Вульводиния: новый диагноз при диспарейнии

Об удалении клитора

В октябре 1998 года в номере журнала «Вива» было опубликовано небольшое интервью с сомалийской актрисой и писательницей Ясминой Аллас, ныне живущей в Нидерландах. На родине, в Сомали она была одной из немногих девочек, кому не сделали обрезания, и очень стыдилась этого. Из страха, что об этом могут узнать ее друзья, она умоляла родителей позволить ей сделать обрезание. И лишь гораздо позже Ясмина смогла оценить по достоинству твердость своих родителей, которые наотрез отказали девочке в этом.

Многим европейцам трудно поверить в то, что до сих пор во многих африканских странах девочек подвергают такому болезненному ритуалу, как удаление клитора. Те, кто интересуются антропологией, знают, в чем заключается символика обрядов инициации. Обрезание у мальчиков-мусульман означает вхождение в мир взрослых; у евреев обрезание отражает их принадлежность к единому племени. Но обрезание крайней плоти у мужчин и в том и в другом случае не вызывает у западного человека такого отвращения, как удаление клитора (клитородэктомия), поскольку оно не наносит существенного вреда здоровью человека. В случае клитородэктомии женщине не только наносят страшную травму, но и лишают ее возможности получать удовольствие от секса. Все исследования показали, что единственная цель этого обряда — полное подчинение женщины желаниям и потребностям мужчин. А если это так, то совершенно непонятно, почему именно женщины принимают важное участие в сохранении этой кровавой традиции.
Колыбелью клитородэктомии является север Африки — бывшие западные колонии, подвергшиеся наибольшему европейскому влиянию в этом регионе (Марокко, Алжир, Тунис, Ливия и другие). Часто клитородэктомию связывают с исламом — религей, господствующей в этих странах, но, по-видимому, это неверно, поскольку на Аравийском полуострове клитородэктомия не встречается. Эту операцию в Африке делают девочкам от пяти до двенадцати лет, обставляя все как праздник, в котором принимают участие только женщины. Именно женщины решают, кому и когда делать обрезание, женщины удерживают девочек во время этой мучительной процедуры, и женщины же держат в руках острый нож.
Встречаются несколько методов женского обрезания. Самый легкий называется «сунна», и он сводится к небольшому надрезу крайней плоти. Следующий способ связан с удалением клитора, целиком или частично. А при третьем удаляют полностью малые половые губы. Наиболее радикальную операцию делают в Сомали и в Судане. При этом девушке удаляют клитор и малые губы, а затем зашивают большие губы, но так, чтобы оставить лишь небольшое отверстие над анусом. Такое вмешательство известно под названием «инфибуляция».
Слово «инфибуляция» означает «защипывание» или «зацепление» (также «закрепление с помощью застежки»). В 1993 году нидерландский гинеколог М. М. И. Рейнерс опубликовал детальное исследование обрезания у женщин, в котором рассмотрел исторические, религиозные и антропологические корни этой процедуры. Он напомнил, что еще древнеримский врач Авл Корнелий Цельс в своем многотомном труде «De medicina» писал:

...можно использовать бронзовую застежку, или фибулу, не только для закрепления тоги, но и для того, чтобы не допускать половых сношений. Игла при этом прокалывала обе малые губы женщины, как правило рабыни, которой нельзя позволить забеременеть, поскольку тогда снижалась ее цена.

Обрезанию у женщин суждена была долгая жизнь — вплоть до отмены рабства, поскольку за обрезанных девушек в африканских центрах работорговли неизменно давали большую цену, чем за необрезанных. Инфибуляцию также называют «фараоново обрезание», поскольку считалось, что обрезание женщин осуществляли еще в Древнем Египте, причем это можно было доказать при обследовании мумий. Рейнерс нашел множество историй об обрезанных мумиях в книгах и статьях, однако проверить достоверность этих источников оказалось невозможным. На сегодняшний день, нет оснований считать, будто Нефертити или Клеопатра подвергались такой операции.
Инфибуляцию проводят настолько грубо и примитивно, что в это трудно поверить, при чем весь процесс сопровождается празднеством и обменом подарками. Обрезание проводится без обезболивания, иногда осколком стекла, иногда опасной бритвой. Гигиена при этом минимальная, и почти никто не обращает внимания на предотвращение инфекции. При зашивании больших губ обычно пользуются шипами акации. Затем девочку пеленают так, чтобы она в течение сорока дней не могла раздвинуть ноги. Большинство женщин после такой процедуры вообще всю жизнь обречены передвигаться мелкими шажками. Отверстие, через которое выходят моча и менструальные выделения, порой настолько мало, что буквально приходится выдавливать мочу, капля за каплей. После этой операции бывают самые разные осложнения и болезни, а впоследствии такая женщина при родах будет гораздо больше обычного подвержена инфекциям и травмам. И тем не менее в странах, где практикуется такое обрезание, женщины обычно считают обрезанное влагалище «чистым», хотя это полностью противоречит действительности.
А что происходит, когда девушка, которой сделали инфибуляцию, выходит замуж? Американка Хэнни Лайтфут-Кляйн, специалист в области антропологии, собирала фактический материал для своей научной работы в Судане и Кении. Она писала о том, как местные жители, особенно в Судане, покорили ее сердце: они, несмотря на отчаянную бедность, проявляли удивительное гостеприимство, причем, принимая ее у себя в доме, были готовы откровенно обсуждать с ней удаление клитора. Она описывает, как после длительного переезда добралась наконец до селения, где, как ей говорили, имелась гостиница. Там ее встретили с некоторым изумлением («А где же ваш муж?»), и лишь после настойчивых требований предоставить номер ей выделили комнату в конце коридора. Посреди ночи женщину разбудили пронзительные крики. Когда она вызвала ночного дежурного, тот попытался успокоить ее. «Понимаете, — сказал он ей, наша гостиница предназначена только для молодоженов, а крики из комнат — это обычная атмосфера брачных ночей». Лайтфут-Кляйн тут же собрала свой рюкзак и выехала из этой гостиницы, прямо посреди ночи. А ведь она, как специалист в области антропологии, прекрасно знала, чем вызваны эти крики. Ей было известно, что обычно добиться пенетрации обрезанной девушки очень непросто: на это порой уходит не одна неделя, причем нередко приходится призывать на помощь повивальную бабку с острым ножом. Последнее, правда, считается в тех местах позорным для мужчины (он признается бессильным перед выполнением мужского долга), поэтому жених скорее сам возьмет нож в руки, чем обратится за помощью. Разумеется, он практически не имеет никакого представления о женской анатомии, а смелости ему добавляет обычно повышенная доза алкоголя...
Что же, очень трудно сохранить хладнокровие, познакомившись с подобным ритуалом, который наносит страшные увечья женщине, угрожая как ее физическому, так и психическому здоровью. Несмотря на это, обычай обрезания высоко почитают именно женщины из североафриканских стран, поэтому большинство попыток прекратить этот ритуал с помощью юридических мер потерпели поражение. Отмене обрезания яростно сопротивлялись матери, бабушки, повивальные бабки и даже сами девочки. Кенийский лидер Джомо Кениатта в 1939 году написал свою диссертацию под названием «Обратившись лицом к горе Кения»*, и в ней он называл обрезание девочек-подростков и полигамию примерами тех явлений в кенийской культуре, которых европейцам никогда не понять, но которые всегда будут служить им предлогом для вмешательства во внутренние дела этой страны. Когда Кениатта пришел к власти в Кении (в 1963 году), древние обычаи были вновь официально признаны. А еще за десять лет до этого миссионеры из англиканской церкви настоятельно предлагали и школьникам и учителям подписать декларацию, что они выступают против женского обрезания, прежде чем предоставить им доступ в общеобразовательные учреждения, и этот шаг привел к бурным волнениям. При этом одну монахиню, женщину уже преклонного возраста, даже изнасиловали, подвергли обрезанию и изувечили. В годы президентского правления Арап Мои, наследника Кениатты, был принят новый государственный запрет на клитородэктомию — после того, как четырнадцать девочек за один год умерли от осложнений после совершения этого ритуала. По закону, когда девушке исполняется семнадцать лет, она может сама решить, хочет ли она сделать обрезание. В сентябре 2001 года двадцать супружеских пар в Найроби были впервые оштрафованы за то, что они заставили своих дочерей сделать обрезание, а в День независимости Кении президент Мои предписал полиции строже выполнять свои функции по предупреждению подобных случаев.

* Он выполнил эту работу в период своего обучения в Лондонской школе экономики, под руководством известного антрополога Б. Малиновского.

Возможно, Кениатта был прав, и людям Запада никогда не удастся понять смысл и значение клитородэктомии, но он довольно четко изложил мотивы подобного поведения в своей диссертации. Ясно, что обрезание укрепляет племенные связи и что девушки, не прошедшие этой процедуры, рискуют оказаться за пределами общества. В Судане, например, всего три категории женщин остаются необрезанными: маленькие девочки, женщины с психическими расстройствами и дочери проституток. Для нормальной жительницы Судана встретить необрезанную женщину так же страшно, как страшно было гинекологу Рейнерсу, когда пациентка попросила «вскрыть» ее... Хэнни Лайтфут-Кляйн пишет об одной суданской повивальной бабке, которая просто опешила от неожиданности, когда, придя к роженице, вдруг обнаружила, что та необрезана. Хэнни Лайтфут-Кляйн сама познакомилась с медсестрами в одной больнице (причем познакомил их мужчина — врач-гинеколог), и им было сказано, чтобы они максимально откровенно рассказывали своей гостье, Хэнни, обо всем, что было связано с предметом ее исследований. Медсестры с удовольствием согласились на это, но при одном условии: госпожа Лайтфут-Кляйн не менее откровенно расскажет им все про себя саму. Узнав, что иностранная гостья необрезана, медсестры ужаснулись. Они несколько раз спрашивали, не была ли ее мать проституткой.
В культурах, где обрезание является правилом, необрезанные женщины всегда будут страшиться того, что им Не удастся найти мужа. А без мужа и без детей они никогда не будут приняты обществом.
Мужчины же в этих странах, как правило, отвергают необрезанных женщин, и это вызвано отсутствием уверенности в их девственности. Рубец, остающийся от инфибуляции, воспринимается как своего рода печать, как зримый признак чистоты и непорочности женщины. Вместе с тем рубцовая ткань может стать на удивление жесткой и твердой. В медицинских текстах такую ткань называют келоидной, или гипертрофированным рубцом, причем келоидная ткань чаще всего встречается среди представителей негроидной расы. Один хирург рассказал госпоже Лайтфут-Кляйн, что ему пришлось как-то делать операцию женщине, которая оставалась девственницей, хотя уже целых семь лет была замужем. Неудивительно, что ее муж оказался неспособен войти в нее, ведь даже скальпель хирурга сломался, когда тот принялся надрезать затвердевшую ткань, так что выполнить нужный надрез удалось лишь с помощью самого прочного резца — распатора, предназначаемого для перерезания хрящей... Все это произвело на молодого хирурга очень сильное впечатление, однако куда больше ужаснуло его то, с какой поспешностью муж забрал жену домой из больницы... Он, правда, имел некую толику мужской солидарности и понимал также, каково было тому на протяжении целых семи лет сносить насмешки всех своих односельчан.
Помимо четкого доказательства того, что женщина является невинной, дополнительным «преимуществом» женского обрезания считается, по-видимому, самый факт, что она утрачивает при этом большую часть своих внешних половых органов, и притом наиболее чувствительную их часть, — в этом-то и состоит главная идея: с помощью такой процедуры защитить женщину от ее собственной, необузданной сексуальности. И здесь мы снова сталкиваемся с глубинным, сильно укоренившимся страхом перед якобы существующей, безграничной способностью женщины к похоти... Даже в песне Песней Соломона, хотя она и представляет собой гимн эротическому, сексуальному началу в человеке, под конец проявляется этот страх (8:8 — 8:9).

Невеста и ее братья

Есть у нас сестра, которая еще мала,
И сосцов нет у нее;
Что нам будет делать с сестрою нашею,
Когда будут свататься за нею?
Если бы она была стена,
То мы построили бы на ней палаты из серебра;
Если бы она была дверь,
То мы обложили бы ее кедровыми досками.

Из этого пассажа нам становится ясно, что у иудаизма и христианства есть общие корни с исламом. И вот, снова и снова, возникает этот образ женщины как существа, лишенного признаков пола, которая претерпевает метаморфозу, стоит лишь ей встретить единственного мужчину, избранника, который будет лелеять ее.

Я — стена,
И сосцы у меня, как башни;
Потому я буду в глазах его,
Как достигшая полноты. (8:10)

Смысл тут ясен: самая большая драгоценность, имеющаяся у женщины, должна быть сохранена для единственного мужчины в ее жизни. Если женщина окажется несостоятельной в этом смысле, ее муж имеет право взять себе вторую жену, а большего кошмара в жизни любой суданской женщины невозможно и придумать... Если в нее слишком легко войти при дефлорации, от нее легко можно будет отказаться, а после первой брачной ночи друзья мужа будут со знанием дела расспрашивать его обо всем, причем они будут готовы раздувать мельчайшие искры сомнений в отношении ее девственности. Некоторым женщинам даже приносит удовольствие та боль, которую они чувствовали во время медового месяца. Лайтфут-Кляйн приводит слова медсестры, которая сама по роду работы выполняет обрезания: она сообщила, что ее собственная дефлорация продолжалась десять дней и что у нее все болело еще две недели. «А что, тебе вообще нравится испытывать боль?» — спросила ее Лайтфут-Кляйн, несколько озадаченная. «Нет, совсем нет. Ненавижу боль, как и все остальные. Но та боль была особой, счастливой», — отвечала медсестра.
Ну а что муж, которого так старается ублажить его жена? Интервью с сорокалетним лаборантом из той же больницы выявило некоторую двойственность в мужском восприятии этого древнего ритуала. Этот человек рисковал разорвать все отношения с собственной матерью, поскольку не разрешил удалить более одного сантиметра с клиторов своих трех дочерей, а четвертую вообще оставил необрезанной, надеясь, что в будущем ситуация изменится и обрезание перестанет играть столь важную роль при поисках мужа. Его жене в детстве сделали полное обрезание. Перед свадьбой будущая теща умоляла его обратиться к хирургу, чтобы невесту «вскрыли», но лаборант решил, что это ниже его мужского достоинства. Он смог войти в жену только после трех часов невероятных усилий, применив физическую силу, причем после этого жену пришлось срочно отправить в больницу — у нее началось сильное кровотечение. И как же он себя чувствовал после всего этого, спросила исследовательница. Ответ был очевиден. «Я чувствовал себя преступником, я был противен сам себе», — сказал он.
Его жена выздоровела, пришла в себя и в конце концов даже начала получать некоторое удовольствие от половых сношений. Эта супружеская пара вполне открыто поведала исследовательнице обо всем, что происходило у них в спальне. Так, например, муж был уверен, что его жена испытывала оргазм. Он мог сравнить сексуальную чувствительность собственной жены с тем, как реагировали на его поведение необрезанные проститутки из Эфиопии, и для него было очевидно, что ему куда труднее было удовлетворить собственную жену... Ее роды проходили очень трудно, причем в двух случаях пришлось использовать хирургические щипцы. Кроме того, разрывы при родах, которые были затем зашиты, не заживали на протяжении двух месяцев.

После родов большинство женщин с «фараоновым обрезанием» вновь позволяют сделать себе инфибуляцию... Это означает, что, прежде чем они смогут вновь заниматься любовью с собственными мужьями, их зашивают практически так же сильно, как они были зашиты перед первой брачной ночью, и все это делается потому, что, по их мнению, так они будут более привлекательными для мужей. Эту часть их сексуальной культуры европеец практически не может понять, тем более что повторное зашивание было введено в ритуал сравнительно недавно. Так, женщин, родившихся до 1930 года, вообще никто никогда не подвергал повторной инфибуляции. Антропологи получают противоречивые объяснения. Некоторые женщины утверждают, что они проделывают все это ради собственных мужей; некоторые мужья говорят, что им это вовсе не так уж и нужно, и сваливают все на матерей собственных жен, причем нередко подчеркивается, что повторная инфибуляция дает дополнительный, и немалый, заработок повивальным бабкам, которые ее выполняют. Ниже приведен, к примеру, отрывок из интервью лаборанта из больницы, с которым на эту тему беседовала Хэнни Лайтфут-Кляйн.
— Неужели это она сама просит зашить себя после каждых родов? Ведь отверстие-то остается малюсенькое...
— Да, сама, хотя у них обоих от этого одни проблемы... Она еще и настаивает на этом, как утверждает он, говорит, будто так «красивее», а он ее не останавливает. По его мнению, она стыдится показаться распущенной женщиной, ведь после того ущерба, который уже нанесен ее телу, она может лишь так относиться к себе.
— Но почему бы не оставлять отверстие побольше? — спросила я.
— Это — женское дело, — лишь пожал он плечами. А он в женские дела не вмешивается. Он понимает, что она просит повивальную бабку сделать это, чтобы доставлять ему больше наслаждения, хотя сам в то же самое время считает, что, если бы ее зашивали не так сильно, и ей было бы легче и ему проще.
— Так что же он ей об этом не скажет?
— А женщины у нас не позволяют вмешиваться в их дела, — убеждает он. — Это не мужского ума дело, говорят они... А все из-за одного: им кажется, будто они так будут более привлекательны для своих мужей в сексуальном плане, а ради этого они готовы и потерпеть, притом довольно сильную боль. Это акт любви с их стороны, пусть они и неправильно это понимают...
В то же самое время он рассказал мне, что начинает терять желание к собственной жене, а почему — совершенно не способен понять: ведь она — любящая жена, очень к нему добра, понимает его, старается угодить. Может, все дело в том, что она больше не хочет его, у нее пропала страсть к нему. Она, наверное, уже делает все это из одного лишь чувства долга.
— А как он это все может объяснить?
— Ответа он на самом деле не знает. Но как он сам сказал, «может, она просто-напросто слишком много уже намучилась»...
Из этой беседы антропологу становится ясно, что и муж и жена едва ли способны повлиять друг на друга, поскольку оба испытывают слишком сильное воздействие со стороны существующей культуры. Хэнни Лайтфут-Кляйн не смогла определить, где коренятся изначальные истоки инфибуляции. Людям Запада часто кажется, что обычаи, которые представляются нам такими древними и наносят такие ужасные травмы, сами по себе отомрут и станут частью прошлого. Иногда это случается: например, Фронт освобождения Эритреи запретил проведение клитородэктомии, и в результате в Эритрее, после победы этого освободительного движения в 1990-х годах, женское обрезание практически исчезло. Однако в Уганде, где прежде подобный ритуал в культуре отсутствовал, высшие слои общества теперь ввели в практику процедуру «фараонова обрезания» для своих дочерей... Причиной этого стало утверждение, что она якобы способна укрепить африканские корни их национальной самобытности. В Индонезии уже достаточно давно было принято делать почти символический надрез в области клитора, однако сегодня, когда там все больше начинают носить мусульманские платки-хиджабы, можно предположить, что и женское обрезание станет куда более радикальным. Даже в США в издании «Нью блэк монитор» в начале 1980-х годов публиковались статьи в защиту идеи введения обрезания у женщин и инфибуляции, поскольку это, мол, лучше всего помогает избегать сексуальных отношений до брака.
Американская писательница Элис Уокер немало писала о клитородэктомии. Таши, одна из героинь ее известного романа «Цветы лиловые полей», рассказывает собственную историю в его продолжении — романе «Секрет удовольствия». Таши выросла в Африке, рядом со своим ближайшим другом детства, сыном миссионера по имени Адам, за которого она позже выходит замуж. Еще маленькой девочкой она стала свидетельницей того, как ее сестра умирает от последствий обрезания. Несмотря на это, она перед началом собственной взрослой жизни соглашается на процедуру инфибуляции, в качестве символического знака принадлежности к своему племени — олинка. Ее вдохновил на этот шаг глава племени, Великий Вождь, который на тот момент находился в колониальной тюрьме и который для всех девушек племени был чем-то вроде Иисуса Христа, отца, брата и идеального возлюбленного — все в одном лице.
Операция эта была настолько болезненной, что она попыталась стереть из памяти любые воспоминания о нанесенной ей травме. Но это только вызвало у девушки сильное психическое расстройство. После переезда с мужем в США она обратилась к специалистам, которые вынудили ее вспомнить обстоятельства обрезания. В результате Таши вернулась в племя и убила женщину, сделавшую ей обрезание, за что ее приговорили к смертной казни. Элис Уокер так сформулировала причины, порождающие и поддерживающие этот ритуал (во время разговора между Таши и ее психотерапевтом).
— Лишь после приезда в Америку, — сказала я, — я вообще узнала, что там, внизу, должно быть.
— Там внизу?
— Ну да. Мое собственное тело было для меня загадкой, да в общем, и почти все, кого я знала, тоже знать ничего не знали о женском теле, кроме разве того, зачем женщинам груди. Наш Великий Вождь говорил нам из своей тюремной камеры, что всем нам надлежит хранить чистоту и непорочность, как было это в нашем племени с незапамятных времен, а для этого из тела требовалось вырезать порочные части. Всем было ясно, что, если женщина не обрежет свои нечистые органы, они будут расти и расти, они начнут касаться ее бедер; она станет совсем как мужчина, она будет сама себя возбуждать. И никто из мужчин не сможет в нее войти, потому что этому помешает ее собственная эрекция.
— И вы этому верили? Вы лично?
— Все этому верили, пусть даже никто ничего подобного и не видел собственными глазами. Во всяком случае, никто из нашей деревни...
— Но вы же понимали, что с вами этого не произошло?
— А может, и произошло, сказала я. Ведь для всех моих подружек, кому обрезание сделали, мое необрезанное влагалище казалось чудовищным. Они насмехались надо мной. Они кричали, что у меня уже хвост растет... Это они, наверное, так о малых губах говорили. У них-то самих ни у кого губ уже не было, и клитора — ни у одной. Они даже не знали, как это все должно выглядеть, но я им казалась монстром. Там еще были кое-какие девочки, тоже еще необрезанные. Так вот, все остальные, обрезанные, «нормальные», они от нас без конца убегали, как будто мы были какие-то злые духи. Правда, они не боялись нас, а насмехались над нами. Вечно насмехались.
— Но все-таки с того времени, до вашего обрезания, вы помните, чтобы вы испытывали удовольствие?
— Когда я была еще маленькой, мне нравилось трогать себя внизу, хотя это и запрещалось. А потом, когда я стала старше, но еще до замужества, мы с Адамом любили друг друга где-нибудь в полях. Это тоже запрещалось. Я имею в виду, в полях запрещалось. И еще нам тогда нравился куннилингус.
— А оргазм у вас при этом был?
— Всякий раз.
— И все же вы добровольно отказались от этого ради того, чтобы...
— ...чтобы мои сородичи, олинка, приняли меня, чтобы перестали насмехаться. Ведь иначе я была для них никто... А потом, наш Великий Вождь, наш собственный Иисус Христос, он же нам повелел, чтобы мы держались древних обычаев. И еще, чтобы ни один из мужчин племени — тут он шел по следам великого освободителя, Кениатты, чтобы ни один даже не думал жениться на необрезанной женщине!

В истории Таши есть та постыдная деталь, что после того, как ее навсегда изувечили, она лишь во время анального секса могла еще позволить себе забыться и испытать оргазм. Кстати, анальный секс не раз упоминали те, кого опрашивала Лайтфут-Кляйн во время сбора своих материалов, однако никто не уточнил, как часто супружеские пары пользовались возможностями, которые им предоставлял сей неоскверненный «тайный проход». А ведь это как раз очень важный момент в свете эпидемии СПИДа, которая нигде на свете не свирепствует так, как в Африке! Там вирус иммунодефицита человека (ВИЧ) передается как при гетеросексуальных, так и при гомосексуальных контактах, и в этом отношении ситуация на этом континенте отличается от стран Запада. Передача вируса от носителя к жертве облегчается за счет повреждения слизистой оболочки, так что, чем сильнее и «жестче» происходят фрикции при половом акте, тем больше вероятность передать вирус...
Почти невозможно представить себе, что женщины, подвергнутые инфибуляции, способны будут после своего «вскрытия» наслаждаться половыми сношениями. Когда Хэнни Лайтфут-Кляйн спрашивала африканских женщин об этом, то в ответ получала банальные и стереотипные ответы, которым, разумеется, не могла верить. Часто женщины уклонялись от ответа или же отвечали односложно. Но одна женщина дала ответ настолько удивительный, что исследовательница решила его записать. Услышав вопрос Хэнни, она вдруг скорчилась от смеха, стала шлепать себя по бокам, буквально катаясь по полу от смеха. Переводчица, которая в первый момент не поняла, что такого смешного было в заданном вопросе, вскоре сама «поймала смешинку», а за нею следом расхохоталась и исследовательница, хотя она уже и вовсе не могла сообразить, в чем же дело.

В конце концов переводчица немного отошла от этого приступа хохота, так что была уже способна просветить меня, что же было такого смешного в моем вопросе? «Она говорит, — между приступами смеха выдавила наконец из себя переводчица, — она говорит, что ты, наверное, вконец спятила, если задаешь ей такой идиотский вопрос! Она говорит: „Ну как же? Тело — это ж тело, и никакое обрезание не способно его никак изменить! Что бы у тебя ни отрезали — изменить сущность тела они не способны!“»

Это было одно из первых интервью с опрашиваемыми в рамках начатого антропологом исследования, и такой поворот дела помог исследовательнице задавать свои вопросы без предубеждения, без предвзятости, определяемой западными представлениями о сути дела. Ведь большинство дискуссий на тему клитородэктомии ведутся с априорно негативным отношением к этой процедуре. Этнограф Лори Леонард смогла записать в одной из деревень в Чаде весьма любопытную интерпретацию женского обрезания, которая, однако, не вызвала восторгов в научном мире. Более того, если бы спонсор знал, чем она займется в Африке, он наверняка не выдал бы ей грант на исследования. Леонард вела свои исследования в Чаде, где около 80 процентов женщин подвергаются обрезанию, хотя этот обычай не соблюдается одинаково. В некоторых селениях обрезание вообще не делают, тогда как в других его делают 100 процентов женщин. Леонард удалось обнаружить селение, где клитородэктомия была введена лишь недавно. Деревушка называлась Миамбе, и проживало в ней около тысячи жителей. Одной из них, женщине по имени Кекета, первой сделали обрезание клитора. Боже, какое же это было значительное событие! Сегодня уже даже не помнили точно, когда именно это случилось. Старики помнили, что это было еще в годы войны, потому что школа тогда не работала. Кто-то вспомнил вдруг, что это было в засушливое время года и что тогда еще была жива жена Бамаде. После Кекеты ту же операцию проделали с пятью группами девочек, однако всего таких было, наверное, не больше тридцати человек. Почему они пошли на это, жители деревни не совсем понимали, однако в этой же деревне, с давних времен всегда были девочки, которые требовали, чтобы им вырвали нижние резцы, а зачем им это было так уж нужно, никто не мог понять. То есть можно было это сделать, а можно было и не делать. Но шансов найти себе мужа это никак не прибавляло.
Обрезанные девочки, однако, любили хвастаться тем, какие они смелые и совсем не боятся боли. Они считали, что обрезание — это, как сказали бы их сверстницы на Западе, «клево», «круто». После обрезания проводилось что-то вроде церемонии введения в общество, и тогда обрезанные девочки уже не разрешали необрезанным присоединиться к их особенному танцу. И они сами сделали такую церемонию частью жизни, поскольку Нанда, религиозный вождь их страны, был известным противником обрезания, да и староста в их селении вовсе не одобрял этого. Однако жители селения, по-видимому, отнеслись к ним хорошо: во время их танца девочкам давали подарки и деньги. Девочки были еще совсем юные — 8–10 лет, поскольку считалось неприемлемым совершать процедуру обрезания после того, как девочка теряла невинность. В некоторые годы в селении не было ни одной женщины, которая знала бы, как именно проводить обрезание, однако, как только появлялся кто-нибудь со стороны, кто умел это делать, тут же возрастало всеобщее давление на девочек. Необрезанных девочек называли «сато», «кара» или «кой», и хотя у них в селении не знали, что эти слова означают, однако никому не хотелось, чтобы ее назвали именно этими «позорными» словами... Кекета, которая уже стала матриархом обрезания в Миамбе, знал<

Наши рекомендации