Будущее и загробная жизнь - абсолютно разные вещи

Стерео.

Несколькими этажами ниже Гамильтон и Пэм входят в новый мыслительный цикл. Их мозг еще слишком слаб, чтобы генерировать зрительные образы, но они уже могут слышать - слова, шумы, музыку. Хор. Какие-то звуки, словно с небес: сладостные, соблазнительные. Слова. Загляни кто-нибудь в их реанимационную палату, ему было бы и невдомек, какие взаимодополняющие концерты звучат в эти минуты в их головах. «Кольца-ленты, кольца-ленты, - зазвенели у Клемента...».

А потом, только после того, как музыка достигает своего пика, появляется изображение. Слайд-шоу. Стоп-кадры: хьюстонское шоссе - пустынное, за исключением редких, неподвижных, тут и там стоящих машин; грязевой дождь, обрушивающийся на пригороды Токио; африканский вельд в огне; индийские реки - словно густое рагу, несущие к океану шелковые одеяния и бесчисленные трупы; огромные часы/термометр на здании флоридского дилера «Крайслера», они попеременно показывают ноль часов, ноль минут и 140 градусов по Фаренгейту.

За обоими пациентами наблюдает дежурная сестра. Что-то идет не так. Необычно. Неправильно. И тут она понимает: детоксикация двух организмов происходит в стереорежиме. В такт поворачиваются из стороны в сторону головы. Два тела вздрагивают одновременно, исполняя некий жутковатый танец смерти. Сестра зовет свою напарницу, которая снимает происходящее на любительскую видеокамеру, которую она брала у брата и собиралась вернуть вечером, после дежурства.

Еще через пару минут интенсивность этого синхронного танца увеличивается. Строго в такт начинают двигаться руки, вздрагивать ноги. Кривые на самописцах то взлетают вверх, то обрушиваются глубоко вниз, оставаясь при этом абсолютно идентичными друг другу.

Но вот танец заканчивается. Пациенты снова погружаются в спокойный сон - у каждого свой. Видеокассета вынимается из камеры и убирается в стол.

Этого никто не ждал.

***

Лоис ведет свой «бьюик» так, словно это неуклюжий прогулочный катер. Не снимая перчаток, она переключает передачи. Джордж, сидящий рядом с ней, не может сдержать слез. Причина внеплановой поездки в больницу настолько невероятна, что они даже не в силах общаться друг с другом и обходятся лишь короткими, касающимися дела фразами. («Пристегнулся?» - «Да». - «Поехали».) Их надежды умчались куда-то далеко вперед, да и чего от них можно было ожидать? Каких-то два часа назад родителям Карен и в голову не могло прийти, что им придется пережить такое потрясение. Часов в девять утра Лайнус позвонил в их дверь. Джордж, потягивавший на кухне кофе, неторопливо обдумывал, какую из азалий подрезать в первую очередь. Лоис, валяясь в постели, в полусне решала задачу - а не пора ли убрать наконец рождественские украшения. И тут - на тебе: является Лайнус. Первое, что приходит им в голову, - Карен умерла. Легкие отказали. А вместо этого на них обрушивается:

- Карен очнулась! Мистер, миссис Мак-Нил, она говорит, все нормально. Она спрашивала, как вы. И вообще, она хочет, чтобы вы к ней приехали.

Джордж и Лоис реагируют внешне почти одинаково: оба бледнеют, у обоих пересыхает во рту, встает ком в горле. Вот только волнуются они по-разному. Джордж получает самое радостное, долгожданное известие за всю свою жизнь. На Лоис же лавиной обрушивается чувство вины - за то, что она уже давно зачеркнула для себя Карен, за то, что лгала Джорджу, говоря, что время от времени навещает ее, и за то, что именно она - и никто другой - предлагала врачам «повернуть выключатель». Ведь не далее как накануне она просила в больнице: «Не надо никакого героизма. Отпустите ее на этот раз».

Неожиданно для себя Лоис оказывается в мире, где еще существует понятие надежды. Это ее не на шутку пугает, ей становится не по себе. Она вдруг ясно представляет себе, что у нее теперь не одна, а две дочери, которые ненавидят ее. У нее в голове - будто потоп: поток жидкой грязи, влекущий за собой валуны и огромные деревья. Это зрелище она видела однажды, еще в детстве, в Британской Колумбии.

Когда Лайнус сообщает им новость, Джордж тяжело опускается на табуретку под плетеной совой. Лоис растирает ему плечи и говорит Лайнусу, что они сейчас только переоденутся и сразу же приедут в больницу. Потом она идет к телефону и звонит Венди. Новости подтверждаются.

- Папа? - Джордж слышит эти слова и чуть не падает на телефонный аппарат. - Это я, Карен. Папа, ты меня слышишь?

Джордж начинает задыхаться. Лоис не на шутку боится за его сердце. А в трубке все раздается:

- Это я, я. Все так изменилось... и живот болит.

Лоис берет у мужа трубку.

- Карен?

- Мама?

- Да, дочка, это я...

- Мама!

- Ты как себя чувствуешь?

- Да пошевелиться не могу. Приезжайте сюда. И еще - есть хочется.

- Джордж, перестань плакать. Карен? Мы сейчас приедем.

- А вы где живете? Там же, на Рэббит-лейн?

- Конечно, там же. Джордж, успокойся наконец! Поздороваешься ты с Карен или нет?

- Здравствуй.

- Привет, папа.

Джордж ревет в три ручья. Лоис вырывает у него трубку:

- Карен, подожди чуть-чуть. Мы скоро.

Меган дома нет. Она у Ричарда. Лоис надевает деловой костюм, цепляет какие-то украшения с жемчугом, красится, пытаясь скрыть морщины, появившиеся на лице за эти годы. Джордж облачается в свой единственный «хороший костюм», и ему не по себе при мысли о том, что купил он его на случай похорон Карен.

Приведенная в чувство валиумом, Лоис выходит из дома. Она довольна: фигуру она сохранила, волосы - в отличном состоянии. Время практически не коснулось ее.

Субботнее утро, холодное и ясное. Изо рта вырывается пар. Деревья почти облетели. Лоис опускает стекло машины и думает о Карен. Больница все ближе. Лоис всегда держала мысли о лежащей в коме дочери при себе. Лишь однажды Джордж видел, как она плачет. Случилось это лет десять назад. Они вместе смотрели вечером телевизор - новости. А там передали репортаж о том, как какой-то сумасшедший из Техаса отравил знаменитое, историческое дерево. Жители городка, где это случилось, прилагали все усилия, чтобы спасти дерево, - прокачивали огромное количество воды под его корнями, вымывая ядовитые вещества, но все напрасно. Дерево сошло с ума, потеряв счет временам года. Оно сбросило листья, потом - по осени - на нем появились почки, а к зиме - и новая листва. В конце концов листья пожухли и опали в последний раз, и дерево погибло. У Лоис перехватило дыхание, пока она смотрела этот репортаж. Она ушла на кухню, оперлась на стол и попыталась взять себя в руки, но безуспешно. Разрыдавшись в голос, она сползла на пол, вымочив слезами всю правую руку. В кухне было темно, от линолеума тянуло холодом. Вошел Джордж, сказал: «Ну все, все, дорогая». И обнял ее. Так они и сидели еще долго на темной кухне, а в гостиной далеким фоном что-то вещал телевизор. Красный свет.

Лоис думает о Карен - о том, как много от самой себя она видела в дочери, никогда не признаваясь в этом Карен: такая умница, такая жизнерадостная. Лоис вспоминает, каково ей было поначалу, когда Карен только-только уснула. Она ощущала себя опустошенной - как пустые пластмассовые цветочные горшки, сваленные в гараже. Лоис вспоминает о выкидышах, которые у нее были, особенно о Меган Первой. Этот младенец умер нерожденным, унеся с собой очень важную частицу Лоис. Она почувствовала себя чем-то вроде машины, от которой нет ключа.

Еще Лоис думает о Ричарде - тот еще болван был, когда Меган родилась. Потом - чуть не спился. А еще и работы меняет одну за другой. Никакой стабильности. Только недавно он стал похож на нормального, готового к семейной жизни человека, да и пить вроде перестал. Нет, он явно меняется к лучшему, пытается принимать решения, подобающие взрослому человеку. Поумнел слегка. «Нет, Джордж, - сказала она с месяц назад, - дурь у него из башки еще не вся вышла, но парень явно встал на путь исправления. По крайней мере, будем на это надеяться».

***

Камеры и софиты местных телеканалов выстроились частоколом на парковке и у входа в больничный холл. Грузовики и фургоны - передвижные студии и спутниковые передатчики; репортеры, приводящие их в надлежащий вид гримеры, - целый цирк, неспешный, даже занудный, но очень функциональный. Лоис и Джордж понимают причину этого переполоха и инстинктивно проезжают мимо парковки дальше - к одному из служебных входов, которым Джордж не раз пользовался за эти годы. Они пробираются по коридорам; радостно всплеснув руками, медсестра открывает им дверь. Она ведет их в новую палату Карен и повторяет:

- Это чудо, это просто чудо. Я никогда бы... Ну, в общем, вы меня понимаете.

У дверей палаты толкутся несколько человек. Заметив Венди, Джордж и Лоис устремляются к ней. Венди улыбается.

- Она только что уснула. Не волнуйтесь, это не кома. Просто решила вздремнуть. С ней остались Ричард и Меган - они спят вместе с нею. Ну пожалуйста, не переживайте. Ей это только на пользу. Ей сейчас требуется ощущение ласки, тепла. Я распорядилась, чтобы никого, кроме родных, не пускали. Вы же сами видели, что внизу творится.

***

Карен беззвучно просыпается. До нее доносится голос Венди, которая говорит с кем-то по телефону. Карен видит и чувствует Ричарда и Меган - они лежат по обе стороны от нее, она ощущает их тепло, слышит дыхание. Как же это все получилось? Почему я здесь - и именно сейчас? Семнадцать лет! Ого. Сильно ли изменился мир? И вообще - изменился ли он, или изменилась только я? Ричард, он теперь не симпатичный, он... Красивый такой, мужественный, здоровенный вон какой, куда крупнее, чем... вчера вечером? Он теперь мужчина - настоящий мужчина, солидный даже. Никак не юноша. И пахнет он не так, как вчера... нет, так же, но вроде более резко. А Меган? Дочка? Да ну, наваждение какое-то. Ведь еще вчера вечером я была молодой, полной сил! Меган пахнет свежесорванным кукурузным початком - сладкий, ни с чем не сравнимый запах юности. Карен задумывается, ладят ли друг с другом Меган и Ричард. Уживается ли Меган с мамой? Может быть... хотя, скорее всего, нет. Мама умудряется сделать все для того, чтобы полюбить ее стало нелегким делом. Почему она такая? Желудок болит , - думает Карен. И как-то неестественно жжет, щиплет. Есть хочется. Трубка эта еще в животе. Торчит. А месячные у меня были все эти годы? А сейчас? А есть я нормально смогу? Ну, твердую пищу, например. Кто же я теперь - ведь даже не ребенок. Плод недоношенный . Вот только почему сознание такое ясное, мысль работает так четко?

Карен пытается пошевелить рукой, и усилие оборачивается пыткой. У нее чешется нос, но ее сухожилия и мышцы настолько атрофировались, что дотянуться до него и почесать оказывается выше ее сил. Ее тело - вроде бы комплектный, но иссохший и бесполезный набор костей и внутренних органов. Болит челюсть. Карен ощущает себя свежеспиленным деревом. Слишком долго это продолжалось! Мое тело... Стоп! Нельзя так. Об этом еще будет время подумать . Она неподвижна, но ей все интересно, и она чутко прислушивается и присматривается ко всему вокруг. Просто не верится. Говорить с незнакомыми людьми ей совсем не хочется. Хочется, чтобы было воскресное утро. Чтобы настал новый день. Подумать только - все остальные, весь мир эти семнадцать лет не проспали!

Венди выходит из комнаты; снаружи слышен какой-то шум, затем она возвращается. У нее в руках телефон - без шнура? Увидев, что Карен проснулась, Венди предлагает ей поздороваться с родителями. Для Карен это звучит как-то странно, если не глупо. Вчера же виделись. Поговорив со своими по телефону, она неожиданно снова задает Венди тот же вопрос:

- Венди, слушай... а какой сейчас год?

- Тысяча девятьсот девяносто седьмой.

- Ой-ой-ой.

Уловка не удается.

- Карен, у меня к тебе просьба, - насупившись, говорит Венди. - Я по поводу Гамильтона и Пэм. Понимаешь, они ведь серьезно подсели на это дело. Сейчас-то они очухались, а что потом? Их нужно... Нужно дать им какую-то зацепку, какую-то надежду.

- Они что - безнадежные?

- В некотором роде. Надежды нет в них самих. В общем, можно, я притащу их сюда? Вдруг поможет.

- А они действительно принимают наркотики постоянно?

«Принимают наркотики» - какое несовременное, устаревшее выражение.

- Да, как бы противно это ни звучало. Наркотики сейчас другие стали. Впрочем, это ты скоро сама узнаешь. Чувствуешь-то себя как?

- Абсолютно проснувшейся. А у них что - передозировка?

- Ага.

- Давай, тащи их сюда за шкирку. Я хочу, чтобы вокруг меня было много людей. Но - только тех, кого я знаю.

- Вот только твоя мама, боюсь, не одобрит наших опытов.

- Фигня, я с ней договорюсь. - Карен улыбается и облизывает губы. - Слушай, а воды можно?

Венди бросается к ней и подносит стакан. Карен замечает обручальное кольцо.

- Спасибо, Венди. А давно вы с Лайнусом поженились?

***

Джордж и Лоис бесшумно открывают дверь. В палате полумрак. Они вздрагивают, увидев Меган и Ричарда на кровати рядом с дочерью, - прямо скажем, не в традициях стационаров. Но времена меняются, и больницы постепенно перестают быть заповедниками суровости, переходящей порой в жестокость. Ричард похрапывает, дыхание Меган едва слышно. А между ними - Карен. Она улыбается - практически лишь взглядом.

- Мама, папа, привет, - тихонько говорит она. - Тс-с-с! Ребята спят.

У нее болит челюсть.

Ее голос! Она вернулась! Не задумываясь над тем, как он выглядит со стороны, Джордж обливается слезами и покрывает поцелуями щеки Карен. «Ну, здравствуй, папа». Джордж захлебывается в эмоциях, глядя на то, как Карен улыбается и слегка вскидывает бровь, показывая за его плечо на Лоис. Затем Карен весело подмигивает. Ей тяжело выдерживать сентиментально-радостную интонацию, ведь мысленно она виделась с родителями совсем недавно. Ну, вздремнула чуток - с семьдесят девятого года.

Просыпается Ричард.

- Привет, Джордж. Ой, блин. Извините, ребята, я тут это... того... прикорнул ненадолго. Дайте-ка я слезу с кровати и сниму с себя этот балахон. Здравствуй, Лоис.

Ричард встает, полуснятый комбинезон волочится за ним, как бобровый хвост. Джордж обнимает его. Лоис все это время продолжает стоять чуть в стороне от кровати. К груди она прижимает сумочку. Вот она подходит ближе, вот встречается взглядом с дочерью.

- Здравствуй, мама, - говорит Карен.

Тишина.

- Здравствуй, Карен.

Опять пауза.

- Добро пожаловать обратно.

Лоис торопливо целует Карен. Джордж и Ричард молчат. Карен видит, что время почти не изменило маму. Где-то пробивается седина, морщинки тут и там появились, но манера держаться и голос - неизменны.

- Отлично выглядишь, мама, как всегда, - говорит Карен.

- Спасибо, дочка.

Лоис не была у Карен больше года, и теперь ей тяжело видеть это изможденное тело.

- Тебе можно есть? Ты, наверное, голодная.

- Так, начинается: еда, продукты - старая песня.

- Я принесла совенка, чтобы тебе было веселее.

- Спасибо, мама.

Вот уж действительно - как и не было этих семнадцати лет.

***

Меган прикасается к матери, проводит рукой по ее затылку, начинает массировать ей шею. Седые волосы Карен выглядят безжизненными, к тому же их подстригали тупыми ножницами. Меган подносит одну прядь к своему лицу. Мамины волосы пахнут пылью и сладостью. Всю свою жизнь Меган прожила с ощущением своей проклятости, с уверенностью в том, что она приносит близким несчастье. Долгие годы с этим ощущением жил и Ричард. Поделиться своими страхами друг с другом им и в голову не приходило. Меган уже давно одевается во все черное и словно ищет смерти. Выглядит все вполне в едином стиле: наркотики, бандитского вида приятели, быстрые машины. Будет кто-нибудь вспоминать ее? Ричард - ну, в смысле, отец - он, конечно, потоскует, а потом, скорее всего, зальет себя алкоголем по самую глотку, чтобы просто забыть о ней. Нет, это нечестно. Пить он бросил; сказал себе - и завязал. Зато разве он не сплавил меня к Лоис и Джорджу? А теперь Лоис только рада, что отделалась от меня. Джордж - другое дело; Джордж - он славный, но ведь он всегда больше любил Карен.

Вскоре Меган присоединяется к Ричарду, Лоис, Джорджу, Венди и Лайнусу, которые перебрались в другую палату. В коридорах никого. Где-то проскрипело колесико каталки, и снова тишина.

Во второй палате, размером побольше, лежат дядя Гамильтон и тетя Памела, почти без сознания, на разных кроватях; они изрядно смахивают на массовку, изображающую трупы в каком-нибудь научно-фантастическом боевике. «Глюшники обдолбавшиеся», - презрительно оценивает их Меган, но тут же внутренне одергивает себя: кому-кому, а уж ей-то не пристало судить людей с этой точки зрения. И откуда только берется это желание всех осуждать! Меган спешит пообещать себе, что никогда в жизни больше и близко не подойдет к наркотикам. Никаких таблеток - даже аспирина. Она будет такой мамой, такой... какой у Карен никогда не было! Она сама будет защищать ее - учить всему, что произошло за это время, она поможет ей собрать себя воедино. И тут Меган вспоминает, с какой стати она вообще оказалась здесь, в больнице: ночью, на матрасе, со Скиттером, в подвале у Йеля - приятеля Скиттера, напарника по продаже травки. Лайнусу она сказала, что приехала раздобыть таблетку для Дженни, но это было неправдой. Меган знает, что беременна. Что это было предопределено.

Все лгут

- Я хочу, чтобы они все были вместе, в одном помещении, потому что они дают друг другу реальный стимул к выздоровлению.

Пэм и Гамильтон слышат голос Венди и, открыв еще мутные глаза, видят перед собой белые занавески. Откуда-то из-за них доносятся - неразборчиво - еще чьи-то голоса. Из горла Гамильтона вместо речи вырывается комок окровавленной слизи. Венди, стоящая рядом с ним с непроницаемым выражением лица, говорит:

- Добро пожаловать на премьеру, дерьмо собачье.

- Венди, ты? Ой. Вот ведь как... Я чувствую себя как мешок с дерьмом, брошенный в сортир. Который там час?

- Самый подходящий, чтобы образ жизни сменить, наркоман долбаный.

- Гамильтон, ты - здесь? - подает голос Пэм.

- Если предположить, что мы оба не сдохли, то вроде как здесь. Венди, так который час? Слушай, где мы? Что мы здесь делаем?

Поднять голову - все равно что взять в руки гнездо шершней.

- Сегодня выходной, голубочки. И вы оба в больнице. Вас сюда доставили для экстренной

супернумеральной маммэктомии.

- Супер-чего?

- Для удаления третьего грудного соска.

- Что?! Ой, Венди, не пугай ты меня.

- Медицинский юмор, мой стиль. И не смотри на меня, как побитая собака. «Ой, Венди, чего-то я недопонимаю». Да ты, козел, на волосок от смерти был, ясно тебе?

Она подходит к Гамильтону, смотрит ему в глаза и несильно, но не в шутку, влепляет ему пощечину.

- Черт, Венди! Это-то за что? Ты мне такой кайф обломала, я так тащился!

- За что? Да ты ведь чуть не сдох, идиот вонючий.

Венди направляется к кровати Пэм и чмокает подружку в лоб.

- Ну, ребята, и задали вы нам жару! Нельзя же быть такими хлюпиками, чтобы в наши годы ширяться всякой дрянью. На хрена мне такие друзья, которые не могут отказаться от искушения при виде шприца с дурью? Ну, а теперь - я высказала все, что о вас думаю, и требую, чтобы вы сели и посмотрели вон в ту сторону.

Пэм стонет:

- Голова болит! Не поднять...

- Я сказала - смотреть! Наркоманы поганые.

Венди двумя кнопками приподнимает изголовья коек Пэм и Гамильтона, а затем распахивает занавески, предоставляя им возможность лицезреть Ричарда и Карен. Те лежат на одной кровати, Ричард обнимает Карен, держит ее руку в своей, изображая приветственное помахивание. При этом оба корчат друзьям рожи. На Карен джинсовая рубашка, которую захватила с собой Лоис, - та самая ливайсовская рубашка, что она носила в последнем классе школы: грубая ткань, вышитые попугаи.

Джордж, Лоис и Меган расположились на табуретках. Лоис выглядит изрядно рассерженной. Ее гнев направлен в первую очередь на Венди, а во вторую - на Гамильтона.

- Венди, я не думаю, что пребывание этих двух... э-э... наркоманов в палате моей дочери может принести хоть какую-то пользу. Они могут послужить дурным примером. Ты только посмотри на Гамильтона! Ничего себе зрелище для человека, очнувшегося после семнадцати лет пребывания в коме. Нет, в конце концов, существует режим, какие-то правила внутреннего распорядка.

- Лоис, - возражает ей Венди, - мне пришлось немало покрутиться, чтобы мне разрешили собрать их всех здесь, вместе. Думаете, это было легко?

- Но... но они ведь такие... Бр-р-р!

- Я повторяю, им всем будет полезно побыть вместе. Им нужна поддержка в трудную минуту.

- Господи ты, Боже мой. Нет, это глюки, - подает голос Гамильтон.

- Здорово, Гамильтон, - говорит ему Карен. - Кого ты пригласил на выпускной вечер?

Пэм, которой с ее кровати плохо видно, что творится в дальнем углу, взвизгивает, услышав знакомый голос. Карен - да она будто только сбегала в «Макдоналдс», перекусила и вернулась.

- Карен? Ты - здесь?

- Привет, ребята, - говорит Карен. - Как прошел выпускной? Я-то его пропустила. Как вам, по всей видимости, известно.

- Э-э... классно было, честное слово. Гамильтон по компьютеру выцепил себе Синди Веббер. А я пришла с Рэймондом Мерилсом.

- Да ты что?!

- Честно, а потом...

- У меня свидание было не через компьютер организовано, - влезает в разговор Гамильтон.

- Уж помолчал бы. Из знакомых ни одна нормальная девчонка не явилась бы с тобой.

- А Рэймонд по такому случаю не сбрил своего несравненного Кейта?

Кейт - подпольное, бытовавшее среди девчонок название пучка жестких волосинок, росших на большой родинке на лице Мерилса.

Пэм и Карен мгновенно превращаются в самих себя - прежних, весело щебечущих, словно тропические птички, присевшие на ветку мангового дерева. Пэм пытается встать, ее тянет к Карен, но тело не слушается ее, колени дрожат. Активированный уголь в гранулах, которым ее напичкали до предела, похоже, уже добрался до нижних отделов кишечника. Тем временем Гамильтона тоже начинает мутить, он чувствует себя так, словно его выложили на причал в штормовую погоду. Затем его рвет - праздничным шоколадом и бесконечным мартини - в ведерко у кровати. Но хуже всего то, что он всем телом чувствует надвигающийся приступ отчаянной, неудержимой диареи.

- Так вот, чтоб ты знала, - говорит Пэм, обращаясь к Карен, - Кейт тоже присутствовал на выпускном.

- Венди, - рычит Лоис. - Это омерзительно. Они больны, в конце концов. Я буду вынуждена жаловаться.

- Болезнь - это тоже часть жизни, Лоис.

- Mi scusa <Извините (итал.) .>, ребята. - Пэм покрывается потом и замолкает.

Ее беспокойство растет с каждой секундой. У Гамильтона уже началась ломка. Пэм пока держится, но сил у нее хватит явно ненадолго.

- Как видите, с нами не соскучишься.

Откуда-то доносится голос Лоис:

- Ну что ж, доктор Шернен. Я звоню своему адвокату. Джордж, позвони моему адвокату.

- Лоис, уймись, - говорит ей Джордж.

***

Вот уже несколько дней, как Карен проснулась, и ей практически не удается побыть один на один со своими мыслями. Первые два дня вообще превратились в такой цирк, что Карен была вынуждена попросить Венди не пускать к ней никого, кроме родителей, Ричарда и Меган.

Гамильтона и Пэм перевели куда положено, палата теперь в полном распоряжении Карен. Она внимательно присматривается к своему телу - груда костей в маринаде, едва реагирующих на ее требования. Она уже набрала около трех фунтов, что кажется ей не самой смешной и даже обидной шуткой. Она тяжело поднимает руку к тому месту, где раньше у нее была грудь, а теперь - что-то вроде пергамента, обтягивающего ребра. Стон отчаяния, затем тяжелый вздох.

Она внимательно разглядывает палату - выделенный ей мир. Помещение очень похоже на то, где она лежала в третьем классе, когда ей удаляли аппендикс. Где же она пробыла эти семнадцать лет? В каком другом мире побывала? Она страшно сердится на себя за то, что ничего не помнит. Снов она не видела, но точно знает, что была где-то . Не там, где оказываются после смерти, где-то в другом месте. Она начинает думать о последней неделе, предшествовавшей коме, и постепенно вспоминает, как ее преследовала темнота. Темнота... Что? Кое-что начинает проясняться. Она пыталась найти способ обмануть эту темноту. И в итоге - проиграла. Черт!

Она пытается поднять руку - ощущение такое, будто ей вдруг вздумалось перетащить с места на место здоровенное бревно. Скоро придет Меган - «дочка-сюрприз» - и поможет ей делать упражнения для разработки суставов. Меган, Лоис и Ричард сменяют друг друга. Прежде всего нужно разработать связки и сухожилия - а уж потом наращивать мышцы. Порой она ощущает себя одним из пунктов какого-то меню.

Почему ей не дали умереть? Смысла в этом она сама не видит. Нет, она счастлива, что проснулась, но в глубине души ее пугает количество сил, денег и времени, потраченных на то, чтобы так долго не дать ей загнуться.

Что стало с миром? Что стало с людьми в этом мире?

Проснулась она еще совсем недавно, но кое-что уже ясно, просто бросается в глаза.

Ричард: совсем другой, но обнимает ее точь-в-точь как прежде - тела дольше хранят воспоминания, чем разум. Лицо Ричарда... такое опустошенное. Алкоголь? Как такое могло случиться? А Гамильтон с Пэм на героине? Вот уж прикол так прикол. Карен словно шагнула за какую-то дверь в своем семьдесят девятом и очутилась на лекции о здоровом образе жизни, где показывали фильм о незаметных, но весьма опасных приметах старения.

Венди: работает много, даже слишком, судя по всему. Не то чтобы она до смерти любит Лайнуса - это вроде бы всем понятно, - но ведь и он не слишком-то влюблен в нее. Просто у него в душе словно клеем все вымазано. Карен, похоже, насквозь видит всех; им кажется, что ей не до того, что она поглощена освоением нового мира, но Карен замечает все. Она помнит невинные, бессмысленные цели, которые они ставили перед собой в юности (Уехать жить на Гавайи! Стать профессиональным горнолыжником!), и понимает, что никто и пальцем не пошевелил, чтобы эти мечты сбылись. Но ведь других - больших, настоящих - целей никто перед собой и не ставил. Друзья Карен стали тем, кем они стали, поскольку не выполнили то, о чем мечтали. Мечты оказались забыты или даже не были четко сформулированы.

Ее друзья не слишком-то счастливы, не слишком довольны своей судьбой. Стоило ей спросить Пэм, счастлива ли она, как та закатила глаза:

- Нет!

- Сбылось, о чем мечтала?

- Нет!

- Творчеством удается заниматься?

- Ну так, самую малость.

Монстры, которых они клепают для все новых фильмов, становятся для них отдушиной, суррогатом того, что потеряно, что не сбылось. Этакое отражение ничтожности, растраченности и испорченности жизни. Она даже попросила больше не показывать ей фотографий со съемок и кадров из их фильмов. Бр-р. Груда этих снимков лежит теперь на тумбочке рядом с букетом цветов от мэра и еще дюжиной букетов от разных студий и продюсерских фирм, жаждущих приобрести права на историю ее жизни.

А вдобавок ко всему этому - перемены, произошедшие в мире. Карен предстоит узнать и впитать в себя все то, что случилось за семнадцать лет.

Впрочем, с этим можно подождать. Карен боится, что сойдет с ума, если кто-нибудь в очередной раз начнет ей рассказывать про СПИД или про то, что Берлинской стены больше нет.

***

Проходит неделя. Венди по-прежнему не может понять причин неожиданного пробуждения Карен и абсолютно полного восстановления всех функций головного мозга. Венди прекрасно знает медицинскую статистику. Для всех остальных возвращение Карен - это приз, выигранный в лотерею: пожалуйста, ваш приз за дверью под номером 3, пара отличных снегоходов! Но для Венди Карен - это река, потекшая вспять, роза, распускающаяся исключительно в лунном свете, - нечто таинственное, сверхъестественное.

Венди думает и о том, сколько Карен и ее близким придется приложить усилий, чтобы добиться ее относительной физической реабилитации - способности более или менее самостоятельно выполнять привычные ежедневные движения. Хрупкие кости, атрофировавшиеся связки и мышцы. Зато лицо у нее практически сразу ожило, и улыбается она так же очаровательно, как раньше. И руки ее - уже не безвольно висящие плети, но, похожие на спички, они уже тянутся - медленно и неловко - к жевательной резинке или сжимают мягкую бутылку с водой. Все нужно проверять и взвешивать. Карен - это капсула времени, возрожденное создание другой эпохи, лотос, спавший в неприметном семечке десять тысяч лет и вдруг потянувшийся к свету, распустившийся, словно родившись только вчера.

Венди переживает по поводу того, что Карен загружают слишком большими объемами информации. Как врач, Венди может до некоторой степени ограничить этот процесс, но за всем не уследишь. Ричард один за другим приносит ей ежегодные Энциклопедические справочники, и они вместе отслеживают основные события и открытия прошедших лет. Они дошли уже до 1989 года: падение Берлинской стены, огромное лоскутное одеяло в память о жертвах СПИДа - Карен все это должно повергнуть в изумление. А дальше - настает черед крэка. За ним идут клонирование, жизнь на Марсе, застежки-липучки от Велкроу. Чарльз и Диана. Косметика МАК. Представить только - въехать во все это за короткое время.

Несколько часов Карен просидела с Пэм над журналами мод; Венди не могла нарадоваться, глядя на них, - совсем как в старые добрые времена. Ложка меда - хоть какие-то добрые вести.

- Знаешь, Карен, какая теперь еда стала? Что ты, просто чудо! Году в восемьдесят восьмом все как-то резко изменилось к лучшему, - говорит Пэм, и у Карен текут слюнки от желания попробовать все эти новшества: текс-мекс - техасско-мексиканскую кухню, луизианскую, тайскую, нувель, японскую, фьюжн, калифорнийскую... Суши, пицца-гурмэ, соевые хот-доги, фахитас, ароматизированные холодные чаи и - главное - обезжиренное все-все-все.

А где-то в глубине памяти у Венди ждет своего часа воспоминание о непонятных, синхронных героиновых кошмарах Пэм и Гамильтона. Сестра показала ей кассету со стереоснами и две идентичные ленты самописцев, регистрирующих токи мозговой деятельности. Теперь перед Венди встали одновременно две медицинские загадки. Она решает до поры до времени припрятать кассету. Пэм и Гамильтон даже не в курсе, что эта запись существует.

Сейчас важнее другое - чтобы Карен могла поскорее перебраться домой, подальше от общественного внимания.

***

Меган нравится ходить к маме в больницу и помогать ей разрабатывать руки, ноги, пальцы. Ей никогда еще не приходилось помогать кому-либо, и теперь она ощущает себя так, словно, открыв дверь собственной комнаты, обнаружила за порогом большой новый дом со множеством комнат, которые еще только предстоит осмотреть и обследовать.

Меган очень рада тому, что у Карен прекрасное чувство юмора, что хоть она физически и старше, но фактически - они примерно одного возраста.

- Меган, слушай, вот смотрю я телевизор и вижу, что все девушки, которых показывают, одеты как-то... ну...

- Как шлюхи?

- Это ты сказала, не я.

- Это Лоис так говорит, - хихикает Меган. - Лоис, она ведь из другой эпохи, когда женщине полагалось быть подстилкой. Мы теперь одеваемся так вызывающе, чтобы показать, что мы не боимся мужчин, что мы сильнее их. А у вас разве не так было?

Карен вспоминает свои подростковые годы.

- Да нет вроде. По-моему, мы считали себя равными парням, но чтобы казаться сильнее... нет, такого не было.

- Вот-вот, в этом-то вся и разница. Ничего, скоро ты у нас в спортзал пойдешь.

- Ой, боюсь, далеко мне еще до этого.

- Да брось, мама.

Меган нравится называть Карен мамой. Она произносит это слово с особым пылом, словно каждый раз легонько пиная Лоис.

А Карен и сама не нарадуется тому, что Меган - такая бунтарка, что она осмеливается перечить Лоис. У самой Карен никогда не хватало на это духу. А еще Меган обижена - на Ричарда, на родителей Карен, на весь мир. А Карен сердится на Ричарда за то, что тот не приложил достаточно усилий, чтобы помочь воспитать Меган. Придется теперь что-то нагонять, что-то переделывать. Карен злится и теряется, находит решение и снова заходит в тупик. Новый мир лежит перед нею, как открытый сундук с сокровищами, как стая птиц над Африкой, как тысяча телевизоров, одновременно показывающих каждый свое.

***

Венди думает о Карен. Как и следовало ожидать, она стала новостью номер один по всему миру. Медицинский курьез, статья в разделе «Сплетни и домыслы», приманка на обложке бульварной газеты. Правда, единственная фотография Карен, доставшаяся журналистам, - это ее снимок из выпускного альбома. Ни одной фотографии Карен в ее теперешнем состоянии журналистам сделать не удалось; ее портрет после выхода из комы стал своего рода золотым руном для аргонавтов желтой прессы. Были попытки подкупить родственников, Венди делали выгодные предложения французские фоторепортеры, Лайнусу - немцы. Вот ведь наглость какая! Карен и в добрые-то времена всячески избегала попадать в кадр, а снимать ее в таком виде, как сейчас, было бы просто издевательством.

Друзья и родственники хотят защитить Карен и ее чистоту от жесткости современной жизни, оградить ее от тех перемен, что произошли в мире за время, которое она провела в коме. Ее чистота - это своего рода образец, по которому можно измерять степень пресыщенности и испорченности мира. А он, этот мир, очень жесток. Он не терпит простодушия и свободного, ненапряженного состояния.

А еще мир жаждет видеть фотографии Меган - девочки, которая встретилась с мертвой матерью. Школьные друзья Меган не столь щепетильны, и десятки ее фотографий красуются в газетах и журналах. То она «Потерянное дитя», а то и вовсе «Родившаяся от покойницы».

Особенно усердствуют в желании заполучить эксклюзивное интервью с Карен некоторые американские агентства. Предлагают они за это дело немалые суммы, да и последующая известность позволит кое-что заработать.

- Может быть, попозже, Ричард, но не теперь.

Карен недоговаривает. Она не говорит Ричарду о том, что ждет новостей, готовых вот-вот обрушиться на нее, но пока лишь угадывающихся где-то у кромки горизонта. Что это будут за новости? Откуда? Оттуда, где она пробыла все эти годы. Послание с той стороны. Ей нужно дождаться подходящего момента, чтобы правильно понять это послание и безошибочно распорядиться им.

Наши рекомендации