О необходимости применения психотерапии интернистами

(К стр. 424)

Чтобы подчеркнуть важное значение учета интернистами состояния корковой динамики их больных, у которых психика уже травмирована самим заболеванием, приводим характерное в этом отношении письмо, полученное нами от одного из таких больных, прошедших у нас курс корригирующей речевой психотерапии.

«Два года назад я пришел к Вам за помощью, и это было моим последним усилием в борьбе за жизнь. Конечно, кончать жизнь в 50-лет­нем возрасте было обидно. Но столь же бесполезно было спорить с круп­нейшими медицинскими авторитетами, которые после 3 месяцев лече­ния по моему требованию выписали меня из клиники с заключением: „аортокоронарокардиосклероз с явлениями коронарной недостаточности, приступами стенокардии и остаточными явлениями энцефалита". Шли также разговоры о переводе меня на инвалидность. На счастье я не стал изуч'ать эту латынь, но она гипнотизировала меня, и я держал наготове пробирку с нитроглицерином, чтобы в любую минуту спасать себя. Одна­ко чем своевременнее я прибегал к лекарству, тем чаще возникали сер­дечные спазмы. Но больше всего меня раздражало газообразование: чем разборчивей я был в пище и чем больше принимал лекарств, тем газо­образование делалось сильнее, и мой живот раздувался, как у беремен­ной. Я был глубоко убежден, что и спазмы сердечно-сосудистой систе­мы, и газообразование являлись следствием курения, но не мог отказать­ся от этой дурной привычки, несмотря на запрещение врачей. Все этс было основанием для умозаключения о предстоящем близком конце и даже заставило меня написать завещание.

Но мои близкие настояли на том, чтобы я обратился за помощью к психотерапевтам: ведь они могут избавить меня от непреодолимой привычки курить! И я направился к Вам. Вы дали согласие лечить меня и проникли своей пытливой мыслью в недра моего мозга — мозга человека, являющегося обреченным. При этом Вами было проведено глубокое обследование состояния всего моего организма, причем впер­вые за все время моей болезни исследовавший меня врач вспомнил о том, что у больного есть не только внутренние органы, работа которых может быть нарушена, но и головной мозг, работа которого также может быть нарушена. После этого я прочитал Вашу запись о себе: „псевдостенокар­дия" и сразу воспрянул духом.

Меня не нужно было долго убеждать в том, что Вы были правы. Я верил Вам, потому что хотел этому верить, подавлял в себе всякое со­мнение и недоверие и отвергал критику. Я с готовностью ходил к Вам на сеансы психотерапии. Более того, в этом я зашел так далеко, что когда Вы заявили мне, что мое лечение закончено и я здоров, я испытал чув­ство, какое переживает покинутое дитя.

Короче говоря, я бросил курить, сердечные спазмы стали возникать значительно реже, сильно уменьшилось и газообразование. Более того, вопреки мнению соматологов, я добился направления меня в санаторий, и это еще больше содействовало моему выздоровлению. Я вернулся к своей работе •— стал читать, писать, думать, изобретать. Однажды я написал в письме своим близким: „Я замечаю, что все более молодею". Но с возвращением жизненных сил вернулись и мои „пороки": мне вновь захотелось курить. С тех пор я курю по 3—4 папиросы в день, инамерен прожить, несмотря на это, до 1978 г.

Однако сейчас, оглядываясь на прошлое моей болезни, я думаю, что Вы ошиблись, назвав ее „псевдостенокардией", ибо нет ни стенокардии, ни псевдостенокардии, а есть психостенокардия.

Психостенокардия — это условный рефлекс. Мне теперь понятно, почему соматологи недоумевали, что мои электрокардиограммы проти­воречили их заключениям. Это было обусловлено тем, что они, несмотря на всю их высокую авторитетность, не представляли, что имеют дело с заболеванием, в основе которого лежит психогенез, как это поясни­ли мне Вы. Терапевты в живом человеке по-прежнему продолжали ви­деть нарушенную заболеванием деятельность его внутренних оога-

нов, забывая подумать о том, каково же происхождение этого нарушения.

Итак мне, их бывшему больному, теперь стало совершенно ясно, что не сердечные спазмы вызывали у меня страх, а уже сам страх, воз­никающий по любому поводу, например по поводу лишней выкуренной папиросы «ли проглоченного куска недозволенной врачом пищи, обус­ловливал появление этих спазмов. Таким образом, спазмы оказывалось возможным вызывать даже одной мыслью о них. Но особенно меня изумляет явление газообразования: после проведенных Вами сеансов психотерапии (а это были в основном слова внушений, какие Вами дела­лись, когда я находился в дремотном состоянии) мой живот уменьшился в окружности на 15 см, так как газообразование пришло в норму, хотя по этому вопросу в делаемых Вами внушениях не «мелось ни одного слова. Очевидно, газообразование входило в тот комплекс, на ликвида­цию которого и были направлены слова внушения.

Теперь я легко поднимаюсь на пятый этаж, ежедневно занимаюсь гимнастикой. Время от времени случаются и спазмы. Но, почувствовав начало приступа сердечных спазмов, я говорю: „Спокойно!", замедляю шаг, и спазмы прекращаются. Таким образом, я могу подавлять этот условный рефлекс, а возникновение спазмов служит для меня сигналом о перегрузке. Я знаю теперь, каковы эти условия: это физическая пере­грузка, все обстоятельства так или иначе связанные с пережитым мною состоянием „больного стенокардией", и даже самые воспоминания в этом отношении».

К сказанному в этом письме можно добавить, что некоторые врачи-интернисты правильно учитывают возможность психогенеза при сомати­ческом заболевании и даже достаточно успешно пользуются в своей лечебной работе методами психотерапии. В частности, известный тера­певт, профессор Военно-медицинской академии М. В. Яновский (1923) при лечении своих больных с успехом применял гипносуггестивную пси­хотерапию. Приводим один из описанных им примеров.

«На этот раз интеллигентная больная. Ряд жестоких потрясений (потеря большого состояния, смерть мужа, наступившая вслед за этим бедность и т. д.) совершенно расстроили ее нервную систему и сделали из нее полного инвалида. Около 2 лет я бился, применяя всевозможные средства совершенно без всякого результата. Субфебрильная температу­ра, сердцебиение, бессонница, отсутствие аппетита вызвали сильную слабость, дело доходило до галлюцинаций. Она была в тягость себе и своей семье, что очень ее угнетало. Она, напротив, желала быть полез­ной и стремилась работать. Испытав без успеха весь свой фармацевти­ческий арсенал, равно как и другие средства (удаление ее от места, где свалились на нее ее несчастья, гидротерапию, электричество), я решил попытать гипноз.

Эффект был поразительный. В 5—6 сеансов она совсем поправилась и заявила, что чувствует себя совсем здоровой. Действительно, сон, аппе­тит стали нормальными, силы возросли, питание улучшилось, настрое­ние стало веселым, появились бодрость, энергия. Она стала деятельным работником в семье».

Далее М. В. Яновский приводит такой любопытный для психотера­певта эпизод: «В одно из последующих посещений она явилась ко мне. с большим запасом разных жалоб. Погрузив ее в сон и делая внушение, я один из симптомов, именно сердцебиение, упустил из виду, просто за­был, и вследствие этого не сказал, что он должен исчезнуть. После про­буждения я ей заявил, что она себя будет чувствовать хорошо, что все, на что она жаловалась, больше ее беспокоить не будет. Она и на этот

раз ушла с полным убеждением, что все действительно произойдет, как сказано. Тем не менее на следующий прием она явилась снова и с удив­лением мне сказала, что все хорошо, но вот сердцебиения почему-то продолжаются. Новый сеанс гипноза, и ощущение сердцебиения исчезло».

Этот пример свидетельствует о том, что в отдельных случаях пси­хотерапевтическая помощь может быть успешно оказана врачом-интернистом.

11. Наш первый опыт обезболивания родов внушением '

(К стр. 432)

Наш случай родов в состоянии постгипнотического внушения касает­ся 3., студентки IV курса медицинского института, сознательно отно­сящейся ко всем своим ощущениям, умеющей подметить и передать все их детали. История проведенных родов написана самой роженицей.

«Когда выяснилось, что я должна ждать ребенка, мне сейчас пришло в голову, что очень интересно было бы попробовать провести роды под гипнозом. Муж живо поддержал меня в этом намерении, и мы оба шутя говорили, что если я даже и рискую чем-либо, то все же следует для нау­ки поставить этот опыт, и мое положение медички, работающей в этом направлении, меня обязывает. Я решила поговорить с проф. П. и предло­жить на его усмотрение мое намерение.

Беременность моя началась в феврале и протекала легко. Первые месяца полтора ощущалась слабость, тошнота и я занималась с трудом, но потом все как рукой сняло и я чувствовала себя совсем здоровой. Мысли о родах приходили часто: „Как-то все будет?"

Мой возраст (32 года), первый ребенок — все говорило о том, что будет нелегко, а тут еще перед глазами недавние примеры двух прия­тельниц, которым их дети достались с большим трудом. Когда я начина­ла все эти разговоры, муж неизменно полушутя говорил: „Да ведь ты же будешь под гипнозом". И мысль на этом как-то невольно прерывалась, успокаивалась, дальше не думалось. Наблюдение за течением беремен­ности я поручила доктору Ш., к которому являлась через указываемые им промежутки. Он находил, что все идет совершенно нормально. На лето мы выезжали из Харькова (Р/2 месяца провели под Харьковом и месяц в Ялте), вернулись 5 сентября. Роды нужно было ждать в конце октября или в начале ноября.

По возвращении я решила приступить к выполнению своего плана относительно опыта. Сначала я переговорила о своем намерении с док­тором Ш. Он живо заинтересовался и сказал, что готов с большим удо­вольствием предоставить возможность провести этот опыт в его боль­нице. За время беременности я говорила со многими знакомыми о своем желании подвергнуться гипнозу и почти никогда не встречала сочувст­вия. Все находили это чрезвычайно неблагоразумным. „Такая темная область ...неизвестно, как отразится на ребенке". ,,А вдруг процесс родов затянется, схватки будут ослаблены" и т. д. Прежде чем идти к профес­сору П., я решила поговорить с некоторыми врачами, сведущими в соответствующих областях. Меня интересовало мнение специалистов от­носительно возможного влияния гипноза на плод, на процесс родов и пр. Психиатр У. уклонился от ответа, говоря, что он мало знаком с гипнозом, он сторонник той немецкой школы, которая скептически относится к

¹ К. И. Платонов и М. В. Шестопал. Внушение и гипноз. Государствен­ное издательство Украины, 1925, стр. 24.

этому вопросу, так что он не может высказаться ни за, ни против опыта. Гинеколог М. также не решился ничего сказать из-за недостаточного знакомства с вопросом, как гипноз может повлиять на ход родов и от­разиться на ребенке. Все же, несмотря на почти единодушное осуждение и в лучшем случае скептическое отношение к моему намерению, я реши­ла поговорить с профессором П.

Первым вопросом профессора, когда я сказала ему о моем желании провести роды под гипнозом, было: „А зачем это вам? Вы очень боитесь родов?" Я сообщила, что мной руководит только желание произвести научный эксперимент. На мой вопрос о риске в отношении ребенка он сказал, что неблагоприятного влияния быть не может. Профессор охотно согласился произвести опыт, но только в том случае, если я поддамся гипнозу, что он должен определить на сеансе, время которого он мне сейчас же и назначил. Раньше гипнозу я никогда не подвергалась.

Я с большим интересом, охотой и с полным внутренним спокойстви­ем ждала этого сеанса. Он заключался в следующем. Профессор пред­ложил мне лечь на кушетку, завел метроном и заставил фиксировать взгляд на блестящем шарике своего докторского молоточка. Приближая его к моим глазам, он говорил: „Вам хочется спать, веки ваши тяжеле­ют, дремота овладевает вами, вы засыпаете, вы спите". Я, действительно, невольно закрыла глаза с чувством, что не могу их больше открыть, ды­хание непроизвольно стало глубоким. В то же время я слышу стук мет­ронома, шаги профессора и его слова: „Вы можете глубоко заснуть, спите, руки и ноги ваши тяжелеют, вам сейчас очень хорошо, легмо", и у меня на самом деле необыкновенно приятное самочувствие: спокойно, чувст­во отдыха. Профессор продолжает: „Ничто вас не волнует, предстоя­щие роды вам не страшны, они пройдут у вас нормально, очень легко и безболезненно, вы относитесь к ним совершенно спокойно. Наоборот, вас радует это событие. Засыпайте глубже! И с каждым разом вы будете все глубже и глубже и больше поддаваться моему в желаемом вам направ­лении внушению". У меня ощущение, что мне хочется совсем заснуть, но мешают стук метронома, шаги профессора и иногда движение плода. „Вы не ощущаете кушетки, на которой лежите, вам легко, приятно и хорошо". Я мысленно повторяю „Мне легко, приятно и хорошо", и, действительно, ощущаю чувство необыкновенной легкости.'Сеанс продолжался минут 20. „Теперь, когда я буду считать до трех, вы должны просыпаться, ска­жу „три" — вы проснетесь и будете чувствовать себя хорошо, отдохнув­шей и бодрой. Раз, два, три" ...Я открываю глаза и, как ни в чем не бы­вало, поднимаюсь с кушетки.

Профессор считает, что я поддаюсь гипнозу, и решает продолжать опыт, считая нужным потренировать меня до родов, проведя несколько таких сеансов. Я внимательно следила за собой: не будет ли каких-либо последствий после сеанса, не отразится ли он как-нибудь на мне или не повлияет ли на плод. Но абсолютно ничего не могла заметить, 'кроме того, что, выйдя от профессора и дожидаясь трамвая, а затем дорогой я несколько раз позевывала. Ни тяжести в голове, ни слабости не было. В движении плода не заметила никакой разницы. Настроение было совер­шенно ровное, и ночь потом провела великолепно.

Второй сеанс и затем последующие (всего было 8, через 2—3 дня) в общих чертах повторяли первый. Профессор погружал меня в дремот­ное состояние сначала при помощи фиксирования взгляда на молоточек, но через 2 сеанса — без этого, а просто словами, тоном приказания: „Спите, вам хочется спать, засыпайте". Самым спокойным тоном, расха­живая по комнате, он говорил: „Роды у вас пройдут безболезненно. Этот физиологический акт по существу не должен быть болезнен, просто жен-

щинам внушен издавна страх к нему. Вы не будете бояться, схватки J вас будут интенсивны, правильны, но боли вы ощущать не будете. Ничто вас не волнует, вам легко, приятно и хорошо".

Погрузиться в глубокий сон так, чтобы потерять сознание, мне ни разу не удалось: на последних сеансах дремотное состояние было значи­тельно глубже, чем на первых, но все же обрывки мыслей меня не поки­дали. При словах: „Засыпайте глубже" и при легких поглаживаниях по лбу и по волосам дыхание становилось очень глубоким и минутами сон как будто сковывал, но затем слова профессора или какие-нибудь звуки (шаги) будили внимание.

Часто мысль вращалась вокруг того, что со мной происходит, я ана­лизировала явления. Например, я думаю: „Как любопытно, вот я не сплю, между тем дышу, как глубоко спящий человек, такого ощущения в обычное время нельзя испытать" или „Как это поразительно: при желании я не могу поднять век или, слушая слова профессора „вам сейчас очень хорошо", я как бы заглядываю внутрь себя и конста­тирую, что действительно мне очень хорошо".

Однажды, на 3-й или 4-й раз я, дожидаясь очереди в приемной и услышав из соседней комнаты стук метронома, с удивлением заметила, что меня клонит ко сну, голова опустилась на руки и я задремала так, как это бывало на сеансах. Когда пришла пациентка и сказала, что можно идти к профессору, я с большим трудом поднялась, держась за стены, ощупью сделала несколько шагов до кабинета, со словами „я сов­сем сплю" опустилась на кушетку и по предложению профессора погру­зилась в свое обычное состояние.

Метроном в последние сеансы не заводился. Раза два профессор пробовал внушить мне потерю кожной чувствительности, испытывая ощущение колесиком с зубчиками и булавкой. По его приказанию я не ощущала колющих зубчиков. Также меня поразило, когда он как-то сказал, что теперь я не смогу поднять руки, так она отяжелела. И когда я делала большие усилия, действительно, не смогла поднять руки. Позы­вы на зевоту были еще только после 2-го сеанса, потом этого не наблю­далось. По-прежнему никаких болезненных проявлений после сеансов я не наблюдала. Да и трудно было их ожидать: так просто и естественно все было, ничего насильственного, форсирующего.

Настроение у меня в последнее время было великолепное. Я как-то сказала профессору: „Не знаю, нужно ли приписать это вашему внуше­нию, но только у меня удивительно спокойное, приятное настроение". Покой и радость как бы переполняли меня, не было ни одной неприятной мысли. Некоторые знакомые подмечали у меня „блаженное" выражение лица. О родах, как о чем-то страшном, мне и в голову не приходило думать. Это было как будто задернуто завесой, которая не позволяла за нее проникнуть. Мне просто было хорошо, а роды... и здесь стоп, дальше не думалось. Не могу сказать, чтобы у меня была уверенность, что они будут безболезненными, просто, точно атрофировалась моя способность думать о родах и что-либо переживать относительно их.

Отметила такую подробность: когда я раньше ходила к доктору Ш. на консультацию или когда вообще проходила мимо его больницы, где я решила рожать, всегда как-то жутко становилось: „Вот здесь... что-то будет...". А теперь я пришла к нему (за 3 недели до родов) и ничего не подумала, и было даже радостно. Я с удивлением это констатировала: „Мне совсем не страшно". Не приходило мне также в голову, что я уже под влиянием внушения. Мое состояние казалось мне более чем естест­венным. К сеансам я относилась, как к любопытному опыту: каков будет результат при родах?

До самого последнего дня я исполняла все нужное по дому и стара­лась побольше успеть в институте — бывала на практических работах и некоторых лекциях.

В понедельник 29 октября, вечером, часов в 9, сидя с мужем за чаем, я почувствовала что-то вроде схватки. Внутри как будто что-то сжа­лось. Я сказала ему об этом, и мы посмеялись: вот было бы хорошо, если бы такие схватки были все время — без боли. Но я серьезно не отнеслась к этим ощущениям. Не могла себе представить, что схватки могут быть совсем без болезненных ощущений. Мне говорили, что дело начинается с ломоты в пояснице или боли в животе. Подобные „схватки" я ощущала еще раза два до сна, потом спала всю ночь, как всегда, совершенно спо­койно. Утром подобные ощущения повторились, но я продолжала не придавать им никакого значения, поскольку элемент боли совершенно отсутствовал: было ощущение просто спазма в животе, я могла его при­писать явлениям со стороны кишечника. Мы с мужем продолжали шу­тить: а вдруг это схватки, и я не успею дойти до больницы, так все здесь и кончится? Может быть, это гипноз так действует? Но мы были очень далеки от мысли, что это „может быть" и на самом деле так.

Я поехала к профессору П. По дороге я заметила, что что-то не ладно, пожалуй, ощущение тяжести, некоторая слабость и опять из­редка что-то сжимается внутри, так что я инстинктивно останавливалась. Сеанс прошел обычно. Я 'В состоянии полного покоя и благополучия выслушивала знакомые слова: „Вам легко, приятно и хорошо, схватки вам будут даже приятны... роды пройдут безболезненно" и'т. д.

После сеанса на приглашение профессора прийти через 2 дня я ему сказала, что боюсь как бы сегодня уже не было в последний раз, я ощу­щаю что-то неладное. Мы с ним сговорились, что, когда я пойду в боль­ницу, то дам ему знать.

Схватки продолжались по-прежнему, без всяких болезненных ощу­щений. Я называла их схватками в шутку, так странно было бы принять их за действительные схватки.

У меня в этот день как раз скопились хозяйственные дела, и я ни разу не присела. Пришел муж со службы. Я ему рассказываю, что мои „схват­ки" участились: иногда минут через 10—15, иногда через большие про­межутки, но все только ощущение спазма или позыва на низ, и еще уплотняется стенка живота. Поскольку не было не только больно, но хотя бы чуточку чувствительно, мы опять не придали значения этим яв­лениям. Я помню у моей приятельницы настоящие схватки, с сильной болью, начались за 2 недели до родов. Доктор сказал, что это был под­готовительный период. Я согласилась считать, что у меня тоже начинается подготовительный период, который, конечно, будет длиться долго. Но соседка настоятельно посоветовала мне пойти показаться доктору. Я решила принять ванну и потом, может быть, отправиться. Но после ванны мне не захотелось идти, так как лил дождь. Мы с му­жем решили, что если будет что-нибудь серьезное, то ночью поедем в больницу.

Выделения продолжались, участились позывы на мочеиспускание, схватки участились. Я легла спать в несколько приподнятом настроении: а вдруг, действительно, нужно уже поехать в больницу. Страха, волне­ния я нисколько не испытывала. На душе было спокойно. Я совершенно искренне говорила: „Хоть бы подождать до утра и выспаться еще одну ночку, а то потом с ребенком начнутся бессонные ночи..." Мы с мужем по часам следили за схватками: минут через 5, через 7, иногда через !0 я говорила: „Вот опять начинается". Ощущение продолжалось 1—2 минуты и потом я говорила: „Вот отпустило". И мы продолжали

■

шутить: „Если это действие гипноза, то это замечательно!" Но серьезно ■я не думала, что гипноз уже может проявлять свое действие. Я почему-то представляла себе, что уже в больнице, когда мне будет больно, придет профессор, погрузит меня в обычное дремотное состояние и внушит, что мне не больно.

Потом я засыпала, но сначала довольно часто просыпалась: схватки все продолжались. К 3 часам они участились и сделались интенсивнее (по-прежнему абсолютно без всяких болезненных ощущений). Сразу уве­личилось количество слизистых выделений, появились очень частые лозывы на мочеиспускание.

Утром 31 октября пришла моя однокурсница С, бывшая фельдше­рица и акушерка. Я рассказала ей все, что со мной происходит. Она ска­зала, что, по-видимому, начинаются роды, и удивлялась, почему мне не больно. Я ходила, болтала и только время от времени с веселым видом сообщала: „вот опять начинается схватка".

В 3 часа мы с мужем отправились пешком к доктору. Погода была хорошая, и я с большим удовольствием прошлась до больницы. По до­роге (ходьбы минут 15—20) я раза три останавливалась — пресловутые схватки. Настроение было великолепное — спокойное и веселое, не хоте­лось уходить с улицы. Доктор Ш., освидетельствовав меня, сказал, что роды уже идут, произошло раскрытие матки на l'/г пальца, шейка матки укоротилась, края ее истончали, т. е. я проделала уже большую работу. Поскольку я себя так хорошо и бодро чувствую, он может мне разре­шить, если я хочу, пойти домой, но через 2 часа необходимо быть уже в больнице. Я конечно, обрадовалась перспективе еще пройтись, еще про­быть на свободе хотя бы 2 часа.

Я зашла к соседке по комнате (жене профессора М.) и рассказала ей свой необыкновенный случай. Мы с ней заговорились, и я незаметно провела у нее 1¹/₂ часа, сидя на диванчике. Беседуя, я время от времени, улыбаясь, сообщала ей: „Вот опять схватки". Я заметила, что схватки стали интенсивнее и дольше, но по-прежнему не сопровождались никаки­ми, хотя бы незначительными болевыми ощущениями. Она поразилась и рассказывала, как ей было больно, когда появилась на свет ее девоч­ка. Теперь и я была склонна думать, что, очевидно, внушение уже играет здесь роль, и мне стало интересно и весело за собой наблюдать.

Муж застал меня еще в гостях. Мы с ним пообедали и отправились уже с вещами на извозчике в больницу. Ехала я в самом приятном на­строении. День был тихий, теплый, сидеть рядом с мужем было так уютно, на душе было так хорошо, и я несколько раз повторила: „Я уди­вительно хорошо себя чувствую". Настроение у меня было радостное, точно праздничное. Забежав вперед, хочу сказать, что когда я возвраща­лась из больницы домой уже с ребенком, сидя также на извозчике, я была счастлива и вспомнила, что уже переживала такое настроение, ког­да ехала в больницу. И я несколько раз сказала по дороге мужу: „Как странно, у меня сейчас точь-в-точь такое же настроение, как тогда, когда я ехала в больницу".

В больнице после обычных приготовлений (переодевание, мытье и пр.) меня положили в кровать. Было 7 часов вечера. Схватки продолжа­лись, сделались сильнее. Я следила по часам: они начинались через 4—5 минут. Теперь я уже верила, что роды начинаются, но боли не ис­пытывала никакой. Пришел доктор меня посмотреть, как раз при нем у меня отошли воды.

Доктор поручил акушерке наблюдать за мной. Мы с ней беседовали о разных вещах, и я время от времени ей говорила: „Вот начинается схватка". Она сидела около меня, а потом попросила: „Вы, пожалуйста,

каждый раз говорите мне, когда у вас схватки. Обыкновенно женщины кричат или стонут, или по крайней мере по их лицу можно сказать, что схватка начинается, а у вас ничего не заметно, а мне же нужно каждый раз смотреть, следить".

Я лежу, настроение у меня великолепное, начинаются схватки и сей­час же невольно приходят на ум слова профессора: „Вам легко, приятно и хорошо". Часов в 8'/₂ в комнату вдруг вошел профессор. Я ему очень обрадовалась: сразу почувствовала прилив бодрости, спокойствия и радости. Он подошел, сказал: „Все хорошо, так и должно быть, боли вы ощущать не будете, роды будут легкие, лежите спокойно. Вам сейчас очень хорошо". Он поднялся наверх к доктору. Я продолжала лежать, укрытая одеялом. Мне было тепло, спокойно, разговаривать больше не хотелось — дремалось. Я только говорила акушерке: „Вот начинается схватка", и она продолжала свои наблюдения.

Потом она сказала, что, по-видимому, уже происходит давление на прямую кишку: она предложила мне перейти на высокий стол для ро дильниц, так как ей будет удобнее за мной наблюдать. Я легко перешла и взобралась на этот стол. Я все время за собой наблюдала: „Как стран­но, ведь мне ничуть не страшно". Схватки делались все настойчивее, ча­ще и продолжительнее. С разрешения акушерки я повернулась на левый бок, укрылась одеялом и лежала, прислушиваясь к своим ощущениям. „Вот начинается, но мне совсем не больно". Пришли доктор и профессор. Доктор посмотрел, нашел, что дело очень подвинулось, работа идет пол­ным ходом. .*

Профессор поглаживал меня рукой по лбу и говорил: „Все прекрас­но, вы чувствуете себя хорошо. Вы счастливы, боли вы не ощущаете и ощущать не будете, дремотное состояние овладевает вами". Потом они спять ушли. Между схватками у меня было совсем сонное состояние, иногда с началом схватки я ловила себя на мысли, что вот сейчас я спала.

Часов в 12 ночи я в первый раз стала ощущать некоторую болез­ненность во время схватки: какую-то тупую, ноющую, как бы заглушён­ную боль в крестце и боках, но вполне терпимую. Все же я попросила акушерку сказать профессору, что у меня появилась некоторая чувстви­тельность. Доктор и профессор сейчас же пришли. Доктор сказал, что сейчас, по-видимому, самый болезненный момент: давление плода на plexus sacralis. Профессор опять поглаживал мой лоб и говорил: ,,Вот вам совсем не больно! Вам хорошо, вы счастливы, что совершается вели­кое дело, все идет прекрасно, роды проходят безболезненно, и так же безболезненно закончатся. Послеродовой период тоже будет протекать хорошо" и т. д. Присутствие профессора оказывало на меня замечатель­ное действие: мне сразу становилось как-то особенно спокойно, боли ощущать я перестала. Доктор сказал, что дело подвигается хорошо, к 3 часам все кончится. Я не хотела этому верить, мне казалось, что роды у меня, как у первородящей, будут продолжаться по меньшей мере сутки. Доктор остался со мной и не отходил до конца родов. У меня нача­лись потуги. По совету доктора я помогала им, напрягая брюшной пресс. Ощущение от потуг было приятное, о чем я сказала доктору. Промежут­ки между потугами были не так приятны: ощущалась некоторая сла­бость и неопределенная болезненность. Потуги были все энергичнее, и с каждым разом я с особым удовольствием помогала, держась руками за край кровати. В промежутках между потугами я дремала. Потом я слы­шу: доктор отдает распоряжение смазывать пальцы йодом. Было часа два ночи. Профессор пришел, стал около меня, и мы стали разговаривать. Он расспрашивал, как я себя чувствую, и с довольным видом говорил,

что все идет великолепно, уверял, что мне очень хорошо, легко и радостно, шутил, спрашивал, сильно ли кричат обыкновенно роженицы. Я его слу­шала, отвечала. В его присутствии я испытывала все тот же покой и благополучие.

В это время доктор что-то возился.со мной, на коленях у меня лежа­ла простыня, и я ровно ничего не видела, что со мной происходит. От разговора с профессором меня отвлекал доктор отрывистыми приказа­ниями: Дышите... помогайте... спокойно... не дышите... Я, исполнив тре­буемое, обращалась к профессору. У меня появилось новое ощущение: как будто чувство жжения. Мне пришло в голову, что доктор прикоснул­ся руками, смазанными йодом, и вот йод меня щиплет, но мне некогда было сосредоточиться на этом — я слушала профессора. Вдруг я, как во сне, вижу, что доктор держит ребеночка, хлопает его, тот закричал, меня поздравляют с сыном. Недоумению моему в первый момент не было границ, я'ни за что не могла поверить, что все уже кончилось — это казалось мне совершенно невероятным. Я и не заметила, как кон­чились роды. Я сразу почувствовала необыкновенную радость, бод­рость, легкость, я готова была соскочить с кровати. Я чувствовала себя совершенно здоровой, испытывала полное ощущение силы, как будто я и ле проделала большого напряжения.

Меня поразило, что никакой слабости и утомления я не чувствую. Мы с профессором продолжали оживленно беседовать, перебирая все подробности опыта, в то время как со мной еще возились (вышел по­след). Доктор сказал, что на слизистой влагалища получилась ссадина и считает нужным наложить там шов. Наложение шва было совершенно безболезненно. Когда все было закончено, меня укрыли и увезли в па­лату. Мое ощущение полного здоровья и присутствие всех сил меня не покидало, спать мне ничуть не хотелось. Профессор и доктор пришли ко мне в палату, и там мы вместе радостно делились впечатлениями от опыта. Я находилась в самом блаженном состоянии. После их ухода я еще долго лежала, улыбалась с ощущением радости. На другой день и во все последующие дни самочувствие у меня было очень хорошее.

Послеродовой период протекал благополучно. Ребенок чувствовал себя очень хорошо. Весу было 4 кг 400 г, грудь взял сразу и сосал очень энергично, кричал громким голосом, а вообще же был довольно спокой­ным, давая возможность всем окружающим отдыхать. Из больницы я вышла на 9-й день. Дома чувствовала себя хорошо настолько, что сразу же могла исполнять кое-какие работы по хозяйству и совершенно само­стоятельно возиться с ребенком.

Таким образом, я должна признать, что роды протекали у меня исключительно легко. Мне совершенно непонятно, как это женщины го­ворят о них, как о чем-то ужасном. За то время, пока я лежала в боль­нице, там было несколько родов, и я слушала неистовые крики родиль­ниц с каким-то смешанным чувством неловкости, недоумения и недове­рия. Мне невольно казались сильно преувеличенными эти кр.ики.

Как опыт применения гипноза, мой случай представляется мне инте­ресным тем, что я все время была „в здравом уме и твердой памяти".

Никогда раньше я не подвергалась гипнозу и не знала как выра­жается его влияние. Я удивилась тому, как просто и естественно его дей­ствие. Я не смогла бы различить, перебирая в памяти процесс родов, где . было' внушение, где было самовнушение, где простое отвлечение внима­ния. Мне теперь смешно, когда говорят, что „страшно поддаваться гипнозу"».

ПРИЛОЖЕНИЕ