Я-Ты, осознавание и парадоксальное изменение

В отличие от названных выше авторов Перлз, Хефферлин и Гудмен (1993) ставили в центр диалогических отношений осоз­навание, в то время как сам контакт оставался в фоне. Тем не менее все три позиции – диалог, контакт и осознавание – тес­но связаны. Контакт, диалог как специфическая форма контак­та и осознавание совместимы аспектами единой целостности, когда они рассматриваются из феноменологической перспек­тивы.

В гештальт-терапии осознавание используется для восстанов­ления осознавания, именно для этого и создается диалогичес­кий контекст, облегчающий это восстановление. В этом же кон­тексте контакт используется для восстановления контакта. Те­рапевтическая встреча с пациентом в диалогических отношениях становится моделью восстановления контакта и осознавания, а следовательно, и возможностей роста. Гештальт-терапия рас­сматривается как «дисциплина роста», исцеление и рост через восстановления осознавания является выражением трансцедентальных возможностей человеческого существования.

Поскольку концепция контакта гештальт-терапии пригод-ii.i для естественных биологических ритмов всех организмов, "Я-Ты» отношения переводят контакт в область специфичес­ки человеческую — межличностные отношения и их развитие. Ьолее того, процесс осознавания косвенно является предвари­тельным условием диалога, предполагающим способность те-1>.шевта к присутствию в терапевтических отношениях (Yontef, .'000). Пурселл-Ли в своей статье «Диалог и бытие» (2000) под­черкивает важность буберовского акцента на том, что «огра­ничение возможности диалога есть ограничение осознавания». Исходя из перспективы феноменологического подхода, мож­но сказать, что каждый индивидуум двигается в континууме осознавания к интегративному моменту осознавания, где опыт «Я-Оно» может послужить фоном для появления «Я-Ты» мо­мента. В этом смысле интеграция вырастает из процесса сле­дования континууму осознавания и у терапевта, и у клиента. 11рактикуя феноменологический подход, терапевты и пациен­ты отставляют в сторону рассуждения о том, какое именно су­ществование является релевантным, и позволяют себе иссле­довать то, что открывают их собственные сенсорные процес­сы. Феноменологический подход обеспечивает дисциплину осознавания (Yontef, 1976).

Феноменологическая позиция предполагает принятие. Воспитанники, которые могут принимать себя, не имеют потребности осуждать себя, давать себе оценку или отрицать свой опыт. В педагогическом процессе принятие со стороны педагога создает фон для развития способности ученика к самопринятию.

У терапевта (педагога), практикующего феноменологический подход и осознавание, нет желания изменять клиента (воспитанника). Он не будет соблаз­нен помогать «беспомощному пациенту» и делать что-то за него, он будет свободен в конфликте с пациентом и т. п. Осознавание и рост происходят путем погружения себя в опыт, при отсутствии требований измениться и рассуждений о том, что «не должно быть таким как есть». Принятие «Я-Ты» отношений позволяет углубить осознавание, и одно с другим интегративно связано.

Качественные характеристики диалогических отношений: присутствие, включенность, подлинное и откровенное общение, признание-подтверждение.

По Линн Джакобс (1989), базальный контакт и процесс осоз­навания являются условиями для диалога, тогда как сам диалог представляет собой специфическую форму процесса контакти­рования, относящегося к отношениям между людьми. Диалоги­ческие отношения рассматриваются как межличностная модель феноменологического подхода к осознаванию.

Качественные характеристики диалогических отношений

В качестве необходимых условий для диалога в терапевтичес­ких отношениях терапевт-пациент выделяются присутствие, подлинное и открытое общение (коммуникация), включенность (по Jacobs, 1989) и признание-подтверждение. Йонтеф (2001) добавляет к ним обязательство перед диалогом и диалог как жизнь, акцентирующий со-творение. Рассмотрим эти характеристики на примере психотерапевтических отношений.

Присутствие

Это самый основной и наиболее трудный элемент диалогических отношений. Присутствие – это привнесение себя полностью в интеракции (Yontef, 1991). Присутствующим является тот, кто не пытается влиять на другого, чтобы тот увидел его в соответствии с его образом себя или представлениями о себе. И то время как нет никого, кто был бы свободен от желания быть увиденным определенным образом, присутствие все-таки дол­жно преобладать в подлинном диалоге. Терапевт, например, дол­жен отказаться от того, чтобы постоянно сохранять образ «хо­рошего терапевта». Если терапевт ведет себя в соответствии с образом «целителя», диалогический процесс прерывается, поскольку другой человек (пациент) становится только средством для реализации потребности терапевта выглядеть подобным образом (Jacobs, 1989, 1991, 1998).

Терапевт скорее желает быть увиденным клиентом, чем на­меренно стремится к этому, не пытаясь манипулировать или управлять тем, как его видит клиент. Это дает клиенту шанс встре­титься с другим. Ведь клиенты от­части идут в терапию из-за того, что их значимые люди не хотят или утратили способность стать субъектами для клиента. Это родители, закрытые для своих детей, или просто депрессивные, или нарциссически ориентированные, нуждавшиеся в том, чтобы быть увиденными определенным образом и не позволившие своим детям увидеть их реально. Эти выросшие дети могут чувствовать безнадежность и отчаянье из-за неспособности к под­линной и глубокой связи с другими людьми. Такая встреча стано­вится возможной только тогда, когда пациент получает возмож­ность встретить подлинного «другого». Так что терапевт может стать первой личностью в их жизни, к которой они могут подой­ти, найти и найти себя через «другого» и через свои отношения с терапевтом, желающим быть субъектом. Таким образом, «инаковость» является очевидным параметром присутствия.

В терапии клиент может впервые получить возможность уви­деть доступного реального человека с его защищенностью и способностью преодолеть эту защищенность, способностью например, извиниться перед клиентом за сарказм, оказавшийся следствием чувств униженности или страха. Но если терапевт имеет намерения или неосознанные нарциссические потребности к демонстрации себя как отличающегося от пациента, но не имеет цели встретить «инаковость» пациента, его включенность разрушается. Для терапевта его «инаковость» подчинена текущему процессу, в который он погружен (Jacobs, 1991). Одна из самых распространенных ошибок начинающих терапевтов состоит в навязывании себя пациенту. Это навязывание они представляют как выражение подлинного диалога, однако же диалог в терапии всегда соизмеряется с потребностями пациента и его готовностью к встрече с «другим».

Присутствие не может стать правилом для терапевта, но со­противление присутствию должно быть им исследовано. В гештальт-терапии, где контакт рассматривается как «основной орган личности», личности терапевта придается центральное значение для появления изменений в поведении. Когда контакт затруднен, многие гештальт-терапевты уделяют время исследо­ванию своих трудностей в супервизии, чтобы поддержать свою способность присутствовать. Это касается, например, момен­та, когда терапевт принимает защитную позу превосходства или когда он интерпретацией пытается преодолеть свое бессилие.

Практикуя присутствие, терапевт позволяет себе двигаться по направлению к клиенту и использовать полный спектр эмо­ций и поведения в контакте с пациентом: контакт глазами, фи­зическое соприкосновение, движение – все это будет говорить о его присутствии. Присутствие включает силу и бессилие тера­певта. Терапевт может сильно влиять на клиента и в решаю­щие моменты его любящая позиция может производить значительный терапевтический эффект. Но в реальности терапевт бессилен изменить клиента, сделать его жизнь лучше, и эту боль желания и бессилия он может привнести во встречу.

Для того чтобы поддержать присутствие, очень ценен феноменологический подход – поддержка того, что происходит, без предрассудков и интерпретаций. Комбинация присутствия с феноменологическим подходом может сделать возможными «Я-Ты» отношения. При этом «в задачи гештальт-терапевта входит выражение своих переживаний клиенту. Регулярно, с рассудительностью и проницательностью, он сообщает о своих наблюдениях, пред­почтениях, чувствах, получаемом опыте и мыслях. Таким образом, делясь личной перспективой, он моделирует феноменоло­гические послания, помогающие обучать клиента доверию и использовать непосредственный опыт для усиления осознавания» (Йонтеф, 2001). А значит, и у клиента будет возможность привнести себя во встречу с терапевтом. Если терапевт рассу­дителен и думает, что клиент нуждается в изменениях, клиент будет скрывать то, что важно для него. Реальность терапевта не является более правильной, чем реальность клиента, просто это другая перспектива.

Однако некоторыми клиентами любое выражение «инаковости» терапевта будет восприниматься как тягостное столкно­вение с ним. Одним из очевидных параметров присутствия является само раскрытие — подлинное и откровенное общение терапевта с пациентом. Самораскрытие само по себе подразумевает такой момент терапевтического процесса, в котором пациент оказы­вается лицом к лицу с «инаковостью» терапевта. Это достаточ­но сложно мотивированная интервенция.