Детали терапевтической реактивности

Мой ответ ребенку мне нравится больше всего в тех случаях, когда он совпадает с системой выразительных средств ребенка, не нарушая потока экспрессии. Ответ прозвучал в подходящий момент, вошел в поток коммуникации ребенка, не потревожив его, так гармонично, что ребенок едва ли обратил на него внимание. Мне хотелось бы, чтобы мои ответы были похожи на прыгунов в воду мирового класса, которые, кажется, без всяких усилий, изящно отталкиваются от доски в единственно верный момент: и мягко рассекают поверхность воды, и только слабый всплеск свидетельствует о том, что в этом месте в воду вошел человек. В такие моменты я чувствую единение с ребенком, подлинное понимание и сосуществование, пронизывающее все обстоятельства его и моей жизни. Здесь мы вместе, и мы принимаем друг друга.

Длинные ответы нарушают сосредоточение ребенка, приводят к тому, что ребенок оказывается вынужден тратить энергию на то, чтобы попытаться понять, что говорит терапевт, и стремятся изменить направление его экспрессии.Ответы должны быть короткими и перекликаться с чувствами ребенка. Поток реакций должен выглядеть, как разговор, а не просто как отражение поведения ребенка, и должен носить ритмический характер.

Терапевту следует быть активным собеседником ребенка. Отношения могут разрушиться, если ребенок будет чувствовать, что за ним наблюдают. Вопрос ребенка: «Почему ты на меня смотришь?» – как правило, означает, что терапевт не проявляет достаточной вербальной активности. Часто ребенок бывает поглощен игрой и не особенно комментирует то, что происходит, и терапевт не ощущает и не наблюдает никаких чувств. В такие моменты терапевт может реагировать на то, что он видит. Такие комментирующие («отслеживающие») реакции говорят ребенку о том, что терапевт включен в его деятельность, и помогает ему почувствовать, что терапевт взаимодействует с ним. Если терапевт просто сидит и наблюдает за ребенком, никак не реагируя на его деятельность, это может привести к тому, что ребенок почувствует себя объектом наблюдения, и это увеличит его тревожность. Чувство безопасности и теплоты возникает по мере того, как ребенок слышит голос терапевта и описание своих действий. Отслеживающие ответы свидетельствуют о заинтересованности в ребенке и том, что он делает.

У некоторых терапевтов существует тенденция к повышению голоса в присутствии ребенка, как будто он разговаривает с малышом. Такая манера возникает как следствие исходной идеи о том, что ребенок ни на что не способен и в системе терапевтических отношений места ему не отведено. Терапевт должен также следить за тем, чтобы не впасть в монотонность; это может быть смертельно для отношений. Для передачи смысла и чувств используйте интонационные возможности.

Терапевт не должен также приходить в экстаз по поводу мелких событий типа: «О, боже! Как это чудесно! Ты нашел в песочнице цветной камешек!» Излишняя взволнованность может привести к тому, что ребенок почувствует, что что-то не в порядке, или потеряет веру в адекватность собственной реакции, поскольку сам он не чувствует себя в той же мере взволнованным.

Терапевт должен проецировать теплоту и дружеское расположение в интонации и выражении лица. Здесь не время быть слишком серьезным или сдержанным. Улыбайтесь. Лицо терапевта должно быть живым и передавать то, что нельзя передать словами.

Расспросы ребенка о причинах его поведения не облегчают самоисследования, поскольку ожидается, что ребенок сообщит словами о том, что он узнал, заглянув в свой внутренний мир, а это противоречит теоретическим основаниям для помещения ребенка в игровую терапию. Если бы ребенок был в состоянии полностью выразить свою внутреннюю сущность языковыми средствами, ему не была бы нужна игровая терапия. Вопросы ставят терапевта в ведущую, контролирующую позицию, и эту позицию редко можно назвать облегчающей. Даже уточняющие вопросы, как правило, не нужны и бесполезны. Обычно, если у терапевта имеется достаточно информации для того, чтобы задать вопрос, то ее, как правило, достаточно для эмпатического утверждения. Вопросы, задаваемые из любопытства, типа: «Сколько раз тебя вызывали к директору?» – или догадки, вроде: «Мама сердится, когда ты делаешь это дома?» – совершенно неуместны. Точно так же вопросы, направляемые на то, чтобы способствовать самопознанию ребенка, типа «Ты заметил, что ты используешь много черной краски?» – неэффективны, поскольку они касаются неосознаваемых сторон деятельности ребенка.

В какой-то момент терапевт попросил пятилетнего Арона сочинить сказку и в конце задал вопрос: «В чем мораль твоей сказки?» – на что мальчик, в свою очередь, спросил: «А что такое мораль?» Терапевт, сензитивный к уровню развития ребенка должен был бы знать, что пятилетнему ребенку, скорее всего, неизвестно, что значит слово «мораль». Кроме того, такой вопрос требует от ребенка абстрактного мышления, выходящего за пределы его развития. Позже, когда Арон разыгрывал шумное сражение между динозавром и змеей, терапевт спросил: «Интересно, что произойдет, если все динозавры и все змеи станут друзьями, вместо того, чтобы сражаться друг с другом?» Арон не ответил, и не удивительно! Сомнительно, что даже взрослый мог бы дать ответ на такой абстрактный вопрос. У терапевта совершенно не было контакта с Ароном, и мальчик разрядил напряжение, запустив в терапевта, динозавром. Последовала столь же неэффективная реакция: «Арон, ты, похоже, здорово на меня рассердился. И, возможно, тебе не нравится приходить сюда, и может быть, ты немножко сердишься на маму за то, что она заставляет тебя приходить сюда. Ведь в этом случае получается, что она главная, а ты не любишь, когда она главная». Терапевт решительно избегает обсуждения личных отношений между собой и ребенком, и, давая интерпретирующую реакцию, слишком длинную к тому же для понимания пятилетнего ребенка, он взваливает вину па родителей и рисует целый ряд абстрактных ассоциаций, тревожащих ребенка. Терапевт, возможно, вполне доволен собой, но нам не мешает поинтересоваться, как чувствует себя Арон. Судя по реакции терапевта, он не понимает мальчика.

Предоставление ребенку свободы для принятия решения дает ему возможность вкладывать собственный смысл в какую-нибудь игрушку или игровой материал. Это внутреннее переживание принятия решения усиливает Я-концентрацию ребенка и дает ему опыт, который впоследствии может быть использован для ее изменения. Это и есть процесс роста, который поможет ребенку эмоционально реагировать, более эффективно справляться с проблемами и ситуациями, которые, ему встретятся в будущем. Иными словами, терапевт отказывается принять на себя ответственность за решение проблем ребенка, независимо от того, насколько пустяковым такое решение может показаться. Таким образом, ребенка поощряют принять ответственность за самого себя и в этом процессе прийти к открытию собственных сил.

Реакции всегда должны быть персонализированы и адресованы к присутствующему ребенку. Обращаясь к Давиду, который лупит Бобо, со словами: «Давиду и в самом деле нравится тузить Бобо», – терапевт отрицает присутствие ребенка и вызывает у ребенка чувство, что о нем говорят как о не-личности. «Тебе и в самом деле нравится тузить Бобо»,— замечание, обращенное лично к ребенку. Майкл рисует картинку, и терапевт замечает: «Майкл рисует картину», — как будто в комнате находится кто-то еще. «Ты» означает доверие к ребенку и признание его индивидуальности.

У некоторых терапевтов есть склонность бесцеремонно включаться во взаимодействие. Бет рассказывает о футболе, и о том, что ей нравится выигрывать, но ее команда проиграла. Терапевт замечает: «Иногда бывает неприятно, если мы проигрываем, а нам хочется победить». Терапевт не участвовал в событии, и использование слова «мы» смещает фокус внимания с ребенка. Нэнси говорит: «В прошлом году эти люди приходили к нам домой... Ох, я забыла, как их зовут...» – и терапевт откликается: «Иногда мы действительно забываем имена людей, если они для нас трудны». Снова терапевту следовало бы использовать «ты», чтобы показать, что он признает личность ребенка.

Облегчающие реакции

Значение облегчающих реакций трудно переоценить. Сам по себе тот факт, что терапевт стремится помочь ребенку, еще не означает, что он ему непременно поможет – об этом свидетельствуют приводимые ниже реакции, высказанные начинающими игровыми терапевтами, которых попросили прокомментировать одну и ту же терапевтическую ситуацию.

Задание: Роберт, семилетний мальчик, завоевал вторую премию у себя в школе на конкурсе по правописанию, но в поведении своем обнаруживает социальную дезадаптацию. Во время первого сеанса игровой терапии Роберт пишет на доске «skool» (СНОСКА: Правильно – school (прим. перев.) и спрашивает: «Это так пишется?» Запишите, что бы вы ответили Роберту.

Реакция: 1. Скажи мне сам, правильно ли ты написал. (Ответ не делает ребенка свободным и расставляет акценты на «верно» и «неверно»).

2. Тебе хочется знать, правильно ли это написано. (Тактика затягивания. Да, это в точности то, что, сказано словами, но, возможно, не то, что хочется знать ребенку).

3. Ты не уверен, правильно ли это написано, поэтому ты хочешь, чтобы я тебе об этом сказал. (В ответе содержится попытка передать понимание, но неверно понята сама причина вопроса. Кроме того, опять ограничивается свобода ребенка).

4. Ты хочешь, чтобы я тебе сказал, как написать; но я знаю, что ты сам можешь написать это слово. (Отражает видимый запрос ребенка, ставит акцент на терапевте, и оказывает давление на ребенка).

5. Я думаю, ты сам можешь решить, как написать это слово. (В фокусе внимания— терапевт и то, что она думает).

6. Похоже, ты хочешь, чтобы я сказал тебе, правильно это или неправильно. Здесь ты можешь написать это слово, как тебе заблагорассудится. (Первое предложение свидетельствует о том, что терапевт не уверен, в чем состоит вопрос, еще раз формулирует очевидное и делает ответ слишком длинным).

7. Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, правильно ли это, но как раз здесь ты можешь решить это сам. (Это гораздо более облегчающий ответ, поскольку используется слово «решить»; ребенку дают знать, что здесь место, где он может принимать решения. Первая часть ответа на самом деле не нужна).

8. В этой комнате ты можешь писать как угодно. (Очень точный ответ, по существу и предоставляет ребенку свободу).

Очевидно, что в первых нескольких ответах не учтен тот факт, что Роберт выиграл в школе орфографический конкурс, и поэтому, возможно, знает, как надо писать слово «school». Еще одно соображение состоит в том, что его написание этого слова правильно, если он видел, как оно написано на некоторых игрушках, произведенных компанией «SKOOL». Цель игровой терапии состоит в том, чтобы предоставить ребенку возможность самому выбрать направление. Детям не нужно, чтобы терапевт был для них учителем орфографии или математики. Должны ли дела всегда обстоять так, как терапевт считает необходимым?

Задание: Джим, восьмилетний мальчик, на втором сеансе игровой терапии, подбирает два больших дротика с присосками и спрашивает: «А с этим что делают?» Запишите ответ, который вы дадите Джиму.

Реакция: 1. Ты хочешь, чтобы я сказала тебе, что делать с этими дротиками. (Еще одни пример отражения, затягивающего время, что совершенно недопустимо. В этот момент терапевту следует сказать, что она сказала бы после этого. Кроме того, этот ответ обозначает игрушки как дротики и тем самым тормозит креативность ребенка. Может быть, он как раз думал о том, можно ли их использовать как что-то другое).

2. Эти штуки предназначены для того, чтобы метать их в мишень или в стену, но не в меня и не в зеркало. (Ответ структурируется и ограничивает деятельность ребенка, подавляет его креативность. Тревога терапевта приводит к тому, что он преждевременно устанавливает ограничения. Нет никаких признаков того, что ребенку вообще придет в голову швырять что-либо в терапевта или в зеркало).

3. Ты бы хотел, чтобы я тебе сказала, что делать с этими игрушками. Здесь ты сам можешь это решить. (Опять первое предложение не является облегчающим. Второе предложение освобождает ребенка и позволяет ему творить).

4. С этими игрушками ты можешь делать здесь все, что захочешь. (Терапевт пытается дать «освобождающую» реакцию, но это утверждение не является правдивым. Ограничения существуют. Например, ребенок не может ударить терапевта дротиками по лицу).

5. Здесь они могут быть всем, чем ты захочешь, (Ответ, позволяющий ребенку творить и приобрести опыт принятия решений. Вариантом такого ответа могло бы быть: «Это ты сам можешь решить»),

Ответ терапевта не должен привязывать ребенка к реальному миру терапевта. Возможно, ребенку захочется вообразить, что дротики – это реактивные корабли, люди или бомбы. Они могут быть всем, что в этот момент понадобится ребенку для наиболее полного самовыражения.

Задание: Конни, семи лет, на втором сеансе игровой терапии входит в игровую комнату, оглядывается вокруг и говорит: «Эта комната и в самом деле для меня?» Запишите, что вы ответили бы Конни.

Реакция: 1. Ты можешь пользоваться этой комнатой в течение тридцати минут каждый вторник, когда мы будем здесь встречаться. (Не реагирует на то, что ребенок, подчеркнул собственное Я).

2. Некоторые дети тоже приходят сюда поиграть, совсем как ты. Но именно сейчас эта комната для тебя. Ты можешь играть с игрушками, как тебе захочется. (Пытается сообщить слишком много информации и не откликается на потенциальные чувства ребенка).

3. Эта комната для того, чтобы ты могла пользоваться ею, когда мы вместе. (Ответ направлен на деятельность ребенка и игнорирует его потенциальные чувства).

4. Тебе, наверно, трудно поверить, что все это – только для тебя. (Ответ содержит понимание чувств ребенка).

Всякий раз, когда это возможно, облегчающие реакции затрагивают чувства ребенка. Таким образом терапевт показывает, что он понимает внутреннее состояние ребенка, и избегает ответов на вопросы, которые не были заданы. В фокусе внимания находится то, что ребенок пытается сказать, а не то, о чем он действительно спрашивает.

Задание: Кэти, восьми лет, на сеансе игровой терапии в школе говорит: «Сегодня мой день рождения... но... мама сказала... она сказала, что я плохо себя вела с братиком... поэтому... она не испечет мне именинного пирога». (Кэти выглядит очень печальной, глаза ее наполняются слезами, она повесила голову и уставилась в пол.) Запишите, что бы вы ответили Кэти.

Реакция: 1. О, так ты слишком плохо себя вела для именинного пирога. Мне кажется, ты от этого чувствуешь себя очень несчастной. (Ответ не имеет под собой никаких оснований. В первом предложении утверждается, что девочка плохо себя вела, хотя на самом деле она сказала: «Мама сказала, что я плохо себя вела». Это мамино восприятие а вовсе не факт. Это очень грубая ошибка – полное отсутствие сензитивности. При попытке коснуться чувств ребенка акцент смещается на терапевта словами: «Мне кажется...» и вместе с тем эта фраза означает, что терапевт не до конца уверена, – а ребенок, между тем стоит перед ней и плачет!)

2. Ты опечалена и тебе хочется, чтобы мама испекла тебе именинный пирог. Ты очень боишься что мама тебя больше не любит, потому что ты плохо вела себя с братиком. (Первое предложение удачно, второе – слишком интерпретирующее. Ответ подтверждает, что девочка плохо себя вела, хотя на самом деле это неизвестно, и, кроме того, проблема не в этом. Как ребенок чувствует себя в данный момент – вот что важно).

3. Иногда бывает обидно, когда люди не делают то, что нам хочется. (Действительно, обида идентифицируется, но обобщенное понятие «люди» ослабляет эффект. Терапевт не участвовал в событии, поэтому использование местоимения «мы» неуместно, нет сосредоточения на ребенке).

4. Похоже, ты разочарована, что мама не испечет тебе именинного пирога. (Грубое принижение чувств ребенка, пренебрежение явными слезами и печалью ребенка).

5. Звучит, будто ты очень опечалена тем, что мама тебе не испечет пирога. Звучит, будто ты на нее сердишься. (Неуместное использование обычной фразы: «Звучит, будто...» Нет, в словах ребенка не звучат печаль и боль в данный момент. Нет никаких признаков того, что ребенок сердится. Это предположения терапевта).

6. Ты огорчена, что мама не испечет тебе пирог на день рождения, потому, что она думает, что ты плохо вела себя с братиком. (Лучше, но чувство ребенка все равно не схвачено. Нет необходимости застревать в части, касающейся плохого поведения поскольку она отвлекает от центрации на чувствах ребенка).

7. Действительно, есть что-то очень грустное в том, что в день рождения не будет именинного пирога. Ты просто расплакаться готова. (Коротко, показывает понимание, затрагивая чувства ребенка).

Дети не нуждаются в объяснениях или длинных рассуждениях по поводу своих переживаний. Наиболее значимая часть отношений – это то, что ребенок чувствует и переживает. Интересно отметить, что в последней реакции признание получают слезы ребенка, являющиеся наиболее очевидным свидетельством его чувств. Если терапевт не сформулирует в словах признание явных проявлений чувств, ребенок может решить, что эти чувства или проявления непозволительны.