Атан и Эвва были двух разных кровей. Её кожа, светлая, грубые локоны волос и ярко-белые глаза напоминали ему о чём-то давно забытом им. Эту вечность Эвва разделила вместе с ним.
Его бурая от солнечного света кожа, покрытые жилами руки были чем-то, чего не было в её жизни никогда прежде.
Он для неё- открытие.
Она для него- старое сокровище.
В это же время ночной лес дрожал от их светлого, беззаботного и глупого счастья.
На следующее утро последние отголоски его дома скрылись за отвесными скалами, высокими речными порогами. Он всё чаще натыкался на следы лап большого зверя.
Небо серело, и от ветра широкие пальмовые листы, хвойные ветви и лиственные кроны шумели. В симфонии этих звуков слышится не то вой, не то рык.
Затем тучи вовсе заволокли небо и сердца пропали в темноте. Крупные капли падали вниз. Зловещим ливнем орошалась земля и камни, и нигде нельзя было скрыться.
Позади себя он будто бы слышал какой-то хруст сухих ветвей. Он шёл в гору, и бурные потоки легко смоют его вниз, если он не остановится. Поэтому он спрятался под кривым лиственным деревом, в ивовой листве.
Полушёпотом он продолжал петь о том, как однажды Бог разочаровался в собственном счастье. Все тяжёлые думы, всё горе сосредоточилось в змее. Ему больше не хотелось сладости и беззаботного рая в этих садах. Глаза наполнила горечь, а клыки впитали яд.
Дождь медленно-медленно стихал. И путь продолжился через серо-жёлтые высокогорья, полные сорняка и сухой травы. Среди однообразия вокруг лишь изредка виднелись высокие кипарисы, и две реки, тянувшие свои воды далеко за горизонты.
Небо здесь испепеляет землю лучами, но воздух прохладен и чист. Мальчик идёт по каменистым берегам, не сворачивая со своей дороги.
И вновь какой-то странный звук. Плеск воды. Скрежет камней друг о друга. Но они не могли останавливаться посреди пустоши. Нужно идти, нужно двигаться, нужно петь.
Петь о том, как однажды змея отравила одно из яблок прекрасного сада. Как своими горькими речами заманила человеческое дитя к самым корням.
Затем вечер, зачем ночь. Руки холодны, он съеживался, как маленький ребёнок в материнских руках. Через жуткий холод лёгкого ветра он едва чувствовал эти прикосновения. Она пела для него ночную колыбельную.
Степь стихла, и небо такое звёздное. Весь мир на один момент стал ярче и прекраснее. Лишь одна душа не видела этого. Её окутал болезненный туман, тревога и слёзы ослепили глаза.
На секунды он забывался, затем снова просыпался от кошмаров, от холода и влаги, что спадала с его страдающего тела.
Он видел, как они лежали в траве, посреди бескрайней дикой степи, он видел, как стрелки рисуют окружности, издавая пугающий треск. И проснулси вновь, поя самому себе колыбельную.
Когда Эвва укусила яблоко, змеиный яд и горечь просочились неё. Яблоко упало на землю, разбившись на части, как хрупкий фарфор. Змея уползла прочь, а Атан остался наедине с болью Эввы.
Страх, боль и никакого бессмертия. Яд обратил весь мир против неё. Он быстро забирал её жизнь. И тогда Атан сделал поцелуй.
Боль, ведь теперь этот яд разделён на двоих. Он будет забирать их жизнь медленно, годами и десятилетиями обрекая на неизбежное.
Снори проснулся на заре. Да, ещё был жар, но его сердце сильно билось. Глаза открылись, совсем другие глаза. В них было больше жизни и радости, чем во вчерашних. Тусклое отражение заменил блеск, переменчивый, но блеск. Он смотрел на всё совсем по-новому.
Он живой. Другой, совсем другой, но с этим можно было и свыкнуться. И его прерванная песня продолжилась.
Два божественных ребёнка теперь стали смертны в бессмертном мире. О землю разбилось яблоко, удобрило землю семенем. Горечь яда была тяжела. Он и она смотрели друг на друга. Чем, как не другой болью, ей можно заглушить... И он прикоснулся с ней.
Его долгий путь закончился у подножия водопада, где два речных потока лезвием проходили через гранитные скалы. В воде лежало что-то. Огромная, с серебряной чешуей змея. Её раскрытую челюсть трепетал поток. Мальчик же продолжал шептать про себя.
Голодные, проклятые, они смотрели на ненавистный им мир. Смертные дети смертных родителей. В порыве гнева Атан бросился искать змею. Он бросил её в реку и замуровал под огромным гранитным валуном. Вся горечь и весь яд уносила с собой бурная вода, которая питала траву и зверей.
Чья-то жизнь стала длиною в пару минут, другая- в пару столетий. Но всех коснулся яд. И умы затмил голод, который заставил забыть, что они- создания одного Бога.