Демоническая защита versus лишение свободы

Мир, в который Эрос увлек травмированную Психею, хорошо нам знаком из описания башни Рапунцель. Огромная заслуга Юнга состоит в том, что он понял истинную природу этого внутреннего пристанища, открывающегося после травмирующего события. В отличие от Фрейда, который видел лишь регрессивный, сексуальный мир исполнения желаний, в который уходит эго (инцестуозная регрессия в материнскую утробу), Юнг считал, что регрессировавшее эго спускается еще глубже, на коллективный уровень психики, и здесь находит поддержку трансперсональных энергий, которые абсолютно необходимы, если эго суждено когда-нибудь снова "прогрессировать".

Регрессирующее либидо, по всей видимости, десексуа-лизирует себя, отступая шаг за шагом назад к досексу-альной стадии раннего младенчества. Но даже и здесь это отступление не прекращается, и, в некотором смысле, это регрессирующее либидо продолжает свое движение обратно к внутриутробному, пренатальному состоянию; и на этом пути, покинув сферу личной психологии, ввергается в коллективное психическое, где Иона узрел "мистерии" ("коллективные представления") в чреве кита. Либидо, таким образом, достигает нечто вроде зачаточного состояния, в котором, подобно Тезею и Пирифою в их путешествии в подземное царство, оно может быть легко и основательно застрять. Но оно может также легко вырвать себя из материнских объятий и возвратиться на поверхность с новыми жизненными возможностями.

Юнг К.Г. Символы трансформации.— М.: Пента График, 2000, с. 413.

Здесь мы видим описание инкапсулированного мира, который известен в психопатологии под термином "шизоидной защиты", однако с важным дополнением Юнга, касающимся поддерживающих жизнь энергий, к которым там открывается доступ. Внутри этого мира иллюзий в омертвелом, слабом эго Психеи поддерживается жизнь: оно, подобно гидропонному растению, питается по ночам нектаром любви Эроса, т. е. архетипической фантазией. Одно из чудес психологической жизни состоит в том, что таким образом травмированная психика сохраняет свою жизнь (хотя и платя за это огромную цену). Внутри хрустального дворца нашей истории Юнг разглядел нечто большее, чем "холодное хранилище", в которое, по Винникотту, удаляется "истинное я" при травматических обстоятельствах (см. Winnicott, 1960a: 140ff.), а также больше, чем глубинное внутреннее убежище из параллельного образа Гарри Гантрипа, куда уходит "отчаявшееся либидозное эго" (см. Guntrip, 1971: Part II). Юнг увидел здесь трансформационную камеру, где травмированное эго разбивается на свои базовые элементы, растворяется, так сказать, в нектаре богов для осуществления "замысла" последующего возрождения. В нашей истории растворяющее влияние Эроса приводит к распаду осажденного "я"(I) Психеи в сплавленное состояние божественного/человеческого "мы", так что первая стадия ее исцеления соответствует отказу (surrender) от ее "старой" личности и преобразующему включению этой личности в нечто большее. Это нечто большее, под чьими "чарами" она вступает в эту стадию, как раз и является тем самым религиозным элементом (божественность Эроса). Юнг увидел в этом архаичном мотиве глубокую правду о психике — нечто, выходящее далеко за рамки явно иллюзорного религиозного эскапизма, на котором стоял Фрейд.

Демон как тюремщик

Перед тем как продолжить нашу историю, представляется важным указать на истинно опасные аспекты самоподдерживающихся иллюзий, которые пышно произрастают в "хрустальном дворце" демонического любовника, куда Эрос взял Психею и где он удерживал ее долгое время "в темноте". Вступление в это психологическое "пространство" аналогично погружению в измененное состояние сознания. Именно поэтому все ведьмы и демоны являются "чародеями".Если "нарциссическая" энергия присваивается эго, что является в определенной степени неизбежным, то вследствие этого происходит очень стойкая инфляция, и либидо застревает в подземном мире. Возникающая в результате констелляция одновременно и инфляционна (бог Эрос) и инфантильна (раненная Психея). В людях, захваченных этой сетью, парадоксальным образом сочетаются невероятная нужда и гордая самодостаточность, бессилие и всемогущество — "божественная или царская персона" и "малое дитё" в то же самое время. Этот высокомерный инфантилизм представляет собой темную сторону демонического влияния на эго — инцестуозную тенденцию и "злокачественную регрессию".

Фрейд совершенно справедливо предупреждал о наркотическом свойстве этой стадии, так как хрустальный шар, внутри которого остаются Эрос и Психея, является не только сосудом, в котором происходит трансформация, как оптимистично думал Юнг, но и вместилищем наших компульсивных пристрастий и "созависимостей". "Любовь" внутри этого пространства инцестуозна, т. е. с точки зрения развития, соответствует более раннему этапу, до дифференциации границы между "я" и объектом, и является аддиктивной именно потому, что здесь мы имеем доступ к "амброзии" божественных энергий. Как раз этот факт помог Юнгу понять "духовную проблему", стоящую за алкогольной зависимостью, которую он увидел как неверно направленную и прочно закрепившуюся проекцию потребности в духовном опыте на изменяющий состояние "дух" ("spirits") алкоголя. Что не предвидел Юнг (да и как бы он смог?), так это то, до какой степени станут его собственные теории аддиктивными для приверженцев "Нью-Эйдж", склонных видеть только "светлую" или "целительную"сторону нуминозного.

Люди, страдающие от зависимостей, знают, насколько тщетной часто бывает борьба, происходящая в "растворяющем пространстве", находящемся под контролем демона-любовника, и они знают, как важно, ради собственного выздоровления, "обратиться к Богу со своей проблемой". Можно даже сказать, что демон-любовник эксплуатирует страстное желание психики к отказу от себя (surrender), ставя его на службу неврозу. Он соблазнитель, он мастер плести иллюзии и он требует полного повиновения. Он искушает нас пропустить еще один стаканчик или зайти в еще одну кондитерскую, или завести еще одну сексуальную связь. Его помощь всегда на время утешает, сладка, как амброзия богов, но она никогда не приносит полного удовлетворения, потому что демон-любовник всегда остается только внутренней подменой подлинного "другого", в заботе которого мы так нуждались в период младенчества, а инкапсулированное пространство в психике, контролируемое его (или ее) системой самосохранения, отрезано от реального мира. Следовательно, демон может предложить только инфляцированные подмены желаемого — вместо представляемой (imaginal) связи между реальностью и фантазией, только фантазию как утешающую защиту от реальности. То, что предлагает демон-любовник, всегда основано на реальной потребности, но она никогда не удовлетворяется, и чем больше человек предается подмене, тем глубже скрывается реальная потребность.

Демон-любовник и фантазия

Д.В. Винникотт назвал этап "хрустального дворца" в нашемдвухстадийномпроцессе "фантазией" (одномерной), в отличие от истинного "воображения", которое является фантазированием о чем-то реальном (двумерным). Он рассматривал фантазию как защиту и от мечтания, и от жизни (см. Winnicott, 1971a: 26ff.). В качестве примера он приводил случай женщины средних лет, проведшей в фантазии большую часть своей жизни. Эта пациентка очень рано отказалась от всяких надежд, связанных с объектными отношениями, из-за слишком раннего разочарования в отношениях со своей матерью. Она была самой младшей среди своих братьев и сестер, которые были предоставлены самим себе. В детской она сражалась за то, чтобы быть со всеми и принимать участие в игре, но ей удавалось добиться этого, только уступая и соглашаясь с условиями других детей. Итак,

играя в игры других людей, она все время была погружена в фантазирование. На самом деле она жила в своем фантастическом мире, основанном на диссоциированной психической деятельности... она стала специалистом в одной особенной вещи — способности жить диссоциированной жизнью, при этом, как казалось со стороны, участвуя в играх вместе с другими детьми в детской комнате... постепенно она стала одной из тех многих, кто не чувствует себя вправе существовать как целостный человек.

(там же: 29)

Винникотт говорит, что в фантазиях она "сохранила свое всемогущество" и могла достичь удивительных вещей. Однако когда пациентка пыталась что-то делать, например, рисовать или читать, находясь в этом диссоциативном состоянии, она сталкивалась с ограничениями, которые вызывали чувство неудовлетворенности, опровергая то всемогущество, которое она сохраняла в своих фантазиях. Таким образом, фантазии "овладели ей подобно злому духу" (там же: 33) — в точности как наш демон.

В фантазии "собака — это собака и только собака". Фантазия не обладает "поэтическими достоинствами", тогда как настоящая мечта содержит в себе поэтическое, т. е. уровень над уровнем значения, соотнесенный с прошлым, настоящим и будущим, с внутренней и с внешней реальностью. Таким образом, в фантазии нет смысла. Она не может быть интерпретирована (там же: 35).

Эта пациентка могла, сидя в комнате, совсем ничего не делать, разве что дышать, рисовать (в своей фантазии) картину, или выполнять интересную работу, или совершать загородную прогулку; однако для внешнего наблюдателя с ней не происходило ровным счетом ничего. На самом деле вряд ли и могло что-нибудь произойти, потому что в диссоциативном состоянии и так много чего происходит. С другой стороны, сидя в своей комнате, она могла размышлять о завтрашней работе, строя планы, или она могла думать о своих выходных, и это могло быть воображаемым исследованием мира и того места, где жизнь и мечта есть одно и то же. Таким образом она соскальзывала от здоровья к болезни и обратно к здоровью.

(там же: 27)