Опасности использования гипноза с преступными целями
Переходя к гипнотизму в тесном смысле этого слова, должно прежде всего, по примеру V. Lilienthal'я, отметить, что загипнотизированный может быть и объектом, и субъектом преступления. Мы намеренно воздерживаемся от приведения ссылок, дабы избежать повторения статьи V. Lilienthal-я. Нас здесь преимущественно интересует значение внушения.
Над загипнотизированными, лишь только у них достигнута известная, несколько более высокая степень гипноза, возможны, как это для меня ясно, всяческие преступления. И нежеланью загипнотизированных, как мы видели выше, также не следует придавать слишком большого значения, ибо тут имеются всевозможные оттенки. Впрочем, всеобщее распространение сведений о гипнотизме даст публике более ясное представление об его опасностях и сделает ее более способной к сопротивлению. Далее, V. Lilienthal'eм упомянуты и меры предосторожности, рекомендованные Bernheim'oм и Beaunis: привлечение к гипнотическим сеансам уполномоченного свидетеля и получение на таковые предварительного разрешения. На практике, однако, этот второй пункт связан с значительными затруднениями, и именно французские авторы более всего погрешили против него.
Другую и притом наиболее сильную защиту загипнотизированный находит в себе самом. Как, с одной стороны, ни соблазнительно и легко осуществление преступления над загипнотизированным, так, с другой стороны, опасны для преступника последствия его, ибо фундамент, на котором он основывает свою безопасность, — чрезвычайно шаткий, легко доступный разрушению. Иной раз загипнотизированный просыпается в такой момент, когда этого менее всего ожидают. Иной раз его считают впавшим в состояние амнезии, а он каким-нибудь самовнушением вдруг снова припоминает все происшедшее. Загипнотизированного в большинстве случаев может усыпить и другое лицо, и таким образом в течение позднейшего гипнотического сна у него вновь может быть вызвано самое ясное, полное воспоминание о происшедшем, Все впечатления, которые мозг его получил во время гипноза, остались в нем. Только задерживающий запрет гипнотизера препятствует им сделаться сознательными, а этот запрет легко может быть устранен. Я полагаю, что гипнотизеры инстинктивно сознают это, чем главным образом и объясняется тот факт, что до сих пор так мало совершено преступлений над загипнотизированными.
Правда, все эти защитные свойства почти совсем стушевываются у „лучших сомнамбулистов" и особенно у истеричных, подпадающих внушению так глубокой совершенно, что над ними можно уже, с относительной безопасностью, совершать всяческие злоупотребления. Очень трудно сказать, какой процент составляют люди последней категории, ибо у многих, подвергавшихся гипнозу только один или два раза, это не поддается еще определению. Как мы видели выше, субъект, долгое время казавшийся не поддающимся или слабо поддающимся внушению, вдруг может сделаться настоящим сомнамбулистом, если только найти надлежащую точку воздействия для проявления его индивидуальной суггестивности. Статистика, приводившаяся до сих пор нансийской школой — 15—20 сомнамбулистов на 100 человек и приблизительно 50 сомнамбулистов на 100 детей — при надлежащем опыте и более глубоком проникновениив сущность внушения даст значительно более высокие цифры (ср. результаты О. Vogt'a). Правда, сомнамбулизм имеет много степеней, и с другой стороны отнюдь не следует верить, что каждого сомнамбулиста легко было бы незаметно сделать объектом преступления. Объявляя сомнамбулистов без дальнейших околичностей, автоматами, Liegeois погрешает против надлежащего понимания внушения,— Bernheim, мы должны это здесь констатировать, никогда не позволял себе подобных преувеличений.
С уголовно-правовой точки зрения V. Lilienthal различает состояния летаргическое и сомнамбулическое, считая, очевидно, на основании указаний Charcot, одного только летаргика бессознательными в юридическом смысле этого слова. Но de facto и говорящий сомнамбулист, со своими открытыми глазами, зачастую так же лишен способности сопротивления, как летаргик, только кажущийся бессознательным. Ссылаюсь поэтому на вышесказанное. Конечно, я исключаю здесь глубокую патологическую летаргию (ср. выше), которая относится уже не к гипнотизму, а к категории припадков истеро-эпилептических и эпилептических, но, в противоположность летаргии Charcot, не может быть по усмотрению превращаема в состояние сомнамбулизма.
На первом плане здесь стоят преступления в сфере половых отношений, каковые до сих пор почти только и встречаются в литературе. Здесь мы просто имеем пред собою злоупотребление гипнозом для совершения coitus'a — со стороны гипнотизера, уверенного, что его жертва не проснется и останется в состоянии амнезии. Это, несомненно, достижимо у некоторых хороших сомнамбулисток, т.-е. таких глубоко спящих гипнотичек, у которых можно вызывать явления анэстезии и амнезии. Но если принять во внимание, что из 23 сиделок мною в глубокий сон, с амнезией и анэстезией, были погружены 19, то опасность для таких женщин станет очевидной, если не считать опасности для гипнотизера быть впоследствии раскрытым. Если же принять в соображение, что обе цепи (верхнего и нижнего сознания) возникают в одном и том же мозгу, то опасность представляется столь значительной, что для соблазнителя безопаснее и разумнее добиться своей цели с помощью внушения наяву, которое уголовному закону не так легко раскрыть (см. процесс Czynski). Что подобные беззащитные люди легко могут стать жертвами убийства, воровства, разумеется само собою; в таких случаях дело обстоит совершенно так же, как если бы они были мнимоумершие, оглушенные или полнейшие идиоты. Правда, предполагается, что преступник ни на одну минуту не вызовет недоверия со стороны своей жертвы,— иначе он этим одним уже расстроит сделанное ей внушение. Но, в конце концов, для преступника, в сравнении с обычным нападением на ничего не подозревающих, беззащитных людей, выгоды не так уже велики.
Более сложным представляется уже злоупотребление пост-гипнотическим эффектом внушения. До сих пор подобные случаи не были еще предметом судебного разбирательства. Но, во всяком случае, целесообразно и теперь уже выяснить себе этот вопрос.
Мы видели, как разнообразны эти явления у различных индивидуумов. Весьма интересна именно индивидуальная этическая или эстетическая реакция нормальной личности на неэтическое или неэстетическое постгипнотическое внушение.
Если сказать загипнотизированному: „по пробуждении вы сделаете глоток воды из этого стакана", — внушение будет исполнено без всяких колебаний. Если ж к этому присоединить: „вы поставите этот стул на стол", — то некоторые придут в смущение, начнут рассматривать стул, стесняться, смеяться, а иной раз и вовсе не выполнят второго внушения, считая это дело слишком бессмысленным, глупым. На вопрос, что они думали, такие субъекты отвечают: „я возымел глупую идею поставить этот стул на стол". — Подобно навязчивому представлению, эта идея может долго преследовать гипнотика, не выполнившего внушения. Но отнюдь не всегда. Часто она проходит, и все с нею прошло. Но если более восприимчивой гипнотичке, поставившей стул на стол, сказать: „по пробуждении вы поцелуете г-на X" или „вы выльете чернильницу на свою ладонь" или „вы стащите ножик, который, лежит там на столе и принадлежит мне; я этого не замечу; правда, это будет маленькая кража, но это ничего не значит",— то дело примет совсем другой оборот. Возникает сильная борьба между натиском внушения — с одной стороны и ассоциированными эстетическими или этическими контр - представлениями нормальной индивидуальности, т.-е. унаследованных и приобретенных (воспитанием) мозговых динамизмов — с другой стороны. Эта борьба будет тем интенсивнее, чем сильнее выражены те контр-представления и восприимчивость к внушению. — Чем сильнее выражены антагонистические силы тем, как известно, интенсивнее борьба. — Исход последней будет зависеть как от интенсивности, так и от продолжительности каждой из тех сил. При этом должно принять во внимание те отдельные элементы, которые составляют каждую из антагонистических сил; эти элементы суть:
1. Степень индивидуальной суггестивности.
2. Продолжительность действия внушения в мозгу загипнотизированного.
3. Степень гипнотической подготовки или дрессировки.
4. Глубина сна (который путем диссоциации ослабляет сопротивляемость нормальной души и приобретает особенное значение для деятельности ее в гипнозе).5. Адэкватное, т.-е. возможно искуснее и энергичнее к желаемому действию приспособленное внушение, иначе говоря, психическое воздействие гипнотизера.
6. Нормальная индивидуальность загипнотизированного, т.-е. высота и специфический характер его этических и эстетических задатков, его сила воли, воспитания и т. д.
7. Психическое в данный момент состояние загипнотизированного и т. д.
Пункт 6 — очень важен. В ком совесть говорит слабо, тот ceteris paribus подчинится преступному внушению легче, чем тот, в котором она говорит сильно. Но и тот, кто хитер, тот также, без пользы для себя, не так скоро подчинится вкушению, особенно если почует опасность.
Пункт 4, согласно прежним разъяснениям, имеет значение и для постгипнотических состояний, постольку, поскольку таковые, в большей или меньшей степени, носят на себе печать возобновленного гипноза. Чем загипнотизированный бодрее, тем скорее он может противиться внушению. Но ему можно внушить, что в постгипнотическом периоде он снова заснет.
Мы видим, как сложна проблема; и прежде всего возникает вопрос: „как далеко это может итти?"
Мы видели, что даже во время глубокого гипнотического сна может возникнуть борьба между внушением и индивидуальностью загипнотизированного. Не каждое внушение усваивается; это ясно показал Bernheim.— Но и в тех случаях, когда преступное решение усвоивается, оно большей частью оставляет после себя следы глубокого ассоциированного аффекта.
Одному 70-летнему мужчине, которого я на заседании цюрихского юридического общества погрузил в глубокий сон, мужчине, сидевшему в огороженном пространстве, я сказал: „Смотрите! Вот тут перед нами один негодяй, мы должны с ним покончить; вот вам нож (я даю ему в руки кусочек мелу); он тут как раз перед вами; вонзите ему нож в живот!" В сильном внутреннем возбуждении, дрожа, с искаженным лицом, загипнотизированный судорожно схватывает мел правой рукой, внезапно вскакивает и два раза замахивается им с большой энергией, в пустое пространство. После того он остается в гипнозе чрезвычайно возбужденным, не возвращает мне мела и прячет его в свой карман. Требуется несколько минут для успокоения его внушением. Когда я затем его разбудил, он еще покрыт потом и возбужден. Он не может вспомнить, что произошло, но говорит „по всей вероятности, произошло что-то нехорошее".
Юридическое значение внушения - примеры гипноза анти-морального характера
Bernheim, Liegeois и другие французские авторы приводят весьма интересные случаи уголовных внушений, отчасти выполненных спокойно, без аффекта, случаи совершенных (будто-бы) убийств, внушенных действительных краж и т. д.
Желая помочь одному молодому юристу, г-ну Hofelt'y, писавшему на эту тему диссертацию, я сделал два подобных эксперимента. Одному старому, восприимчивому субъекту, которого я только что загипнотизировал, я вручил револьвер, который г. Hofelt сам зарядил только пистонами, и, указывая на г-на Н., заявил, что это — очень скверный человек, которого он должен застрелить. Субъект решительно взял в руки револьвер и выстрелил в г-на Н. Последний упал, симулируя раненого. Я заявил затем загипнотизированному, что негодяй еще не совсем мертв,— что он должен сделать еще один выстрел. И это также сделано было без особых колебаний. Проф. Delboeuf возразит, что загипнотизированный заранее знал, что я не внушу ему совершения настоящего преступления. Согласен. Тем не менее и проф. Delboeuf должен будет признать, что субъект проявил в этом случае присутствие духа крайне удивительное, почти невероятное, и доверие ко мне безграничное, ибо 1) подобные эксперименты никогда мною не производились, 2) заряжение револьвера пистонами,— о чем он не имел ни малейшего представления,— произведшее в закрытой комнате очень сильный выстрел, а также очень хорошо разыгранное падение г-на Н., должны были бы, ведь, хоть на мгновение поколебать самообладание даже у наилучшего симулянта и разбудить его, чего, однако, не последовало; второй выстрел был такой же решительный, как и первый.
Одна очень приличная девица (старая и безобразная), которую я давно знал уже, как особу необыкновенно стыдливую, отчаянно сопротивлявшуюся и волновавшуюся даже при самых невинных врачебных исследованиях (напр. груди), была вместе с тем крайне суггестивной сомнамбуличкой. По отношению ко мне она в данный момент не имела ни малейших обязательств, не ожидала от меня никакого назначения и т. п. Я предложил г-ну Hofelt'y разыскать ее и побудить подвергнуться в его присутствии моему гипнотическому воздействию. Она согласилась. В гипнозе я сделал ей внушение обнажиться до пупка предо мной и этим посторонним господином, — что она сделала тотчас же без колебаний, не обнаруживая ни малейших признаков аффекта. Я сам был поражен этим. Если б я не был абсолютно уверен в полной ее амнезии, я никогда не отважился бы на подобный эксперимент, ибо она пришла бы в отчаяние. Вообще этот эксперимент я произвел с большим отвращением, и только в интересах науки, ибо подобные эксперименты граничат уже с недозволенным. С другой же стороны вопрос требует все-таки освещения. Проф. Delboeuf возразит, что сотни девиц сделали бы это и в полном сознании. Но это были бы только девицы известной категории. В данном случае я давно уже очень хорошо знал девушку и ее солидный, стыдливый характер,— в противном случае я не придал бы эксперименту ни малейшего значения. Что другая гип-нотичка, по моему же внушению, тотчас же отвесила г-ну Ноfelt'y здоровую пощечину, является доказательством гораздо менее разительным.