Домашняя» группа творческого самовыражения

Вариант

Весной 1992 года было введено платное посещение диспансера (для пациентов, не проживающих в Южном округе Москвы). Это касалось и занятий групп Терапии творческим самовыражением (ТТС). Помню, как мы все были огорчены, услышав это известие. Дело доходило даже до слез, потому что для многих эти занятия стали насущной необходимостью, а денег не было. Для людей с трудностями общения это нередко вообще была почти единственная возможность более или менее полноценного общения.

Тогда я предложил собраться у меня дома, собраться снова и снова, а когда состав группы определится, пригласить нашего доктора, то есть я просто предоставлял помещение.

Мы так и поступили: стали собираться у меня дома. Был чай, были свечи, слайды и прочее — как на группах в диспансере. И темы мы обсуждали те же, что ставились на соответствующих группах в диспансере.

Состав наших собраний скоро определился, я пригласил нашего доктора, но приглашение не было принято, в частности, и потому, что, по его словам, в квартире настоящие психотерапевтические занятия группы невозможны, поскольку надо всем довлеет обстановка жилья, личность хозяина. В самом деле, психотерапевтическая гостиная и моя комната дома — вовсе не одно и то же.

Таким образом, казалось, едва начавшись, наши собрания кончились. Но это казалось мне, а остальные участники считали иначе: было решено наши собрания продолжать. Разумеется, уровень этих собраний без руководства опытного психотерапевта не мог быть достаточно высоким, но зато обстановка в сравнении с занятиями в диспансере была более непринужденной, а это, в частности, оказалось для некоторых участников особенно важным.

Итак, мы имели теперь помещение, скромные технические средства и материалы для работы, но не имели руководителя. Я нарочно подчеркивал, что распоряжаюсь хозяйством, но не руковожу собраниями, только заполняю пустоты, когда они возникают в наших обсуждениях. Тем самым я старался поощрять инициативу участников и надеялся, что выявится естественный лидер, но это не мешало мне чувствовать себя ответственным за происходящее, временами даже ответственность казалась мне непосильной. Это чувство побуждало меня стараться вести дело по возможности в русле ТТС — лучшего я не видел, но эти старания далеко не всегда были успешными. С другой стороны, даже качественное «заполнение пустот», как выяснилось, требует подготовки — я стал готовиться к каждому собранию.

Для определенности я решил обратиться к обыкновенному календарю-ежедневнику, то есть к событиям и людям минувшего. С одной стороны, это создает предпосылки для терапии творческим погружением в прошлое, с другой, если речь идет, скажем, о художнике или писателе, мы можем судить об их характерах по их произведениям, находя для себя созвучное, что всегда важно. Кстати, мне показалось, что если вспоминаем с добрым чувством знакомого или незнакомого (и даже неизвестного по имени) человека, то это уже дает целебный эффект, а поводов таких почти каждый листок календаря дает предостаточно.

Нельзя сказать, что собрания получаются всякий раз интересными и полезными в равной степени для всех — нет, тут все очень по-разному бывает, но могу сказать, что, кажется, мы ни разу не уложились в отведенные два часа, то есть времени всегда не хватает, а это в данном случае неплохой признак. Вообще об этих собраниях я пишу впервые и, понятно, не могу в нескольких словах охватить пятилетний почти опыт. Но вот какое обстоятельство хочется отметить.

Важным и показательным в истории этих собраний мне кажется момент, когда посещение диспансера для нас вновь стало бесплатным. Я полагал тогда, что люди вернутся в свои группы в диспансере, а наши собрания прекратятся. Но я опять ошибся: собрания продолжаются, хотя их участники действительно вернулись в диспансер.

Это косвенно подтверждает тот факт, что упомянутые собрания не повторяют, не дублируют, даже не дополняют занятия в диспансере, а являются теперь уже самостоятельной ветвью, этаким «домашним» вариантом занятий группы ТТС, имеющим свои особенности, свои сильные и, к сожалению, слабые стороны, но это предмет особого разговора, который, я надеюсь, еще впереди.

3.9.4.2. Опыт работы с домашней группой творческого самовыражения

Больше всего мне бы не хотелось, чтобы с первых же строк этого сообщения хоть на минуту возникло впечатление, будто некий штатный психотерапевт представляет здесь новый вид группы Терапии творческим самовыражением. Дело в том, что автор в течение длительного времени сам является участником таких групп, руководимых М. Е. Бурно, а некоторое время назад в силу обстоятельств и сам должен был начать вести одну из групп.

Возник принципиальный вопрос: может ли инженер, каковым являюсь я по образованию, вести по существу лечебную группу? Вначале это казалось совершенно невозможным. В самом деле, болезнь течет, развивается или угасает по своим собственным законам, которые известны врачу, но не инженеру. Кроме того, предполагалось, что истинно психотерапевтическое собрание невозможно в частной квартире, где во всем так или иначе проявляется личность хозяина, что неизбежно нарушает правильную (или принятую) атмосферу психотерапевтической гостиной, как она описана во многих источниках.

Первое препятствие в значительной мере преодолевалось тем, что все участники собраний (групп) находились под наблюдением врача, который был в курсе наших начинаний, так что с медицинской стороны я был, так сказать, подстрахован. Больше того, собрания шли, и с течением времени я стал как будто чувствовать, что законы болезни в общем подчиняются более общим законам жизни, а именно к ним я и апеллировал с самого начала. «Чувство природы врожденно нам...», — говорит С. Т. Аксаков. Не случайно поэтому страдающий душевно человек именно среди живой природы нередко получает существенное облегчение. Это я почувствовал еще до того, как прочитал у Аксакова. Это верно, верно и для здорового и для страдающего душевно, но для последнего это важней.

В этой же связи вспоминается и разительный контраст в судьбах Робинзона Крузо и его реального прототипа — Александра Селькирка, который, оказавшись в одиночестве вдали от людей, в относительно короткое время разучился говорить и, я думаю, утратил многое человеческое. Даниель Дефо, следовательно, написал не о том, что было, но о том, что и в одиночестве человек может (и должен) оставаться человеком. При этом видно, как важна человеческая речь, а по собственному опыту знаю, насколько она связана с душевным состоянием: скудеет речь — скудеет и душа... Это тоже нечто общее, а не только имеющее отношение к болезненному.

Примеры можно продолжить, но все они так или иначе будут говорить в пользу наших собраний, будь они диспансерными или домашними. Но в чем собственно особенность домашних собраний ТТС? Обратимся сначала к суждениям самих участников.

Прежде всего неизменно обращают внимание на большую в сравнении с диспансерными непринужденность таких собраний. Правда, поначалу эта самая непринужденность порядком меня раздражала, особенно когда приходила в столкновение с минимально необходимой дисциплиной, без которой вообще ничего дельного быть не может. Но позже я понял несправедливость своей оценки. В самом деле, ТТС предполагает, к примеру, что человек во время занятий мыслит и чувствует, вообще работает в соответствии с особенностями своего характера, то есть по-своему, без чего во многом утрачивается смысл происходящего. Но как, скажем, застенчивый человек может понять, почувствовать, высказать наконец свое, если он стеснен, скован обстановкой, той же дисциплиной? Так что отыскивать и поддерживать нужный баланс дисциплины и непринужденности руководителю приходится учиться на каждом занятии, потому что даже при том же составе участников бывают разные состояния, разные обстоятельства и прочее.

Понятно, домашнее собрание не может быть досадным образом прервано предложением гардеробщика срочно забрать свои пальто или просьбой сторожа «поскорей закругляться», как это бывает в диспансере. За все время, а это уже более 6 лет, собрания, которые проходят у нас раз в неделю, ни разу не отменялись. Здесь не бывает пусть даже доброжелательных и заинтересованных врачей и психологов, но все-таки посторонних (для пациентов) людей, что нередко неизбежно в диспансере.

Наконец, сравнительно недавно один из участников отметил отсутствие какой бы то ни было официальности, которая в той или иной мере вынуждает чему-то «соответствовать» и тем самым иногда заметно мешает. Говорят и о том, что в процессе домашних собраний легче устанавливается взаимопонимание, проще обнаруживается и устраняется напряженность, отношения становятся теплее.

Перечисленное не просто существенно, как показывает опыт, но нередко оказывается насущно необходимым для проявления творческой индивидуальности ранимого, уязвимого в душевном отношении человека.

А как обстоит дело со вторым из упомянутых выше препятствий — предположением, что истинно психотерапевтические собрания невозможны в условиях жилого помещения? Один из наших товарищей заметил, что это обстоятельство, конечно же, связывает руководителя, если он не хозяин квартиры, но если хозяин, продолжаю уже я, то, как говорится, дома и стены помогают. Разумеется, я не могу теоретически подтвердить или опровергнуть упомянутое предположение, но в практическом плане за годы работы я не раз наблюдал состояния, при которых человек не может пойти на группу в диспансер, но регулярно посещает домашние собрания.

Все сказанное выше, казалось бы, должно предопределить успех домашних собраний ТТС, но я не могу сказать, что за прошедшие годы добился существенных успехов. Среди причин хочется указать на хроническую нехватку времени и психотерапевтических знаний, что вынуждает иногда скользить по поверхности. И вдохновляют меня не успехи, а то, что собрания эти, как показывает многолетний опыт, нужны людям — число участников все время росло и теперь лимитируется исключительно поместительностью квартиры.

Но это лишь одна сторона вопроса, а другая — оптимальные размеры группы, превышение которых резко понижает эффективность ее работы. На мой взгляд, оптимальной является группа в 5-7 человек, так что в настоящее время может уже идти речь о создании второй группы.

3.9.4.3. Особенности группы творческого самовыражения в домашних условиях

Просыпаюсь утром и смотрю на стены своей комнаты, увешанные большими и маленькими репродукциями картин русских художников, — теперь апрель, светает рано. И вспоминается, как много лет назад из небогатого набора открыток я впервые составил своеобразную экспозицию репродукций, которые по каким-то причинам хоть немного радовали душу, смягчали состояние, и поместил ее за стеклами книжного шкафа. Время шло, менялось состояние, менялась и экспозиция, и однажды стало жаль, что не отмечал этих перемен. Но самая первая экспозиция запомнилась — там была «Рожь» Шишкина, его же «Утро в сосновом лесу», «В крымских горах» Васильева, ниже — «Девочка с персиками» Серова, «В теплых краях» Ярошенко, «Охотники на привале» Перова, еще ниже — «Март» Левитана, «Подмосковье. Февраль» Нисского, «Не ждали» Репина, «Письмо с фронта» Лактионова, а всего — десятка полтора картин. И так они теперь светло вспоминаются. Чудесно сказала поэтесса-психотерапевт Л. Ю. Благовещенская:

Мир живописи, светлый и прекрасный,

Свой зов ко мне неслышно обращает, —

И кажется, что я живу напрасно,

Когда на этот зов не отвечаю...

Теперь же на стенах, за стеклами шкафов, на верху буфета выставлено, наверное, поболее полутора-двух сотен репродукций, но это уже не столько для меня, сколько для группы ТТС, которая собирается в этих стенах еженедельно вот уже несколько лет. Во всем этом множестве картин нет случайных — здесь только то, о чем уже говорили более или менее подробно на наших собраниях (и, возможно, не один раз) или, во всяком случае, сказано было хоть несколько добрых слов (а это, как мы увидим ниже, достаточно важно), а все они вместе обращают к нам свой целебный зов...

Среди репродукций есть настоящая картина в деревянной рамке, написанная маслом художницей нашей домашней группы, и мы имеем возможность сравнить теплые живые шероховатые краски с машинной печатью типографии.

Есть здесь и несколько наших черно-белых и цветных фотографий: чудесный цветной снимок Макарьева монастыря, например, с белыми полосами облаков в вечернем небе над рекой или зимний снимок домика с заснеженной крышей у истоков Волги, где голые деревья тянутся к небу и кажутся в таком согласии с ним, что невольно обращаешься к другому домику — «Домику в Петербурге» Добужинского, где неба не видно и ветви никуда не тянутся, кругом только камень.

Можно сказать, что эта своеобразная выставка репродукций и, главное, постоянная работа с ней на занятиях являются одной из особенностей домашней группы ТТС.

К началу очередного собрания выставка немного видоизменяется в соответствии с особенностями предстоящих занятий. Например, в прошлый раз на переднем плане появились портреты Горького и молодого Чуковского (оба выполнены Бродским), а также акварель Врубеля. Мы читали рассказ Горького «Пепе», где мальчик дает забавные, но верные характерологические портреты иностранных туристов, а это ведь вечное. Чуковский работал в сфере русской речи, а мы по собственному даже опыту знаем, как тесно взаимосвязаны речь и душевное состояние. Вот почему особенно интересен нам Чуковский и как важно, говоря о человеке, его работе, характере, видеть его портрет. Но об этом и еще об акварели Врубеля мы говорили уже в конце, зная, что обязательно вернемся к этим темам в будущем.

Другая особенность группы состоит в том, что ее занятия организационно и по сути во многом опираются на календарь событий. С одной стороны, это погружение в прошлое, важно только, чтобы оно было творческим, как это предполагает практика ТТС. С другой стороны, появляется повод для разговора об известных людях с точки зрения их и наших характеров, о влиянии тех или иных свойств характера на определение жизненного пути. Наконец, систематическое вспоминание добрых дел наших предшественников, по Ключевскому, является нашим нравственным долгом и создает нравственное богатство людей, что немаловажно особенно в тех случаях, когда человек затрудняется в определении смысла своей жизни, к примеру, в силу деперсонализации. Я бы даже сказал по своему опыту, что творческое выполнение нравственного долга, как об этом говорит Ключевский (и не случайно он наряду со словом «вспоминать» употребляет выражение «творить память»), обязательно теснит деперсонализацион-ные расстройства, причем признаком правильности избранного лечебного пути оказывается возникновение хотя бы минимального интереса к предмету. Помнится ярко, что именно так было, когда я на слух записывал рассказ о том, как профессор Плетнев читал на лекциях студентам «Конька-Горбунка», а потом попросил назвать автора. Студенты затруднились, но многие склонялись к тому, что это Пушкин. Настоящий же автор, студент Ершов, сидел среди товарищей весь красный от смущения и волнения. Он, кажется, впоследствии был директором Тобольской гимназии, у него учился Менделеев, который очень помогал своему учителю в конце его жизни. Сам Ершов не считал себя большим литератором... Впрочем, не так важно, что там дальше говорилось, потому что вновь возник интерес к проблеме взаимосвязанности далеких казалось бы людей (Ершов, Менделеев), а интерес означал отступление сперва эмоциональной измененности, а затем и депрессии, но еще в депрессии захотелось работать, вернуться к давней мысли составить свой собственный календарь-антидепрессант...

Собственно, портреты Горького и Чуковского появились на нашем последнем занятии именно в соответствии с календарем. Там есть и другие славные имена, двум из которых — Гоголю и Андерсену — и была посвящена основная часть нашего занятия. Гоголь разрешал публиковать только один свой портрет — портрет работы Венецианова. Это Гоголь того периода, когда написан был им «Миргород» и, в частности, «Старосветские помещики», о которых так тепло говорили на занятии. Мы вспомнили также художника Боголюбова, посмотрели немногие его репродукции («Пейзаж с портом», в частности). К сожалению, этого большого художника — пейзажиста, мариниста, а затем и импрессиониста — мы почти не знаем. Между тем, его работы составляли (и, быть может, составляют) важную часть экспозиции Саратовского художественного музея, который до Третьяковки выполнял в России ее роль. Вообще календарь дает много подходящего материала для занятий, и, пожалуй, главной тут является проблема выбора. Вот почему передо мной снова и снова возникает вопрос составления своего собственного календаря в духе ТТС, но здесь все еще больше вопросов, чем ответов, решений...

Наконец, следует отметить еще одну особенность группы ТТС в домашних условиях — ее, так сказать, неофициальность, то есть занятия проходят не в учреждении (а дома) и без участия должностных лиц. Правду сказать, это обстоятельство не казалось мне особенно существенным, и я говорил о нем больше по настоянию участников группы. Мне же казалось, что со временем люди привыкают и к казенному помещению и к тому, что руководитель является должностным лицом, и этот фактор теряет тогда свое значение в работе группы. Но время показало, что если это верно, то не для всех, и что у некоторых при встрече с любимым, но официальным руководителем «душа радуется и вместе съеживается», по образному выражению одного поэтического человека. Не могу сказать, насколько это явление важно в терапии, — это, мне кажется, предмет для всестороннего и внимательного изучения в будущем, но, во всяком случае, оно указывает на то, что домашняя группа ТТС, казавшаяся в начале своего существования начинанием весьма зыбким, в некоторых случаях может оказываться даже предпочтительней в сравнении с диспансерной. (Да, есть люди, которые ходят только на домашнюю группу). Но при всем том я снова вынужден указать на важную и малоприятную, печальную истину, связанную с проведением занятий: катастрофическую нехватку времени, сил, знаний, наконец, для проведения занятий на подходящем уровне. А это, соединяясь с другими объективными и субъективными трудностями, неизбежно приводит к пагубному скольжению по поверхности. Поэтому в данных конкретных условиях эту домашнюю группу ТТС более правильно считать вспомогательной группой поддержки.

Примеры методических разработок занятий, материалы к занятиям в группе творческого самовыражения