Капитану канди и женщинам, покорившим небо

Это был один из самых горьких моментов в моей жизни. Я держала своего малыша на руках, а сама ходила по маленькому магазинчику «Сэндпайпер» на Бальбоа-Айленд. И вдруг я услышала разговор двух женщин. Они помогали одной из покупательниц сделать копии статьи из журнала и то и дело вскрикивали: «Ты посмотри на эту фотографию. Какая она красивая!» Мне стало любопытно, и я заглянула в журнал, который они ксерокопировали.

Покупательницу звали Мэрилин, а статья рассказывала о женщине-пилоте времен Второй мировой войны. Она была красивая, как кинозвезда.

— Я поражена, — сказала я Мэрилин. — Мой отец работал в авиации, но он никогда мне не рассказывал, что в войну летчиками были и женщины. Она еще жива?

— Нет. Она погибла в 1944 году, когда сбили ее Б-25. Ей было всего 19 лет. — И глаза Мэрилин наполнились слезами.

Я вполне могла понять ее чузства. Хота моя семья, к счастью, никого не потеряла в авиакатастрофах, отцу частенько приходилось разговаривать с родственниками погибших.

Мэрилин тем временем продолжала рассказывать о статье:

— А вот это стихотворение читали на похоронах в 1944 году. Оно называется «Последний полет». С тех пор его всегда читают на похоронах женщин-летчиков. Да и на похоронах моей дочери тоже читали это стихотворение.

Мы замерли, потрясенные, и в тишине стали ждать продолжения истории. Ее дочерью была капитан Канделин Кьюбек, которую все звали капитан Канди. Женщина-пилот, чей самолет разбился во Флориде. Она начала летать с шестнадцати лет, не слушая увещеваний матери. Сколько раз Мэрилин умоляла Канди оставить это дело, но та отказывалась. Она так любила летать, взмывая в небеса, чувствовать свободу полета. И вот в один прекрасный день Мэрилин сдалась и стала поддерживать дочь в ее стремлении осуществить мечту.

Я смотрела на женщину и вспоминала тот самый случай с самолетом во Флориде, и мне было трудно представить, что могла тогда чувствовать Мэрилин. В новостях сообщили, что все пассажиры и пилоты погибли. Десятки лживых слухов, непрерывные передачи о катастрофе. С одной стороны, в катастрофе обвиняли пилота, но, по последним данным, оказалось, что капитан Канди ни в чем не виновата. Потом я снова подумала о Мэрилин. Она осталась одна, потеряв дочь. Мать, у которой достало мужества и смелости позволить дочери летать, чтобы исполнилась ее мечта. Что я могла ей сказать?

Держа на руках ребенка, я думала о том стихотворении, что было напечатано в журнале.

Последний полет

Она не умерла — лишь улетела

Выше, чем до сих пор. Гляди —

Никакие земные пределы

Удержать ее не смогли.

Теперь в ее полете

Больше не нужны

Ни топливо, ни крылья,

Не слышен зов земли.

Как хорошо: ее полет

Невидим для других,

Навстречу лишь кометы

И звездный дождь летит.

Теперь она — вселенная,

Вместилище любви,

Свободы и надежды,

И юности мечты.

Ей был неведом страх беды,

Не знала страха смерти.

Боялась только огорчить

Родных людей — поверьте!

Ну что же вы, утрите слезы,

Не надо горевать!

Вы ей милы, когда смеетесь

И верите опять:

Она не умерла — жива,

Лишь только улетела.

Взлетела выше, чем всегда, —

Ей до земли нет дела.

Прощайте, капитан Канди и все те женщины, которые покорили небо и погибли. И спасибо их матерям, которые помогли им научиться летать. Пусть они и не кинозвезды, зато достигли самих звезд.

Диана Л. Чапмен Стихотворение Элизабет Маккезан Мэджид

ЛЮБОВЬ БАБУШЕК

Если ваш ребенок «красавчик и милашка, никогда не кричит и не балуется, всегда спит по часам и откликается на ваш зов, если он ангелочек...», то, значит, вы бабушка.

Тереза Блуминдейл

ЧТО ТАКОЕ БАБУШКА?

СОЧИНЕНИЕ ТРЕТЬЕКЛАССНИКА

Бабушка — это женщина, у которой нет своих детей. Она любит девочек и мальчиков чужих людей. Дедушка — это бабушка для мальчиков. Он ходит с ними на прогулки, и они разговаривают о рыбалке и других необычайно интересных вещах.

Бабушка всегда должна быть рядом — больше от нее ничего не требуется. Бабушки старенькие — им нельзя быстро бегать и много ифать. Пусть лучше отвезут нас в парк покататься на каруселях и дадут побольше монеток. А если идут с нами гулять, путь почаще останавливаются, чтобы мы пособирали красивые листочки и гусениц. И не надо нас торопить.

Обычно бабушки толстые, но не настолько, чтобы не суметь завязать нам шнурки. У них на носу очки, и они всегда смешно одеваются. Они могут вынуть свои зубы вместе с челюстью.

Бабушкам не обязательно быть умными — всего лишь уметь отвечать на такие вопросы: «А почему Господь не женат?» или «Почему собаки охотятся на кошек?».

Бабушки не сюсюкают с детьми, как другие взрослые, поэтому их легко понять. Когда они читают сказку на ночь, то не пропускают интересные места и не отказываются перечитывать несколько раз одно и то же.

У каждого должна быть бабушка, особенно если нет телевизора, потому что бабушки — единственные взрослые, у кого есть на нас время.

Неизвестный автор

Я РОЖДЕНА ДЛЯ ТАКОЙ РАБОТЫ

Если бы я знала, что внуки — это так интересно, то сначала непременно завела бы их.

Неизвестный автор

Став бабушкой, я с нетерпением ждала, когда же впервые услышу: «Мам, а ты не посидишь с ребенком пару деньков?» Мой ответ: «Я готова! Как скоро вы будете у меня?»

Мое расписание претерпело значительные изменения. Я перестала ходить в клуб на бридж и теннис. В гостиной поставила кроватку и предупредила друзей, что мой дом будет открыт для всех желающих посмотреть концерты моей крошки. Этот ангел, настоящий крошечный херувим, на целых два дня будет полностью моим. Это ли не счастье?

И не говорите мне об ответственности! Шестое чувство подсказывало мне, что заботиться о внучке будет гораздо легче, чем о сыне, и уж от пеленок-то я точно буду избавлена. (Пеленки — доисторическое изобретение. Их надо стирать — да-да, не удивляйтесь!) Я даже приобрела новенькое издание доктора Спока — боялась, что если в этот раз не смогу справиться, то больше мне никогда ребенка не доверят.

Новоиспеченные родители прибыли ко мне с изрядным запасом одежды, памперсов, целым зоопарком игрушечных животных и с детским стульчиком. Они также оставили мне свое расписание — где они будут каждый час в течение этих двух дней, телефон лучшего детского врача, свой экземпляр книги доктора Спока (с пометками на полях) и шесть листков инструкций.

Инструкции включали расписание кормлений от шести тридцати утра до семи тридцати вечера. Должно быть, малютка с ними ознакомилась, поскольку следовала расписанию с точностью до секунды, хотя в инструкциях значилось: «время приблизительно». Наша маленькая принцесса находилась в этом мире всего каких-то четыре месяца, и у нее уже было четыре человека, готовых помочь ей жить. Ремарки моего сына были классическими указаниями молодого отца:

— Так, мама, иногда ей просто надо покричать. (Любопытно, как я могла вырастить такого садиста?)

— Ты не должна брать ее на руки каждый раз, когда она откроет глаза. (Я четыре месяца ждала этого момента!)

— Ты знаешь, это дело дисциплины, и воспитывать надо начинать с самого начала. (И это я слышу от парня, который в пятнадцать лет не воспринимал ни одно из моих сорока пяти увещеваний.)

В самый первый день я проснулась в пять тридцать утра. Она позволила мне сидеть и наблюдать за своим дыханием до шести сорока пяти. Дедушка отправился на работу, не собираясь наблюдать за ее дыханием. Почему-то он не считал, что это достаточная причина, чтобы остаться дома.

У меня с моей очаровательной крошкой был совершенно замечательный день. Я надела на нее все самое красивое, и мы танцевали по комнате и прогулялись по нашему кварталу туда и обратно. Она кивала златокудрой головкой тем потенциальным бабушкам, которых мы встречали, а затем спала большую часть дня. Конечно, она утомилась от чрезмерного внимания и любви. И все делала по расписанию. Что за чудесный послушный ребенок!

Удовольствие иметь первого внука — что с этим может сравниться! Когда я смотрела в ее глаза, я видела глаза своего сына. Она улыбалась, как он. Я целовала пухлые щечки, вдыхая давно забытый нежный запах детской кожи. Этот ребенок внес в мою жизнь особый смысл, который трудно переоценить. И все грехи ее папочки, от колик до разбитого семейного автомобиля, были забыты.

На вторую ночь детка, очевидно, решила испытать терпение бабушки и посмотреть, как быстро та подбежит к кроватке. Бабушка подбегала к ней каждый раз. Сначала дитя захотело поесть. Это было в час ночи. Я покормила ее. Потом в два тридцать ей захотелось улыбнуться и поиграть. А в четыре часа она жевала свой кулачок. Я снова покормила ее. А в пять утра все, что она съела часом раньше, было на кроватке и на одежде. И обе мы проспали с ней время кормления в шесть тридцать. Думаю, ей просто не хотелось есть.

Все остальное время она казалась довольной и радостной, наслаждаясь своим исключительным положением, до того самого момента, как ее родители перешагнули порог моего дома. В это мгновение она проснулась и закричала. Но я не могла понять, почему она кричит. Наверное, она просто перепутала свое расписание. Я предстала перед ними растрепанной, суетливой и слишком озабоченной. Родителям всегда так кажется. Ее мама тут же отняла у меня драгоценное сокровище. И сразу же немыслимый рев прекратился. Я так и не смогла убедить родителей, что за эти два дня она ни разу не заплакала.

Но я прошла-таки этот тест на вступление в должность бабушки, и в следующий раз они опять оставили мне ребенка. И снова оставили. И снова. Так же поступали и мои остальные дети. Прошли годы, и у меня оказалось семь сорванцов. К тому времени ко мне уже относились с уважением.

Прошло 20 лет с тех пор, когда я впервые услышала: «Мам, ты можешь посидеть?..» И неизменно мой ответ оставался одним и тем же: «Я готова. Когда вас ждать?»

Билли Б. Чесни

БАБУШКИН САД

Каждый год моя бабушка Инее выращивала тюльпаны в своем саду и с поистине детским нетерпением ждала прихода весны. Под ее руководством каждый апрель распускалось невероятное количество цветов. И бабушка никогда не разочаровывалась. Но она всегда говорила, что ее самые любимые цветочки — это внучата.

Меня послали жить к бабушке, когда мне было шестнадцать лет. Я выросла довольно беспокойной молодой девушкой, считавшей себя очень мудрой и серьезной, и сердилась на родителей за то, что они меня не понимают. Несчастный подросток, которого не воспринимают всерьез, я готова была сбежать из школы.

Бабушка была маленькой женщиной. Вокруг нее всегда вились взрослые дети и маленькие внуки с их беспрестанными желаниями. Тем не менее в ней присутствовала потрясающая классическая старомодная красота. Ее темные волосы всегда были элегантно уложены. Глаза сияли небесной свежестью, взгляд был живым, добрым. Она относилась к нашей семье с необычайным теплом и любила нас так глубоко и искренне, как может любить лишь ребенок. И я решила, что ее мне будет проще игнорировать, чем своих родителей.

Я приехала в ее тихий фермерский домик в невероятно унылом расположении духа. Меня словно бы выбросили из дома, как провинившегося котенка. Я как-то сразу сдалась и даже не пыталась избавиться от апатии. И все же я не собиралась пускать кого бы то ни было в свою душу, потому что очень боялась, что кто-нибудь непременно обнаружит во мне ранимую натуру и незащищенность. Я была уверена, что жизнь — это борьба и главное — это победа.

Я ничего не ожидала от моей бабушки. Очень хотелось быть одной, и ничего другого. Однако она в отличие от меня не собиралась сдаваться так просто.

Начались школьные занятия, и я изредка посещала уроки, проводя остальную часть дня на диване, уставившись в телевизор. Ни одного упрека с ее стороны я не слышала. Бабушка просто приходила ко мне каждое утро, как солнечный лучик.

— Доброе утро! — пела она, раздергивая шторы на окнах.

Я же, напротив, накрывалась с головой одеялом и полностью игнорировала ее.

Когда я выскакивала из своей комнаты, то тут же меня встречал шквал хорошо продуманных вопросов о том, хорошо ли я спала, что я думаю по поводу смысла жизни и т.д. Я отвечала односложными фразами и мычанием, но почему-то бабушку это не раздражало. Наоборот, она вела себя так, будто мое бессмысленное мычание безмерно ее восхищало. Она слушала меня с таким вниманием и интересом, как будто мы разговаривали на самые интересные темы и я доверяла ей свои самые сокровенные секреты. В те редкие мгновения, когда мне случалось сказать что-то более похожее на фразу, она радостно хлопала в ладоши и многозначительно улыбалась, как будто я подарила ей великолепный подарок.

Сначала мне было интересно, намеренно она это делает или нет. Хотя она не была образованной женщиной, мне казалось, что у нее есть внутреннее чувство такта, мудрость, которая обычно присуща истинным интеллигентам. Она вышла замуж в тринадцать лет во время Великой депрессии. Она научилась всему, что должна знать и уметь женщина, поскольку у нее было пятеро детей, а времена были тяжелые. Сначала она готовила обеды в чужих ресторанах, а вскоре приобрела свой.

Поэтому я не удивилась, когда она настояла, чтобы я научилась печь хлеб. У меня, конечно, ничего не получилось,

особенно трудно было месить тесто. Бабушка смотрела-смотрела, и в конце концов ей пришлось взять процесс в свои руки. Однако она не разрешила мне уйти с кухни до тех пор, пока мы не поставили тесто подходить. В этот момент, когда ее внимание было полностью приковано к тесту, а я смотрела за окно на цветущий сад, я впервые с ней заговорила. Она слушала с таким вниманием, что я даже смутилась.

Мало-помалу я поняла, что бабушка интересуется мной не только для того, чтобы меня поучать. Мы сближались с ней все больше и больше. Каким-то образом для меня стали важны наши искренние разговоры.

Когда наконец-то мы нашли путь друг к другу, моя жизнь изменилась. Я начала ежедневно посещать школу и каждый раз после уроков беж&1а быстрее домой, чтобы увидеть, как она сидит в кресле и ждет меня. Я рассказывала ей во всех подробностях о прошедшем школьном дне.

Однажды я примчалась из школы с радостной новостью:

— Меня назначили редактором школьной газеты!

Ее глаза радостно заблестели, и она захлопала в ладоши. Я была так тронута, так тронута. Она схватила мои руки в свои, крепко их сжала и сказала:

— Я так сильно тебя люблю и очень, очень тобой горжусь. Я даже ответить ничего не могла. Ее слова значили для меня больше, чем все признания в любви на свете. Я знала, что ее любовь была бескорыстной и не зависела ни от каких моих дарований. Но ее дружбу и уважение надо было заслужить. Получить и то и другое от этой замечательной женщины стало для меня настоящим чудом. Она пробудила во мне мои скрытые творческие силы, желание жить и расти.

И я решила жить так, как жила она, полной грудью, на всю катушку. Во мне словно пробудилась живая энергия ума и сердца. Мне хотелось любить всех и всё вокруг естественно и беспричинно, как могла только она одна. И лишь потом я поняла, как сильно люблю ее. Нет, не потому, что она моя бабушка, а просто потому, что она была яркой индивидуальностью и научила меня тому, как заботиться о себе и других.

Весной моей бабушки не стало. Это случилось два года спустя после того, как я приехала к ней, и за два месяца до того, как я закончила школу.

Она умерла, окруженная многочисленными детьми и внуками, которые держались за руки и вспоминали, как вся их жизнь была наполнена любовью и счастьем. Но перед тем как навсегда проводить ее в мир иной, каждый из нас склонился над ней и с мокрыми от слез глазами нежно поцеловал в лоб. Когда подошла моя очередь, я нежно поцеловала ее в щеку, взяла за руку и прошептала:

— Я так люблю тебя, бабушка, и очень тобой горжусь!

Скоро я закончу колледж. Мне часто вспоминаются слова бабушки, и я надеюсь, что она до сих пор гордится мной. Я удивляюсь тому добродушию и терпению, с которыми она помогала мне пройти через трудный возраст и стать мудрой молодой женщиной. Я представляю ее себе весной, когда цветут тюльпаны. И мы с ней, как два цветка, стоим, впитывая аромат жизни. Я и сейчас продолжаю так же усердно работать, чтобы не разочаровать ее и чтить ее память.

Линетт Кертис

УЖИН В РЕСТОРАНЕ

Мы пошли в небольшое кафе,

Совсем недалеко от школы,

Чтобы поужинать вместе.

Там сидели твои одноклассники

И обсуждали свои проблемы.

Ты учтиво присел за мой столик,

Неотразимый в футболке и джинсах.

Густые волосы блестели на солнце,

Глаза сияли, полные тайны.

Своим обаянием ты покорил меня,

Как и всех, кто был рядом.

Официантка взгляда не отводила.

Твоя чашка с кофе не пустовала.

— Еще кофе? — Конечно!

— Еще тостов? — Ну да!

Ты шутил с ней

И расточал улыбки направо и налево.

Дважды ты покидал наш столик,

Весь зал обходя кругом.

Останавливался то здесь, то там,

Улыбаясь открыто.

Все сердца, я уж знаю, — твои!

И мое тобой заколдовано.

И в конце, ставя чашку на стол,

Я сказала: — До встречи, мой мальчик.

Ты простился со мной

И вернулся к друзьям.

Вот и закончился твой ужин с бабушкой,

Тот ужин, где мы были вдвоем.

Мэриэнн Ли Джейкоб

НАМ НУЖЕН КАМЕНЬ

День перед рождением сына я отлично помню. Моя мама лежала в больнице, выздоравливая после удара, который парализовал левую сторону тела и лишил ее речи. Мы с сестрой навещали маму каждый день и пытались с ней поговорить. Врач сказал, что она будет разговаривать, но для этого ей надо испытать некоторого рода шок. Событие должно быть значительным.

В тот день мама пыталась мне что-то сказать, многократно переводя взгляд от меня к дзери. Она пыталась выразить взглядом то, о чем мысленно кричала, но теперь губы ее не слушались. Я обняла ее, и вместе мы заплакали. Я знала, что она волнуется обо мне и хочет, чтобы я пошла домой, но я знала, что до родов мне остался еще целый месяц, поэтому я вполне могла остаться. Нам и правда не нужны были слова. Хотя единственное слово, сказанное сейчас матерью, могло бы придать мне силы и поддержать.

— Я завтра вернусь, — пообещала я, помахав ей рукой на прощание. Я как будто видела, как она покачала головой и сказала: «Лучше останься дома и отдохни».

Мама была права. Мне надо было отдохнуть.

Семь часов спустя меня привезли на «скорой помощи» в ту же самую больницу. Врачи сказали, что возникли какие-то проблемы с плацентой. А я поняла, что мы с ребенком в опасности.

С Божьей помощью и благодаря профессионализму докторов мой сын благополучно появился на свет. Меня поместили в палате над моей мамой. Я держала в руках крошечного младенца и думала, какое дать ему имя. Ведь имя — это так важно. Имя должно иметь историю, которой бы гордился мой сын. Имя должно было что-то значить. Но в тот момент я была слишком измотана врачами и процедурами, поэтому решила повременить.

Нашего первого сына звали Дэниелом. В честь его отца. Нашему второму сыну мы дали второе имя его отца — Майкл. К сожалению, больше имен у Дэна не было. Дочку мы назвали в честь самого красивого городка в Ирландии Керри. Другие же более или менее подходящие имена давно расхватали наши родственники для моих племянников и племянниц. Дядя предложил назвать ребенка Финбаром. Финбар был святым покровителем нашей семьи, но я знала, что мальчику трудно будет научиться произносить свое имя.

Время шло. Пора было определиться. Внезапно у меня появилась идея. Я вызвала медсестру и попросила передать записку моей матери, которая лежала в палате этажом ниже. «Мама, у меня мальчик. Ты можешь придумать ему имя? С любовью, Кэти».

Весь день я ждала ответа. Я держала ребенка на руках, качала его и припевала: «Скоро у нас будет имя». Я думала, что наконец-то услышу мамин голос и мои глаза наполнятся слезами. Внезапно в дверях с таинственным видом появилась медсестра.

Она взяла у меня ребенка и приложила палец к губам:

— Шшшш!

Я испуганно спросила:

— Что случилось?

Другая медсестра подкатила мне кресло на колесиках. И в полнейшей тишине мы двинулись по темному коридору к палате для новорожденных. В дверях палаты стояли Дэн и моя мама. Она улыбалась. Это была самая лучшая улыбка, какую я видела в жизни.

— Мам, — обратилась я к ней, и слезы наполнили мои глаза.

Впервые она вышла из своей палаты. В полнейшей тишине она подняла левую руку и указала в сторону медсестры, которая стояла у окна, держа моего мальчика. Очень медленно, тяжело дыша, она произнесла:

— Назови... его... Петр. Нам нужен... камень.

Кэти Райан

СПАСИБО ТЕБЕ, МАМА!

За то, кем я стал и кем надеюсь стать, я благодарен своей матери.

Авраам Линкольн

МАМА И МИСС ДЖОРДАН

Лишь две вещи мы можем оставить в наследство нашим детям: корни и крылья.

Ходцинг Картер

Мама подошла ко мне, взяла за подбородок, чтобы я не смогла отвести взгляд, и твердо смотрела мне в глаза. Сон как рукой сняло. Кажется, была середина ночи. Ее лицо не предвещало ничего хорошего.

— Мэри, — сказала она, — где твоя домашняя работа? Тогда я вспомнила. Я не выполнила задание. Дело в том,

что я не оставила на кухонном столе свои тетради с выполненным заданием, где она каждый раз находила их, когда поздно возвращалась вечером с работы.

— О, мама, я заснула, — пробормотала я в ответ.

— Что ж, в таком случае тебе сейчас лучше подняться и выполнить задание. Помни: занятия должны быть на первом месте! — сказала она, наконец-то отпустив мой подбородок.

Я с неимоверным усилием вылезла из постели, нашла свои книги и тетради. Когда я закончила домашнее задание, то вся горела от праведного гнева. Ну почему я? Ну почему она всегда выделяет меня, особенно если надо как следует наказать?

Но с мамой не очень-то поспоришь. Маму надо просто слушаться. Я принесла ей проверить выполненную работу. К этому времени она уже дремала в кресле-качалке, измученная за день.

Моя мама, Джозефина Хэтвуд, всегда мечтала быть медсестрой. Но ее родители умерли, когда она была маленькой, и ей пришлось оставить школу, закончив лишь шесть классов. С тех пор мама только работала и работала.

Моим первым воспоминанием был маленький дом, в котором мы жили в Алтависте, штат Виргиния. Это было замечательное бунгало, окруженное маленьким садиком. Отец работал строителем. Это были самые счастливые дни в нашей семье.

Потом отец заболел. Мы с мамой часто ездили на поезде в Линчберг навещать его в больнице. Но ему становилось все хуже и хуже, и мы видели, как мама борется со слезами, когда возвращались домой.

Вскоре отец умер. Наступили времена, когда нам нечем было оплачивать медицинские счета. Мы потеряли дом и переехали в Линчберг, где мама стала работать уборщицей в трех домах, и еще она помогала убираться в церквах. И все это ради того, чтобы накормить и одеть меня и мою сестру Энн.

Я помню, когда мы с Энн босиком пришли в школу. Был прекрасный сентябрьский день. Наши туфли порвались, а у мамы не хватало денег купить нам новые. Директор посмотрел на нас, с удивлением подняв брови, но ничего не сказал. На следующий день мы подумали, что он вызовет нас, но и тогда он ничего не сказал. На третий день он встретил нас у дверей школы.

— Почему на вас нет обуви?

Мы как смогли объяснили, что у мамы нет возможности купить нам туфли.

— Что же, — сказал он, — тогда вам надо идти домой. Мы не можем принимать в школу детей, которые ходят босиком. И вы должны передать это маме.

Энн взяла меня за руку, и мы вернулись домой. Из нас двоих я чаще всего придумывала всякие шалости, поэтому я предложила провести день у пшеничного поля, находившегося неподалеку. И как раз в то время, как закончились уроки, мы вернулись домой. Мама ждала нас. Удивительно, но

слухи в таком городе, как Линчберг, распространяются быстрее молнии.

Мама хмурилась и стояла прямо, как дорожный столб. Она спросила нас, где мы были. Я придумала историю, чтобы не расстраивать ее. И тогда она закричала на нас:

— Сегодня вас в школе не было!

Сразу стало ясно, что она все знает. Она говорила нам о том, как важно сейчас образование. Еще она сказала, что мы никогда не должны стыдиться своей бедности.

— Главное не во что вы одеты, а что вы собой представляете, — добавила она. — Это значит гораздо больше.

Несколько дней спустя она смогла получить деньги, оплатила счета и купила нам новые ботинки.

Если у мамы бывали свободные минуты, она непременно уделяла их нам. Это было такое особенное время, когда мы читали вслух. Я прыгала к ней на кровать и ждала той минуты, когда же начнется чтение. Потом была моя очередь читать, а за мной читала сестра.

Но несмотря на всю любовь, которую я испытывала к маме, мне всегда казалось, что она недовольна мной больше, чем другими детьми, и что я никогда не смогу полностью соответствовать ее требованиям. Моя сестра Марианна, которую мама удочерила (потому что мама Марианны умерла), имела ряд преимуществ передо мной. Я помню, как завидовала, когда мама купила ей новое пальто, в то время как мое уже давно требовало замены, Я не могла этого понять. Но мама полагала, что Марианна нуждалась гораздо больше меня, потому что раньше ей приходилось во многом себе отказывать.

Впрочем, один подарок мама мне подарила — я всегда чувствовала себя счастливой, даже если в нашем маленьком мирке не было покоя и радости. Еще я любила поговорить — черта, которая не особенно нравилась мисс Джордан, моей учительнице по английскому языку.

Она была одной из тех учительниц, которые никому не нравятся. Слишком строгая, она обычно стояла перед нами как каменное изваяние, высокая, крупная. Ее волосы всегда

были гладко зачесаны назад. К тому же она носила огромные, в пол-лица, круглые очки. Когда она бывала расстроена, то опускала голову и смотрела на вас поверх этих тяжелых очков. И каждый раз вы чувствовали себя при этом так, словно на вас упал тяжелый валун.

Однажды на ее уроке я так заболталась, что даже не заметила, как учительница прервала свой рассказ и стала смотреть прямо на меня.

— Юная леди, я бы хотела встретиться с вами после уроков.

Позднее мисс Джордан объяснила мне, чего она от меня добивается.

— В качестве наказания я хочу, чтобы ты написала эссе в тысячу слов на тему образования и его значения в экономике, — сказала она, как припечатала.

Ну уж это был мой конек! Здесь я была в себе уверена — писала я хорошо. На следующий день на занятиях она вызвала меня и вернула мою тетрадь.

— Возьми и перепиши, — заявила она, — и помни, каждый абзац должен содержать в себе новую мысль.

Вернув мне тетрадь во второй раз, она исправила мои грамматические ошибки. В третий раз — пунктуацию. На четвертый раз оказалось, что нашлись стилистические неточности. Я была полностью повержена и разбита!

В последний раз я медленно, аккуратно переписывала всю работу, оставляя большие пробелы между словами. Когда она увидела это, то сняла очки и улыбнулась. Наконец она приняла мою работу.

Несколько месяцев спустя после этого случая я снова разговорилась на занятиях. Ребята шипели мне: «Мэри, прекрати! Мисс Джордан смотрит!» Я испуганно озиралась. Да, на ее лице было точь-в-точь такое же строгое выражение, как обычно.

— Ты слышала, что я сказала, Мэри?

— Простите, нет.

Тогда мисс Джордан продолжила:

— Я говорила об итогах городского конкурса. Уже объявлены результаты и есть победители. — Она сделала многозначительную паузу. — Дети, я рада сообщить вам, что Мэри заняла третье место за эссе на тему важности образования в экономике.

Сказать, что я была в восторге, мало. Впервые в жизни я победила хоть где-то. Позже мисс Джордан объяснила важность того урока, который она преподала мне. Когда я писала и переписывала свою работу для нее, я училась самодисциплине. Я была тронута. Кроме мамы, оказывается, на свете есть еще человек, которому небезразличны мои успехи.

К концу выпускного класса вся наша группа должна была пройти контрольный тест, и я получила пятерку. Все учителя настоятельно советовали мне поступать в колледж. Но это оставалось для меня недостижимой мечтой. Нет, даже пытаться не стоит. И все же я подала заявление, надеясь на невозможное.

На выпускной вечер пришла мама. Она была особенно горда мной, потому что я первая из нашей семьи закончила среднюю школу (за мной следовала Энн). Мама сидела в первых рядах, и я встретилась с ней глазами, когда мне вручали диплом. На ее лице сияла улыбка, а на глазах блестели слезы радости.

И все же получение диплома не было самым замечательным моментом вечера. Чуть позже я узнала, что меня зачислили в колледж. Это была потрясающая новость!

Я знаю, что думала моя учительница мисс Джордан. Она улыбалась и кивала, как будто говорила: «Вот видишь, чего можно достичь, если приучить себя к дисциплине».

На каникулах мне пришлось подрабатывать. Потом наступили учебные дни в колледже. Но даже там я продолжала слышать замечания по поводу своей одежды. Большая ее часть была куплена в магазинах секонд-хэнд, а некоторую сшила сама мама. Только я всегда помнила мамины слова: «Главное не во что вы одеты, а что вы собой представляете». Но до сих пор я часто плакала, когда меня никто не видел.

И все же я знаю, что ничго не сравнится с болью и страданиями мамы, через которые она прошла ради меня.

Некоторые мои друзья по колледжу приходили в ярость, когда кто-нибудь начинал глумиться по поводу их социального статуса. И они старались не подкачать, чтобы «идти в ногу с модой». Но мисс Джордан и ее пример самодисциплины дали мне хорошую закалку. И я все время занималась, что не оставляло мне времени на отчаяние.

— Мэри Элис, если тебе не нравится что-то, пытайся это изменить, — говорила она. — А если ты споткнешься, то вставай и начинай все сначала!

С тех пор упорство и умения, которым я научилась от мамы и мисс Джордан, работали на меня с удвоенной силой, они руководили всей моей жизнью. Я долгое время была учителем в Александрии и недавно стала президентом Национальной ассоциации работников просвещения. В своей деятельности я пыталась руководствоваться маминой смелостью и ясностью ума мисс Джордан. В моей битве против дискриминации женщин и за права учителей я познала необходимость ценных советов моей мамы. И все же один вопрос продолжал мучить меня на протяжении более чем тридцати лет.

Как-то мама навестила меня. Мы стояли рядом друг с другом на кухне и мыли тарелки после семейной вечеринки. Я решилась на вопрос и набрала в легкие воздуха.

— Мама, почему ты всегда больше требовала от меня, чем от моих младших сестер?

Она положила на стол кухонное полотенце и задумчиво взглянула на меня. Но почему-то так. ничего и не ответила.

На следующее утро мы с мамой сидели за завтраком и смотрели в окно на цветущий сад. Мы болтали о том о сем и ни о чем конкретно, потом я налила нам по очередной чашке кофе. Минуту-другую мы сидели молча, а потом мама снова, как тогда, давно в детстве, взяла меня за подбородок, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

— Вчера ты задала мне вопрос, Мэри Элис. Все это время я думала над ответом. Ты сильная. Но у тебя есть еще и упорство. Я должна была тебя лучше воспитывать, больше

требовать от тебя, потому что в тебе было заложено больше способностей, ты могла больше дать миру, и поэтому тебе было важно пройти эту школу. Я знала: в будущем многие люди будут зависеть от тебя. Вот мой ответ на твой вопрос, Мэри Элис.

Она все еще держала мое лицо в своих руках, и я могла слышать, как тикают настенные часы дедушки, такая стояла тишина. Я кивнула, и тогда она опустила руку.

— Я поняла, мама.

Наконец-то я поняла.

Мэри Хэтвуд Фатре.ы

КОГДА МАМА ЗАДУЕТ 75 СВЕЧЕЙ

Она всегда знала, что сил ей хватит на сто жизней.

Годами она молилась: «Господи, святая Мария и Иосиф, даруйте мне терпение!» 1 245 187 раз.

Ее руки развешивали мокрые пеленки, стерилизовали бутылочки, спускали детей с четвертого этажа, гладили летние костюмы и гордо катали коляски.

Она за свою жизнь начистила столько картошки, сколько не начистили шестьсот взводов провинившихся солдат.

Ее волосы всегда были уложены в аккуратную прическу, заколоты разноцветными заколками, а на ночь завиты на бигуди. Сначала она носила прическу в стиле мальчишек с глянцевых обложек журналов, постепенно же волосы приобрели сверкающий серебристый оттенок.

«Гостиной» называлось место, где она развлекала компанию, «буфет» содержал все необходимые продукты, в холодильнике всегда лежала добрая порция мороженого, а «вертящаяся стиральная машина» всегда была к ее услугам по вторникам.

Она набирала опыт няни, с упорством продираясь сквозь такие неприятности, как корь, детская простуда, воспаление легких, телевизор, лихорадка, грипп, ссадины на руках и разбитые сердца.

Когда-то, были времена, в ее шкафу хранились шляпы с перьями, белые перчатки, юбки с оборками и длинными кистями, выходные костюмы, шифоновые платья, воскресное пальто и рождественские игрушки, которые она заказывала по каталогу.

Ее сердце знало мужскую любовь, радость ребенка, боль ошибок и просчетов, тепло дружбы, празднование помолвок, восхитительное благословение внуков и правнуков.

Кто может сосчитать все вымытые ею полы, все обеды, которые она приготовила, подарки на дни рождения, которые завернула, домашние задания, которые проверила, сказки на ночь, которые она прочитала, извинения, которые выслушала, молитвы, которые шептала Господу каждый день?

Ее руки вырастили несколько поколений детей. Ее руки приготовили бесчисленное количество любимых блюд. Сколько раз она становилась на колени и молилась за тех, кого любит. Сколько раз ее губы целовали ушибленные места. Спина занемела стирать грязные ковбойские одежды сорванцов, пальцы давно исколоты иголками от штопанья порванных штанин и рукавов. Эти же руки собирали цветы и постепенно старели.

Она прошла по жизни с улыбкой на губах, несмотря на слезы и горечь, наблюдала каждый закат с надеждой увидеть завтра новый день, обещавший много и много нового. Благодаря ей и мужчине, который когда-то предложил ей руку и сердце, жизнь и любовь в нашей семье имеют продолжение в следующих поколениях.

Когда моя мама задует 75 свечей, пусть Господь благословит ее и всех тех, кто собрался рядом с ней в этот момент.

Элис Коллинз Записала Джеральдина Дойл

СЕМЬ ЧУДЕС

— Я бы этого никогда не сделала, не будь у меня семерых детей, — призналась мне мама, когда мы ехали с ней по пустынным местам Нью-Мексико в нашем открытом «шевроле».

Она прибыла в Тусон двумя днями раньше, чтобы сопровождать меня в моей поездке в Вашингтон. Когда я сказала, что собираюсь совершить путешествие, она не стала ждать особой просьбы об одолжении. Она просто взяла отпуск на работе, заказала билет и вылетела из Чикаго, чтобы составить мне компанию.

Я частенько слышала, что в семьях, где растут семеро детей, кто-то всегда бывает обделен вниманием, как будто здесь имеют значение математические методы подсчета (количество часов, деленное на количество детей, равняется количеству внимания к каждому ребенку). В нашей семье было не так. Я не знаю, как маме это удавалось, но я никогда не чувствовала себя на заднем плане — ни по отношению к моим братьям-сестрам, ни по отношению к ее работе и карьере, ни даже по отношению к отцу.

Помню, я сидела у нее на коленях и слушала, как она рассказывает о восьми равных частях своего сердца: по одной на каждого из нас и одна — отцу. И все же я понятия не имела, где бывали мои братья-сестры в то время, как мы с мамой играли в нашу любимую игру «Миссис О'Лири и миссис Фоли», или когда