Поездка в город – побратим Петрозаводска
Умео (Швеция )
В состав официальной делегации Петрозаводска я был включён по единогласному голосованию сессии депутатов Петросовета в сентябре 1994 года. Руководитель делегации - Татьяна Лебедева, председатель Совета.
А в её составе, кроме меня, Николай Черненко-зав. отделом соц. защиты мэрии, Евгений Шестаков - зав. аппаратом Совета и Мейми Оскаровна Севандер - наш переводчик.
А за три дня до поездки, в ноябре, вдруг узнаю, что я снят с её состава волевым решением мэра Катанандова. В депутаты Петросовета меня выдвинул коллектив больницы скорой медицинской помощи Петрозаводска, где я тогда работал. Был независимым депутатом и открыто выступал на сессии и в СМИ, указывая на ошибки мэра и его команды. Чем и «заслужил» такой мэрский негатив.
Сам Катанандов в этот момент был за границей и его обязанности исполнял Е. Акатьев. В разговоре с Акатьевым прошу его в течении суток восстановить меня в составе делегации, учитывая возможный негативный резонанс произошедшего в СМИ. Что и происходит : к утру следующего дня я восстановлен в списках делегации.
По Финляндии мы едем на поезде, носящем имя их композитора « Ян Сибелиус». А дальше на морском пароме «Кинг Лайн» по Балтике в столицу самой северной провинции Швеции Вестерботтен город Умео.
Нас встречает, несмотря на выходной день, вся мэрская команда. Причём сама глава города - приезжает на велосипеде. И это при том, что её муж- миллионер. Мы произносим тосты за дружбу городов – побратимов.
А так как накануне нашего приезда случилась трагедия: затонул морской паром «Кинг Лайн», где погибло немало жителей Швеции, то я произношу тост памяти их землякам. Понимающе кивают расстроганные шведы.
Мне дают персонального переводчика Пертти Пирфллюкта.
Он мой коллега- участковый врач, изучающий русский язык. Общение со мной - это и языковая его практика. Каждый день мы ездим на его «мерседесе» по лечебным учреждениям Умео, где я не перестаю удивляться технической продвинутости шведских ЛПУ. Поражает Торакс-клиника, в которой выполняется до 600 операций на сердце в год
А вечером наше делегация едет в « Спагетти Опера», где наши столики обслуживают поющие и раздающие макароны и разливающие вино артисты оперы Умео. Удовольствие это стоит немалых денег, судя по богато одетой публике за столиками. Но наш визит целиком оплачивает принимающая сторона, то есть муниципалитет Умео.
В один из дней, в виде исключения, мы едем знакомиться со шведской пенитенциарной системой. В пригороде Умео расположена самая северная из семи шведских тюрем. Встречает сама начальница тюрьмы – симпатичная шведка Моника Вестерлунд. Приглашает в свой кабинет на импровизированную пресс-конференцию. Задаю фрау Монике много вопросов и на все из них получаю обстоятельные ответы. В тюрьме сидят шведы, преступившие закон - с разными сроками заключения. Что характерно: если заключённый соблюдает тюремные правила, то через пару месяцев его отпускают на суточную побывку домой. Независимо от срока посадки.
Верующих шведов в тюрьме посещают священнослужители, независимо от их вероисповедания. Работают заключённые на территории тюрьмы, по их желанию. Моиика проводит для нас экскурсию по территории тюрьмы. Просторные камеры, скорее напоминающие гостиничные номера , рассчитаны на 1-2 шведских зэка. В каждой из них на стенке плазменный телевизор. Просторный спортзал со смещающими в длину и ширину - в зависимости от вида спорта - стенками. Зэка одеты в джинсовые костюмы и кроссовки. Заболевших принимают в прекрасном медицинском кабинете.
Скорее не тюрьма, а российский санаторий. Только без права выхода за его пределы. Да - в таких условиях можно сидеть и перевоспитываться.
И, по аналогии, вспомнилась тюремная зона под Петрозаводском, куда я выезжал, работая в реанимационной бригаде скорой медицинской помощи и куда чуть было- не попал на работу начальником мед. пункта.
И где условия содержания зэка оставляли желать много лучшего..
Вне рамок программы поездки встречаюсь с лидером социал- демократов провинции Вестерботтен и договариваюсь о взаимодействии наших партий в будущем. Переводчик на этой дружеской встрече - Стелла Севандер, дочь Мейми Оскаровны.
Кстати, работа М.О. Севандер – как переводчика - была выше. всяких похвал.
Мне, как сопредседателю карельского «Мемориала», общение с ней - основоположником этого общества - было вдвойне приятно. Она как раз заканчивала в это время писать книгу о репрессиях финнов-ингерманландцев и американских финнов, приехавших поднимать экономику в Карелии в страшные тридцатые годы и погибших в советских концлагерях.
Прощальный вечер проводим в доме мэра. В подвале дома свой зал для приёма гостей в стенах которого расположены бочки с вином. Угощаемся черепаховым супом - когда ещё удастся - и провозглашаем тосты за гостеприимных хозяев.
А по приезде в Петрозаводск, на очередной сессии Петросовета, выйдя на трибуну, задаю два нелицеприятных вопроса главе Петрозаводска господину Катанандову в лицо:
- Кто исключил меня из членов делегации накануне поездки и почему его чиновники нагло мне врали, что вместо меня в состав делегации включён бизнесмен, якобы оплачивающий поездку, если вся поездка проходила за счёт принимающей стороны. Оба вопроса повисли в воздухе и остались без ответа.
Ответ пришёл аккурат через год, когда, баллотируясь в третий уже раз в депутаты Петросовета и, зная, что лидирую в округе, тем не менее, благодаря сговору главы и его бывшего друга Василия Попова, скрывающегося,ныне, от справедливого возмездия за границей в Финляндии, узнал, что я не прошёл в депутаты. Поздно узнал о фальсификации итогов этих выборов и не только в моём округе.
Но в прокуратуру подавать было уже поздно.
Бог им судья. Закон для таких не писан.
Детство наше золотое
Прошло оно в те далёкие уже пятидесятые годы во дворе дома № 45 на улице Гоголя в Петрозаводске. Того двухэтажного деревянного барака, без всяких тогда удобств, что стоит слева от въезда на гоголевский мост.
Годы были послевоенные, трудные, Отец пришёл с той страшной войны - израненный, но живой. И, к родившемуся на Украине, довоенному нашему брату Евгению, прибыло пополнение в виде ещё двух братьев и двух сестёр.
Родители: мама-учительница и отец-рабочий, с детства привили всем нам трудовую закалку на всю жизнь. А мы старались во всём им помогать, наперегонки друг с другом, записывая все свои « добрые дела « на бумажку. А вечером отчитывались перед возвратившимися с работы родителями.
И, при всём этом, находили время для весёлых дворовых игр. Заводилой всегда была старшая сестра Наташа. Искали «клады» по её запискам-ориентирам, играли в лапту, «кислый круг», волейбол, прятки и т.д.
Когда в 1955 году начали рыть котлованы для гоголевского моста, то они быстро заполнились дождевой водой. И мы – мальчишки - купались в них. В возрасте лет четырёх плюхнулся туда и я. И конечно сразу начал тонуть. Ни секунды не раздумывая, на спасение меня прыгнул в воду Славка Любарский из « учительского» сорок девятого дома. И, как щенка, вытащил из воды, продолжив, как ни в чём не бывало, своё купание. Родителям я ничего не сказал, но имя своего спасателя на всю жизнь запомнил.
Как запомнил и табуны лошадей, которые наш сосед-конюх Ларионов- гонял каждое утро со стороны старого вокзала на пастбище, за город. Как раз мимо нашего дома. А вечером по той же дороге обратно. Коней видно и слышно было издалека, и мы прятались по щелям, боясь быть смятыми ими.
Все тогда старались держать для прокорма семей всякую живность. Наша семья держала коз, уток, куриц и кроликов, до сотни голов. Траву на их прокорм каждый из нас - по мешку! - за день - обязан был нарвать летом, независимо от погоды и времени суток. Но вечером мешок с нарванной травой должен был быть представлен под бдительное око отца. Все мы понимали, спасаясь кроличьим мясом, зачем это было нужно. И лишних вопросов бате не задавали.
Врезались и остались в памяти наши с мамой поездки зимой в морозы на Лососинку для полоскания белья. Я тащу изо всех сил санки с двуручной бельевой корзиной к проруби, где мама полощет на палке выстиранное дома постельное бельё, стоя на коленях на краю проруби. А потом на горку , кряхтя, тащу сани вверх на берег. Маме эти зимние морозные полоскания вылились позднее в хронический артрит с деформирующим артрозом обоих коленных суставов.
Всё было в той непростой послевоенной жизни: и пьяные драки лососинской шпаны и похороны - всем двором - умерших соседей, которых провожали на кладбище, идя вслед за машиной с усопшим до Песков или Сулажгоры.
Но были и очень бережные и дружелюбные отношения меду соседями в доме, где - по Высоцкому - «система коридорная - на 38 комнат там - всего одна уборная» - именно так и было».
Мы – ребятня - ходили без приглашений ко всем соседям. И нигде нам не показывали на дверь, а, наоборот, старались хоть чем-то, да угостить. Хотя все жили тогда практически в нищете.
И всё детство в квартире у нас жил и учился кто-нибудь из подужемской и кемской нашей родни. Никому из них в приюте родители не отказывали. Зато как тепло вспоминают сейчас эти взрослые уже люди о нашем таком гостеприимном для всех доме!
Как жаль, что мы утратили эти послевоенные особые отношения, закрывшись в своих улитках – домах от ближнего своего…
А уже позднее , начиная с 1962, проводили лето на Падозёрских озёрах, сначала с дедом, а потом с ребятами из семейства Рудак : ловили рыбу, ходили в ночное. Не случайно мой друг детства Пётр Рудак стал затем капитаном Беломоро-Онежского пароходства, исходив много дальних стран.
А в городе, когда выдавалось - таки, свободное время у родителей, ходили всей семьёй в походы в лес на дальнюю городскую окраину, где сейчас микрорайон Древлянка – с печёной картошкой и чаем и с песнями у костра.
Как задушевно и мелодично мама с отцом пели тогда народные украинские песни! Мы все замирали на это время.
А молодые и красивые наши родители, пронёсшие любовь друг к другу через войну и тяжелейшие послевоенные годы, и поднявшие всех нас, смотрели, с любовью, в глаза друг другу и , мысленно, были в это время там, на Украине, в родной отцовской деревне Ивковцы на Черниговщине…
Память и боль
Встреча в ПетрГУ инициативной группы по созданию карельского общества "Мемориал". 25.02.1990 г.
Холодным февралём 1991 года из ковша экскаватора, прорезавшего объездную дорогу за заводом силикатного кирпича в Сулажгоре г. Петрозаводска, вдруг посыпались человеческие останки .
Работы были прекращены и на место тайного погребения вызвана следственно-оперативная группа городского ОВД.
Опытным криминалистам не составило труда установить давность захоронения и вызвать на место страшных находок представителя КГБ и нас - членов карельского добровольного историко-просветительского общества «Мемориал».
Мы - это полковник милиции, депутат Верховного Совета РСФСР Иван Иванович Чухин - председатель «Мемориала» и его сопредседатели – Пертти Вуори, Виктор Паасо, Александр Божко, а также член Народного Фронта Карелии, поисковик Юрий Дмитриев и член «Мемориала» Михаил Тикканен, с представителем КГБ КАССР.
Копаем осторожно, как археологи, надеясь найти хоть какие-то вещественные доказательства давней трагедии. В каждом из черепов - входное пулевое затылочное отверстие, а выходное - в лобной кости. Замечаю, что в двух черепах пули прямо в них и застряли.
По оттиску на подошве одного из сапог устанавливаем год расстрела – 1938-й.
В этих же ямах находим несколько бутылок зелёного стекла. Так сталинские палачи заглушали водкой свой стресс перед расстрелами безвинных жертв.
Находим несколько очков, пенсне, алюминиевые кружки и ложки.
Но ни на одной из них не выцарапано фамилии убиенного. А ведь только накануне раскопок заместитель Председателя КГБ КАССР Н. Беляев передал нам списки расстрелянных. И даже одна выцарапанная на ложке фамилия помогла бы установить весь список жертв этих страшных ям.
Останки расстрелянных собираем в бумажные мешки, порядка 25, и отвозим в гараж к Михаилу Тикканену на Ключевую. Вместе с вещдоками, которые позже перекочуют в музей жертв политических репрессий Юрия Дмитриева.
А незадолго до раскопок, 30 октября 1990 г., одновременно с акцией на Лубянке в Москве, карельский «Мемориал» вместе с Народным Фронтом Карелии провёл «Вахту Памяти жертв политических репрессий» у здания КГБ Карелии. Хотя «отцы города» звонили мне домой и рекомендовали отказаться от нашей акции.
Развернув свои знамёна, мы зажгли свечи и молча - по условиям пикета - стояли у дома на ул.Андропова, 5, в подвалах которого в 1934 году неделю пытали моего деда, бывшего священника - «шпиона трёх разведок».
Разум победил тогда и у руководства местного КГБ.
Они вышли к нам и стояли рядом с зажжёнными свечами.
И то верно: ведь это не они, а их предшественники из тридцатых годов по ночам свозили сюда на зловещих «воронках» безвинных жертв, где их пытали и откуда вывозили на места расстрелов - в Бесовец, Сулажгору, Пески (расстрел священников).
Хотя покаяния за свои преступления КПСС так и не принесла.
После раскопок при главе местного самоуправления Петрозаводска С. Катанандове создаётся комиссия по организации перезахоронения останков жертв политических репрессий.
При обсуждении плана предстоящего перезахоронения, предлагаются разные варианты погребения останков. Это и места рядом с Вечным огнём, и у здания городской тюрьмы…
Неожиданно Епископ Карельский и Олонецкий Мануил, присутствующий на заседании нашей комиссии, предложил место вечного упокоения останков на кладбище у православного Крестовоздвиженского собора.
На мой к нему вопрос: «Владыко, но ведь среди них останки людей разных религиозных конфессий. Могут ли все они упокоиться на православном погосте?»
И был ответ Владыки: «Господь всех их давно примирил у себя. Не беспокойтесь об этом».
С лёгкой руки Владыки многотрудная подготовка к перезахоронению пошла в быстром темпе. Вопросов было много, но и решались они оперативно.
Разместив останки ста сорока семи безвинно убиенных в шести больших деревянных гробах, каждый из которых мы покрываем российским триколором.
После прощания в фойе Финского театра мы везём их на место вечного упокоения на погосте у Крестовоздвиженского собора.
Процессию нашу сопровождают множество петрозаводчан и жителей Карелии. Ведь почти каждая семья в годы террора и беззакония КПСС потеряла кого-то из своих близких.
Среди них те, кто сами прошли страшные коммунистические концентрационные лагери и кого нам с И. Чухиным, как депутатам, удалось ещё при их жизни приравнять к участникам войны.
Перед погребением на кладбище многие люди из траурной процессии скажут слова прощания на траурном митинге в месте их захоронения.
Сюда они будут приходить теперь ежегодно 30 октября в день памяти жертв политических репрессий в СССР.
Мы опускаем гробы с останками наших страшных находок в общую братскую могилу, и звучит трёхкратный солдатский салют…
Раскопки на Сулажгорских высотах. Февраль 1991 г.
Закон протянутой руки
Музыкально-драматический театр Петрозаводска всегда славился плеядой выдающихся актёров, певцов, артистов балета, имена которых были известны далеко за пределами Карелии.
Среди них блистал особым талантом актёр драмы, заслуженный артист Карелии, лауреат премии Ленинского комсомола – Анатолий Александрович Белонучкин. Один только его персонаж - Мэкки Нож в «Трёхгрошовой опере» Бертольда Брехта - чего стоил.
И вот осенью 1986 года я узнаю от своей сестры Наташи Зориной, работавшей в этом театре гримёром, что любимец публики Олег Белонучкин «не прошёл аттестационную комиссию и не включён в состав труппы театра».
Эта информация ошеломила меня и подвигла к активным действиям по защите актёра. По моей просьбе сестра подготовила список ролей в спектаклях, в которых он был задействован.
А я написал письмо председателю союза театральных деятелей (СТД) РСФСР народному артисту СССР Михаилу Ульянову, в котором изложил суть произошедшего. Работая в то время выездным врачом станции скорой медицинской помощи г. Петрозаводска, я собрал под своей фамилией 50 подписей медиков станции, объяснив каждому из них суть произошедшего.
Через месяц в министерство культуры КАССР пришёл ответ от Михаила Ульянова с просьбой разобраться в инциденте и восстановить актёра в составе труппы театра.
А дальше: нервный звонок министра культуры Олега Стрелкова министру здравоохранения Дмитрию Исполатову с просьбой представить доктора Божко пред ясные очи Стрелкова. И звонок главного врача ССП Ф.Г. Козициной мне домой с просьбой прибыть в минкульт.
Стараясь держаться в рамках приличия, министр Стрелков в течение часа пытался слить мне явно притянутый за уши негатив на О. Белонучкина. А когда понял, что его словоблудие не возымело на меня ровно никакого воздействия, начал угрожать, что у меня будут проблемы с дальнейшей работой в медицине.
Оборвав никакого отношения ко мне не имеющего министра на полуслове, я парировал угрозы, сказав, что он так же далёк от культуры, как я - от космоса, и занимает явно не своё место.
С чем согласился и уважаемый мною министр здравоохранения Дмитрий Фёдорович Исполатов, которому я пересказал содержание нашей с минкультуры беседы и хамское поведение последнего.
Актёр Олег Белонучкин был восстановлен в труппе театра.
Так совпало, конечно, но вскоре министр Стрелков ушёл с занимаемой должности. Чему я впрочем ничуть не удивился.
А 2 марта 2001 года, уже позабыв о тех «делах давно минувших дней», я получил приглашение от министра культуры Республики Карелия Олега Александровича Белонучкина на его 60-летний юбилейный вечер в театре «Творческая мастерская».
На пригласительном листе Олег Александрович своею рукой подписал: «Всегда буду помнить Вашу поддержку в трудную минуту…»
А в программе вечера значилась музыкально-поэтическая композиция
«…Закон протянутой руки…».
Глубоко символичное название, заставившее вспомнить всю ту нелицеприятную для имиджа стрелковского минкульта эпопею.
Уже в ходе самого юбилейного вечера Олег представил меня гостям, сообщив о значимости для него в тот нелёгкий момент помощи друзей театра.
После торжеств, подойдя к Олегу, я спросил: «Как Вы узнали о нашем письме в СТД России?»
« Очень просто», - ответил Белонучкин.
«Став министром культуры и разбирая архив, я и обнаружил ваше письмо, узнав, с удивлением, что и медики скорой помощи Петрозаводска приложили руку к моей защите и восстановлению в труппе театра».
2 марта 2016 года замечательному российскому Актёру Олегу Александровичу Белонучкину исполнилось бы 75 лет.
Светлая ему Память…
Вспоминая армейскую службу