Пообещав себе не лгать и всегда быть честной, по крайней мере, тогда, когда это возможно, Нэнси предприняла хорошую попытку разжечь с ним скандал, вовлекая факты полугодовой давности.

- А то… что? – и стала еще смелее в своих надеждах задеть его потрясающее чувство собственной незаменимости, - Убьешь, как убил её?

- Ты о ком? – притворился непонятливым Виктор, - Заняв трон бога, я многих женщин отправил на тот свет. Всех жертв не перечесть. Так что без уточнения, боюсь, не догадаюсь… - и уже подумывал начать свои фантастические россказни о грядущем коллапсе общества, которыми, опять же, часто баловался Генрих, предыдущий носитель фатумской зеленой рясы.

- Хорош разыгрывать, милый, ты прекрасно знаешь, о ком я! - дабы освежить память нежелательного собеседника, Гарднер выхватила кинжал из рук Дума и принялась внимательно рассматривать со всех сторон, - И, в отличие от тебя, моя ненависть к ней была быстротечна, она прошла еще до её смерти.

Более того, ваша светлость, я бы ни за что на свете не хотела обладать богатством, тем более, тем, что обладаете вы. Вечно пребывать в окружении льстецов и обманщиков, никогда не быть в состоянии распознать ложных друзей от настоящих, быть любимой за то, что я имею, а не за то, что я есть… - не переставая искусно нагнетать негатив, чтобы к моменту пика разом все выплеснуть, Нэнси оторвала взгляд от кинжала, лишь приложив незначительные усилия. Затем она еще раз посмотрела на Фон Дума, - Да вам с вашим божьим провидением не позавидуешь!

Лидер тонко чуял малейшую провокацию, а здесь не требовалось никакого чутья. Нэнси открыто намекнула на отсутствие искренности среди большинства его адептов (если считать искренностью прямое уважение, а не подчинённость, рожденную страхом), и тем самым задела за живое. Виктор представил, как душит её, как хватает за волосы и бьет лицом об стену… и ему незначительно, но (!!!) полегчало.

“Ты у меня скоро доиграешься, тупенькая”

Цепкие руки британца душили, а ноги американки – колотили по ребрам. На дворе была беспроглядная ночь, и в комнате, в глазах бедняжки стояла полутемень, отдающая воспаленным красноватым оттенком из-за борьбы. Нэнси в гробу видела такую жизнь, ставящую в ситуации, когда приходилось ненавидеть мужчин, бить мужчин, убивать мужчин или спасаться от них, но, тем не менее, резко возросшее презрение к бытию не стало поводом для прекращения сопротивления. Наоборот, это прибавило сил, увеличило энергию вкупе со сметливостью, чего, собственно говоря, раньше так не хватало.

Нэнси вспомнила о недавнем ранении Джеффери, об еще не зажившей ноге. Терзаться угрызениями совести было некогда, зато воспользоваться последствием предыдущего согрешения - самое время!

- Простите… - британец уже почти плакал, ощущая, как девушка хилеет, как наступает беспомощность и как её молодой организм находится в ожидании наступления последней агонии.

Но Нэнси, чье сердце все еще билось, Нэнси, которая не была еще полностью мертвой, хотя, казалось, все к этому шло, переборола навалившуюся тяжесть и умудрилась выдавить несколько слов:

- Нет уж, вы простите!

В этот момент раздался крик, за ним еще один! Женские ногти средней длины, покрытые прозрачным стильным лаком, впились в рану, как иглы. Руки Гарднер не ослабли настолько, чтобы не справиться со столь простой задачей, как поиск и обнаружение пулевого отпечатка.

На несколько мгновений боль заставила Джеффери забыть обо всем на свете, даже о гневе. Мысли сплелись в паутине рандома и старый механик будто бы потерялся в пространстве и времени. Но вскоре

мозги восстановились, память - тоже. Лакей разозлился пуще прежнего, тут же снова вскочил и предпринял повторное нападение, прикрывшись при этом левым локтем.

Нэнси, отнюдь, не сбежала. Она осталась, чтобы закончить этот конфликт перемирием или, если уж на то пошло, чьей-нибудь смертью!

- Ах, ты, паршивка, недостойная тут находиться, мне нужно было

дать тебя убить! Зря я за тебя заступался… - движимый наимощнейшим

греховным побуждением, действующим на уровне гипноза, Джеффери

шёл к ней, не останавливаясь. Идея убийства билась о стенки черепа

большой жирной мухой, - Ты сдохнешь здесь и сейчас! Будешь похоронена на этом самом острове, и никто не придёт на твою могилку, потому что никто не узнает, что ты здесь лежишь, да и нет у тебя никого! – с остервенением брызжа слюнями и закидывая угрозами, дворецкий не увидел, как Нэнси схватила с верхней шкафной полки бронзовую статуэтку в форме барана - приз клуба горных охотников, выданный Баннеру двадцать лет назад. Он вообще не видел ничего из-за психоза и частичного помутнения.

Гарднер не просила его не подходить к ней, заранее понимая, что останется неуслышанной. В подобных случаях помогает только физическое противодействие и девушка уже смирилась с такой невариабельностью.

Статуэтка была использована в качестве средства самообороны и отлично показала себя в деле. Удар тяжелым предметом с нарушением всех морально нравственных стандартов и правил пришелся механику на передние зубы, и выбил парочку. Губы потрескались и закровоточили. Почувствовав сотрясение во всём своём существе, но ни малейшей боли, так как тело онемело на какое-то время, Джеффери приупал, трогая себя за лицо во многих местах. Перед глазами держалась непроницаемая неприятная завеса, и прыгающие зрительные образы мешали ему сосредоточиться.

- Все, теперь тебе точно не жить… - говоря уже не злобно, а, скорее, пассивно и вяло, британец все еще надеялся, что сможет урвать победу и выиграть в поединке. Запомнить себя униженным, избитым какой-то провинциальной малолеткой не захотелось бы ни одному мужику, а тем более бывшему военному.

“К черту” – Нэнси отбросила последние сомнения, забыла про все страхи, раскрепостилась, насколько позволяла душа, и швырнула барана прямо в затылок мистера Баннера. Как показали трагичные последствия, это было опрометчивым и необдуманным действием. Она предполагала, что сейчас истошно заревет и, в конечном счете, “затопит весь особняк”, но вместо слез пришли осознание неизбежности и… пустота.

Мисс Гарднер ошеломленно замерла на пороге, прижимая ладонь ко рту и с ужасом взирая на результат своей самозащиты: уже не угрожая и ничего не говоря, Джеффери неподвижно лежал с корытом-ртом и не смыкающимися стеклянно-прозрачными глазами, такими выпученными, словно перед смертью, за секунды две до этого неотвратимого точного броска, он увидел дьявола, либо же дьявол вселился в него и превратил рот в корыто. Покинуть жизнь так легко, достаточно бездумно и безбольно получить по башке…

Благо, имелось хоть что-то, что служило некоторым утешением в печали бедной Нэнси: теперь, добившись полного совершенного одиночества, свободу мыслей и свободу действий, можно исполнить задумку получасовой давности.

“Возможно, вернувшись к жизни, Джон всей душой возненавидит меня за то, что стало с Джеффери. Но его отношение ко мне – последнее, о чем стоит беспокоиться”

На девушку, словно холодком, повеяло простой и несокрушимой решимостью. Она с эффектной резвостью перескочила через труп дворецкого с пробитым черепом, и в последний раз взглянула на заветные ампулы.

Покои высокомудрого главы Повелителей Смерти, любимое помещение Генриха Фатума в замке, как всегда, громыхало бравурной патетикой и эксцентричным коктейлем из амурных стенаний. Опираясь на спинку каменного бассейна и похотливо вздыхая при мысли о продолжении “процедуры” вылизывания члена под водой, зрелый мужчина с черной недлинной бородкой и густой прядью с проседью, красиво свисающей надо лбом, хватал сексуальную рабыню за голову, заставлял её сосать энергичней и тем самым возбуждал садомазохистский процесс. Все семь содержанок, с которыми хозяин не спешил расставаться, брали в рот по очереди.

Сейчас все также как было при Докторе Фатуме. Ничего не изменилось! Разве что место Фатума теперь занимает другой человек, куда менее толковый, но не менее дерзкий. А отсутствие должного исторического опыта и воинской дисциплины имеют большее значение, чем дерзость. К собственному несчастью, Виктор был неосторожен все это время, часто терял инициативу и позволял Нэнси слишком многое. Ближе к зиме “лисица” воспользовалась этой доверчивостью и решила припомнить

Извечному сопернику все обиды - былые и недавние. Дум часто контактировал с женщинами, но он и знать не знал, что женская месть страшна своей непредсказуемостью, несоразмерностью и скрытностью. И речь идет не только об измене. “Женщины мстят по-разному и за разное”.

Замок, расположенный посреди необъятной бахрейнской пустыни, казался зарвавшемуся террористу уютным, теплым гнездышком, идеальным местом для всех напыщенных засранцев, тяготеющих к шокирующим демонстрациям макиавеллевских