Боль, при которой действительно больно
Джим лежит в аппарате магниторезонансной томографии. Одновременно он вместе с несколькими другими студентами Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе (UCLA) участвует в компьютерной игре в мяч. Как в обычной игре, каждый по очереди с большей или меньшей ловкостью отправляет виртуальный мячик другому игроку по своему выбору. Джим задумывается, что же может в этом быть интересного для исследователей-нейропсихологов, которые пригласили его участвовать в эксперименте… Через какое-то время он замечает, что другие игроки все реже посылают ему мяч, а потом и вовсе перестают. Он ждет своей очереди. Забыть про него они не могли, потому что его виртуальный персонаж по-прежнему присутствует на экране. Остальным должно быть видно, что он ждет передачи… Через несколько минут Джим вынужден прийти к выводу, что просто они больше не хотят с ним играть. Он чувствует себя очень неуютно. Физически неуютно. Ему хочется пошевелиться внутри томографа, но это было специально запрещено. Пусть он не был знаком с теми другими студентами, но, даже если ему не хочется в этом признаваться, он все равно обижен. Почему они его бросили? Что он сделал плохого?
Ничего. Те, кого он считал такими же, как он сам, студентами, на самом деле лишь виртуальные персонажи, смоделированные компьютером и запрограммированные на то, чтобы постепенно исключить Джима из игры, вне зависимости от того, как он играет. И это было сделано как раз для того, чтобы он почувствовал себя плохо. Почти все подопытные в этом эксперименте почувствовали себя так же плохо, как и Джим. Исследование в первый раз позволило увидеть, что происходит у нас в мозгу, когда мы чувствуем себя отвергнутыми. Что открылось? Когда мы чувствуем себя отвергнутыми группой, «высвечиваются» те же области мозга, что и при ощущаемой физической боли! С точки зрения мозга Джима, когда его таким образом игнорировали, это было почти то же самое, как если бы его ущипнули. Это больно, физически больно, и эта боль по-настоящему ощущается в теле[50].
Мы унаследовали свой мозг – в особенности свой эмоциональный мозг – от наших далеких человекообразных предков. Для них, живших в саванне, оказаться оторванным от группы означало неминуемую смерть. Врожденный механизм боли заставляет нас отдергивать руку от слишком близкого пламени, чтобы уберечься. Поэтому представляется вполне нормальным, что наш мозг пользуется тем же самым механизмом, чтобы избежать ситуаций отделенности, которые тоже ставили бы под угрозу наше физическое благополучие.
В самом деле, та же самая область мозга – область, отвечающая за эту боль, – активируется у младенца при разлуке с матерью и у матери, когда она слышит жалобный плач своего ребенка. Это тоже больно, по-настоящему больно. Вот оно, подтверждение: все эти болезненные, странные ощущения в нашем теле, которые мы испытываем при расставании с теми, с кем чувствуем эмоциональную связь, – перехваченное горло, тяжесть в груди, чувство, что «сердце разрывается» – они вполне «реальны». Когда ты уезжаешь, любимая моя, а я стою один на перроне вокзала, мне больно. Когда ты далеко, сын мой, и от тебя нет вестей, мне больно. Когда я остаюсь один после развода, мне больно. Каждое из этих ощущений чуть-чуть отличается от других, словно бы тело добавляет свои собственные оттенки в переживание страдания. Разные ситуации разлуки и брошенности, которые нам приходится переносить, описываются разными словами, и боль при них тоже разная.
И депрессия тоже представляет собой настоящую боль. При ней задействована в мозгу та же область, которая активировалась в эксперименте UCLA (речь идет о передней сингулярной коре). А ведь депрессия гораздо чаще встречается у тех, кто в детстве многократно переживал разрыв эмоциональных связей. Получается так, словно эти ранние переживания сформировали контур восприятия боли, сделав эту область мозга более чувствительной.
Выдающийся английский психоаналитик Джон Боулби, первым соотнесший эмоциональную жизнь и человеческие неврозы с разными видами социального поведения у животных и их реакциями на разлуку, обобщил главные темы, с которыми связано страдание у приматов, в названиях книг своей трилогии «Привязанность и утрата»: «Привязанность», «Разлука», «Утрата». Сегодня, благодаря прогрессу в методах визуализации мозга, мы начинаем видеть, как эти раны, которые мы относили к категории душевных, регистрируются нашим мозгом как раны тела. Вот еще одна сфера, в которой стираются границы между телом и духом.
Целый ряд исследований показал, что боль при разлуке очень быстро успокаивают те же вещества, которые лучше всего снимают физическую боль: опиаты (морфин, героин) или их исходные прототипы – эндорфины («эндогенный морфин», который наш мозг вырабатывает сам)[51].
Стоит задуматься: а может быть, наркоманы, «подсевшие» на наркотики этого типа, просто пытались заглушить боль, вызванную ощущением отверженности, которое сопровождает их с детства?
Январь 2004