Первая шутка и другие события

Это, конечно, говорил лев. Дети давно уже подозревали, что говорить он умеет, и все-таки сильно разволновались, услыхав его слова.

Из лесу выступили дикие люди — боги и богини деревьев, а с ними фавны, сатиры и карлики. Из реки поднялся речной бог со своими дочерьми-наядами. И все они, вместе со зверями и птицами, отвечали — кто высоким голосом, кто низким, кто густым, кто совсем тоненьким:

— Да, Аслан! Мы слышим и повинуемся. Мы любим. Мы думаем. Мы говорим. Мы знаем.

— Только знаем мы совсем мало покуда, — раздался чей-то хрипловатый голос.

Тут дети прямо подпрыгнули, потому что принадлежал он лошади извозчика.

— Молодец, Земляничка! — сказала Полли. — Как здорово, что ее тоже выбрали в говорящие звери.

И извозчик, стоявший теперь рядом с детьми, добавил:

— Чтоб мне пусто было! Но я всегда говорил, что этой лошадке не занимать мозгов.

— Создания, я дарю вам вас самих, — продолжал Аслан сильным, исполненным счастья голосом. — Я навеки отдаю вам землю этой страны, Нарнии. Я отдаю вам леса, плоды, реки. Я отдаю вам звезды и самого себя. Отдаю вам и обыкновенных зверей, на которых не пал мой выбор. Будьте к ним добры, но не подражайте им, чтобы остаться Говорящими Зверьми. Ибо от них я взял вас, и к ним вы можете вернуться. Избегайте этой участи.

— Конечно, Аслан, конечно, — зазвучало множество голосов. “Не бойся!” громко прокричала какая-то галка. Беда в том, что все уже кончили говорить ровно за секунду перед ней, так что слова бедной птицы раздались в полном молчании. А вы, наверное, знаете, как это бывает глупо — в гостях, например. Так что галка настолько засмущалась, что спрятала голову под крыло, словно собираясь заснуть. Что же до остальных зверей, то они принялись издавать всякие странные звуки, означавшие смех — у каждого свой. В нашем мире никто такого не слыхал. Сначала звери пытались унять смех, но Аслан сказал им:

— Смейтесь, создания, не бойтесь. Вы уже не прежние бессловесные неразумные твари, и никто вас не заставляет вечно быть серьезными. Шутки, как и справедливость, рождаются вместе с речью.

Смех зазвучал в полную силу, так, что даже галка снова собралась с духом, присела между ушами Землянички и захлопала крыльями.

— Аслан! Аслан! Получается, что я первая пошутила? И теперь все и всегда будут об этом знать?

— Нет, подружка, — отвечал лев. — Не то что ты первая пошутила. Ты сама и есть первая в мире шутка.

Все засмеялись еще пуще, но галка нисколько не обиделась и веселилась вместе с остальными, покуда лошадь не тряхнула головой, заставив ее потерять равновесие и свалиться. Правда, галка, не успев долететь до земли, вспомнила, что у нее есть крылья, к которым она привыкнуть еще не успела.

— Нарния родилась, — сказал лев, — теперь мы должны беречь ее. Я хочу позвать кое-кого из вас на совет. Подойдите сюда, главный карлик, и ты, речной бог, и ты, дуб, и ты, филин, и вы, оба ворона, и ты, слон. Нам надо посовещаться. Ибо хотя этому миру еще нет пяти часов от роду, в него уже проникло зло.

Создания, которых позвал лев, подошли к нему, и все они побрели в сторону, на восток. А остальные принялись на все лады тараторить:

— Что это такое проникло в мир? Лазло? Кто это такой? Клозло? А это что такое?

— Слушай, — сказал Дигори своей подружке, — мне нужно к нему, в смысле, к Аслану, льву. Я должен с ним поговорить.

— Думаешь, можно? — отвечала Полли. — Я бы побоялась.

— Я с тобой пойду, — сказал вдруг извозчик. — Мне этот зверь нравится, а остальных чего пугаться. И еще, хочу парой слов перемолвиться с Земляничкой.

И все трое, набравшись смелости, направились туда, где собрались звери. Создания так увлеченно говорили друг с другом и знакомились, что не замечали людей, покуда те не подошли совсем близко. Не слышали они и дядюшки Эндрью, который стоял в своих шнурованных сапогах на приличном расстоянии и умеренно громким голосом кричал:

— Дигори! Вернись! Вернись немедленно, тебе говорят! Я запрещаю тебе идти дальше!

Когда они, наконец, очутились в самой гуще звериной толпы, все создания сразу замолкли и уставились на них.

— Ну-с, — сказал бобр, — во имя Аслана, это еще кто такие?

— Пожалуйста, — начал было Дигори сдавленным голосом, но его перебил кролик.

— Думаю, — заявил он, — что это огромные листья салата.

— Ой, что вы! — заторопилась Полли. — Мы совсем невкусные!

— Ага! — произнес крот. — Они умеют говорить. Лично я не слыхал о говорящем салате.

— Наверное, они — вторая шутка, — предположила галка.

— Даже если так, — пантера на мгновение прекратила умываться, — первая была куда смешнее. Во всяком случае, я в них не вижу ничего смешного. — Она зевнула и снова начала прихорашиваться.

— Пожалуйста, пропустите нас! — взмолился Дигори. — Я очень тороплюсь. Мне надо поговорить со львом.

Тем временем извозчик все пытался поймать взгляд своей Землянички.

— Слушай, лошадка, — он наконец посмотрел ей в глаза, — ты меня знаешь, правда?

— Чего от тебя хочет эта Штука? — заговорило сразу несколько зверей.

— Честно говоря, — речь Землянички была очень медленной, — я и сама толком не понимаю. Но знаете, кажется, я что-то похожее раньше видела. Кажется, я раньше где-то жила или бывала перед тем, как Аслан нас разбудил несколько минут назад. Только все мои воспоминания такие смутные. Как сон. В этом сне были всякие штуки вроде этих троих.

— Чего? — возмутился извозчик. — Это ты-то меня не знаешь? А кто тебя распаренным овсом кормил, когда ты хворала? Кто тебя отмывал, как принцессу? Кто тебя никогда не забывал накрывать попоной на морозе? Ох, Земляничка, не ждал я от тебя такого!

— Я действительно что-то вспоминаю, — сказала лошадь вдумчиво. — Да. Дайте подумать. Точно, ты привязывал ко мне сзади какой-то жуткий черный ящик, что ли, а потом бил меня, чтобы я бежала, и эта черная штука всегда-всегда за мной волочилась и дребезжала...

— Ну, знаешь ли, нам обоим приходилось на хлеб зарабатывать, — сказал извозчик. — И тебе, и мне. Не будь работы и кнута — не было б у тебя ни теплой конюшни, ни сена, ни овса. А у меня чуть деньги заводились, я тебе всегда овес покупал. Или нет?

— Овес? — лошадь навострила уши. — Припоминаю. Ты всегда сидел где-то сзади, а я бежала спереди, тянула и тебя, и черную штуку. Это я всю работу делала, я помню.

— Летом-то да, — сказал извозчик. — Ты вкалывала, а я прохлаждался на облучке. А как насчет зимы, старушка? Тебе-то тепло было, ты бегала, а я там торчал — ноги, как ледышки, нос чуть не отваливается от мороза, руки, как деревянные, прямо вожжи вываливались.

— Плохая была страна, — продолжала Земляничка. — И травы никакой не росло, одни камни.

— Ох как точно, подружка, — вздохнул извозчик. — В том мире тяжело. Я всегда говорил, что для лошади ничего нет хорошего в этих мостовых. Лондон, понимаешь ли. Я его любил не больше твоего. Ты деревенская лошадка, а я ведь тоже оттуда, я в церковном хоре пел. Только жить там было не на что, в деревне.

— Ну пожалуйста, — заговорил Дигори, — пожалуйста, пустите нас, а то лев все дальше уходит, и я с ним поговорить не смогу. Мне ужасно нужно.

— Слушай-ка, Земляничка, — сказал извозчик, — этот молодой человек хочет со львом потолковать, и дело у него самое что ни на есть важное. Ты не могла бы позволить ему прокатиться у тебя на спине? Он тебе спасибо скажет. Отвези его к вашему Аслану, а мы с девочкой пойдем сзади пешочком.

— На спине? — откликнулась лошадь. — Помню, помню! Когда-то давно один маленький двуногий вроде вас это со мной делал. У него были маленькие твердые кусочки чего-то белого для меня. И они были куда вкусней травы!

— А, сахар! — сказал извозчик.

— Пожалуйста, Земляничка, — упрашивал ее Дигори, — ну пожалуйста, отвези меня к Аслану!

— Ладно, я не против, — сказала лошадь. — Иногда можно. Залезай.

— Славная старая Земляничка, — сказал извозчик. — Давай, молодой человек, я тебя подсажу.

Вскоре Дигори уже не без удобства устроился на спине у Землянички. Ему и раньше приходилось кататься верхом без седла — на своем собственном пони.

— А теперь поторопись, Земляничка, — сказал он.

— У тебя случайно нет кусочка из тех белых? — спросила лошадь.

— Боюсь, что нет.

— Что ж, ничего не поделаешь, — вздохнула лошадь, и они тронулись в путь.

Тут один крупный бульдог, который все это время принюхивался и приглядывался, сказал:

— Смотрите! Вон там, за речкой, в тени деревьев, кажется, еще одно из этих смешных созданий.

Все звери увидели дядюшку Эндрью, стоявшего среди рододендронов в надежде, что его никто не заметит. “Пошли, пошли, — заговорили они на все голоса, — посмотрим, кто там такой”. Так что покуда Земляничка с Дигори на спине бежали в одном направлении (Полли и извозчик шли сзади пешком), почти все звери заспешили к дядюшке Эндрью, выражая свой оживленный интерес рыком, лаем, блеяньем и другими разнообразными звуками.

Тут нам придется вернуться назад, чтобы описать все происходившее с точки зрения дядюшки Эндрью. Его одолевали совсем не те чувства, что детей и доброго извозчика. И в самом деле, дело тут не только в том, где он стоял, а в том, что он был за человек.

С первого появления зверей дядя Эндрью отступал все глубже и глубже в заросли кустарника. Разумеется, он пристально за ними наблюдал, только не из любопытства, а от страха. Как и ведьма, он был ужасно практичным. Например, он просто не заметил, что Аслан выбрал по одной паре из каждой породы зверей. Видел он только большое количество расхаживающих повсюду опасных диких зверей, и все удивлялся, почему остальные животные не пустились наутек от огромного льва.

Когда настал великий миг и звери заговорили, он совсем ничего не понял по одной довольно занятной причине. Дело в том, что при первых же звуках львиной песни, еще в темноте, он понял, что слышит музыку, и что музыка эта ему крайне не по душе. Она заставляла его думать и чувствовать не так, как он привык. Потом, когда взошло солнце, и он увидел, что поет, по его выражению, всего лишь какой-то лев, он стал изо всех сил уговаривать себя, что никакое это не пение, а обыкновенный рев, который в нашем мире может издать любой лев в зоопарке. “Нет-нет, — думал он, — ну как львы могут петь? Я это себе придумал. У меня нервы расстроились”. И чем дольше лев пел, чем прекрасней становилась его песня, тем усерднее уговаривал себя дядюшка Эндрью. Есть одна неприятность, подстерегающая тех, кто пытается стать глупее, чем он есть на самом деле: это предприятие нередко завершается успехом. Дядюшке тоже это удалось, и вскоре он действительно ничего не слышал в песне Аслана, кроме рева. А еще через несколько минут уже ничего не различил бы в ней, даже если бы захотел. Так что даже при словах “Нарния, проснись!” до него долетело только рыкание. Речи заговоривших зверей казались ему лишь лаем, кваканьем, визжанием и блеяньем, а их смех тем более. Дядюшка Эндрью, в сущности, переживал худшие минуты в своей жизни. Никогда раньше не доводилось ему встречать такой ужасной и кровожадной своры голодных, злых животных. И когда он увидал, что дети с извозчиком направились к ним, его охватил ужас и негодование.

“Безумцы! — сказал он про себя. — Теперь эти зверюги сожрут кольца вместе с детьми, и я никогда не вернусь домой! Какой эгоистичный мальчик этот Дигори! И те двое тоже хороши. Не дорожить собственной жизнью — их личное дело, но как же насчет меня? Обо мне и не вспомнили. Никто обо мне не думает”.

В конце концов, увидав, как к нему бежит вся стая зверей, дядя повернулся и пустился наутек. Очевидно, воздух этого молодого мира и впрямь неплохо действовал на этого пожилого джентльмена. В Лондоне он не бегал из-за возраста, а в Нарнии мчался с такой скоростью, что первым прибежал бы к финишу на первенстве старшеклассников. Фалды его фрака крайне живописно развевались на ветру. Однако шансов у дядюшки имелось немного. Среди преследовавших его зверей было немало первоклассных бегунов, горящих желанием впервые испробовать мускулы.

— Лови! Лови! — кричали они. — Это Казло! Вперед! За ним! Заходи! Держи!

В считанные минуты кое-какие звери уже обогнали дядюшку, выстроились в шеренгу и перегородили ему дорогу. Остальные отрезали ему путь к отступлению. Вокруг себя старый волшебник видел ужасную картину. Над его головой встали рога огромных лосей и гигантская морда слона. Сзади топтались тяжелые, весьма серьезно настроенные медведи и кабаны. Леопарды и пантеры уставились на него, как ему казалось, хладнокровно-издевательскими взглядами. Больше всего дядюшку ужасали разинутые пасти зверей. На самом-то деле они просто переводили дух, но дядюшка полагал, что его собираются сожрать.

Дрожа, дядя Эндрью покачивался из стороны в сторону. Животных он всю жизнь в лучшем случае побаивался, а в худшем еще и ненавидел, хотя бы потому, что поставил на них сотни жестоких опытов.

— Ну, а теперь, сэр, скажите нам, — деловито произнес бульдог, — вы животное, растение или минерал?

Вместо этих слов дядя Эндрью услыхал только “р-р-р-р-гав!”