" сегодня вечером, - сказала мама. - Не хочешь ли пойти и посмотреть? "

"Конечно, почему бы нет, - сказал я, - в конце концов, мне нечего терять".

Мы приехали к залу около трех часов. Когда мы въехали на площадку для парковки, служитель сказал: "Я возьму ваши деньги и дам вам припарковаться, но вы не попадете внутрь". Он показал на вход в здание. "Видите эту толпу? Служение началось более часа назад, а некоторые из них ждут с восхода солнца и все еще не могут войти".

"Что ж, мы проделали такой путь и конечно можем сделать последнюю попытку", - сказал я. Мы заплатили деньги и припарковали автомобиль.

Мы подошли ко входу в здание и начали пробираться сквозь толпу людей. "Из этого ничего не выйдет, - сказал один мужчина. - Я только что подергал за ручку - дверь закрыта. Они запирают двери изнутри после того, как зал полон. Единственный способ найти место, это дождаться, когда кто-то выйдет раньше времени. Затем они выпускают людей по одному".

Мы поблагодарили его, но продолжили свой путь сквозь толпу, пока не добрались до двери. Я дернул за ручку, и дверь открылась. Мы с мамой быстро проскользнули внутрь, и дверь захлопнулась за нами. Я услышал, как лязгнул замок.

Я тогда не понял, что открытая дверь была вторым чудом в тот день. А первое было, когда мама включила телевизор.

Мы прошли по коридору и встали в одном из проходов, ведущих в гигантский зал. И хотя зал был полон людей - там было почти восемь тысяч человек - царила благоговейная тишина. К нам подошел служитель и прошептал: "Если вы подождете минутку, я найду вам пару мест рядом".

Я кивнул, и он отошел почти на цыпочках, чтобы не нарушать атмосферу поклонения. Глядя в прошлое, я вижу, что это было третье чудо; ибо если даже там и было свободное место в битком набитом зале, то не могло быть двух мест рядом. Но спустя несколько минут мы уже сидели под балконом слева в середине зала. Отличные места!

В зале царил мир. Все же, когда я тихонько сел, слушая, как мисс Кульман делала свои заключения, я почувствовал напряжение. Это было то же самое напряжение, которое я чувствовал на Среднем Западе во второй половине жаркого летнего дня, как раз перед началом грозы - ощущение заряженного воздуха, словно молекулы танцуют в атмосфере, готовые соединиться в едином потоке безумия, которое вскоре взорвется силой.

Мисс Кульман ходила взад и вперед по сцене. Она не кричала и не вопила, как я предполагал. Она даже не проповедовала, просто говорила. Она сказала: "Я не хочу, чтобы кто-либо выходил сюда на сцену, пока он не будет исцелен".

Удивительно, думал я про себя. Я представлял себе, как она возлагает руки людям на лоб, вибрируя и дрожа, выкрикивая повеления, чтобы Господь исцелил какого-нибудь бедолагу. Этого не было, но люди выходили и свидетельствовали, что они были исцелены, пока сидели на своих местах.

Многие из них падали на пол, когда мисс Кульман молилась за них. Я заподозрил, что они были подкуплены перед собранием - естественно, никто в своем уме не будет падать на спину таким образом. Внезапно посреди всего этого со мной стало происходить нечто. Со мной случилось то, о чем я мог бы побиться об заклад, что этого со мной не будет: я потерял контроль над собой.

Я не эмоциональный человек, Я очень циничен и скептически настроен, но я был в отчаянии. Цинизм, скепсис и отчаяние - плохие друзья. И я начал плакать.

Произошло еще кое-что. Я обнаружил, что не могу двигать руками и ногами. Но еще более поразительно - меня нисколько не беспокоило, что я сижу там парализованный. Фактически, это было чудесным ощущением. Позднее мама сказала мне, будто мисс Кульман объявила, что кто-то исцелился от рака, но я не слышал этого. По сути дела, я немного услышал тогда. Когда это чудесное чувство прошло, пришло новое ощущение, убеждение - сильное убеждение, что у меня больше нет рака.

Я ни слова не сказал маме, но она знала, что со мной что-то происходит. Она повернулась и прошептала: "Ты хочешь подняться на сцену?"

Я не хотел идти на сцену. Но прежде чем я осознал это, я уже был на ногах, а мама была рядом со мной.

К нам подошел служитель. "Вы были исцелены?" - спросил он.

Мама ответила звонким голосом: "Да, он был исцелен от рака".

Не было никакого внешнего свидетельства исцеления - только внутреннее глубокое чувство. Тот вид рака, что был у меня, не вызывал боли, по крайней мере на той ранней стадии, на которой я был. Поскольку не было боли, которая могла бы уйти, то я, действительно, не мог доказать, что я исцелен. Но у меня было внутреннее глубокое чувство здоровья.

Служитель посмотрел на меня и снова задал вопрос: "Вы были исцелены?"

Я осознал, что шел, пошатываясь, и говорил невнятно. "Да, я думаю, что так", - сумел я выдавить из себя.

Затем я оказался на сцене. Мисс Кульман подошла ко мне.

"О, как чудесно", - сказала она и протянула руку, чтобы помолиться. Следующее, что я понял, это то, что я лежу на полу, смотрю вверх на потолок зала "Святыня". Мои руки были подняты над головой. Я увидел, что пальцы мои согнуты, скрючены и сжаты.

Моей первой мыслью было: "О мой Боже! Я парализован. Я обменял свой рак на какой-то вид ужасного паралича". Затем началось электрическое покалывание в верхней части моего тела, и я подумал, что у меня сердечный приступ. Но это чувство было приятным, и, наконец, я перестал волноваться и просто лежал там, пребывая в совершенном покое. Наконец кто-то помог мне подняться на ноги. Мы с мамой вернулись на наши места, а затем вышли из зала. Спустя несколько минут после того, как мы вышли из здания, я уже был в состоянии разжать пальцы и легко двигать руками.

Когда мы ехали домой, мама отметила, что я выгляжу гораздо моложе. Я сказал ей, что я чувствую такое счастье, словно маленький ребенок. Я был почти что заново рожден.

"Ты хочешь пойти на операцию?" - спросила она. "Да, почему бы нет", - сказал я. Но чувствовал, что в действительности это не нужно. Совсем не нужно. Я пошел в госпиталь в четверг. Моя операция была запланирована на 7.30 на следующее утро. Они подготовили меня к операции, обмазали красной пастой, ввели глюкозу в мою левую руку и дали мне анестезию. Следующее, что я услышал, были слова медсестры: "Вы в палате для выздоравливающих".

Затем меня перевели в мою палату. Там была мама. И папа тоже был там, он приехал из Альбукерке. Я посмотрел на свою руку и увидел, что она помещена в шину. Я размышлял, не парализована ли она.

Спустя несколько дней пришел доктор, чтобы удалить шину и швы. "Что ж, у нас хорошее сообщение, - сказал он. - Биопсия полностью негативная. Мы не нашли никакой злокачественности".

Я не был удивлен, но мне нужно было спросить его. "Я знаю, что первая биопсия выявила тотальную злокачественность" .

Он пожал плечами. "Это так, но когда вы пришли снова, все было в порядке. Я не думаю, что у вас будут какие-либо проблемы ".

Клетки, бывшие злокачественными ранее, стали доброкачественными, плохое стало хорошим. Это было внешнее проявление того, что произошло в гораздо более глубоких областях моей жизни. Я хотел уверовать, если получу убедительное свидетельство. И оно было дано неопровержимым образом.

Есть много такого в вопросах о Боге, чего я не понимаю. Но я принимаю Его как Бога - Бога любви и силы.

Недавно я прочел в Библии историю о слепом, которого коснулся Иисус и который обрел зрение. Позднее, когда церковники того времени спросили его, кто такой этот Иисус, он ответил, и его ответ является по-моему одним из самых глубоких заявлений в Евангелии:

"Кто Он, я не знаю. Но я знаю одно - я был слеп, а теперь я могу видеть".

Так что не приходите ко мне с просьбой дать вам теологические ответы. У меня их нет. Все, что я знаю, это то, что когда-то у меня был рак, который очень быстро убивает, а на следующий день его не было. Однажды я умирал, а теперь я живой. Вот это я знаю.

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Большой рыболов - Сэм Даудс

В своем воображении я часто пыталась представить, как выглядел Симон Петр. Но пока я не встретила Сэма Даудса, я не думала, что на самом деле знаю, как он выглядел. Сэм - сама мужественность. Он ростом 6 футов 4 дюйма (193 см), и в нем 250 фунтов (113кг) костей и мускулов. Все профессиональные рыбаки на Юго-Западном побережье знали Сэма. Он мог перепить любого, побить любого и ругаться крепче любого. Но однажды Сэма сразило нечто более сильное, чем он, - рак. В отчаянии Сэм обратился к Богу и обнаружил, что Бог уже движется ему навстречу. И вот Сэм оставил сети, чтобы следовать за своим Учителем. Он живет с монахами бенедиктинцами в монастыре Святого Чарльза в Оушенсайде, Калифорния, проводя остаток жизни в служении Господу, и известен ныне как брат Самуэль.

Я всегда был "крутым" в жизни. Я был достаточно крупным, чтобы побить любого мужчину, которого я встречал, и достаточно злым, чтобы начать драку без всякого повода. За несколько лет до того, как я стал профессиональным рыбаком, я был водителем одного из тех больших фургонов, что ездят в Южной Калифорнии.

Однажды утром, проведя ночь на стоянке грузовиков, я проснулся в дурном настроении - я часто был в дурном настроении. Я услышал, что два человека, сидя в своем автомобиле, о чем-то громко разговаривают. Если я еще усну, думал я про себя, эти ребята, вероятно, разбудят меня. Чем больше я об этом думал, тем злее становился. Я спустился, захлопнул за собой дверь, рванул на себя дверцу их автомобиля, схватил одного из парней, толкнул его и как следует дал ему. Такой я был человек.

В течение последних четырнадцати лет Санта-Бар-бара была моим домом. До этого у меня не было своего дома. Я проработал какое-то время бульдозеристом, а до этого восемь лет пилил большие деревья на лесопильне в штате Вашингтон. Если ты проработал лесорубом шесть лет, то статистически ты либо покалечен, либо мертв. И спустя некоторое время я переехал в Санта-Барбару, купил 66-футовый океанский траулер и нач<