История Джоан: сон об уязвимости психотерапевта

50-летняя Джоан обратилась ко мне из-за навязчи­вого страха смерти и ночных приступов паники. Не­сколько недель она методично работала над этими про­блемами, а потом ее сон прервало такое видение.

Я встречаюсь со своим психотерапевтом (я знаю, что это вы, хотя внешнего сходства нет), передо мной большая тарелка, на ней печенье. Я беру несколько пе­чений, откусываю уголки, затем крошу их и разбрасы­ваю повсюду крошки. Потом психотерапевт берет тарелку и в один присест заглатывает все печенья вме­сте с крошками. Несколько минут спустя ему становится плохо, и он падает на пол. Ему все хуже, его всего трясет, и у него почему-то вырастают длинные зеленые ногти. Глаза приобретают какое-то демони­ческое выражение, а его ноги вдруг исчезают. Тут при­ходит Ларри (муж) и пытается ему помочь, успокоить его. У него это получается гораздо лучше, чему меня. А я не могу сдвинуться с места. Тут я просыпаюсь, серд­це бешено стучит, и следующие два часа меня терзает страх смерти.

— Какие мысли по поводу сна, Джоан?

— Ну, дьявольские глаза и пропавшие ноги вызыва­ют кое-какие воспоминания. Помните, несколько меся­цев назад я ездила навещать мать, у нее тогда случился инсульт. Неделю она была в коме, а потом, незадолго до смерти, чуть приоткрыла глаза — ив них стояло вот это «дьявольское» выражение. У моего отца тоже был ин­сульт двадцать лет назад, и у него отнялись ноги. По­следние месяцы жизни он провел в инвалидном кресле.

— Вы сказали, что еще два часа после этого сна вас терзал страх смерти. Расскажите как можно подробнее все, что вы помните из этих двух часов.

— Да все то же, о чем я уже не раз говорила вам: как страшно навсегда уйти во тьму; и как больно будет моим близким, когда меня не станет. Это и мучило меня вчера ночью. Перед тем как идти спать, я разглядывала старые семейные фотографии и вдруг осознала, что, как бы ужасно мой отец ни вел себя с мамой, да и с нами, он все-таки существовал. Мне показалось, что я впервые поня­ла это по-настоящему. Может быть, это его фотографии заставили меня почувствовать, что, несмотря ни на что, он все же оставил в мире свои следы, и не только дур­ные. Да, мысль о том, что мы оставляем след, помогает. Мне становится легче, когда я надеваю старый мамин ха­лат или когда вижу, что моя дочь едет на стареньком «бьюике», который принадлежал маме. То, что вы рас­сказывали мне о великих мыслителях, которые задава­лись теми же вопросами, тоже немного помогло, — про­должила она. — Но все-таки эти рассказы далеко не всегда могут успокоить по-настоящему. Тайна слишком ужасна: смерть — это непознанная и непознаваемая тьма.

— Тем не менее мы чувствуем вкус смерти каждую ночь. Вы знаете, что в греческой мифологии Гипноз и Танатос, сон и смерть, были близнецами?

— Возможно, поэтому я так неохотно иду спать. Как это жестоко, как чудовищно несправедливо, то, что я должна умереть.

— Джоан, все люди чувствуют именно так. Я тоже.

Но это договор с нашим существованием. Это — дого­вор, заключенный с каждым человеком. Со всеми без ис­ключения живыми существами — теми, что живут сей­час или жили когда-то.

— Все равно это несправедливо...

— Все мы — и вы, и я — часть природы. А природе неведомы понятия справедливости или несправедливо­сти.

— Знаю. Я все это знаю. Но дело в том, что у меня сейчас такое состояние ума, как у ребенка. Я каждый раз заново осознаю эту истину. Каждый раз — будто впервые. Вы знаете, я больше ни с кем не могу об этом говорить. Только с вами. Думаю, мне во многом помога­ет ваша постоянная готовность погружаться в это вместе со мной.

— Я очень рад это слышать, Джоан. Давайте продол­жим работать. Вернемся к вашему сну, — сказал я. — Я не остался в вашем сне, а начал исчезать. Какие у вас догадки по поводу печенья? Что оно сделало с моими глазами и ногами?

— Ну, я откусывала только маленькие кусочки, а по­том крошила их и забавлялась с крошками. А вы взяли и проглотили их целиком, и вот что с вами стряслось... Ду­маю, сон отражает мои опасения, что я жду и требую от вас слишком многого. Я только по чуть-чуть откусываю от этой пугающей темы, а вы погружаетесь в нее глубоко, и ведь не со мной одной, с другими пациентами тоже. Я думаю, что меня беспокоит ваша смерть, что и вы ис­чезнете, как мои родители, как все люди.

— Ну что ж, в один прекрасный день это случится, и я знаю, что вы переживаете из-за того, что я уже стар, что я умру. Кроме того, вы волнуетесь, как отражаются на мне ваши рассказы о смерти. Но я обязан оставаться здесь, с вами, пока буду физически способен на это. Я очень ценю то, что вы доверяете мне сокровенные мыс­ли. У меня все еще есть ноги, и глаза мои ясны.

Беспокойство Джоан, что своими рассказами она мо­жет довести психотерапевта до отчаяния, не лишено ос­нований: психотерапевты, которые не вступали в кон­фронтацию с собственной смертью на курсе персональ­ной терапии, и в самом деле могут оказаться в плену своих страхов.