Дождь пляшет, дождь скачет безумным галопом
Дождь пляшет, дождь скачет безумным галопом,
Как будто грозит нам всемирным Потопом...
Поставил часы я на новое время,
Курю, постепенно прощаясь со всеми
Своими делами, своими мечтами –
Легла бесконечная пропасть меж нами –
длиной - в эту ночь, что узлы развязала...
А жизнь началась на рассвете - сначала.
(89)
***
Наконец-то ты нагрянула, Зима!
В белых хлопьях, в белой пене всё кругом -
как душе приятна эта кутерьма
Жизни, словно перевёрнутой вверх дном!
За окном стоит стеною снегопад:
и дорога до весны ещё длинна
Никого сейчас на улицах, а над
Спящим городом - повисла тишина.
Дом соседний - различим едва - едва,
И печальных тополей нестройный ряд.
Я не звал к себе гостей, но только два,
Старых гостя здесь - незваными сидят:
И не знаю, что сегодня нужно им,
Но у них ко мне, видать, особый счёт
Первый - ангел мой, которым я храним.
А второй, что наливает водку - чёрт...
Тане Ш.
Кой меня чёрт идиота понёс
не пожалеть бы мне вскоре! -
в куртке и в кепке, в декабрьский мороз
в самую глушь, в Лысогорье!
К нужной развилке подкинул меня
редкий случайный "уазик"...
ахал водила: «ну что за фигня? -
нынче, почти уже праздник!
Завтра, считай, Новый год, ну а там, -
праздник затянет, как омут
добрые люди - сидят по домам,
хрен их погонишь из дому…" -
Сто километров - не крюк и не суть
в том, что всё это по пьяне...
просто я в гости решил заглянуть,
К тем, кто ко мне не заглянет...
2
Девять километров шел я бездорожьем
снег колючий с ветром били мне по роже
Сбился я? Что делать? Страх вползает в душу
коченеет тело - ноги, руки, уши...
Справа лес и поле, слева – поле с лесом
то - то тут раздолье кабанам и бесам
или волчьим стаям! Вслед хохочет леший;
чертенята лают - не собаки брешут
Не к добру, видать, дом покинул милый:
прощевайте, братья! Ждет меня могила!
Не узнают сроду, как отыщут - после
кабанами сглодан буду я... лишь кости
да куски одежды соберут селяне...
Кто ж меня схоронит? Кто ж меня помянет?
Чу! Услышал трактор! Это возят силос!
Значит рядом тракт-то! Сердце в такт забилось!
Спас, таки- то Боже! И пришел я снова -
Полуобморожен, под защиту крова.
Принимайте гостя, милы человечки,
выпить бы, да кости отогреть у печки!
О, как же прекрасна яичница с салом
скворчащим, плюющимся со сковородки!
Хозяйка, из нычки, бутылку достала
припрятанной водки
Не ждали, конечно, меня вы? Скучали?
Я тоже. Тоска пригвоздила, как колом.
Бывает, порой, одиноко ночами
мне в городе нашем. Без вас он не полон.
Как свой материк вы оставили Город
Ваш мир – покачнулся, и мой скоро рухнет
но тут мы продолжим вести разговоры
что раньше вели, на той крошечной кухне
столетнего дома, старинной укладки –
мышиного цвета купчина облезлый
но с лестницей в небо – к открытой площадке
с нависшей над нею зияющей бездной
***
Светит месяц из-за туч,
Звёзд горят осколки,
Во дворе мороз колюч,
Воют ветры- волки
Танец вьюжной кутерьмы
Охватил всю землю
И в объятиях зимы
Мир уставший дремлет.
***
Заснежен яблоневый сад
Полуподвал и в нём мужчины
К услугах нашим - карты, вины
Агдам, кагор, шафран, мускат
Слова поют пьянят тревожат
Слетают сами с языка
А там отыщется быть может
бутылка водки, коньяка
играет музыка а печь
даря тепло зовёт прилечь
Прекрасный вечер - словно мостик
из мира суетного - в Счастье.
И мало ли какие гости
сюда придут и скажут «здрасьте»?
Ведь там, на стенами творится
Не знамо что, не знамо как
гляди, гляди какие лица
Какой немыслимый бардак
на фоне всяких демонстраций
предвестий прочих революций
А нам- то, нам куда деваться
Когда до нас здесь доберутся
И скажут нам ебёна мать
вы что же тут? Не баловАть!
А ну, построиться по росту
И пересчёт на раз два три
Так год приходит девяностый.
а кто не спрятался – умри
***
Полуподвал. Огонь в печи.
Настенный календарь.
Какой в нём год? - не различим.
Но, кажется, январь
Оттуда - время хоронить
Мы вывалили в сад
Недавно, или, может быть,
Сто лет тому назад?
и дальше - за порог, за край
в метель, в пургу, в мороз
я заскочил в пустой трамвай
и он меня увёз
умчал, раскачиваясь, прочь
Из тех былых времен.
А память сохранила ночь
Похожую на сон
в котором всем нам - двадцать лет
и горе – не беда
и времени там вовсе нет
отныне – навсегда
***
В саратовском шалмане
Гульба - девятый вал
И кто сюда заглянет -
глядишь, навек пропал
И как-то раз, под мухой
(Сто лет прошло с тех пор)
Зашли туда с Кирюхой
А там стоит сыр бор
Орут там, аж, до хрипа
Ругая белый свет
Что жизнь – сплошная липа
И счастья в мире нет.
А если, что и любо
Лишь бабки, да питьё.
Когда ж дадим мы дуба –
То там – Небытиё.
Нет ада. Нет и рая,
Отныне – на века…
Когда пошла вторая
Бутылка коньяка
Совсем отвратно стало
Мне место, день и час…
Отмыться ли от сала
Всех этих пошлых фраз,
Самовлюблённых взглядов,
От «однова живём»,
Уверенности яда,
Всегда, везде, во всём,
Прилипчивого бреда,
Соплей и пьяных слёз,
Тоски, ползущей следом
Как шелудивый пёс?
Как тяжело, натужно,
И скучно веселясь,
Здесь, каждый вечер, душу –
Затаптывают в грязь.
На улицу – с эскортом,
Которым был храним,
Пошёл - с весёлым чёртом
И ангелом одним…
От гордости наружу
Аж вылезла душа
Но тут упал я в лужу
Изобразив моржа
«Что, скользкая дорога?
Небось - собою горд»?
Сказал мне ангел строго
И усмехнулся черт.
Тараканы
Всё в квартире кверху дном
И под звон стаканов
Лезут в кухню, напролом
Орды тараканов.
Прут, скоты, как в ресторан
в щели, в двери, в окна
таракан – как наркоман
Только - хрен подохнет.
Сыпь отравы - сколько хошь
Враз сожрут, не морщась
Их отравой не возьмёшь
Станут только толще
до чего живучий вид!
в лоб ему – что по лбу!
Таракану – пофиг СПИД,
С атомною бомбой.
Пофиг им полезный труд
И рубля паденье
Всех они переживут,
Как венцы творенья.
Но, пока ещё живой
Ты в подлунном мире
Мой посуду, за собой,
убирай в квартире!
***
Город наскучил жарой. Ну а пуще же – пылью
Зимние вещи в шкафу пожираются молью
мозг - как чулан переполненный редкостной дрянью -
смесью отчаянной ревности и алкоголя.
Надо рвать когти из города этого, срочно
что бы не стать, под сурдинку, законченной блядью
смыться отсюда, глухою и душною ночью
В логово к черту, в неведенье... Лишь бы - не глядя
Как каждый день у тебя на глазах выгорая
жизнь превращается в ржавчину, в пепел и падаль
в воспоминание глупо погибшего рая
где жить нельзя и куда возвращаться не надо
****
Я в Эрмитаже был впервые («когда-то - надо…»)
за день всего не пересмотришь, - хоть до упада
броди, разглядывай картины и раритеты
то залюбуешься пейзажем, а то – портретом
кого-то, кто уж лет пятьсот как - отчалил в Лету.
в башке смешались экспонаты уже и люди
пора на воздух выбираться. Мозги - как студень
Того гляди и ум зайдёт мой совсем за разум,
Но вдруг, как вкопанный застыл я, увидев вазу
китайскую, что поразила, как громом, сразу:
Река с крутыми берегами - сливалась с небом;
Жизнь прогремит невпопад,
Где-то на самом отшибе,
Словно забавный парад,
Всяких нелепых ошибок.
Полно, беда - не беда,
Справимся с болью и дрожью:
Минус на минус – всегда
Плюсом становится все же...
***
Рассеется туман событий
В мирах, предполагаемо, иных
Из бостонских он соткан чаепитий
Из пражских, или мюнхенских пивных
Там, поутру, прекрасен Капитолий
Тиха Варфоломеевская ночь
В себя вливая литры алкоголя
Ты сам себе пытаешься помочь
Увидеть Рим, Царьград и пирамиды
Отели Калифорнии, Тибет...
И в нашей суете и в немоте
Распад и смерть присутствуют незримо...
Хоть внешне это вот небытие
От бытия почти неотличимо
Тепла из наших встреч нам не извлечь:
Дни как кошмарные сны
Крутит февраль-лихорадка
Чёрную жижу весны
Выпей, давай, без остатка
Пей и не морщись браток,
Плюнув на жженье у сердца
От кровоточащих строк
Нам теперь не отвертеться.
***
Звонок раздался птичьей трелью,
Ключа привычный оборот
Дверь открывается. Но вот
Воспоминаний попадёшь.
Хоть мир - на прежний мир похож
Себя в нём больше не обрящешь.
Жизнь изменилась и отныне
Всё от тебя отдалено
В бокалах - высохло вино,
Углы - завязли в паутине,
Пылятся книги. Занавески
Как бельма жёлтые в окне,
Сквозь зеркало глядит вовне
Воспоминаний гаснут в нем,
И очень скоро, вероятно,
Нас позабудет этот дом.
Все свойства запаха и цвета
Исчезнут. Их тогда, навек,
Забвения покроет снег –
В начале лета
***
Гори, звезда моя, гори
Не угасай и над могилой
Лети за мной, мой ангел милый
И плачь, и смейся, но не ври!
Скорее, сопли подотри
Учи меня творить молитву,
И шепчет на ухо: «Замри».
А мне послышится - «Умри»!
Умру – замру. И всё забуду.
Жил – был - и не был.
Будешь? - буду»!
Приятно жить и верить Чуду,
Так год считается за три!
Сомненья – псы – поводыри,
Ведут меня через дороги,
Туда, где сумерки и боги,
вокзалы, свалки, пустыри.
***
Зима неспешно подошла к концу.
Лети, душа! Пьяней свободой, ну же!
Гляди, как по Бульварному Кольцу
Чернеет снег, блестят под солнцем лужи.
Спеши, дыша – наполнить счастьем грудь,
Сквозь дымовую завесу
Свет не доходит до нас
Ангелы – справа,
Слева же – бесы
Кружатся, но вот сейчас
Будто бы морфий в вены нас вбрызнет
Солнце иглою – лучом.
Помни о смерти, думай о жизни,
И не жалей ни о чём.
***
Когда тебе ещё немного лет
И позвоночник не закостенел
Которыми прикрыт ты и зарыт
Полно, как грязи
И с новой сединою в голове,
Очередную прореху
Латаю в душе я. Добро.
Чёрт знает куда на метро
Нас ждите теперь вы туда
Куда вы ушли и откуда
Никто не придёт никогда
Забвению память перечит
И смерти ломает расчет
Последней нежности,
Последней нашей веры.
Всех тех, кого люблю - храни их Бог!
Лето идёт на спад,
Опалена земля,
Зеленью шелестят
Пыльные тополя.
Свой распушив хвост,
Истекая слюной,
Звёздный ярится Пёс,
Всюду царит зной.
И одурев от
Пекла, что твой ад,
Город хлебал пот,
Город вдыхал смрад.
Пусть будет так, пусть
Лета звучит гимн
И учащённый пульс
Дням задаёт ритм.
Чёрный асфальт дорог.
Поздний трамвай, вскачь
- переварив поток
Возвратившихся с дач
Жителей городских -
Продребезжал в депо.
Город уснул, притих.
Тьма расползлась, по
Пространству ночных аллей.
В воздухе – огонёк
Сигареты твоей
Мотыльком промелькнёт
И упадёт в траву,
Что бы затем истлеть.
Ведь с земли, наяву,
Более не взлететь.
В лихорадке, в поту,
Опустошен, бескрыл,
Ты вспоминаешь ту,
Которую ты любил,
Видишь места, где ты
Счастлив был и в бреду –
Доходил до черты,
Переходил черту.
Так мы судьбу творим,
И разрушаем шутя,
Всё теперь блажь, дым
Да здравствует песнь дождя!
Сердце - сплошной нарыв,
Взрыва и чуда ждёшь -
Выхода из жары,
Из духоты – в дождь.
И развязка близка.
И наступает срок –
У своего виска
Август нажал курок,
И наконец, с небес,
Дождь обрушился вниз.
Город проснулся - без
Жажды и в нём – жизнь
Новый берёт виток,
Сконцентрировав боль -
В несколько сжатых строк.
И лопнет боль, как мозоль.
Жары, исчерпав запас,
Лета окончен спад,
Август сгорел, погас,
Лампой в сто тысяч ватт.
Безделицы начала века
Однажды, в студёную зимнюю пору
Я шёл из гостей, сквозь заснеженный город
Пиная, как мячик, консервную банку
И думал о жизни дурной, спозаранку.
До жиру ли мне – лишь остаться бы живу
я двигаюсь шагом неверным к обрыву:
у края обрыва, как будто завис
а может быть, даже, качусь уже вниз.
Любившей когда-то меня я не нужен.
С собою - в разладе, без денег, к тому же;
В кармане - голяк, а в ботинках – вода.
Кончается всё – сигареты, еда,
и силы, и нервы, и струны и рифмы -
о, как безрассудно транжирили их мы! -
и чары бездонных прекрасный очей
и очарование чёрных ночей
все чакры закрыты… (ну ладно, кончай
не то до чертей так дойдёшь невзначай).
И мысли неслись мои, мысли бесили
о личном и общем, о судьбах России
насущном, и вечном, о том и о сём
о том, как ужасно мы, скверно живём:
Достало в провинции, жутко в столице
надежда одна: долго всё не продлится;
Ведь цивилизация - дышит на ладан
Стихийные бедствия, буш и бен-ладан
её не сегодня – так завтра – прикончат.
такие вот мысли крутились той ночью
в дурной голове. И не мог я без боли
не думать ещё о хоккее-футболе
ну в общем, до точки дошёл, до предела
но тут посмотрел я на небо, на звёзды
искрящийся снег , ослепительно белый
и стало мне стыдно, за сопли и слёзы
гнилую тоску я с себя отряхнул
вернулся домой и спокойно уснул
и видел во сне, как в студёную пору….
***
Я приду, явлюсь тебе, оживу
И сердцем ощущаю холодок
( сказать вернее - сердце просто стынет) -
Не пожелать и худшему врагу...
Но в пику тьме и холоду, и страху -
Я, задыхаясь, словно на бегу -
С себя срываю бред их, как рубаху
Пишу стишки, которые уже
звучат всё глуше, тише, суше, строже
и предстаю, как будто в неглиже,
нет, даже больше – с содранною кожей
***
Дни проходят, как во сне,
Телефон мой словно умер
Раздаётся долгий зуммер
В равнодушной тишине.
Пара тысяч километров
Между мною и тобой
Мир - заполненный пургой
Мокрым снегом, шумом ветра
Тьмою рек, лесов и пашен,
Незнакомыми людьми...
Только крылышками машет
Мотылёк в моей груди
И летит к тебе навстречу
Невзирая на мороз,
Каждой ночью, каждый вечер,
Выше крыш, чуть ниже звёзд.
***
Но нет, вернуться, всё же, невозможно...
И жизнь, в её вчерашних очертаниях,
С тобой вдвоём - немыслима уже.
Поэтому, конечно, ты права,
Когда со мною избегаешь встреч ты
И смотришь на меня, как на чужого,
А я - я бьюсь об стену головой.
Всё понимая – но не в силах верить,
отказываясь верить, в это всё
***
Застряв дырявой лодкой на мели
жилищем став для крабов и ракушек
Смотрю, как в даль уходят корабли
гудки их глуше
и глуше - но слышны издалека
Суда прочны и все - в прекрасной форме
а мой каркас и битые бока
обречены, при первом зимнем шторме
исчезнуть, окончательно, на дне
следов не обнаружат по весне
У жизни не попросишь рубль взаймы,
Что б после жить на ренту с оборота.
Грядёт зима, но есть родное что-то
И в ледяном дыхании зимы.
Так выпьем же, дружок, на посошок
Не так страшна зима, как нам малюют.
Блаженны те, кто здесь перезимуют
И смогут подвести зиме итог
***
Снами дышим, снами бредим
Дожидаемся весны
И исходим в страхе потом
Перспектива не ясна
Есть ли жизнь после сна?
И окажется, меж тем
Что уже не разобраться
Кто мы, где мы и зачем?
Или, даже, или – хуже:
Плотью став и там и тут
И снуёт туда-сюда
Бесноватая Орда.
Безобразны, бестелесны
Сновидений этих тьмы
Это бесы, бесы, бесы
Это мир и в мире мы
То-то, кто-то нами вертит
Кто-то гонит и зовёт
В омут страсти, омут смерти
Энтропии хоровод.
Без присмотра, без контроля
Без узды оставшись вдруг
Вырывается на волю
Разум, всё круша вокруг.
Он всему бросает вызов
Он своей свободой пьян
Он танцует по карнизу
Словно дикий обезьян.
Мыслям не остановиться
Не сдержаться, не пропасть.
Маски страшные на лицах
Масок время, масок власть
Глянь, как лезет на алтарь
Обезьяний бог и царь.
Обнаружил бездну он
Сам себе он стал не нужен
В пустоту нырнул он, в сон.
Мы же в спячке, как медведи
Снами дышим, снами бредим.
Нескончаема зима.
Без раздумий, без ума.
Омут
Омут вот, где сом живёт –
Обитатель сонных вод.
Сом сомлевший видит сон –
Сгусток студня Бытия:
Будто он - уже не он,
Самый старый сом, а я –
В сумрак сонный погружён
Про сома увидел сон.
Сомневаться ли сому?
Сто сомнений по весне:
То ли снился я ему,
То ли сом приснился мне?
Ох, сомнений тяжек груз!
Потом лоб сома покрыт:
Сом мотает сон на ус
"Сплю я? Или кто-то спит?"
Зима на севере
1
Насколько лучше перезимовать
На севере, чем на коварном юге,
Не отыскать.
По сводкам там опять
И жил ты не скучая,
И часто в небушко глядел,
земли не замечая.
А время шло - за годом год -
хоть сетуй, хоть не сетуй:
Душа входила в оборот
Разменною монетой.
Ей разрешали всякий спор
И не просили сдачи,
И ей скрепляли договор
с торговцами удачей.
Назад не может быть пути,
И разумеет каждый,
Что в воду старую войти,
Никто не сможет дважды
Ты строил замки из песка,
Говна и пластелина.
Увял и канул в Лете.
И все просрал на свете.
Ни Кант, ни Камасутра.
Вновь опускается на мир
обдолбанное утро.
А ты, как чеховский герой,
Пенсне надвинув на нос,
Наедине с самим собой,
всему поставь диагноз** -
Что все - абсурд и пустота,
Нелепое событье.
И не исправить ни черта,
из колеи не выйти.
Лети же, милый мой Стрелец,
К заоблочной отчизне,
И сам придумывай конец,
Запутавшейся жизни
кризис возраста и жанра
Проклятие чудовищной жары:
как из парной - в парную ты, разбитым,
Ночами донимают комары.
Не радует. Её заполонили
И атакует головная боль.
Его накрыла жуткая хандра.
На улице, похожей на Арбат
- Купеческий размах, огни рекламы;
Нарядные снуют повсюду дамы
И кавалеры. Фонари горят -
Свои законы здесь и этикет
И обращать внимание не надо
На крики «Эй» и на косые взгляды
Которые урла бросает вслед.
4
А кроме этих - есть ещё менты
Отчаянье и мысль о суициде.
И ищем и находим виноватых
Но если хочешь разглядеть врага ты –
Но опыту такому вопреки
Ты забываешь прошлого кошмары…
Чаянье, что к нам порой
Своей приходит чередой.
Ты самому себе не рад,
И ты не здесь уже, не там.
Начни же погруженье в ад,
И да поможет Мандельштам.
Не говори никому
Не говори ничего.
Только себе самому,
Лишь для себя одного –
Выскажи всё о себе,
Выложи дочиста суть.
На отговорки забей,
Про оправданья забудь.
Тлеет ещё фитилёк?
Или он только коптит?
Сам ты себя и обрёк
Жить постоянно в кредит.
Плыть по течению вдаль –
Может, куда принесёт?
Ждёшь, может, вручит медаль
Жизнь вот за это за всё?
Хрен тебе, а не медаль!
Ясно, покуда, одно –
Скоро, уж как тут ни жаль,
Камнем пойдёшь ты на дно.
То-то тогда запоёшь –
Вряд ли ты так еще пел!
«Мелкая хвойная дрожь» -
Твой заповедный предел.
Ты почти что инвалид,
Что-то странное болит,
Где-то там болит, внутри
Будто кончился завод.
Без руля и без ветрил
В никуда тебя несёт.
О, сплошное Никуда,
Твой извечный, страшный враг!
Омут - тёмная вода,
Омут - чёрная дыра.
Что же там болит - внутри?
Печень, лёгкие, душа?
Кто бы боль заговорил,
Кто бы боль твою сдержал?
Этой боли из нутра
Никому не выгнать прочь.
Даже доки-доктора
Вряд ли смогут тут помочь.
Боль идёт из темноты,
Всё сильнее, всё острей.
Что болит-то? Это ты,
Это ты болишь, Андрей
***
Жую москвы слоёный пирожок
Того гляди и заворот кишок
Случится от такого перебора
Снуют вокруг живые мертвецы
Слепят глаза мне мёртвые дворцы
И я бегу от этого позора
Но вот гляди – другая полоса
Свернёшь за угол и увидишь за
Тем углом знакомые мне лица
Своих друзей и воздуха глотнёшь
Свежайшего, и снова оживёшь
И снова мир крутится и вертится
***
«древляне мы и, значит, наш маршрут
от Рюрика до Рюрика - по кругу»
(А. Ханжин):
Ничего не хочу говорить и наверно, не буду
Потакать общей злобе, душевному жгучему блуду
И желанию гадость, какую-то, высказать миру, стране,
Что увязли в одной нескончаемой страшной войне
Пожирая себя, растравляя гниющие раны,
отключая мозги, тупо глядя на телеэкраны
Не хочу и не буду… ан, нет, вот уже и сказал.
Сам себя этим самым, язык прикусив, наказал.
Ну, давайте, ещё поиграем, во все эти цацки –
Поразвесим, везде, в честь Победы, - портретов мы царских.
И усатый герой – вознесётся опять над столицей
Презирает европа – ну, хрен с ней, зато пусть боится,
Не боится она, говоришь? Это как «уваженье – без страха»?
Что ты гонишь, земляк? Ты дурной совсем? Шёл бы нахуй!
Они спят все и видят – как сесть нам, всем миром на шею!
Да и так уже - сели. На куски растащили Рассею..
Ты прикинь, сколько раньше, мы в нашей стране выпускали
Тракторов и ракет, чугуна сколько было и стали
нам, на каждую душу, (считай стариков и младенцев!)…
Где всё это теперь? И куда всё могло это деться?
Мы без стали без энтой – совсем беззащитными стали…
А повсюду – враги. Сколько ж можно? Достали, достали.
И горючие слёзы, и сопли размазав по морде
Я рубаху рвану, и с рубахи осыпится орден
Отечества.
3
Ты думаешь, я всё это со зла?
Зла не хватило, - только стыд и нервы.
Конечно, ни последний я, ни первый
Кто вздумал об Отечестве базлать.
А для чего? Уж верно, не затем,
Что б встать в шеренги горьких правдорубов.
Не для того, что б плакаться над трупом
Не находя, иных, достойных тем.
Пускай о том весомо, зримо, грубо,
Вещает людям новый Полифем.
От Рюрика – до Рюрика? Да, да.
Всё так и есть. Дурная бесконечность.
То сон, то суета и истеричность
(прости, за рифму), лагерь и бардак.
Долготерпенье, бляlь, и беспредел.
Гордиться тем, что прожил жизнь - мокрицей
«Коль выпало в империи родиться»?
Считая героизмом – самострел?
И постоянно искренне дивиться,
Что всё не так? А как бы ты хотел?
4
В очередной, в какой не знаю, раз
Рванёт Кавказ.
Поднимут цены, вновь, на нефть и газ.
И кто-нибудь, с заветного экрана,
Нам, терпеливым, доблестным баранам
Всё объяснит. И тем – утешит нас.
5
Заметил, как меняются глаза,
Движения и мимика и жесты
У каждого, кто заново влезал
На пьедестал, на это свято место?
У каждого! – Пойми, о том и речь,
Что место это красит человека
Пускай, его наставник был – Сенека,
Но «человека» сбрасывая с плеч,
Как лишний груз, встаёт пред нами… он.
Не знаю, как назвать. Мутант, иль - идол,
Он – существо совсем иного вида.
Зови его, хоть Сталин, хоть Нерон.
6
Хоть «Сталин», хоть «Нерон» его зови –
А суть одна – он тычит и бабачит,
И чем глобальней ставит он задачи
Тем больше руки у него в крови.
Опять я не о том. Сбиваюсь на
Какие-то несчастные персоны,
Которые забросила на троны,
Истории жестокая волна.
Но кто же сотворил из них иконы?
Их сотворила, в общем-то … страна.
Их сотворила, в общем-то, страна.
Где постоянно жаждут абсолюта,
Но всё – помимо Бога, почему-то.
И потирает руки сатана.
Не веришь в сатану? Ну, ну, не верь.
Расписка кровью? Жертвоприношенья?
Всё слишком архаично. Без сомненья,
Другие технологии теперь
Уже в ходу. Но объяснять уж лень мне
В каких обличьях выступает Зверь.
страна, народ, странастрананарод.
Сто раз скажи – но смысл не прояснится
Двуглавая, чудовищная птица
С остервененьем яростным, клюёт
По новой отрастающую печень
У Прометея. Сам же Прометей
Так свыкся с болью, с тяжестью цепей
Что если станут чуточку полегче
Он недоумевает, ей же ей
И просит, что бы длилась пытка вечно.
9
Не Сталин-джан, с дымящеюся трубкой,
Пинал Бергольц, стремясь попасть в живот,
Что б, заодно - прибить в нём живший плод,
А семьянин, примерный, - Вася Пупкин.
Он выполнял, не Берии приказ,
А Ляпкина, какого-нибудь, или
Ну, скажем - Тяпкина. И скольких, так забили
Уроды - те, которых нам - из нас,
И нам подобных, черти – сотворили
Но мы живём – «поднять не смея глаз».
10
Газеты. Телевизор, Интернет.
Боится пустоты народонаселенья
И ищет постоянного забвенья
Или опоры, где опоры нет.
И выгодней бояться нам всегда
Плохой погоды, цен и зодиака,
Ментов, пришельцев, СПИДа, и маньяков
Чем бесов, или Божьего Суда.
Уж если и бояться – то чертей,
А не ментов и не американцев
Не изменений климата. Забей,
На это всё. А лучше – не бояться
И вовсе. Нас калечит вечный страх.
Но страхом мир - как порохом пропах.
11
Весь мир пропах – а чем – ты знаешь сам.
Когда народы гнут и ставят раком
Не жди, что возмутятся все, однако,
Не верь ничьим восторженным словам.
Сегодняшний наш общий стыд и срам
До тошноты, с вчерашним одинаков.
И значит те, кто нынче наверху
Всесильны и самодержавны всюду
Опять падут, забыты всеми будут
Их перетрёт история в труху
12
Ну, сочини мне, что-нибудь, о том,
Что выход есть из замкнутого круга
И хоть герою, поначалу туго
Но сказки все кончаются – добром
Ну, сочини…
(2010)
Послание в Коктебель
Для Ани, Бори и Наташи Чижика
Не боится зимы и сумы,
Побредёт, до скончания лет.
Что ему холода и тревоги?
Ничего в мире страшного нет
***
«Сам он зол и шорн, как шорт
с шортовым оскалом
с шорной африканской морд
ставший енералом
сыновья - шерным-шерна.
Носит крест, однако
сплошь - шертовски имена
им даёт, собака
двоеженец, плут, варвар
спросит Бог-то, спросит!
Звать младенца Януар! -
найн, - пусть будет Осип!
Он кричать « Христина
кто ты есть? Иди на…»
О, язык! Сходить с ума
от язык сама!
Потому в России нет
ни один поэт!
Для чего живём мы тут?
Смысла - хрен. Капут».
Так говорила прабабка Пушкина
о его прадедке.
А в итоге-то, что вышло?
Януарий – Осип – родил Надежду
Надежда родила Александра
Пушкин, в итоге, народился
Наше всё.
«На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось
» Тынянов «Смерть Вазир-Мухтара
«Ты, который не на привязи, как можешь ты оставаться в России? Если царь даст мне свободу, то я месяца не останусь» Пушкин - П. А. Вяземскому 27 мая 1826 года:
Пушкин-Чаадаеву
(По мотивам письма Пушкина-Чаадаеву
Приобретён
И даст-то Бог! – лет через сто, хотя бы
Преодолев россейские ухабы
Россия (та, которую люблю)
Я сижу во родимой грязи
говоря себе, в этой связи:
«Не грусти за Америку, в ней
Дождик. Желтые фона-
Ри – в окне дрожат,
Мёрзнет мокрая луна,
Выставив из тучи зад.
дождик капает с утра
пробирает до нутра
Осень. Вот бы поскорей
Приходило лето бы.
Чайник, что ли, подогрей
Да послушай Летова –
Авось, поможет.
***
Едешь куда-то в плацкартном вагоне,
Но почему-то гонит куда-то,
Или, вернее, несёт нас поток -
Север ли, юг ли, запад - восток…
***
Мы снова увидимся скоро,
Наотмашь, как бритвой по вене –
Отрезав вчерашние ссоры,
И всё остальное – до фени.
Разлуки и не было будто,
И вся наша сдержанность, где же?
Опомнившись, через минуту,
Ты спрячешь и радость, и нежность.
И нежности этой в отместку –
Ты снова меня огорошишь
Позволь, я тебя поцелую,
Прощаясь с тобой, как когда- то.
И дальше – своею дорогой
Пойду я. И словно бы легче:
На того вчерашнего алкаша,
Я ничей не любимый поэт
И вообще не поэт – сочинитель
пробираюсь к буфету бочком
дурачок-дурачком.
Что там нынче в меню и почём?
И какая в ходу тут валюта?
Очень ценами я огорчён
Хоть и не удивлён почему то
что припёрся сюда, нищеброд
через черный, поэзии, вход?
Нет, наверное надо валить
Мне из этого чудо буфета
И ещё раз прошу извинить
что напялил личину поэта
и к строке приставлял я строку
надо быть поскромней дураку
***
По всей России – хмарь и сплин:
И сын любимый,
Ее поэт и гражданин
Был солнцем тут палимый
Был часто грустен он и пьян
Душой – раним и чуток.
Любил детей, любил крестьян,
Охоту. Проституток.
Душа вставала на дыбы,
От видов рабства, зверства.
А кто не раб тут? Все – рабы.
По роду, по наследству.
Мужик тут - раб, и барин – раб.
И даже… но об этом
Молчу, молчу. Да взять, хотя б
И нашего поэта:
Жилось бедняге нелегко,