Современное психоаналитическое понимание аффекта

Последняя модель Фрейда не решила все пробле­мы в теории аффекта, и это отразилось на дальнейшей психоаналитической мысли. Оставалось неясным, как лучше рассматривать аффекты: в связи с влечениями и их разрядкой, как в ранней теории Фрейда, или как функции Эго, или же в рамках сигнальной теории. Ос­тавалось также под вопросом, могут ли выполнять сиг­нальную функцию другие аффекты, кроме тревоги. В течение прошедших лет теоретики уделили много внима­ния этим двум проблемам. Например, хотя Джонс (1929) полагал, что сигнальная теория применима ко всем чув­ствам, и писал о страхе, вине и ненависти, хотя Фейни­хел (1941) описал, как гнев, тревога, возбуждение, от­вращение и стыд попадают под контроль зрелого Эго и используются как сигналы, лишь в 50-е годы, благодаря работам Рапапорта (1953) и Якобсон (1953), было при­знано, что сигнальная теория применима и по отноше­нию к другим аффектам. Якобсон даже считала, что сиг­нальную функцию могут принимать и позитивные чув­ства, такие, как восторг, однако, по мнению Шура (1979), в концепции сигнального удовольствия есть определен­ные трудности.

– 182 –

Фрейд (1926) определенно говорит о связи между влечениями и аффектами. Он не оставляет сомнений и в том, что считает аффекты участвующими в функцио­нировании Эго, а также то, что они должны рассмат­риваться в связи с объектными отношениями. В совре­менных психоаналитических теориях аффекты, как пра­вило, обсуждаются в одном или в нескольких из этих аспектов.

АФФЕКТЫ И ВЛЕЧЕНИЯ

На всех этапах развития своих взглядов Фрейд со­хранял представление о тесных и многообразных связях между аффектами и влечениями. Например, поздней­шая формулировка (1926) говорит о связи аффектов и влечений в обоих аспектах теории. Как сигнал, аффект предупреждает об опасности. Внутренняя опасность — конфликт между сексуальным или агрессивным влече­нием, ищущим удовлетворения, и запретом со стороны Эго или Суперэго. Как результат травмы, аффект объяс­няется чрезмерно мощными раздражителями в раннем детстве, которые могли происходить как из внешних источников, так и из внутренних — сексуальных или агрессивных влечений, — и вызвали интенсивные чув­ства, разрушающие функционирование Эго. В аналогич­ных ситуациях дальнейшей жизни при приступах пани­ки контроль Эго может снова отказать, и чувства могут снова обезоружить Эго (Fenichel, 1945). «Разрядная» те­ория аффектов, согласно которой внутренний источник аффектов — это исключительно активность влечений, подвергалась резкой критике, особенно со стороны тех, кто считает, что концепция психической энергии несо­стоятельная (см. Rosenblatt и Thickstml, 1977; Rosenblatt, 1985). Еще раньше критика исходила от Якобсон (1953), которая писала о том, что активность Эго, так же, как и непосредственное удовлетворение влечений в еде или в половом акте, часто сопровождается выражением силь-

– 183 –

ных чувств. Она сделала важный комментарий, что в то время, как оргазмические переживания могут происхо­дить на различных уровнях напряжения, сопутствующие им чувства определяются не напряжением или его раз­рядкой, а, скорее, самим фактом изменения напряже­ния. Это согласуется с позицией Фрейда, считавшего, что удовольствие или неудовольствие определяется не количественными факторами, то есть интенсивностью, а чем-то качественным, возможно, ритмом, или вре­менной последовательностью изменений (1924b, стр. 160). Таким образом, Якобсон показывающие несостоятель­ность разрядной теории происхождения эффекта. Ее комментарии, однако, по всей видимости, распростра­няются лишь на осознаваемые чувства и поднимают дальнейшие вопросы о связи между теорией влечений и принципом удовольствия — страдания (Rapaport, 1953). По нашему мнению, ее подход показывает, что исчерпыва­ющая психоаналитическая теория аффектов должна объяснять весь спектр аффектов, все возможные обсто­ятельства и механизмы их возникновениям. Подобные идеи высказаны также у Розенблатта (1985).

Остается невыясненным вопрос о том, как следует рассматривать признаки удовольствия или неудовольствия: как Фрейд (например, в 1905а, 1923а, и также см. Brenner, 1982), в качестве самых ранних свидетельств активности влечений, или же в качестве ранних аффек­тивных проявлений (см. Emde et al., 1976). Нет никаких сомнений в связи между аффектами и влечениями, и, возможно, новые данные о раннем развитии раскроют важные взаимоотношения между ними. Например, Вейл (1978) указал, что чрезмерный дефицит оральной стиму­ляции или большие задержки в удовлетворении голода подрывают синтезирующие процессы примитивного Эго, ведут к ранним усиленным выражениям агрессии и со­здают почву для тревожных реакций, с примитивной переплетенностью гнева и тревоги. Таким образом, край­не интенсивные ранние переживания, связанные с вле-

– 184 –

чениями, могут оказать значительное воздействие на воз­никновение определенных аффектов и на их контроль.

Представление о взаимном влиянии аффектов и влечений позволяет рассмотреть возможность других ис­точников ранней мотивации, кроме влечений. Некото­рые авторы утверждают, что уже в самом раннем детстве наблюдается целый ряд мотивационных систем, которые в ходе развития приобретают иерархическую организа­цию (например, см. Gaensbauer, 1982; Stern, 1985; Lichtenberg, 1989). Действительно, как мы упоминали при обсуждении психосексуального развития, высказывались идеи, что аффективная насыщенность отношений мать — младенец способствует структурализации влечений и Ид как психической системы. Левальд (1971, 1978), напри­мер, полагает, что аморфные импульсы и рефлекторная активность младенца координируются и организуются во влечения, приобретая таким образом цель и направлен­ность, именно благодаря тому, что ассоциируются с ре­акциями извне, которые уменьшают напряжение и вы­зывают удовольствие. То есть форма, принимаемая ли­бидными влечениями, — это результат «творческого» про­цесса, основанного на биологических предадаптациях и аффективном взаимодействии мать — младенец (см. также Kernberg, 1976; Gaensbauer, 1982; P. Tyson, 1988).

Шварц (1987), как мы упоминали выше, пытался интегрировать данные неврологии, теорию обучения и психоанализ. По его мнению, процессы обучения в со­единении с аффектами ведут к тому, что младенец ста­новится способен различать оральные, выделительные и генитальные источники сенсорных стимулов и манипу­лировать своим телом так, чтобы вызывать приятные ощущения и устранять неприятные. Память ощущений, связанных с зональным созреванием и зональными стимулами, способствует тому поведению, которым Фрейд (1905b) обосновал свою психосексуальную теорию либид­ного развития.

Другие авторы подчеркивают, что агрессивное вле­чение, подобно либидному, формируется на основе био-

– 185 –

логически предопределенных стереотипных аффектомо­торных реакций на опасность, связанную с шоковым, фрустрирующим, депривирующим, садистическим или унижающим поведением матери (см. Greenacre, 1960; Galehson, 1986, Stechler and Gallon, 1987). Согласно это­му подходу, структурирование как сексуального, так и агрессивного влечений можно рассматривать как резуль­тат взаимодействия врожденных задатков, раннего аф­фективного опыта и проявлений и ответа среды. При этом аффективная сторона ответа среды на выражения удовольствия или неудовольствия младенцем в значитель­ной мере определяет организацию либидных и агрессив­ных влечений.

Пример — сосательное поведение младенца. Еще во внутриутробный период происходит стимуляция сли­зистой оболочки посредством сосания большого пальца. Сосание само по себе — врожденный рефлекс, и у нас нет никаких свидетельств его психологического значения для новорожденного. Однако сосание и кормление со­ставляют контекст многих ранних взаимодействий, в ко­торых устанавливаются взаимоотношения матери и мла­денца. Таким образом, сосание приобретает психологи­ческое значение, связанное с приятной оральной стиму­ляцией, удовлетворением голода, приятным контактом с матерью. Биологические задатки, объект и аффективные компоненты могут рассматриваться как факторы процес­са, в ходе которого приятное сосание структурируется как оральный компонент.

Комбинация этих факторов была выявлена в ис­следованиях Спитц (1945, 1946а, 1946b) и Доулинг (1977), описанных нами в четвертой главе. В экспериментах Спитца младенцев кормили и давали им все возможнос­ти для сосания, но они были лишены взаимоотношений с матерью. У младенцев в исследовании Доулинга отчас­ти была аффективная среда взаимообмена с матерью, но они были лишены оральной стимуляции и удовлетворе­ния от сосания. В обеих группах впоследствии наблюда­лись глубокие нарушения в выражении влечений и фун-

– 186 –

кционировании Эго. Младенцы хорошо развивались пси­хологически и физически лишь тогда, когда достаточно скоро происходило соединение этих двух факторов: при­ятной аффективной среды, связанной с взаимоотноше­ниями матери и младенца, и сенсорного удовлетворения. Эти наблюдения подтверждают, что хотя биологические задатки инстинктивных влечений и Ид как психической структуры присутствуют с самого начала, Ид, как и Эго, в момент рождения еще не дифференцировано (Hartmann, Kris & Loewenstem, 1946). Факты, в противовес ранней теории Фрейда, показывают, что инстинктивные влече­ния дифференцируются и приобретают психологическое значение благодаря аффективному диалогу матери и мла­денца. Именно аффективное взаимодействие играет кри­тическую роль в дифференциации, интеграции и консо­лидации явлений, которые классифицируются, в конеч­ном счете, как появления либидного или агрессивного влечений.

АФФЕКТЫ И ЭГО

С того времени, когда Фрейд сформулировал идею, что аффекты могут служить функциями Эго, основное внимание в психоаналитическом мышлении и позднее в психоаналитических исследованиях психического разви­тия было обращено на прояснение роли аффектов в раз­витии и функционировании Эго. Спитц, например, при­шел к выводу, что, по мере того, как Эго становится все более организованным и способным к организации по­ведения, происходящие в нем соединения различных функций сопровождаются появлением новых форм аф­фективной экспрессии. Эти новые аффективные прояв­ления вызывают драматические перемены в межличност­ных контактах и ведут к новым формам адаптивного поведения, в результатом которых являются новые фазы развития. Он полагал, что эти аффекты — социальная улыбка, переживание беспомощности в восемь месяцев

– 187 –

и негативизм — могут рассматриваться как индикаторы новых уровней развития Эго.

Очень много изучалась роль аффектов в формиро­вании психической травмы и нарушении развития Эго (Spitz, 1945, 1946а, 1946b, 1950, 1964; A. Freud, 1951, 1967; Greenacre, 1952b, 1967; Rangell, 1968, Weil, 1978; Ritvo, 1981). Указанные авторы описывают различные отрица­тельные последствия травматических ситуаций, под ко­торыми имеются в виду «любые условия, действующие явно неблагоприятно, негативно, резко нарушающие раз­витие маленького ребенка» (Сгееnасге, 1976, стр.128). Относительно недавняя статья (Shengold, 1989) помогает понять травматическое влияние детского унижения и депривации. В ней отмечается, что сознательная, нео­днократная и хроническая гиперстимуляция, перемежаю­щаяся с эмоциональной депривацией, в период, когда ребенок полностью зависит от мира взрослых, вызывает у ребенка ужасающий сплав беспомощности и яростного гнева. Чтобы выжить, он должен подавить эти чувства, убить свои эмоции. Одна женщина, которой пришлось адаптироваться таким образом, говорила, что в ее снах у людей не было лиц! Шенголд делает вывод, что резуль­татом подавляющей травмы является «убийство души».

Анна Фрейд писала, что, поскольку по мере пси­хического созревания и развития Эго, увеличивается тер­пимость к дестабилизирующим внешним раздражителям и неприятным ощущениям, связанным с фрустрацией, депривацией или пугающей гиперстимуляцией, индиви­дуум наиболее уязвим в младенчестве и раннем детстве (1967, см. также Rangell, 1968). Если отношения матери и младенца нарушены, то младенец оказывается в ситу­ации, которая, в отличие от «шоковой травмы», приво­дит к тому, что Крис назвал «травмой напряжения» (1965, стр. 324). Другого рода расстройства происходят оттого, что мать неоднократно оказывается не в состоянии за­щитить маленького ребенка. Хан назвал такого рода трав­му «кумулятивной» (1963). И травма напряжения, и ку-

– 188 –

мулятивная травма могут нарушить процесс структури­рования эго-синтезирующих функций.

В концепции сигнального аффекта Фрейда отра­зился другой аспект развития Эго и позволила далеко продвинуться в понимании проблемы адаптации. Отно­сительно низкая интенсивность тревоги, которая служит сигналом опасности, внешней или внушенной, говорит о том, что чувства уже не подавляют нас, и мы теперь способны активно контролировать и регулировать свои обстоятельства и реакции.

Сигнальная функция требует когнитивной оценки: мы должны уметь идентифицировать и осознавать аф­фект, прежде чем он достигнет разрушительной силы. Мы должны также идентифицировать, сознательно или бессознательно, лежащий в основе конфликт и сопут­ствующую ему опасность. Далее память и фантазия де­лают возможным предчувствие или предвосхищение (Noy, 1982). Например, ребенок может предвосхищать в созна­тельной или бессознательной фантазии последствия удов­летворения конфликтных желаний: это может быть бес­помощность, потеря объекта, потеря любви, чувство вины, кастрация и другие катастрофические события. После этого перед ним встает выбор: позволить себе удовлетворение того или иного желания; полностью его блокировать; модифицировать его форму какими-либо защитами или компромиссными образованиями: еще как-то адаптировать свое поведение в соответствии с опасностью. Выбор, который делает ребенок, зависит от его способности терпеть фрустрацию и откладывать по­лучение удовлетворения. Если эта способность достаточ­но сильна, он выберет защиту и компромисс, предуп­реждая усиление эмоции и удерживая ее в управляемом состоянии. Таким образом, степень зрелости и силы Эго отражена в способности ребенка использовать малую долю своих собственных аффектов как сигналы для мо­дификации поведения и, тем самым, удерживать свои чувства на уровне минимальной интенсивности.

– 189 –

Рассмотрим два примера. Сюзи, четырех лет, игра­ет в дочки-матери: дочка плохая, поэтому мама убивает ее. На следующий день Сюзи уже менее способна выра­зить в фантазии свою ненависть к матери и желание ее смерти. Импульсы спроецированы, переживаются в пе­реносе как исходящие от аналитика, и связанная с кон­фликтом тревога становится неуправляемой. Она вбегает в комнату аналитика, на ее лице написан ужас, и она кричит: «Не прикасайся ко мне, хоть ты и считаешь меня ужасной непослушной маленькой девочкой!» Про­воцируя аналитика, она хватает ножницы и пытается атаковать его. Затем, когда ножницы отобраны, она за­бивается под кресло и начинает пронзительно рыдания­ми. Она беспомощно рыдает несколько минут и, нако­нец, становится способна принять предложение тихой сказки.

Джонни, тоже четырех лет, играет в то, как его семья и семья аналитика вместе отправляются в морское путешествие. Аналитик должна объявить обед, но она делает ошибку и объявляет его неправильно. Джонни приходит в ярость и выбрасывает представляющую ана­литика куклу за борт, чтобы ее съел кит. Внезапно он чувствует желание помочиться, а вернувшись из туалета, уже не может вспомнить, во что играл перед этим.

Сюзи, которая мало способна воспринимать свои чувства, оказывается не в состоянии регулировать их и нуждается в помощи извне. Джонни же смог воспринять и свой возрастающий гнев, и предполагаемое в фанта­зии наказание за него, которое вызвало мгновенную вспышку тревоги. Идентифицированная тревога вместе с фантазией о потере любимого терапевта, потери ее люб­ви или кастрации, а также мучительных чувств печали и вины ввели в действие защиту — бегство и регрессию. Отреагировав защитой, он сохранил свои чувства в та­ких границах, что не был подавлен ими и сделан беспо­мощным. Кратковременное аффективное переживание Джонни не обезоружило его Эго, а напротив, организо­вало его реакцию. В нашем описании сигнальная функ-

– 190 –

ция Джонни выглядит частично осознаваемой; на самом деле чаще она бывает неосознанной. Ариов (1977) отме­чает, что, поскольку аффект связан с конфликтом, лю­бой из его компонентов — соматический, эмоциональ­ный, экспрессивный, ассоциированная идея или фанта­зия — может быть подавлен, полностью или частично. Один лишь краткий миг Джонни переживал тревогу по поводу возможных последствий. По мере развития сиг­нальная функция становится более или менее автомати­ческой, действующей без осознания сигнальных чувств. Неудивительно, что в результате аналитической терапии, мы зачастую начинаем лучше осознавать свои чувства и ассоциированные с ними бессознательные фантазии.

Способность формировать сигнальную функцию не присутствует изначально, автоматически не сопутствует аффекту. Это важное достижение развития. Когда она становится доступной (что происходит обычно где-то на третьем году жизни), то это знаменует мощный прогресс в адаптации, поскольку сигнальное использование аф­фектов предохраняет ребенка от состояния беспомощно­сти. С развитием Эго улучшается дифференциация аф­фектов, выражения чувств, все большее осознавание аф­фектов и как следствие — улучшается саморегуляция, улучшается контроль дезорганизующих действий аффек­тов. Патологические состояния, в которых неоднократно переживается беспомощность перед лицом собственных чувств, свидетельствуют о нарушениях сигнальной функ­ции и, возможно, о патологическом функционировании Эго (примеры см. у Ritvo, 1981). Гринэйкр (1941) пред­положила, что один из источников такого патологичес­кого функционирования Эго связан с ранними аффек­тивными переживаниями. Она считает, что тяжелые трав­мы, гиперстимуляция, длительная фрустрация, постоян­ное физическое страдание «все это ведет к нарушениям в формирующемся Эго». В результате указанных факто­ров аффекты подавляют и дезорганизуют Эго, вместо того, чтобы способствовать формированию его синтези­рующих и регулирующих функций. Если нарушения зат-

– 191 –

рагивают не только психологический, но и нейрофизио­логический уровень, возникает особая чувствительность к физиологическим реакциям тревоги — «предрасполо­женность к тревоге». Гринэйкр считает, что такая пред­расположенность в соединении с конституционными за­датками может увеличивать тяжесть невротических рас­стройствам (см. James, 1960; Wea, 1978).