Красота — в глазах любящего. Часть 2

Жертву можно узнать точно так же, как и раба, вроде бы ничем не отличаются, но достаточно глянуть и тебе уже известно: вот этот проиграет, а вот этот поддастся. (с) Яцек Дукай. Иные песни

Бежать куда-то дальше, в какие-то бесконечные синие дали, которые помогут, очистят своей новизной, помогут справиться со шквалом нестерпимой душевной боли, с несмываемым позором, что лежит на нём, как слой застывшей смолы. Бежать? Есть ли на это силы? Джаред глядит на дверь чёрного хода, которую охраняет человек герцога, и руки тяжелеют и опускаются. Нет, силы оставили его. Проиграть ещё одну схватку, окунуться ещё раз в грязную воду собственного бессилия?! Он сидел за столом, перед ним была всё та же тарелка с недоеденным супом, в котором ещё плавало несколько кусочков говядины. Из окна пробивался мерцающий свет ночи. У Джареда не было сил, как убегать, так и дожидаться Дженсена - встреча с ним казалась самой неприятной из возможных встреч. Даже столкновения с Джейсоном он боялся меньше. Падалеки плохо помнил, как его ладонь оказалась на ноже, блик луны с его лезвия холодно полоснул по глазам, но это был приятный холод решительности. Пальцы сжались на рукояти, и мышцы предплечья напряглись едином в молниеносном порыве.
Когда дверь в зал таверны открылась, Дженсен увидел стальной блеск ножа, занесённого Джаредом над своей грудью. Парень не хотел останавливаться, хотел исполнить своё сиюминутное желание, которое виделось ему избавлением от всех страданий - прошлых и будущих. Пускай дальше его ждал Страшный Суд - он видел в нём спасение. Только бы никогда больше не встречаться с глазами графа, но он всё-таки не удержался и посмотрел, и что-то в ослепительно зелёной радужке заставило нож замереть, зависнуть в роковом замахе, дрожа от напряжения. Человек герцога оторопел и не понимал, что делать, всё, что он смог - это уставиться на Дженсена, ожидая его реакции. Граф осторожно ступил навстречу Джареду:
- Не делай этого...
- Стой, где стоишь, - прошипел Джаред, вскидывая опустившуюся руку, чтобы снова занести над собой остриё. - Не смей приближаться.
- Малыш, - сорвалось с губ Дженсена предельно ласковое и умоляющее, он махнул рукой человеку герцога, призывая его оставить их наедине, и тот ушёл через чёрный ход на улицу.
- Не нужно этого притворства, граф, называйте вещи своими именами, - Джаред прикусил верхнюю губу, давя слёзы. - Я - ШЛЮХА для вас, как и для него.
Дженсен молчал, он смотрел Джареду в мутные болезненные глаза и совершенно не знал, что сказать. Его сердце разрывалось. Какая-то блёклая тень его любимого человека стояла перед ним, напрочь лишённая того волшебного мальчишеского электричества, благодаря которому парнишка смело действовал и не боялся ввязываться в авантюры. Искра на дне его зрачка была такая тусклая, что её можно было разглядеть едва-едва, его взгляд становился пустым и разочарованным, там только и было, что беспомощное обвинение. Эклз стоял, не двигаясь, плавясь под ядовитым укором его глаз.
- Любитель тихой страсти, - сарказм и обида делали его слова похожими на злую насмешку.
У графа похолодело в груди от цитаты из собственного произведения. Откуда Джаред знал его? Читал сборник его любимой поэзии, в которую закрались и написанные под воздействием великих и собственные стихи?
- Какая же это ложь! Ты грубый и безжалостный, как и твой брат, такой же грязный похотливый насильник, - он крепче сжал рукоять ножа, и поднёс её совсем близко к животу, и Дженсена всё нутро обмерло, а Джаред продолжал свой монолог. - Только Джейсон лучше тебя, он хотя бы не притворяется.
Эклз втянул воздух сквозь зубы, как от резкой боли, словно об него потушили ещё тлеющий уголёк. Разочарован был не только Джаред, Дженсен испытывал то же чувство сегодня во время обеда, когда Джейсон шлёпнул слугу по голой заднице, залез под жюстокор, бесстыдно оголяя сокровенные места. Там сначала было сочувствие, и желание всё это остановить, но затем почти незаметным микродвижением поясница Падалеки прогнулась и ягодицы чуть двинулись навстречу джейсоновым рукам, и вот здесь возникла разнузданная похоть, грязная и бездушная, такая, которая бывает только к шлюхам.
- Видел бы ты себя со стороны, как ты отвечал на его ласки, вёл себя, как податливая потаскуха. Я не смог себя сдержать. Что он с тобой сделал?
Падалеки было горько, в горло словно спирт залили, он молчал пару секунд, всё ещё держа нож рядом с собой и целясь всё ещё в живот. Душа раздваивалась: одна часть буквально гнала его в колени к Дженсену, с мольбами, мол, обними, согрей, и больше никогда не называй всеми этими презрительными словами, эта часть признавала во всём свою вину; вторая же наполненная острыми иголками, шипами и злостью, она во всём винила графа.
- То, что ты ему позволил со мной делать! - он прижимал остриё к рубашке. - Тебя это заводило, и этого я тебе никогда не прощу! - он взвёл руку на замах и ударил, нож вонзился в столешницу, и Падалеки по-прежнему держал его за рукоять.
Лорд выждал несколько секунд, у него отлегло от сердца, когда Джаред перестал угрожать себе. Проглотить этот выпад было нелегко, особенно понимая, что обвинения Падалеки справедливы.
- Разве я просил прощения? - он сделал два уверенных шага к слуге, наблюдая за его реакцией, за тем, как резко выпрямилась у него осанка, и он ощетинился, словно щенок, несколько неловко, будто от испуга. - Разве можно просить прощения за то, за что сам себя никогда не сможешь простить? - эти слова были такими искренними, такими настоящими, что когда ладонь Дженсена опустилась на его кисть, сжимающую нож, он одёрнул руку лишь в первое мгновение, а потом позволил лорду снять её с оружия. Эклз поднёс к своим тёплым губам его холодную кисть, обдул её горячим паром изо рта, потёр меж своих ладоней, согревая. Румянец ударил Джареду в щёки, когда граф поцеловал его руку, прижался к ней носогубным треугольником, уткнулся носом, тяжело дыша от чувств. Так много хотелось сказать, так много теплилось внутри, скреблось из него наружу, переливалось, столько было там всего, и любви, и ненависти, и нежностей, и обид, но для всего этого было, увы, не время и не место. Дженсен отстранился и посмотрел на парня с горечью сожаления, но при этом тепло и с надеждой, что в этой кромешной тьме ещё можно что-то исправить.
- Если ты построишь мельницу, то герцог попросит у короля для тебя титул, - он крепче сжал ладонь Падалеки своими пальцами. - Лорды больше не будут иметь права унижать тебя.
Джаред фыркнул и выдернул свою кисть из руки Дженсена."Лорды больше не будут иметь права..., говорил бы конкретнее: ты и брат, никто из лордов больше не унижал меня так" - подумал парень, но не высказал, боясь, что увязнет в трясине упрёков и обвинений и потеряет остатки лица. "Джаред, какое, к чёрту, лицо? У тебя давно уже его нет" - терзал его внутренний цензор.
- Не уверен, что мне это нужно, - надломленность и усталость сквозили в его голосе. - Да и за два дня мельницу не построить, это...
- Просто доверься мне... - вырвалось у Дженсена, и он тут же осёкся и замолк.
Они посмотрели друг на друга, и каждый знал, что доверие - это та материя, которой сейчас просто не может быть между ними. Эклз опустил голову и отвернулся - он абсолютно не знал, что сказать. Желание спасти Джареда было сильным, но казалось, что борьба за это была уже безнадёжно проиграна. "Нельзя спасти того, кто не хочет этого спасения" - думал лорд, и тщетность всего происходящего изводила его. Он чувствовал, что преподнеси он Падалеки титул на блюдечке, он просто бы не принял его. Дженсен в растерянности снял с себя шляпу, и потрогал бархатистую коричневую поверхность, провёл пальцами по плюмажу*, приглаживая страусиные перья. Краем глаза он заметил, как Джаред бесшумно переместился к окну, откуда лился серебристый свет необычайно яркой луны.
- Зачем? - спросил тихо парень, глядя в окно. - Зачем ты это сделал сегодня, просто из похоти?
Несколько секунд стояла тишина, Дженсен не переставал теребить шляпу, и только лишь случайно вырвав перо, он вышел из этого глупого транса и снова надел свой головной убор. Он всё ещё молчал, а Падалеки смотрел в безоблачное небо, усыпанное звёздами. Джаред думал, что Эклз просто не понял важности его вопроса, не почувствовал ту боль и открытость, что он в него вложил, только граф всё понял, и сердце у него билось загнанно и неровно, едва вынося напряжение ситуации. Ноги стали хуже его держать, и он, сделав несколько шагов, осел на стул.
- Я видел... - начал он вымученно, осторожно открывая этот ящик Пандоры, в котором сидела чёрным ястребом сердитая ревность. - Как вы с ним катались по поляне в объятиях, - он достал рывком из столешницы нож. - Целовались и, я уверен, он не заставлял тебя с ним трахаться, ты хотел этого сам, - лезвие ударило по столу с оглушительным грохотом.
- Это неправда, - прошептал истошно парень.
Он испугался того Дженсена, которого увидел - глаза горели, как угли в ночной тьме, и в них, словно магма в вулкане, клокотала нечеловеческая ярость. Он выглядел сильнее, чем раньше, внушительнее и могущественнее.
- Ладно, - граф выдохнул, прикусил губу, и злость с его лица стала исчезать. - Мне ни к чему оправдываться, это не имеет смысла, ведь между нами ничего уже не может быть, - он поправил кружевные манжеты, и сглотнул слюну, сказать это было сложнее, чем думалось. - Ты предпочёл счастливой жизни со мной разнузданный секс с моим братом, а я жестоко изнасиловал тебя сегодня.
- Я этого не предпочитал, - с досадой выпалил Падалеки и сделал шаг к столу, где сидел лорд, а тот словно ошпаренный схватился с места ему на встречу и больно схватил его за подбородок, подойдя.
- Сказал же, это не важно, сейчас главное другое, - граф пронзал его взглядом, острым и твёрдым, наполненным строгостью, но в самой глубине зрачка всё тем же дженсеновским - мягким и добрым. - Тебе нужен титул или нет? Или тебя теперь устраивает твоё положение?
- А почему это так тебя волнует? Ты же бросил меня ему, "на закланье и убой", - он убрал его руку от своего лица.
Последние слова Падалеки были цитатой из стихотворения графа про Питера, и он заметно повёл бровью, когда услышал, однобокая улыбка тонкой змейкой пробежала по губам. "Точно читал мой сборник" - подумал лорд.
- Ты абсолютно меня не волнуешь, - Дженсен сказал это равнодушно и легко, что Джаред даже поёжился словно кожей ощутил холод его слов. - Просто я знал одного паренька, - он заметил, что у слуги на рубашке нет пуговицы, и почему-то потрогал его пустующую петельку подушечкой большого пальца. - Он был умным и дерзким, и у него было это огромное мужество желать сделать что-то большое и важное, стать кем-то большим, - он заботливо убрал дрожащей рукой прядь волос Джареду за ухо. - И, знаешь, он был не лорд, но когда ему случалось одевать одежду лорда, он носил её с таким благородством, которого не было ни у кого из моих знакомых, он совершал такие великодушные и смелые поступки, что вдохновлял меня, заставлял меня самого становится лучше, - Дженсен замолчал снова, переводя дух и заглядывая Падалеки в глаза, пытаясь там разыскать хотя бы намёк на прежнюю искру. - Так трагично, что он умер, - тихая грусть в его взгляде сменилась на неприкрытое презрение. - А вместо него осталась только раздавленная шлюха. Так чт..
Пощёчина прервала его монолог, размашистая резкая отчаянная, ровно как и обида, что рассекла Джареду всю грудь. Слуга стоял весь пунцовый, губы дрожали, и он сквозь ком в горле силился заорать, потому что говорить было не возможно.
- Я ненавижу тебя! - наконец вырвалось у него вместе со слезами, что потекли двумя едкими влажными дорожками вдоль носа. - Ты жалеешь того, кого не стало, но подумай, Дженсен, ты же никогда его не защищал, особенно тогда, когда он в тебе остро нуждался!
Лорд больше не мог вынести этих страданий, он притянул к себе Джареда и обнял, и с губ сорвалось едва слышное: "Прости меня, пожалуйста" - забившееся куда-то парню в воротник.
- Он умер, потому что его затрахали, - стыд и бессилие покрывали его сплошь, бесконечные воспоминания о прикосновениях, которых он не хотел, о вечном стоянии на коленях, о непрерывной череде унижений, и вкус пряной горечи на языке, остающейся после того, как проглотил сперму - всё это не давало дышать.
Эклз взял его за виски ладонями, чувствуя его детскую уязвимость, открытость и глубокую рану на всю эту открытость, и такая боль лилась из этих глаз, что самому истошно хотелось взвыть от неё.
- Теперь я защищу тебя, я обещаю, - слова были окутаны такой же силой и внушительностью, что и сам Дженсен, и ему против воли хотелось поверить. - Давай построим мельницу, давай исполним мечту этого парня? - он стёр тыльной стороной ладони Падалеки с лица слёзы. - Твою мечту.
И снова обнял, чуть раскачиваясь, успокаивая слугу, тот склонил голову ему на плечо и тихо плакал, не унимаясь, лишь иногда замолкая, когда рука лорда легонько гладила его по спине. Так прошло пару минут.
Успокоился Джаред очень внезапно, поднял голову, его лицо стало светлее, и в глазах появилась тень надежды:
- Чтобы собрать мельницу за два дня, нужно около сотни рабочих, - пробормотал он, проводя в голове расчёты. - У тебя столько есть?
- О, мне есть чем тебя удивить, - Дженсен загадочно улыбнулся, отстраняясь от объятий. "Между нами ничего больше не может быть" - напомнил себе он.
- А Джейсон? Он вряд ли позволит... -
Рука Эклза опустилась к пояснице и нащупала кобуру с купленным им мушкетом. Джаред вздрогнул и попятился, увидев оружие.
- Ты хочешь его убить?
- Я хочу защитить тебя, а до убийства, надеюсь, не дойдёт.

***

Через час Джаред и Дженсен были уже в поместье. Джейсона всё ещё не было - он искал Падалеки в лесу, и был намерен не возвращаться, пока его собаки не загрызут слугу в каком-нибудь овраге. Граф проводил Джареда к месту, где он провёл месяц почти безвылазно - к мельнице. Они шли, и лёгкая улыбка играла на его лице, он радовался, что юноша шёл сзади и не видел всей какофонии чувств, без сомнения отражавшейся во взгляде и мимике. Он волновался. Много раз Дженсен представлял себе этот миг, такой отдающий подростковыми грёзами "как все, наконец, осознали какой я значимый", и в иные разы появлялась боязнь от разочарованности в Джареде, что он не оценит, не примет, и не поймёт. Это и сейчас не давало ему покоя, но стоило ему посмотреть на сидевшего у порога с факелом Дерека, одного из крестьян, увидеть его преданный взгляд, он снова уверился: Джаред это только импульс, только вдохновение, а делал он всё ради крестьян, ради тех, кому это действительно поможет.
- Здравствуйте, милорд, - мужчина поклонился.
- Освети нам пожалуйста мельницу, - вежливо попросил граф. - Хочу ему кое-что показать.
Ночь была светлая благодаря огромной луне, и несмотря на поздний час, многое можно было разглядеть, например, тревогу и нетерпение в глазах Джареда. Только сейчас Эклз по-настоящему осознал, насколько парнишка боится его брата, и что этот страх сильнее него. Лорд несколько секунд не отводил от него взгляда.
- С удовольствием, - эти слова Падалеки даже не услышал, он с волнением всматривался в ночной мрак, опасаясь, что из него внезапно может появиться Джейсон, и эта его слабенькая робкая надежда будет задушена в зачатке. Он боялся верить во что-то хорошее. "А что если Джейсон ждёт за дверью, и они просто в очередной раз хотят надо мной надругаться?" - подумалось ему, но в этот же момент чуткая ладонь Дженсена легла ему на предплечье, и лорд приобнял его, словно подбадривая, но ничего не сказал.
Когда они вошли, Джаред увидел огромный механизм внутри мельницы, тот самый механизм, который он представлял, вынашивал в своей голове, и мучительно переносил на бумагу в виде чертежей. Он схватился за грудь, зажмурил глаза, словно не веря им, затем снова распахнул, и чтобы убедиться, он потрогал резервуар для воды, ощутил пальцами шероховатую фактуру чугунного сплава, ощупал верхненаливное колесо, приводившее в движение мельницу. Всё было настоящее. Сердце дрожало внутри, будто в лихорадке. Он приложил ладонь губам, едва помня себя от шока.
- Что это? - спросил он, не отнимая пальцев ото рта.
- Твоя паровая мельница, - граф и сам волновался, опасаясь, что сделал что-то не так. - Не похожа? - он нервно усмехнулся.
Взгляд Падалеки несколько секунд блуждал по помещению, изучая механизм, а затем остановился на Дженсене, мягко рассматривая его лицо. "Это не может быть правдой, это невозможно, чёрт возьми, не могла судьба преподнести мне такой подарок" - скептицизм так и хотел завладеть им, и отвергнуть, обесценить этот подарок лорда, чтобы отомстить ему за то, что бросил его, а сам строил его изобретение. "Вот козёл, думает, что я теперь паду к его ногам, и буду умолять простить".
- Ну ты и сволочь, - зло прохрипел Джаред, в горле пересохло от злости. - Пока твой брат рвал мне задницу и унижал меня, ты крал мою мечту?
Лорд грустно улыбнулся, он был готов к такому ответу, пусть и больше всего боялся. Уже складывались на язык жестокие оскорбления и ругань, но он молчал, не отрывая глаз от Падалеки. Тот был красный весь, сгорбленный и разбитый, думалось если ещё немного его ранить, то он уже не вынесет. "Иногда кому-то нужно быть великодушным и мудрым" - подумал Дженсен, и в груди посветлело, сошла недюжинная тяжесть готовившихся обвинений.
- Не думаю, что сейчас время для гордыни, - он глумливо ухмыльнулся. - Я нигде не вижу здесь надписи "Мельница Дженсена Эклза", малыш - она твоя.
- Я не могу поверить, Дженсен, - он снова потрогал чугунный резервуар. - Но почему?
- Это не для тебя, - лорд ностальгично закатил глаза, вспоминая тот первый день на мельнице, который они провели с Падалеки, - Это для Джареда, которого я любил, и для них, - он указал ладонью на Дерека с факелом, говоря в общем о крестьянах.
Юноше стало очень неуютно и стыдно, эти слова задели его больше, чем если бы лорд его оскорбил. В сердце уже сгущались тучи, и обида, ударив в ноги, требовала, чтобы они унесли его подальше, ведь он совсем не тот Джаред, для кого всё это. Теперь и у него в голове мелькнула здравая мысль, что уйди он сейчас от Дженсена, будет потеряно самое его заветное желание, а, возможно и жизнь. Падалеки укусил нижнюю губу, и какая-то пронзительная белая искра мелькнула в его глазах, что лорд понял свою ошибку. Он подошёл к пареньку, провёл рукой по щеке, на которой в свете факела блестела влажная капелька слезы - Дженсен стёр её мягко большим пальцем.
- Прости, я не хотел, - конечно, этого было ничтожно мало, чтобы Джаред почувствовал себя лучше.
"Не могу же я сказать: "и тебя я тоже люблю, печальная шлюха моего брата" - оправдался он мысленно. Джаред же вытер глаза, напряжённо выдохнул и снова стал рассматривать мельницу - это ему действительно помогало.
- Как? - он сел на стул, и развёл руками, глядя на грандиозную постройку. - Как ты её построил?
- Ну, пришлось повозиться, почитать несколько книг по физике, в том числе и твоего горячо любимого Декарта, правда, в английском переводе, - лорд подошёл к Джареду и пожурил его, ероша ему волосы. - Кто-то ведь не научил меня латыни, хотя и обещал...
Щеки у Падалеки вспыхнули и по груди разлилось приятное тепло. "Дженсен помнит Декарта, и помнит про латынь, это вот, что я для него - Декарт, латынь, мельница, желание стать кем-то большим. А ведь - это же, и правда, я, это составляющие меня, моё наполнение. Он не ограничивает меня только телом, только куском мяса, как это делал Джейсон". Джаред ухватил крепко дженсенову руку, что всё ещё гладила его по волосам и притянул к себе ближе, и зажал между плечом и щекой, чтобы плотнее к ней прижаться, он ничего не мог с собой поделать, восторг и радость превратили его в большого ласкающегося щенка.
- Я очень хочу, чтобы ты меня простил, Дженсен, - прошептал он и чмокнул робким поцелуем ладонь лорда, освобождая её, и сразу же она шутливо ущипнула его за нос.
- Ты не расслабляйся, здесь ещё есть работа - паровая машина не запускается, - отчеканил граф, немного разбавляя эту атмосферу весёлых заигрываний, таких будто между ними всё было в порядке, и не было всех этих чудовищных бед.
Падалеки взбудоражено подпрыгнул со стула, и видно было, что он в приятном возбуждении окинул взглядом устройство паровой машины, выстроенное в мельницу. Он сделал задумчивое лицо, поднёс ладонь к подбородку, внимательно рассматривая. Ему, как ребёнку, хотелось заплакать от счастья, умиления и любви. Дыхание перехватило от восторга, когда он поправлял неаккуратно установленные поршни, он чувствовал, что прикасается к своему творению, пусть и сделанному Дженсеном, но оно действительно принадлежало ему. Плод его воображения - наяву. Дженсену не нужно было признаваться в люблю, эта мельница была гораздо большим признанием, чем слова.
- Здесь неправильно установлены большие шестерёнки, поэтому не работает, - через пару минут заключил юноша.
- Сколько времени уйдёт на починку? - спросил лорд, улыбаясь, потому что представлял себе, что срок совсем небольшой.
- Один, максимум - два часа, - торжественно объявил Джаред, наблюдая, как Дженсен подходит к нему.
Рука лорда легла Падалеки на затылок, а сам он выглядел так, как будто хотел сказать что-то важное и тяжёлое. Он молчал несколько мгновений, уставившись Джареду в глаза, и не знал, что чувствует к нему, и если в иную секунду Дженсену хотелось поцеловать слугу, то в следующую уже хотелось избить его железной палкой. Юноша озадачено приподнял брови.
- Я сегодня шёл к Джейсону на обед, - отвечал Эклз на неозвученный вопрос, - чтобы рассказать тебе о мельнице, хотел чтобы ты несмотря ни на что стал изобретателем, как хотел, - он отвернулся, потому что теперь он не мог сдержать своих чувств, - но, к сожалению, я недооценил степень своей злости на тебя и степень..., - он хотел сказать "твоей разнузданности", но осознал, что это бы прозвучало, как оправдание для него, и как обвинение для Джареда, поэтому оставил предложение незаконченным. - Я совершил страшную ошибку.
- Жаль, что прошлое нельзя изменить, - произнёс он, отступая назад.
- Зато можно начать сначала, - прошептал Дженсен так, чтобы Джаред не услышал. - Пойдём спать.

***

Дженсен не отвёл Падалеки ни в свои покои, ни в комнату Тристана, ни в комнату прислуги, а в ту каморку, в которой он работал над своими чертежами. Именно там они провели самые замечательные моменты наедине, и именно там сейчас хотелось уложить его спать. Конечно, граф не лёг с Джаредом в одну постель, слишком свежи были ещё неприятные воспоминания. Однако, когда утомлённый слуга уснул, едва коснувшись подушки, он долго смотрел на него, и не удержался, потянулся с кресла рукой к его ладони, погладил осторожно его пясть, заботливо проведя большим пальцем по каждой косточке отдельно, и трепетно сжал ладонь, так чтобы каждым миллиметром почувствовать прикосновение.
- С возвращением, - прошептал он, и не отпускал ладонь, пока не задремал.
Утром он встал за светло, поспав в сущности два часа. Ему толком и не спалось, он волновался так, что почти не переставал вертеться в неудобном кресле. "Я сказал ему, что защищу его, но а что, если всё это окажется только словами, и я не смогу". Верить самому себе - непростая задача, если ты никогда раньше не верил. Решительность, которая ещё вчера казалась несгибаемой, теперь кажется мнимой, хрупкой, и способной разрушиться, как карточный домик, при первой же атаке. Сомнения в нём тлели, словно угли в лесной чаще, и в любой момент мог разгореться пожар. Мужчина накинул жюстокор, прикрепил кобуру с мушкетом к поясу, с его тяжестью он чувствовал себя немного спокойнее. Он был готов выходить, но шагая мимо кровати увидел, как Джаред тихо проскулил что-то жалобное и поджал под себя ноги, принимая позу человека, которого бьют, а он не сопротивляется, просто защищает живот, и в сердце Дженсена сдвинулась какая-то шестерёнка. Падалеки был такой юный, красивый, изящный, но потрёпанный и настрадавшийся, и поэтому невероятно трогательный, что так отчаянно хотелось его приласкать. Приступ жалости и вины заставил его в припадке отеческой нежности уткнулся губами парню в волосы, втягивать носом их терпкий аромат, терпкий, но безумно родной, и оттого живительный, воодушевляющий. Если и было что-то настоящее и правильное в его жизни - это Джаред, это любовь к нему. Сколько бы не пролил Джейсон на него отравляющего позора, грязной болотной жижи телесной низости, сколько бы не вскрывал и не вывоворачивал наизнанку всякие его неприглядности, сердце Дженсена не переставало его любить. Простить ему три недели в постели брата - тяжело до невозможности, но граф знал, что каждую секунду он его прощал. Эклз злился на Падалеки, и даже в чём-то презирал, но всё равно не мог перестать любить. Каждую каштановую прядь, каждый поцелованный волос.
Начинало светать, и где-то вдали послышался собачий лай. Джейсон возвращался - возвращался глубочайший иррациональный страх Дженсена перед ним. Он встал в дверном проёме, потеряв в эти секунды решительность напрочь. Говорили, что маркиз Эклз - отец близнецов - был тираном гораздо хуже Джейсона, самой ужасной сволочью из всех местных лордов. У Дженсена о нём сохранилось лишь одно чёткое воспоминание.

Маленький пятилетний Дженсен снова заболел, он лежал на кровати, и лихорадка изводила его уже третьи сутки. Мать сидела у его постели и молилась, плотно сжимая в ладонях деревянное распятие. Её шёпот был гулким и почти непрерывным. Она несколько часов без передышки обращалась к Богу одним и тем же текстом. Словно кто-то провернул ключик в её спине, как в заводной игрушке, и она молилась пока не кончался завод, а когда это происходило, она принималась плакать, в это время какая-то невидимая длань снова поворачивала ключик, и трепетный шёпот возообновлялся. Лихорадку это не унимало, но делало мальчика немного счастливее, потому что так она была с ним рядом. Мама сидела с ним днями и ночами напролёт. А он часами молча рассматривал её изящные плечи, на которые спускались светлые чуть вьющиеся волосы, скрепленные заколкой в виде синего цветка. Лица её толком не было видно - она слишком сильно сгибалась к кресту. Мама была рядом. Он помнил это детское упоение, оно чувствовалось особенно остро, сливаясь с агонией лихорадки. Радость сменилась тревогой, когда в комнату гневно ворвался мужчина с горящими бешенством синими глазами, с тёмно-русой рыжеватой бородой. Одно его присутствие вызывало необъяснимый страх. Маленький Дженсен следил за ним неотрывно, рассматривал манжеты его белой кружевной рубашки, выступающие из-под чёрного сюртука.
- Чёрт, если бы они с Джейсоном не были бы близнецами, я бы выкинул тебя вместе с этим болезненным выродком, - женщина заплакала, орошая слезами распятие, уже и без того влажное от её пота. - Не могло быть у меня такого слабого ребёнка.

Лай собак прервал его воспоминание. Снова комната, он оглянулся ещё раз на лежащего в кровати Падалеки. "Пора, наконец, доказать, что я не слабый" - граф вышел из каморки, спустился на первый этаж, затем встал у входа в дом, ожидая Джейсона. Собаки перестали лаять, очевидно их уже завели на псарню, значит, через пять минут брат уже будет здесь. "Брат" - едва ли это о Джейсоне, который большую часть их жизни вёл себя, как ревнивый любовник, и совершенно не так, как положено брату. С этим нужно было заканчивать, и на этот раз не бежать, обидевшись, или испугавшись, словно ребёнок, а разобраться раз и навсегда. "Кажется, что всё это закончится, только если я его убью" - подумал граф и ужаснулся своей мысли. Рука, лежавшая на мушкете, передвинулась на пояс.
Двор был безлюден, ни одного стражника, или крестьянина, или слуги, видно не было. Утренний туман стелился тонким покрывалом по земле. Луна пока оставалась в небе, ещё не гонимая восходящим солнцем. Рассвет близился. Фигура Джейсона показалась из-за ворот, он зло размахивал руками при ходьбе, демонстрируя своё раздражение, и издалека, казалось вообще, что он в ярости. Его калюты были в грязи и красивый коут стал похож на крестьянскую куртку. Ночные поиски в лесу под дождём были не из лёгких, к тому же оказались тщетными. Лорд делал вид, что не видел Дженсена, пока не подошёл к лестнице, состоящей из трёх низких ступенек, ведущих ко входу в их особняк.
- Думаешь, спрятал свою шавку?! - он поставил ногу на первую ступеньку, собираясь беспрепятственно пройти мимо брата, но тот достал заряженный мушкет и прицелился.
- Ты должен немедленно сесть в карету и убраться отсюда в Лондон, - эта фраза далась удивительно легко, и действительно, он так часто в своих мечтах представлял, как произносит её.
Джейсон замер, такого поворота он не ожидал.
- Что?! - сказал он так, как будто услышал самый глупый вздор, он был уверен, что брат сдрейфит уже через пару фраз. - Ты хочешь выгнать меня?! - он рассмеялся, поднимаясь на первую ступеньку; между ним и Дженсеном оставалось три метра.
- Стой, где стоишь... - дуло, направленное в Джейсона, не дрогнуло.
- Или что? - он смотрел с издёвкой брату в глаза. - Застрелишь меня? - сухая усмешка заиграла на его лице. - Да у тебя кишка тонка сучку свою трахнуть, не то что спустить курок.
Это срабатывало всегда: напомнить ему о его бессилии, и вся уверенность сразу же полетит к чертям. Только рука Дженсена чуть ослабнет, можно будет выхватить у него пистолет. Логичный механизм неизбежной победы*. Тыкать брата носом в его неудачи. Дженсен беззвучно засмеялся, в горле саднило от горечи обиды, и отброшенные прочь сомнения, возвращались, как стая стервятников, но он точно знал, что дрогни его рука сейчас, другого шанса отстоять себя уже не будет.
- Я, может быть, и не стану в тебя стрелять, - он сделал знак свободной рукой, и пустынный двор стал многолюдным, из дверей пристроек вышли крестьяне с ружьями, а с крыши выглянуло двое стражников с мушкетами, и все, как один, целились в Джейсона. - А вот они - с удовольствием.
Опальный брат нервно хохотнул, пытаясь не показать своего смятения, непроизвольно он сделал шаг назад и споткнулся, забыв про ступеньку.
- Ты что, купил крестьянам ружья? - мужчина обернулся вокруг своей оси, оценивая количество вооружённых людей. - Они хоть стрелять умеют? - спросил он, а потом заметил стражников на крыше. - А вам я приказываю опустить мушкеты!
- Они тебя не послушают, - ответил Дженсен холодным голосом, но внутри при этом его всё больше разъедали сомнения.
"Что я делаю? Выгоняю брата из-за какого-то крестьянина?! Разве это правильно?". Да ещё и у Джейсона на губах поселилась таинственная усмешка, необъяснимая, будто говорящая, что даже с таким перевесом ты проиграешь, слизняк. Дженсен почувствовал, что теряет контроль над собой, и в эту же минуту из-за его спины выглянул Джаред. Сердце юноши трепетало в груди, и смотреть на Джейсона, который его предал и уничтожил, было страшно вдвойне. Страшно оттого, что сейчас ещё миг, и возможно брат сломает дженсеново сопротивление, как ломал всегда, и снова завладеет слугой. Страшно ещё и потому, что невыносимо хотелось, чтобы все пистолеты выстрелили и чтобы каждый попал. Чтобы это была безжалостная бойня. Страшно желать кому-то такой смерти.
- О, вот и главный герой нашего романа! - Джейсон игнорировал все эти дула, показывая, что не верит в серьёзность намерений Дженсена, он поднялся на ступеньку выше. - Сейчас он у меня получит, беглец.
Лорд поднимался, сокращал расстояние между собой и братом, его пьянила собственная сила и возбуждала собственная наглость, он чувствовал, как на языке уже струился сладкий вкус победы. Дженсен же просто смотрел, как тает его пространство, как чужая воля узурпирует его. "Неужели я всё-таки настолько слаб" - несётся роковая мысль. Джейсон поднимается на вершину лестницы. Между ними два метра.
- Давай, заканчивай этот цирк, - осталось полтора метра. - Никто из моих людей не настолько глуп, чтобы стрелять в лорда.
Ещё шаг. Опальный граф посмотрел на Джареда, заговорщически улыбаясь с издёвкой, и тот опустил ладонь Дженсену на плечо. Повисла секундная пауза, словно Бог остановил время, а затем оно понеслось со скоростью пули.
В первые секунды Джейсон не понял, кто в него выстрелил, пуля заставила его слететь с лестницы, боль ослепила, собственный крик заложил уши. Едва не теряя сознание, он обнаружил себя, лежащим на земле, и из пистолета Дженсена шёл дымок.
- Ты?! - вырвалось у него утробное, и его глаза вдруг стали глазами пятилетнего мальчика, того, который был самым лучшим братом на свете.

Отец подходит к кровати ближе, на его лице маска брезгливого презрения, а в руке кинжал, что в последствии достался Джейсону.
- Может, прикончить его, чтобы он меня не раздражал?
Дженсен помнил, как испугался этих слов и ножа, и как испугалась мать, которая и дышать перестала, вцепившись в распятие. Тогда из-под рукава отца выбежал взъерошенный мальчишка с отважными глазами и маленькой игрушечной шпажкой.
- Нет! Отойди от моего брата! - Джейсон был готов сражаться с любым чудовищем ради Дженсена, даже с собственным отцом.

Пуля угодила Джейсону в бедренную кость, и та сломалась, поэтому боль была такая сильная, что парализовала всё тело. Дженсен медленно подошёл к брату.
- Тебя доставят к врачу в Йорк, а после увезут в Лондон в поместье отца, - он приложил платок к ране, пытаясь немного остановить кровь. - Сюда никогда не возвращайся.
Близнец не мог ответить, только сопел и рычал, надувая губы в яростной гримасе.
- Прости, я не хотел стрелять...
Джейсон плюнул ему в лицо.

Примечание к части

*фраза из книги "Иные Песни" Яцека Дукая