Страдаем ли мы «телезависимостью»?

На посту, где дежурят медсестры, я рассеянно слушаю их разговор с интернами:

– Видеть не могу эту новую подружку Картера!

– Я тоже! Меня просто ужас берет от мысли, что они могут пожениться. А ведь придется терпеть ее присутствие каждую неделю!

Мне представляется, что они погружены в поток жизни, в самую суть человеческой реальности – отношения, которые у нас складываются с теми, кто нас окружает, от которых зависит радость и горе рода людского, созданного для жизни в группе. В нынешнем обществе мы, по существу, так изолированы друг от друга, мы страдаем от разъединенности, и это журчание разговора как-то обнадеживает… И вдруг я понимаю свою ошибку. Они говорят не об общем знакомом, а об одном из персонажей сериала «Скорая помощь»! Эти люди, мужчины и женщины, питают свою эмоциональную жизнь похождениями виртуальных персонажей!

Да, это правда, у виртуальных друзей есть свои преимущества: они всегда под рукой, всегда интересны и забавны; для них не надо готовить ужин, к их приходу не надо прибирать квартиру, они уйдут, когда мы захотим, и нам не придется демонстративно зевать, чтобы они это поняли! В нашей перегруженной жизни почему бы не предпочесть настоящим друзьям сериал «Друзья»? Почему? Потому что каждый час, который мы посвящаем этим миражам, – это час, украденный у нашей реальности: у партнера, с которым нам вечно не хватает времени для секса; у детей, с которыми нам вечно не хватает времени для строительства воздушных замков; у друзей, с которыми нам вечно не хватает времени поиграть в карты, футбол, да и просто повалять дурака, а все это время проходит в компании Элли Макбил[18]и ее коллег, с которыми мы никогда не повстречаемся.

Почему? Потому что многие серьезные исследования показывают важность социальных связей – настоящих! – как для душевного равновесия, так и для физического здоровья. Опасность тяжелых зависимостей, таких как алкоголизм или наркомания, не только в интоксикации организма, но и в том, что со временем зависимые люди для получения удовольствия от жизни начинают рассчитывать прежде всего на свой «наркотик» в ущерб эмоциональным связям и привязанностям. Зачем иметь дело с другими людьми, если можно, как они полагают, извлекать то же удовольствие из «наркотика», который гораздо доступнее и гораздо послушнее? Бутылка виски или очередная серия фильма никогда не уходит от тебя в ванную со словами: «У меня сегодня голова болит…» По моему опыту общения с умирающими, никто из них не выражал сожалений о том, что мало смотрел телевизор. Зато сколько было тех, кто сожалел, что не нашел времени для близких… А любопытнее всего то, что в сериалах нам нравится смотреть как раз на это: на мужчин и женщин, общающихся друг с другом и находящих на это время!

Март 2002

На час раньше

Кириллу тридцать семь лет, он руководит собственной фирмой. Кирилл жалуется мне на ухудшение памяти и считает, что это начало болезни Альцгеймера. Встречаясь со знакомыми людьми, он уже даже не пытается вспомнить их имена, хотя прекрасно понимает, насколько это важно для его работы. Вчера Кирилл забыл название фирмы клиента, с которым работает уже четыре года. Пришлось искать ее бланк в папке с оплаченными счетами. «Вот уж не думал, что старческое слабоумие может начаться так рано», – расстраивается он.

Мой первый вопрос его удивляет: «Сколько часов вы обычно спите?» – «От шести до семи, а что?» – «Вы встаете утром по будильнику?» – «Ну конечно! Как же иначе вовремя проснуться?» – «А как вы думаете, если бы вы легли днем в темной комнате, вы бы заснули?» – «О да! Я пытался заниматься йогой, но, как только начинал делать упражнение на релаксацию, тут же засыпал!»

Что ж, диагноз ясен: хроническое недосыпание. По моим наблюдениям, это основная причина нарушений памяти у молодых людей – куда более распространенная, чем слабоумие. Американские исследователи считают, что больше половины людей спят на час или полтора меньше того времени, которое им требуется. В XVIII веке средняя продолжительность сна была девять – девять с половиной часов. Такой распорядок дня соответствовал солнечному и лунному ритмам. Но это было до наступления эры электричества, до появления телевидения, спортивных и ночных клубов, Интернета и электронной почты. В начале XXI века полное удовлетворение желания спать стало роскошью. Сегодня мы позволяем себе выспаться только в отпуске, и то не всегда. Мало того, если городской житель признается, что спит больше восьми часов, многими это воспринимается как «недостаток амбиций».

Между тем последствия хронического недосыпания не сводятся лишь к проблемам с памятью. Нам становится труднее концентрировать внимание, мы постоянно раздражаемся на детей и подчиненных, нам сложнее принимать решения. Что еще хуже, мы перестаем радоваться самым простым вещам, мелочам… и улыбаться!

И это вовсе не теоретические соображения. Наш организм функционирует уже на пределе, и это подтверждает статистика: в то самое воскресенье, когда стрелки часов переводятся на летнее время, количество дорожных аварий увеличивается на десять процентов – вот результат общей потери всего одного часа сна. Кстати, недосыпание – вторая после принятия спиртного причина дорожно-транспортных происшествий.

Как же нам восполнять недостаток сна? Во-первых, следует помнить, что недосыпание накапливается: если в течение месяца вы спите на час-два меньше, чем требуется вашему организму, то за один раз, даже выспавшись как следует, вы не компенсируете эту потерю. Отсыпаться по выходным тоже оказывается недостаточным. Хорошим средством наверстать упущенное может стать сиеста – двадцатиминутный дневной сон, но далеко не каждый может себе его позволить… Лично я стараюсь следовать совету моей бабушки, неустанно повторявшей: просто надо вечером ложиться на час раньше!

Любовь врачует

Врачи правы, когда твердят своим пациентам о вреде холестерина и табака и о пользе физических упражнений. Они правы, когда спрашивают у них о времени прохождения последнего профилактического обследования. Но есть вопрос, который они никогда не задают: «Есть ли в вашей жизни кто-нибудь, кто вас любит и показывает вам это?» В одном исследовании[19]было установлено, что у мужчин-сердечников, отвечавших утвердительно на вопрос: «Ваша жена показывает вам свою любовь?», наблюдалось вдвое меньше симптомов, чем у остальных. И чем больше факторов риска (холестерин, повышенное давление, стресс) сочеталось у этих мужчин, тем большее защитное действие оказывала любовь жены.

Возможно и обратное явление. Исследование, продолжавшееся пять лет[20], охватывало восемь с половиной тысяч здоровых людей. У тех, кто в самом начале согласился с фразой: «Моя жена меня не любит», развитие язвы наблюдалось втрое чаще. Согласно этому исследованию, оказывалось лучше быть курильщиком, иметь высокое давление или испытывать стресс, чем быть нелюбимым собственной супругой. Для женщин польза от такой эмоциональной поддержки столь же значительна.

Из тысячи женщин, у которых был диагностирован рак груди[21], смертность за пять последующих лет была вдвое выше у тех, кто утверждал, что получает в жизни мало сердечного тепла. Как это объяснить? Любовь действует через самые глубокие структуры нашего мозга – лимбический мозг, который у нас общий со всеми млекопитающими. Это он контролирует и наши эмоции, и нашу физиологию: гормоны, систему иммунной защиты, сердечный ритм, кислотность в желудке и т. д. Этот «эмоциональный мозг» постоянно реагирует на то, как у нас обстоят дела с чувствами и привязанностями, и пытается компенсировать нехватку. Так, когда мы испытываем дефицит теплоты в отношениях, лимбический мозг готовит наш организм к стрессу: в кровь выбрасываются гормоны, сердце готово в любую минуту сорваться в галоп, артериальное давление повышается… Все эти приспособительные меры ослабляют наши жизненные функции и в конце концов способствуют развитию хронических заболеваний. И наоборот, когда наш мозг получает сигнал, что нас любят и берегут, он наилучшим образом гармонизирует нашу физиологию… чтобы подготовить нас к размножению.

Не надо понимать это превратно: наше здоровье зависит не только от любви нашего партнера, но и от качества всех наших эмоциональных связей – с детьми, родителями, братьями и сестрами, друзьями. Потому что самое важное – это чувство, что с кем-то другим ты можешь быть в полной мере самим собой. Что ты можешь показать себя хоть слабым и уязвимым, хоть сильным и успешным. Что ты можешь и смеяться, и плакать. Что ты кому-то важен и нужен. И что есть хотя бы минимальный теплый физический контакт. В общем, что тебя любят.

Май 2002

Любовный голод у младенцев

Жорж – психиатр. Недавно у него родился второй сын; мой друг плохо спал эту ночь, потому что ребенок все время просыпался и плакал. Жорж излагает мне свою теорию насчет того, как надо воспитывать младенцев, особенно по ночам: «Главное – убедиться, что он не перегревается, не мерзнет, что он сухой и накормлен, а больше никаких законных биологических потребностей у младенца нет. Поэтому пускай плачет – это все одна манипуляция!» Такие взгляды прочно укоренились в нашей коллективной психологии, вот и тут ни у кого не находится серьезных аргументов, чтобы ему возразить. При этом эксперименты показывают полную их ошибочность.

Вернемся в 50-е годы. В то время, когда поведенческая психология утверждала, что все наши действия направляются получаемыми «поощрениями» и «наказаниями», был поставлен очень важный для современной психологии эксперимент над детенышами обезьян. Он показал, что такой подход является слишком упрощенным. В лаборатории, которой в будущем предстояло стать одной из крупнейших лабораторий по исследованию приматов, американский профессор Гарри Харлоу начал изучать обезьяньих детенышей в возрасте нескольких недель от роду. До тех пор всегда представлялось очевидным, что, если эти существа проводят столько времени на руках у матери, то это для того, чтобы иметь свободный доступ к материнскому молоку. «Поощрением», которое представляет собой пища, подкрепляется «поведение сближения» у детеныша.

Но Харлоу посмотрел на это иначе: а вдруг дело здесь в биологической потребности в любви? Чтобы глубже изучить вопрос, он придумал хитроумную конструкцию – клетку с обогревом и освещением, в которую он помещал маленьких обезьянок, а вместе с ними двух изготовленных из проволочной сетки «мамаш», по форме напоминающих самок.

Первая «мамаша» имела пластиковые соски, к которым подводилось материнское молоко из бутылочки, – чтобы получить пищу, достаточно было пососать.

Вторая пищи не давала, зато была обтянута сверху шерстяным носком, под которым располагался электрический резистор, чтобы имитировать контакт и тепло материнского тела. Маленькие обезьянки практически не слезали с рук «мамаши в носке», которая играла роль любимой игрушки; они отрывались от нее, только чтобы поесть, причем как можно скорее, а потом снова возвращались к «душевному теплу» шерстяных ниток[22].

С тех пор уже потерян счет исследованиям, показывавшим тяжелые последствия изоляции малышей – обезьяньих или человеческих. Теперь ясно, что для развития различных структур мозга грудного младенца эмоциональная стимуляция так же необходима, как и речевая[23]. Так что потребность в любви – действительно биологическая потребность в той же мере, что и другие, а то и больше.

Июнь 2002

Средство от злости

Максим вечно спешит. Говорит он быстро и много, всегда делает несколько вещей одновременно, не выносит стоять в очереди. Он хочет «оптимизировать» свое время. Его напряжение и нервозность всегда заметны. Максим – классический представитель так называемого типа А. Уже более тридцати лет назад было установлено, что такие люди чаще болеют гипертонией и больше подвержены риску инфаркта.

Впрочем, сейчас, похоже, постоянное ощущение нехватки времени перестало быть главным фактором риска. Гораздо опаснее неприязнь, цинизм и недоверчивость, нередко испытываемые людьми, принадлежащими к типу А. Ведь когда Максим злится на кого-то в супермаркете за то, что тот слишком медленно выкладывает на кассе покупки из своей тележки, это пагубно сказывается на его сердце, поскольку такие эмоции могут стать причиной повреждения стенки артерий. В тот самый миг, когда он говорит жене: «Уж если твой брат звонит, наверняка ему опять от нас что-то нужно», – он уменьшает защитную силу своих иммунных клеток, препятствующих образованию раковых опухолей. Результаты сорока пяти исследований показали, что риск преждевременной смерти у наиболее агрессивных людей на сорок два процента выше, чем у тех, кого не так просто вывести из себя[24]. При этом причиной смерти могут стать не только сердечные заболевания, но и другие болезни, в том числе и рак. Еще одно исследование было проведено со студентами-медиками[25]. Выяснилось, что наиболее раздражительные из них в пять раз больше подвергаются риску инфаркта в последующие сорок лет, чем те, кто легко сохраняет невозмутимость.

Несмотря на то что раздражительность – фактор риска гораздо более весомый, чем высокий уровень холестерина или гипертония, врачи не очень склонны уделять ей внимание. И еще меньше готовы с ней бороться. Это напоминает недавнюю историю с неправильным питанием и курением: раньше врачи нечасто говорили с пациентами на эти «личные» темы. Ведь это затрагивает наши привычки, которыми мы дорожим настолько, что предпочитаем считать, будто они могут быть опасны только для других. А изменить себя, если недружелюбие и недоверчивость глубоко укоренены в характере, – неужели это возможно? В это трудно поверить, и тем не менее да. По моим наблюдениям, одним из самых эффективных методов является групповая терапия. Соприкосновение с болью других людей, с их страхами, а кроме того, с их подлинными чувствами, с их ранимостью и, наконец, с их достоинством прекрасно воспитывает в нас доброжелательность к ближнему. На этих занятиях, как редко где еще, с людей спадают их маски. А когда другой человек без маски, его, оказывается, очень трудно ненавидеть и даже презирать. Одно американское исследование показало, что краткий курс групповой терапии, проведенный с личностями типа А, сокращал на пятьдесят процентов риск наступления смерти в течение пяти лет после инфаркта[26]. Такого эффекта не удавалось достичь ни одним лекарством. Так что если, томясь в пробках или стоя в очереди, вы слишком часто ощущаете, как накатывает волна злости, подумайте о том, почему бы не поработать над собой, пока злость не сотворила свое пагубное дело.

Праздник комплиментов

Я люблю комплименты. Люблю и слышать их в свой адрес, и говорить сам. Жизнь коротка, и не стоит пренебрегать любой возможностью доставить удовольствие друг другу. Но как часто мы стесняемся говорить комплименты и еще большую неловкость испытываем, принимая их.

Например, если я скажу Марии, что мне нравится ее платье, она с напускной скромностью ответит: «Да ну, обычное платье, ничего особенного» – и этим словно увеличит расстояние между нами. Анна на подобный комплимент отреагирует горделиво (а может быть, она просто смущается и не знает, что ответить): «Еще бы, это Chanel!» – и опять мои слова проскользнут мимо. А Белла спрячется за своей вечной иронией: «Ты небось тоже хотел бы носить такие платьица?» К счастью, есть те, кто умеет принимать похвалу. Комплимент должен быть как маленький праздник, который мы отмечаем вместе. Но для этого нужно приоткрыть свою защиту, не бояться стать чуть уязвимее. Ведь человек, который рассказывает мне обо мне самом, становится мне ближе!

Если я похвалю сад своей знакомой, она ответит: «Как я рада! Я с ним столько возилась и очень его люблю. Мне так приятно, что ты тоже чувствуешь такие вещи». Когда я говорю о том, что мне доставляет удовольствие, а другой, в свою очередь, доверительно делится со мной своими чувствами, взаимодействуют наши эмоциональные центры. Об этом говорится во всех исследованиях по коммуникации: чтобы получить настоящее удовлетворение от общения, надо, чтобы в нем участвовали эмоции[27]. Пока мы находимся в пространстве эмоций, мы искренни и не кривим душой. Эмоция, подобно эху, летает некоторое время между нами, от одного к другому. Так две гитары вторят друг другу, откликаясь на музыкальную фразу и отвечая ей.

Сколько раз мне приходилось слышать сожаления: «Мой отец умер, а я так ни разу ему и не сказал, какую важную роль он играл в моей жизни!» Или: «Мой муж никогда не говорит, что он ценит то, что я для него делаю».

Лично мне в этом смысле повезло с учителем: хоть я и получил всего один урок в жизни – зато какой!

Моя бабушка была очень волевой и сдержанной и мало говорила о себе. Но в самые трудные минуты моего детства она всегда оказывалась рядом. И вот, уже взрослый, я пришел повидаться с ней – мы оба знали, что жить ей оставалось недолго. В белой рубашке, со спокойным лицом, она была такой красивой! Я держал ее руки в своих и говорил, как много она сделала для того мальчика, который теперь вырос. Конечно, я плакал, не зная, как совладать со слезами. А бабушка сняла пальцем с моей щеки одну слезинку, показала ее мне и улыбнулась: «Знаешь, для меня твои слова и слезы – как драгоценные жемчужины…»

Это было наше последнее празднование.

Джоггинг как терапия

Соня готовилась к экзамену в аспирантуру. Двадцативосьмилетняя девушка жила одна, по вечерам никуда не выбиралась и с грустью думала о том, что так и не встретила своего мужчину. Собственная жизнь представлялась ей пустой, и она уже не надеялась, что что-нибудь изменится. Главным удовольствием были сигареты – в день она выкуривала по три пачки…

В таком депрессивном состоянии Соня пребывала уже два года, не желая прибегать ни к помощи психолога, ни к таблеткам. Однако она сразу согласилась на предложение своего врача поучаствовать в исследовании психотерапевтического воздействия джоггинга: участникам эксперимента предстояло бегать три раза в неделю по двадцать – тридцать минут, по одному или в группе. На первой встрече с инструктором Соня недоумевала: неужели он действительно думает, что она, курящая по три пачки в день, последний раз занимавшаяся физкультурой в четырнадцать лет и с десятком килограммов лишнего веса, это выдержит? Тем не менее она внимательно слушала его советы: сперва скорее семенить, чем бежать, совсем маленькими шажками, чуть наклонившись вперед и не слишком поднимая колени. Главное – не ускорять темп. «Чтобы вы могли разговаривать или петь, но не свистеть», – уточнил инструктор. При малейших признаках одышки замедлить движение, перейти на ходьбу, но идти чуть быстрее, чем обычно. Главное – не допустить ни боли, ни усталости.

Цель первых пробежек – преодолеть полтора километра, не важно, за какое время. При этом как можно большее расстояние необходимо было пройти семенящим шагом.

С этим заданием Соня справилась с первого же раза, что принесло ей чувство легкого удовлетворения. Через двадцать один день, занимаясь джоггингом три раза в неделю, она уже с легкостью могла пробегать трусцой в своем ритме дистанцию в два, а затем и в три километра.

Через полтора месяца она чувствовала себя заметно лучше: стала энергичнее, хорошо спала и гораздо реже предавалась размышлениям о своей несчастной судьбе. Курила она, разумеется, уже меньше. Американские ученые из Университета Дюка[28]сравнили результаты лечения депрессии джоггингом и антидепрессантом золофт. После четырех месяцев терапии все пациенты чувствовали себя одинаково. Лекарство не давало никакого преимущества по сравнению с джоггингом. Зато по истечении года налицо была существенная разница: более трети пациентов, принимавших золофт, опять впали в депрессию, в то время как девяносто два процента джоггеров чувствовали себя прекрасно!

Другое исследование[29]показало, что физические упражнения помогают не только тем, кто молод и у кого хорошее здоровье. На пациентов в депрессивном состоянии в возрасте от пятидесяти до восьмидесяти лет быстрая ходьба (не бег) по полчаса три раза в неделю по истечении четырех месяцев оказала такое же воздействие, как и лечение антидепрессантом.

Когда надежда исцеляет

С диагнозом «СПИД» Филипп прожил десять лет.

В то время, когда врачи нашли у него болезнь, метода тритерапии[30]еще не существовало. Тем, кто спрашивал Филиппа, что именно он делает, чтобы на протяжении многих лет так успешно сопротивляться болезни, он честно отвечал, что принимает натуральные пищевые добавки, тщательно следит за питанием и регулярно занимается спортом… Все так и было, пока на одном из врачебных осмотров умудренный опытом профессор не заметил: «С сожалением должен вам сказать, что у меня было немало пациентов, которые ежедневно делали примерно то же самое, что и вы, но сегодня все они уже мертвы. Я полагаю, что не позже чем через год болезнь, к несчастью, вас одолеет».

Действительно, не прошло и года, как Филиппа не стало – он не нашел в себе сил сопротивляться безапелляционному приговору.

Говорят, жрецы вуду своими заклинаниями способны сжить человека со свету в течение суток. Некоторые верховные жрецы современной медицины не столь скоры на расправу, но их слова действуют не менее эффективно.

Я вспоминаю опыт, проведенный полтора десятка лет назад в одной из французских лабораторий: двум крысам подсаживали раковые клетки, а потом подвергали их воздействию электрического тока. Лишь одна из крыс имела возможность избежать удара, нажав на рычаг. Выяснилось, что в ее организме происходила мобилизация иммунной системы, чтобы контратаковать и уничтожить раковые клетки. Вторая же крыса быстро падала духом, ее клетки, ответственные за иммунитет, оказывались парализованы, и рак через несколько недель уже давал метастазы.

Мне кажется, то же произошло и с Филиппом: он умер, когда ощутил, что больше ничего не может сделать, чтобы избежать «ударов», наносимых болезнью. Известно, что рак быстрее развивается у тех, кто больше подвержен стрессу – неотъемлемой составляющей нашего существования. (Кстати, именно поэтому участие в группах общения многим пациентам значительно продлевает жизнь.) А что может быть сильнее, чем стресс человека, «точно» узнавшего, что надежды на выздоровление у него уже нет!

Не так давно профессор Кеннет Коул из Сан-Франциско доказал, что в организме тех, кто не справляется со стрессом, вирус СПИДа активно распространяется, даже несмотря на тритерапию. Напротив, тем, кто способен сохранять спокойствие при любых жизненных испытаниях, это новое лечение помогает гораздо больше – в их крови содержание вируса оказалось в четыре раза ниже[31].

Но кто расскажет об этом людям? Почти каждую неделю я слышу от пациентов о том, как онкологи выносят им приговор, не подлежащий обжалованию. Такие вердикты объявляются с полнейшей уверенностью – так, будто бы статистика имеет силу закона. Напротив, об исследованиях, подобных проведенному профессором Коулом, никто и никогда не упоминает. А ведь для пациентов такие сведения жизненно важны! Признаюсь: мне самому случалось допускать подобные ошибки. Я думаю, врачи боятся дать пациенту ложную надежду больше, чем рассказать ему о возможности худшего исхода. Но, чтобы защитить себя от этой современной версии вуду, людям необходимо знать, что именно они могут сделать, чтобы помочь себе, – знать об этом больше, чем их врачи. И для начала – научиться верить своему телу, надеяться на него больше, чем это готова позволить нынешняя медицина…

Доброта – это всегда хорошо

Когда я преподаю психотерапию ДПДГ своим коллегам-психиатрам и психологам, я всегда специально подчеркиваю, что терапевт должен не только в совершенстве владеть техникой, но и быть внимательным к потребностям пациента. Подать коробку с бумажными платками, когда у человека на глаза набегут слезы, раньше, чем он начнет искать ее взглядом. Говорить с ним мягко, ободрять его, когда старая, глубоко скрытая боль вдруг прорывается и перехватывает горло. После эмоционально нагруженного сеанса убедиться, что пациент способен вести машину, а если это не так, то оставить его у себя еще на какое-то время. В завершение я говорю, что надо просто быть «добрыми», потому что чем больше доброты мы проявляем к своему пациенту, тем лучше будет результат. И вдобавок никакого риска нежелательных побочных эффектов: еще никто никогда не жаловался на то, что к нему были внимательны! И все же у доброты в психотерапии репутация не очень хорошая. Каждый раз, как я высказываю такую рекомендацию, я слышу в ответ, что выбрал неправильное слово. «Доброжелательности вполне достаточно, – говорят мне. – Доброта – это уже как-то глупо!» А ведь речь идет именно о доброте. Потому что доброта сама по себе является средством терапии. Мощным средством, в том числе – а может быть, даже особенно? – вне терапевтического контекста.

Последнее упражнение, предлагаемое в конце курса групповой терапии по калифорнийской методике, показалось мне поначалу несколько смешным. Надо было приклеить скотчем на спину восьми участникам и двоим терапевтам (одним из которых был я) по листу белой бумаги, чтобы потом каждый написал там, что, по его мнению, является самым большим достоинством этого человека. После трех месяцев занятий с этой группой я знал, что не каждый и не ко всем относится хорошо. И тем не менее это упражнение имело огромный успех. Просто потрясающе, как нам удается найти что-то позитивное в человеке, даже если мы не стремимся с ним подружиться! Еще более удивительно, какой эффект это производит, – когда человеку говорят о его достоинствах! При расставании у всех участников перехватывало горло от благодарности. Доброта сделала свое дело. И это превосходный пример того, как свое дело должны завершать мы.

В своей удивительной книге о смысле жизни[32]австралийский психиатр Роджер Уолш рассказывает похожую историю, случившуюся в 1960-е годы. В одном особенно проблемном классе учительница использовала технику листка на спине, чтобы попытаться изменить отношения между детьми. Каждый унес из школы домой свой листок, на который учительница сама переписала комплименты, чтобы они остались анонимными. Глупо? Смешно? Может быть. Спустя годы эта учительница попала на похороны одного из своих учеников, погибшего на войне во Вьетнаме. К ней подошла мать этого парня и произнесла: «Вы помните то письмо, которое дали Марку? Он в тот вечер повесил его у себя над кроватью. Так вот, это письмо было во внутреннем кармане его формы, когда он погиб. Я хотела сказать вам спасибо за то, что вы для него сделали…»

Почему у всех нас нет с собой такого письма?

Декабрь 2002

Наш организм любит правду

Жанна несчастна в браке, но предпочитает не говорить об этом с мужем – лучше делать вид, что все в порядке. Эдуард знает, что отходы завода, которым он руководит, отравляют воду; он изо всех сил старается, чтобы правда не вышла наружу, но сам переживает. Таня уже тридцать лет скрывает ото всех, что ее отец когда-то приехал в страну нелегально. Она боится, что ее друзья и коллеги станут к ней хуже относиться. Александра сама врач и часто выступает в прессе в качестве эксперта; два года назад у нее обнаружили рак, но она не хочет, чтобы об этом стало известно, поэтому лечится втайне ото всех. Один из самых тяжелых стрессов для лабораторных обезьян – перемещение в другую клетку: животное оказывается в новой группе, где социальный статус надо завоевывать заново.

Человек в этом смысле, как обезьяна: он тоже держится за свое место в стае и не хочет рисковать. Нам трудно не подстраиваться под ожидания окружающих. Даже когда мы страдаем от того, что наша роль в обществе не соответствует – или перестала соответствовать – нашим жизненным ценностям и устремлениям, освободиться от социального давления все равно тяжело.

Еще Аристотель говорил о процессе «самоосуществления» человека. Для него каждое живое существо – как зерно, которое должно стать неповторимым растением. Поэтому каждый человек должен дойти до конца пути собственного развития и реализовать все то, что в нем заложено. Спустя две с половиной тысячи лет Абрахам Маслоу, замечательный психолог-гуманист, стоявший в 1960-е годы у истоков психологии личностного развития, занялся изучением людей, которые чувствуют себя счастливее других. Как и Аристотель, он пришел к выводу, что они лучше «актуализованы», то есть дальше продвинулись в осуществлении своего «Я». Главное, они приняли себя такими, какие есть, а потом обратили этот свой дар на других[33].

Профессор Стив Коул из университета Сан-Франциско (США) показал: наше тело хочет, чтобы мы принимали себя. В течение пяти лет он наблюдал более двухсот гомосексуалистов. К последней фазе исследования выяснилось, что у тех, кто скрывает свою ориентацию, втрое чаще встречаются онкологические заболевания и серьезные инфекции. Многие авторы приходят к заключению, что нашей иммунной системе для оптимального функционирования нужно ощущать, что мы живем в согласии с собой, что мы «настоящие», даже если рискуем не угодить той группе, к которой принадлежим[34].

Мы все живем в масках, чуть-чуть притворяясь или полностью скрывая свое лицо. Но смелость быть собой, похоже, является частью самой жизни и встроена даже в наши клетки. И каждому предстоит ответить на вызов, который бросает нам природа.

Покончить с болью

Анна рожала, и боль была невыносимой. Анестезиолог посмотрел на нее и с раздражением произнес: «Но вам же сделана эпидуральная анестезия, вам не может быть больно!» Для этого врача то, что говорила Анна, было не так важно, как то, что он мог объективно измерить. Интересно, что бы он подумал про такие заявления, если бы сам находился на акушерском кресле?.. Я вспоминаю, как меня однажды вызвали к постели больного с терминальной стадией рака. Жить ему оставалось несколько месяцев. Меня попросили его посмотреть, потому что он говорил, что хочет выброситься из окна, чтобы покончить со всем этим поскорее. Ему автоматически поставили диагноз «депрессия». Когда я пришел к нему, первое, что мне сказали, что он совсем не спит, потому что всю ночь мучается от боли. Тех доз морфия, которые он получал последние несколько недель, уже не хватало, чтобы снять боль. Он так боялся, что дальше будет еще хуже, что не видел иного выхода, кроме самоубийства.

К моему большому удивлению, оказалось непросто убедить интернов, работавших в отделении, увеличить пациенту дозу морфия. «Но ведь с такими дозами, – говорили они мне с некоторым испугом, – он может умереть!» Так что же, лучше было продлевать его страдания, чтобы продержать в живых лишние несколько недель, даже если в этой ситуации он предпочтет самоубийство?

Когда эту альтернативу представили больному и его родственникам, никто из них не колебался. Он сам предпочел прожить свои последние недели и встретить смерть, не испытывая боли. Вопрос самоубийства больше не вставал.

Сегодня половина тех пациентов, которые умирают в больнице, испытывают боль «от умеренной до сильной» – такие результаты показало обширное американское исследование[35]. Как такое возможно, когда у нас есть терапевтические средства, способные облегчить боль? Просто врачи пока еще зачастую опасаются обезболивающих препаратов. Им страшно, что пациент сделается токсикоманом, что бывает менее чем в одном проценте случаев, а иногда они еще и боятся ускорить смерть и так уже умирающего пациента. И наконец, они гораздо больше верят «объективным» показателям (температуре и т. д.), чем таким субъективным симптомам, как боль.

Где же решение? Доверять пациентам и позволять им направлять себя. В больнице они должны иметь возможность получать такие дозы обезболивающих, которые представляются им необходимыми. Исследования показывают, что когда пациенты получают контроль над своими обезболивающими, они используют их не в большем количестве, чем когда им приходится просить их у своего врача. И при этом пациенты определенно довольны![36]Да, это правда, существует риск – очень небольшой, – что пациенты откроют для себя искусственное наслаждение, даруемое наркотиком, и после окончания лечения им снова этого захочется. Но я, со своей стороны, всегда предпочитал этот риск другому: оставить страдать того, кто доверился мне, своему лечащему врачу.

Март 2003

Внимание, чистая энергия

Александр уже минут пять разговаривает со своей сестрой по телефону. На столе перед ним, как обычно, стоит включенный компьютер, и когда в разговоре возникает небольшая пауза, он (как обычно) не может удержаться от соблазна просмотреть свою электронную почту.

В конце концов они прощаются, брат кладет трубку… и тут начинает ощущать некоторое беспокойство: он осознает, что на самом деле из рассказа сестры почти ничего не запомнил, да и почту так толком и не прочитал.

Почему так произошло?

В 1990 году американский психолог Михай Чиксентмихайи описал состояние человека, связанное с переживанием так называемого «потока» (феномен поглощенности деятельностью; по-английски – flow )[37]. Он провел в Чикаго исследование, которое принесло ему мировую известность: в течение нескольких лет ученый связывался с сотнями выбранных случайным образом людей, занятых своими текущими делами, и спрашивал их, что они делают в настоящий момент, о чем думают и как себя ощущают.

Что же он обнаружил? Оказалось, что если мы не заняты какой-либо «внешней» деятельностью (то есть погружены исключительно в собственные чувства и размышления), то почти всегда сами собой к нам приходят мрачные мысли! Вот почему мы, оказывается, всегда стремимся чем-то «занять мозги». Мы просматриваем почту и при этом болтаем по телефону, ужинаем и при этом смотрим телевизор, слушаем новости, одновременно купая детей…

Но было и другое открытие, сделанное по результатам того же исследования. Оказалось, что удовольствие несомненное, настоящее мы получаем лишь тогда, когда наше внимание полностью поглощено чем-то одним: увлекательным разговором, приготовлением любимого блюда, фильмом, который нас захватил целиком. То есть жизнь для нас приобретает вкус лишь тогда, когда наше внимание не рассеивается, не разбрасывается между несколькими делами.

Человеческое внимание – это энергия в ее чистом и подлинном виде. Оно благотворно преобразует все, на что мы можем его обратить. Пожалуй, лучше всего это знают животные и дети – намного лучше нас, взрослых! Чего прежде всего желает ребенок, когда зовет своих родителей? Больше, чем в пище, тепле или материальных благах, он нуждается в нашем внимании. И, получив его, он купается в его потоке, как в солнечных лучах. Мы сами того же ищем и в любви: весь мир исчезает, когда внимание двоих поглощено друг другом – глаза в глаза…

Наше внимание стоит очень дорого: несомненным тому доказательством является тот факт, что любой грамотный рекламодатель тратит огромные деньги на то, чтобы им завладеть. Все баннеры, афиши и рекламные клипы словно кричат нам: «Посмотрите на меня, обратите внимание!» Впрочем, все мы далеко не в полной мере осознаем, каким богатством на самом деле обладаем. Ведь мы способны волшебно преобразить каждое мгновение своей жизни, всего лишь наполнив его вниманием, словно алхимик, обращающий в золото свинец. Самые великие терапевты прошлого обладали исключительной способностью полностью сконцентрировать свое внимание на другом человеке, и тем самым преобразить его. Зигмунд Фрейд, Карл Р. Роджерс, Милтон Г. Эриксон, Франсуаза Дольто… Это о них вспоминают знавшие их люди: «Взгляд этого человека был таким сильным, пронзительным, будто он видел меня насквозь».

Но согласитесь, ведь и мы сами, даже не обладая терапевтическим талантом этих великих людей, можем воспользоваться нашим богатством прямо сейчас: обратить чистую энергию своего внимания на какого-то одного человека или на что-то одно, чт<