Я не могу оторвать глаз от тебя.

Стараюсь злиться, стараюсь разозлиться изо всех сил и не могу. Ничего не могу сделать против него. Никак.

Держу суку - сердце пальцами, чтобы оно не убежало, не прыгнуло в него с разбега.

- Разработал целый план, как создать точки соприкосновения. Когда человек имеет деньги и связи...Никуда бы ты от меня не делся Ники, не в этом городе.

От этого заявления, я чуть поднос не опрокинул. Мыль отказывалась постигать масштабы. Он это что, серьёзно?

- После твоего совершеннолетия, мы бы расставили точки в отношениях, без скидок на возраст с полным пониманием происходящего, - твёрдо заверил Сан.

- Возможно, ты послал бы меня нахуй.

На этом месте я начал очень внимательно слушать, пытаясь понять, что именно я упустил.

- Я мог принять такой ответ. Для меня это бы значило, что я сделал всё, что в моих силах, но проиграл. Я люблю тебя, но насиловать и принуждать, это не мои методы, понимаешь?

Я не понимал.

Не его методы? А как тогда обозвать всё происходящее?

- Я не собирался переходить грань, но не учёл одного, ты меня ждать не будешь. Ты метко сказал, всё верно, ты меня не ждал, но я тоже не ждал, увидеть тебя с парнем. Клапана сорвало, все тормоза разом отказали. Бог свидетель, Ники, я сдерживался сколько мог, - тихо поклялся Сан. - Больше не могу. Прости. Сила воли закончилась. Не хочу причинять тебе боль, самого мутит, но, если снова скажешь, что бросаешь меня...

- Саня посмотрел в упор, закончив жёстко.

- Я пойду на всё. Ты уверен, что хочешь это узнать?

Словно мордой в асфальт. А я аж заслушаться успел, уши развесил...

- Ты себя со стороны хоть слышишь. Ты мне угрожаешь, Саня!

Я отодвинул поднос на край, поднялся, чувствуя себя неуютно и глупо в белом гостиничном халате, который перестал казаться тёплым и пушистым, как и Санька.

Малин, сука, пиздец инопланетный.

Я летаю из него в него, отталкиваясь и притягиваясь, и сам не понимаю, что со мной твориться. Остро хочется послать нахуй. Только кого из нас двоих я пошлю, впервые не уверен. Сука, ты, сука ты, Саня. Вынимаешь душу с пол пинка, а вставлять её обратно кто будет?

- О какой любви можно говорить, когда ты поступаешь со мной вот так. Я простил тебе то, что ты меня изнасиловал....

Я осёкся, натолкнувшись на болезненно дёрнувшуюся щеку. Не имело смысла травить. Содеянного не воротишь назад, а, в понимании Сана, жалеть он предпочитал о сделанном, нежели о не сделанном. Это он чётко сказал. Благодаря этому мерзкому поступку, мы оказались вместе, но в то же время, так далеко. Думаю, возникни у меня возможность отмотать плёнку назад и всё изменить, я не стал бы, менять события.

Саня подарил мне несколько бесценных кадров, я не представлял, как можно выкинуть их из жизни. Саня мог уйти, я мог уйти, но память этих дней останется. Не думаю, что когда-нибудь захочу отказаться от неё, не смогу просто. Уберу в самый дальний угол сознания, на пыльный чердак, куда никто не заглянет, в том числе и моя, постоянно обманывающая самого себя самость, и редко, периодически, одним глазком...

Изнасилование. Шантаж. Очень постыдный шантаж. Такое тоже никогда не исчезнет из памяти. Можно примириться, сделать вид, загладить, но изнутри будет постоянно царапать, напоминать.

Саня подарил мне любовь, но уничтожил самую важную часть, существующую между двумя. Доверие. А без доверия отношения строить невозможно. И сейчас нам предстояло это понять, обоим. Он вернёт мне плёнку, а я...Я буду думать. Заставлю себя сесть и подумать. Не смогу разобраться, значит, скажу как есть, в лицо, то, что я действительно чувствую к нему. Но чтобы я не чувствовал, обидно было до чёртиков.

- Ты хочешь, чтобы я был честным с тобой? Так вот я сейчас честен. Ты мне нравишься, Сан. Меня тянет к тебе, нереально тянет.

Я на мгновение смутился. Лицо Сашки просветлело, словно я ему признание сделал, а вот хрен там, признаваться в любви я не собирался, моего признания он совершенно не заслужил.

- Но я не знаю, что чувствую к тебе, ты не даёшь возможности осознать, времени не даёшь. А теперь, когда угрожаешь, опозорить меня на весь город... Саня, может мне и по - кайфу с тобой трахаться, но такого я не могу принять. Нихуя это не любовь, - это подлость.

- Мои зубы начали сжиматься против воли, и меня снова затрясло.

- Наверное, я дурак, и тысячу раз об этом пожалею. Может. Но если ты хочешь знать, что я чувствую... и мы равны... так вот, я готов сейчас повернуться и уйти. Плевать, что ты после этого сделаешь, захочешь, уничтожай меня, если тебе станет легче, от того, что ты меня уничтожишь - уничтожай. Но всё что между нами происходит сейчас, я не могу такого принять.

Я обхватил себя руками, чувствуя, что вот опять, меня начинает колотить, и я ничего не могу поделать.

- Ники? - Санька подошёл, взял меня за плечи.

Мне хотелось упасть в него. Просто тупо упасть и остаться. Но я отшатнулся назад, сбрасывая его ладони, вырываясь, упрямо вздёргивая подбородок, злясь на самого себя, на свой дебилизм, на то, что возможно действительно, я всё усложняю, что может быть не стоит всё так усложнять. Может, гори оно всё синим пламенем....

НО, ОН НЕ ИМЕЛ ПРАВА, ТАК ПОСТУПАТЬ СО МНОЙ!!!

Саня постоял, посмотрел. А потом медленно и плавно опустился на колени, заставив меня оцепенеть от понимания, что он сейчас делает. Он... хоть понимает, что он делает?

- Ник. Я... Больше не знаю, как донести до тебя... - ровным голосом послушного мальчика сказал Сан.

Но в гробу я видел этот безжизненный, безэмоциональный тон. Санька. Он просто... Он словно снял маску, и я увидел то, что у него там внутри, на душе. А там было так чертовски, паскудно страшно. Выражаясь метафорически...Да я эмоционально поседел за одну секунду от увиденного, настолько, что чуть рядом с ним не ёбнулся.

- На коленях прошу. Останься. Со мной... Пожалуйста! - попросил Сан, отчётливо проговаривая слова.

А затем видно прочитал выражение моего откровенно охуевшего лица. Глаза его потухли, он сдался и уронил голову.

- Ник, если ты меня бросишь...

На секунду голос у него стал как у маленького ребёнка, такой звонкий, срывающийся, а затем он оборвался и исчез.

- Я, наверное...Не буду жить... - пробормотал Сан неслышно, словно рассуждая про себя.

Я даже не знаю, как оказался рядом с ним, встряхнул за плечи, что-то заорал, врезал. Бывает такое, что сознание словно отключается, видишь картинку, но не фиксируешь, что именно происходит в этот момент.

Я пиздил его по лицу, крича что он мудак, чтобы он не смел, никогда не смел так говорить. Что я его убью, сам, яйца отрежу без наркоза, тупым ножом, потому что он урод моральный, дебил, дегенерат, идиот.

Очнулся, когда понял, что прижимаю его к себе, судорожно стискиваю, обхватив руками, обняв, укачиваю, как ребёнка, целую, глажу этого блядь уёбка отмороженного, а на моём плече становится мокро. Мне было страшно повернуть голову, чтобы понять, почему там мокро. Не хотел я этого видеть и знать.

- Я тебя люблю, Ник, - пробубнил Саня мне в плечо.

Я стоял на коленях, он сидел по-японски. Бля, потому что, если бы он выпрямился, я бы повис на нём, как тузик.

- Урод ты, урод ты, Саня, моральный! - Я качал его и до бесконечности зарывался пальцами в тёмные, пушистые волосы, стискивая пальцами, дёргая на себя.

- Дебил, ёпт. Ребёнок, бля, большой. Вот куда я от тебя, урода, денусь? Пропадёшь же нахрен. Тебя ни на секунду без присмотра, бля, оставлять нельзя с такой больной головой. Кто б знал. Бля, знал бы, в жизни бы к тебе не подошёл, по тебе же дурка плачет, большими такими слезами. Тебя вообще в люди выпускать нельзя, ты же опасен для общества.

Не знаю, что я там ещё говорил, отодвинулся от этого скота, взял за уши, сжал, поцеловал. Целовал высокий лоб, кукольный нос, изогнутые брови, веки, мокрые ресницы, стирал губами соль со щёк и с подбородка, с сомкнутых напряжённых губ, не желающих раскрываться, упрямых, обиженных, сожжённых в пепел постоянной внутренней агонией. Вот же, бля, урод, ёпт, скотина, эгоист . Я проталкивался языком, пытаясь его поцеловать, а этот крейзи, мне не давался!!! Остановите землю, бля, я сойду. Не хочу принимать участие в этой психушке.

Ну хоть бы ради приличия, по законам жанра, Сан был маленьким и слабым, а я большим и сильным. Я даже на пол его завалить не мог. Какое там, с места сдвинуть был не в состоянии этого грёбаного самурая в полотенце на бёдрах.

- Блядь, Сан, отдайся мне, что ли-и-и, - тоскливо взвыл я, когда удалось путём долгого стоического лизания, слегка разомкнуть щель его нежного рта и вбить язык, самым кончиком. - Ну, чтобы было не так обидно, - пробормотал я и поехал вниз, точнее вверх. Саня, восприняв мои слова абсолютно буквально, пошевелился, начиная оживать и возвращаться из астрала. Сдёрнул полотенце, лёг на пол, а так как я держал его за шею, разумеется, поехал следом за ним.

- Ник, если хочешь, возьми меня, - попросил он. - Я тебе отдамся.

Полный абзац . Я взвыл. Да уж, сбылась мечта идиота, называется. Может быть, я его хотел, определённо я его хотел, но не так, не сейчас, и не в таком состоянии. А эта жертва аборта, бля, даже не понимает, что не нужны мне его уступки в силу обстоятельств, только добровольное желание. Если бы Саня этого хотел, действительно хотел оказаться подо мной, наверное, у меня в душе пели бы птички и порхали бабочки, сейчас там определённо скребли кошки, не просто скребли, гадили, сцуки.

- Плёнку на базу, твою мать!!! - заорал я, прыгая по его прессу. - Никакого шантажа!!! Никакого принуждения!!! Никаких унижений больше, бля!!!! Никто не умирает и не убивает себя, и никто никуда не уходит. Начнём с нуля, блядь. Сначала... И тогда, нахуй... Делай, что хочешь, хоть женись на мне, бля!!! И если ты действительно этого захочешь, тогда я тебя выебу так, что ты будешь орать и требовать добавки и...

Я смешался, потому что Саня смотрел так...

В его глазах плескалась и переливалась живая вода. Как в той сказке про мёртвого царевича, которого мочканули, а один классный распиздяцкий воронёнок его, типа, оживил. И вот сейчас, кажется, я влил в Сана целый флакончик живой воды, и она мерцала в его серых глазах, намереваясь, очевидно, пролиться. Вот только слёз нам не надо, как и соплей, и прочего драматизма. Достаточно нам и одного меня в этом ебанутом балагане посаженных нахуй нервов

И Сан просто вздёрнул руки, притянул меня к себе и заткнул рот, потому что болтать этот рот все равно больше был не в состоянии. И кто у нас там сентиментально шмыгает носом? Я очень надеялся, что это был не я.

Сан отпустил, лишь исцеловав всё. Так что, наверное, во рту у меня не осталось ни одного зуба, который бы не был исследован его языком, ни одной нетронутой, девственной десны, твою мать. Он целовался так, что кончить можно было просто от одного поцелуя.

Кто сказал, что существует пятьдесят видов поцелуев? Я не считал, но Саня открыл их, наверное, штук тысячу, умудряясь поцелуй впихнуть в поцелуй, добавить и скрестить друг с другом все когда-либо существовавшие категории этого разновидного занятия. Кто сказал, что парни не любят целоваться? Ваш пианист оказался сапожником. Мне же достался маэстро. Редкостный маэстро, я бы сказал. Когда он позволил мне оторваться... Ну, должен же я периодически дышать, не только им, но и, так сказать, естественным способом? Мои губы вспухли так, словно их искусал рой озверевших пчёл, ну или одна очень озабоченная пчела, которая уже настолько охамела каждый раз выдаивать из меня пыльцу, что сам себе я напоминал затраханный цветик.

Ладонь Сана нежила мою задницу, на изощрённом языке жестов уговаривая её не бояться и отдаться. Вторая ладонь неторопливо скользнула по бедру наверх, прикидываясь лапой и обещая не шалить, если я отдам поясок от халата. Я поверил. Пояс рывком улетел в сторону, а моё импровизированное гостиничное кимоно плавно стекло по плечу.

И что там делают правильные японские гейши, чтобы ублажить своего самурая? Правильно, танцуют.

Кажется они ещё поют, но петь я честно не умел и, самозабвенно разжигая древний танец на чужих бёдрах, я начал двигаться сквозь боль. Путь к наслаждению оказался тернист и долог, но когда наслаждение хочется подарить, всем своим существом, когда для того, чтобы обладать любимым человеком, желаешь ему отдаться, полярность меняется. Меня захлестнула нежность, и боль исчезла, растворившись в этом открывшемся изнутри источнике нового, пока ещё неисследованного бытия.

И пофиг мне, что я снова оказался в позиции, когда Сашкин член радуется моей заднице. Моя задница устроила ему такой сумасшедший террор, что Санька рыдал, кончая. Я рулил на нём, вытанцовывая острейшие пируэты, чётко ощущая моменты приближающихся пиков, и оттягивал их каждый раз, не позволяя ему двигаться и засадить мне в желанном ритме, неумолимо прижимая ладонью к полу. Он шипел, стонал, просил, но я безжалостно отыгрался на нём за все прошедшие разы, доведя игру до закономерного финала, когда оргазм звучит не просто яркой вспышкой музыки, а космической нотой глубочайшего спаренного адажио, заставляя кончать уже даже не членом - всем телом, душой. И, изогнувшись дрожащей, сверкающей струной, я вибрировал от макушки до пяток, в унисон с ним, исторгая последний божественный аккорд. Я не рухнул на Саню, просто замер, отклонившись изящной дугой назад, как умиротворённый золотистый будда, сквозь стрелы влажных ресниц загадочно взирающий на распластавшийся под небесами мир смертных. Мой по уши забрызганный божественным молоком смертный находился в полной отключке.

Даже "мяу" сказать не мог.

Вот такая вот у меня сексуальная терапия. Прям сам с себя прусь. Правда, пёрся я недолго. Когда Санькин член плавно выпал из моей задницы, а я, совершенно обессиленный, но не желающий сдаваться и сдавать, со стоном сполз с его живота, вытягиваясь рядом, не забыв, разумеется, подставить морду под поцелуй, Должен же он меня отблагодарить, за то, что я такой весь распиздатый и покладистый? на Санькином бедре оказался алый развод, и не только на бедре.

- Бля, у тебя кровь, - Я испугался, моментально садясь, зашипел, пытаясь понять, сообразить, где его поранил.

- Ники, - лицо Саньки стало испуганным и побледнело. - Это... это твоя кровь, - проговорил он, с ужасом рассматривая смятый белоснежный халат, по которому медленно расползались неровные пятна. Подтекало не то чтобы сильно, но заметно. Кровь, смешанная со спермой. Внутри противно и мокро хлюпало, а в животе всё моментально свернулось в тугой узел. Мне, конечно, было больно, но вполне терпимо, просто жгло и саднило не по-детски.

- Пиздец, - пробормотал я не то чтобы испуганно, скорее так, в лёгкой панике. Потому что в голове сразу же начали рисоваться страшные картины разорванных внутренностей и хуй там знает чего. Самой первой мыслью было: "Я что теперь, умру?"

Второй мыслью - "К врачу не пойду".

Третей мыслью - "Сан, сука".

Сан, очевидно, думал также по третьему пункту. По поводу первых двух он достаточно быстро пришёл в себя. Осторожно поднял с пола, как драгоценную, блядь, вазу, дислоцируя на кровать. Весь такой заботливый, собранный, думающий. Аж смотреть противно от зависти. А учитывая, что я чутка перетрусил, не имея никаких познаний на данную тему...

Воображение разыгралось. Представив, как я теперь буду справлять естественные потребности, я содрогнулся. В первую ночь в гостинице Санька выдоил меня так, что мой член, бля, плакал, когда ссал, теперь пришла очередь всех остальных частей тела. И он ещё спрашивает, чего я от него хочу уйти. Да он меня в гроб вгонит в цвете юных лет. Я не доживу до восемнадцати.

И, пока я рефлектировал над своей судьбой, реально прикидывая, что делать, Сан взял мобильный и набрал номер.

- Сергей Александрович, здравствуйте. Саша. Да хорошо, помаленьку.

Через пять минут трепотни на общепринятые темы "здоровье", "семья", "дача", "привет родителям", когда я уже подумал, что Сану до меня нет никакого дела, и вообще, обижусь и уйду от него, злого, Саня перешёл к главному.

- У меня проблема возникл по вашей части. Мы тут с другом немного переусердствовали. Поранил похоже. Можно без допроса, мне совет нужен. Понял. Понял. Сделаю. Хорошо. Дядь, Серёж. - Пауза. Я насторожил уши: понимая, что Саня с этим неизвестным Сергей Александровичем в близких отношениях. - Никита. Да. Нет, что вы, приезжать не надо, - грустно усмехнулся Санька. - Сам привезу.

Сан покосился на меня, корчащего отчаянные рожи, сигнализирующего руками на манер уфологов, встречающих НЛО.

- Нет, по виду не сильно. Прыгает бодро. Хорошо. Скоро будем.

Саня отключил трубу, посмотрел на меня.

- Так, Ники. Сейчас я тебе немножко облегчу страдания, а затем поедем к врачу. Не переживай, это мой хороший знакомый. Проблем не будет. Клиника частная.

Моих воплей Саня, разумеется, не слушал.

Визит к проктологу в шестнадцать лет.

Пиздец. Наверное, так себя девочки ощущают в кабинете гинеколога в первый раз, когда их загоняют на вертолёт. Так вот, мне было гораздо хуже. Стыдно. Хуже, чем просто стыдно. В этот момент я реально и отчаянно так, ненавидел Саню, хотя, спрашивается, он-то тут при чём.

Да уж. Весело у нас с ним. Сам изнасиловался, сам порвался. Анекдот, бля.

- Волноваться, собственно, не о чем.

Бодрый голос проктолога, улыбчивого дяди лет сорока, до меня попросту не доходил.

Нас, разумеется, приняли без очереди.

Я ощутимо прихрамывал и раздражённо сбрасывал Санькику руку, пытающуюся придержать меня за торс.

Брось, командир, не донесёшь.

Дай ему волю, он бы меня на руках понёс, в этой гимнастике он постоянно упражнялся и как только не надоедало спрашивается. Кровотечение удалось приостановить с помощью банального льда, а вот ломтик хурмы в заднице я ему по гроб жизни не прощу. Тоже мне, бля, первое средство.

Клиника действительно оказалась частной.

Небольшое, уютно обставленное помещение с рядом светрых кресел и диванчиколв. Кругом цветы, зеркала, под потолком плазма, чтобы пациенты не скучали, аквариум во всю стену - но больницу ни с чем не спутаешь. Симпатичная, ярко накрашенная девушка за стойкой регистрации вскинула голову, разулыбалась, увидев Сашку. Охранник проходивший мимо поздоровался, назвав Сана...[i]Я чуть не убился [/i]Александром Владимировичем, мать его.

Очевидно, Саню здесь хорошо знали. На меня девушка смотрела с затаённым любопытством и интересом, пытаясь, очевидно, сопоставить визит к Сергею Александровичу и Саньку, пытающегося изловить и придержать не в меру прыткого, упирающегося в дверях товарища.

Но персонал здесь был вышколен чётко. Обменявшись с Саней парой любезных фраз, девушка нажала кнопку коммуникатора сообщив о визите, после чего соблюдая формальности, передала, что Сергей Александрович нас ждёт. И, вот же зараза крашеная, не упустила возможности вставить шпильку наябедничав, что из - за нашего визита, доктор отменил все записи на ближайшие два часа.

- А, Санёк, снова здорова. Проходи.

Сергей Александрович, нас ожидал, моментально поднялся, откладывая в сторону папку с документами, шагнул навстречу, здороваясь за руку с Санькой, протянул широкую ладонь мне. Вот почему доктора самых, казалось бы, неподходящих профессий всегда выглядят семь на восемь восемь на семь. Их что, специально отбирают, что ли?

- Дядь Сёрёж, это Никита, - сообщил Санька с какой-то радостной гордостью, вызывая у меня желание тихо удавиться, заползти в щёлку в стене и не вылезать в ближайшие лет десять.

- Вижу, - хмыкнул врач, дружески стискивая мою вспотевшую ладонь. - Никита, значит. А я Сергей Александрович, можешь, по простому, дядя Серёжа.

Это была очень странная фраза, содержащая свой смысл. Да и смотрел он на меня очень странно, словно знал обо мне, о нас, всё знал. Неужели Сан рассказывал? В насколько доверительных они отношениях? Из ушей у меня валил пар, лицо приобрело оттенок переспелого помидора и плавно спешило к цветам баклажанного. От страха и стыда от предстоящей экзекуции, меня подташнивать начало.

- Ты чего трясёшься, Никит? Дело житейское, - заметив моё состояние, врач активно принялся травить байки, сообщив, что к нему с подобными проблемами чуть ли не весь город обращается с утра до ночи. [i]Ога. Так я ему и поверил[/i]. В общем, внимание мужик отвлекать умел, респектный такой дядька. И если бы не присутствие Саньки, шлифующего меня своим бдительным оком, возможно я смог бы расслабится, а так мне было исключительно дискомфортно.

- Жить твой герой будет, - снимая перчатки, сообщил Сергей Александрович и кивнул мне, разрешая одеться. - Но про анальный секс парни, придётся забыть. - Он расхохотался, заметив Санькино выражение лица. - Недели на две, Саня. Что мы, звери, что ли.

Я, получив разрешение, рванул за ширму и принялся застегивать джинсы, решив, что, когда выйду отсюда, Саньке понадобится новая вставная челюсть.

Пока я, зажмурившись от смущения и позора, в расхудожественной позе стоял перед доктором, позволяя обрабатывать собственное очко, Саня, незатейливо пристроившись рядышком, занимался записыванием советов и рекомендаций по уходу за мной любимцем. В какой-то момент я ощутил себя спаниелем на приёме у ветеринара, а уж когда, увлёкшись, Сергей Александрович на практике начал показывать племяшу анатомические особенности данного индивида, объясняя, под каким углом я буду лучше всего кайфовать, я готов был просто реально всех послать нахуй. Единственное, что как-то оправдывало происходящее, - факт снисхождения покоя на страдающую пятую точку.

Чем он намазал, не знаю, но боль прекратилась почти сразу, кровотечение он тоже остановил. Когда я вышел из-за ширмы, испытывая разве что лёгкий дискомфорт, то двигался довольно бодро, даже не хромал.

- Как самочувствие, Ник, полегче будет? - осведомился Сергей Александрович, вручая Сану рецепты и лист с перечнем всего необходимого, попутно объясняя, как пользоваться. То, что объясняли Саньке, а не мне, уважения мне в собственных глазах не добавляло. Санькин дядя Серёжа относился ко мне, как к ребёнку, органично нагрузив Сана как старшего, а значит, несущего ответственность.

- Спасибо! - Я кивнул, надеясь, что пытка закончится и мы свалим. Тем более, что физическая пытка уже прекратилась. Но Сергей Александрович попросил меня подождать в коридоре и остался беседовать с Саней.

- Ники, я быстро, - Сан наклонился, чтобы меня поцеловать, я раздражённо толкнул его и вышел, хлопнув дверью, чувствуя, что вот теперь реально зол. Нужно иметь хоть какое-то чувство такта. Сане даже в голову не приходило скрывать наши отношения, наоборот, он выставлял их на показ. И что там про меня думает этот его дядя, я даже знать не хотел.

- Саня, ты сдурел, твою мать? - Я, удобно устроившись в кресле напротив кабинета, костерил любовника последними словами, когда из-за двери донёсся голос, явно на повышенных тонах. Звукоизоляция здесь, похоже, была ни к чёрту.

- Ты реально башкой соображаешь, что творишь? Какой, нахуй, одноклассник, ты кому мозг ебёшь, парню шестнадцати нет.

- Семнадцать будет через месяц, - ровно отозвался Саня, голоса стали неразборчивыми, потом раздался грохот чего-то упавшего.

- Ты что сделал?! - спросил врач, явно не веря собственным ушам.

- То, что слышали, - со злостью отозвался Санька. - Что дальше? Пройдёмте - присядемте?

- Тебе, парень, лечиться надо. Ты о родителях подумал? Хотя о них ты никогда не думал.

- И что мне теперь? - Саня начал орать. Я, сжавшись в кресле с журналом на коленях, боялся даже пошевелиться и очень радовался тому, что в коридоре кроме меня никого нет. Дальше снова стало неразборчиво, очевидно, спорящие взяли себя в руки, заговорили потише, потом опять понеслось на повышенных тонах, говорили о каком-то случае, упомянули психолога, к которому Саня, оказывается, ходил, прозвучало слово "реанимация", половины я просто не понимал, но, кажется, дядя Серёжа, или кто он там ему, требовал прекратить эти отношения, чтобы Сан оставил меня в покое, потому что это до добра не доведёт. И совсем он парнишку зашугал. На этом месте, сообразив, что под зашуганным подразумевали меня, я слегка обиделся.

- Да! Реально не могу! Не могу без него. И плевать я хотел, что вы об этом думаете! - рявкнул Сан, наступила пауза и дверь распахнулась врезав мне по лбу, потому что я совершенно автоматически подошёл поближе почитать график работы, а вовсе не подслушивал, как могли бы подумать некоторые.

- Поехали, Ни...

Увидев матерящегося меня, держащегося за морду, Сан нервно хохотнул и устало закатил глаза. Испытывая катарсис, очевидно.

- Ник, у меня иногда с тобой просто слов нет. Только склонения. Дядь Серёж, у вас лёд есть? - кинул он, полуобернувшись через плечо. - Мой бойфренд тут убиться решил, на ровном месте.

А дядя Серёжа - твой родственник? - Я ёрзал на переднем сиденье Санькиной машины, пытаясь выбрать позу поудачнее, и никак не мог успокоиться. На лбу красовался очередной пластырь, прячущий небольшую ссадину, щедро измазанную йодом (исключительно для того, чтобы позлить Сана, как я предполагал).

- Не совсем. Просто старинный друг семьи, - Саня вывел машину на проспект, плавно пристраиваясь в хвост движения. - И мой крёстный.

- Понятно, - вспоминая о том, как эти двое поцапались, а потом как ни в чём не бывало сели пить чай (моя разбитая голова стала поводом для примирения), я невольно улыбнулся.

Сергей Александрович организовал долгосрочный перерыв и, опрокидывая в себя коньяк, убеждённо втолковывал мне: "Что если засранец крестник надумает обижать - приходить жаловаться. Повод зайти представиться в среду. Жду на приём. Всё как полагается. Саня проследи" - пригрозил он племяннику.

И племянник тоскливо закатывая глаза - уныло покивал, покорно принимая нравоучения и прочие вводные в жизнь. Промолчать в ответ и не спорить, ума у него хватило.

В отличие от разговорившегося крёстного, Сан не пил, будучи за рулём. А мне не дали по причине малолетства. Так что возвращаясь назад, оба мы с ним были трезвые и злые.

- Нет желания ко мне переехать ? - спросил Саня, когда мы вновь расположились в номере, поедая приготовленный ужин. За последние несколько дней этот гостиничный номер стал восприниматься почти как дом. Мне даже не хотелось думать, сколько родительских денег Саня угробил на то, чтобы иметь возможность встречаться здесь со мной.

- А предки? - Я без интереса смотрел идущий по телику фильм и вяло ковырял тарелку с салатом.

- Предки тебя как родного встретят, поверь, - Саня странно хмыкнул заставив меня покоситься на него с недоверием и неприязнью. В такие моменты он мне здорово не нравился. Когда вёл себя так.

- Не хочу.

Я отодвинул тарелку и забрался под одеяло, не без злорадства припоминая, что на две недели Саня отлучён от моего тела.

- Мне и самому по себе неплохо, знаешь ли.

Я принялся рыться в рюкзаке, выискивая мобильный, но, кажется, мобильный я забыл дома у Вольха. Интересно, он меня разыскивает?

Я отогнал эту мысль, понимая, что самобичевание не поможет. Убиться можно об чувство вины, но легче не станет. Я не понимал, когда началась наша с Саней история, но сейчас, чётко знал: расставаться с ним не хочу. Можно сколько угодно врать себе, но мне хотелось верить, что я определился, даже если в глубине души понимал, что не так всё просто в королевстве Датском. Совершенно не просто. Но любовь - странная материя, она не приемлет рационализма и здравых доводов. Просто два человека загораются, как спички, и им становиться неважно, чем на самом деле наполнен этот коробок.

Мы просто были. Во времени здесь и сейчас. Что будет завтра? Как нам жить дальше? Сможем ли мы быть вместе? Мы жили сегодняшним мгновением, и в этом мгновении телевизора, ужина, опускающегося на город мартовского вечера нам было достаточно просто быть рядом. Болтать друг с другом, шутить, смеяться. Саня откуда-то выкопал забытые предыдущим жильцом шахматы и учил меня играть, на ходу объясняя правила и ставя детские задачки, вроде прорваться линией пешек до противоположного поля, или чей конь первым придёт к финишу. Потом он рассказывал разные истории и случаи из своей жизни. А я, скрестив ноги по-турецки и подперев ладонью подбородок, слушал.

Я вообще люблю слушать. Могу молчать часами, наслаждаясь звуками чужого голоса, изредка вставляя реплики, показывающие, что мне интересно, действительно, по-настоящему интересно слушать. Другие люди всегда привлекали и завораживали меня собой, их понимание жизни, внутренний мир. Возможно потому, что моя собственная действительность оказалась тоскливой прозаичной банальностью, наполненной бесконечной борьбой за выживание, за существование души, которую я проиграл давным-давно, закрывшись от всего мира собственными картонными стенами, отстранившись от родного происходящего, потому что так было удобнее всего: не замечать и не чувствовать.

Наутро Саня, не слушая никаких возражений, отвёз меня в училище. И, вылезая из его машины, я буквально кожей ощущал изумлённые и любопытные взгляды курящих на лестнице парней и девчонок.

Наш тандем воспринимался непривычным. Не то чтобы кому-то было особое дело до меня, но Саня привлекал к себе внимание. Деньгами, положением, авторитетом, который не стремился поддерживать, но который присутствовал как данность.

Особая неуловимая манера ленивой вальяжности, понимание собственной власти.

Мне кажется, Сане не было никакого дела до всего, что происходило здесь, но по какой - то причине он позволял этому происходить. Развлекался? Ему было скучно? Мне сложно это понять. Парадокс. Сан не ассоциировался с чем-либо плохим, не мог с ним ассоциироваться. Возникало стойкое ощущение, что его натуре претит любое насилие, и в то же время безразличие, с которым он творил или позволял твориться самым неприятным вещам, пугало.

К Малину стремились, с ними хотели дружить, заискивали. Люди тянулись к нему безотчётно, тянулись к силе, которая его окружала, к деньгам, к престижу, который давало знакомство с ним. Саня плыл по течению чужой человеческой жадности, глупости, тщеславия, позволял себе неспешно брести в мутном грязном потоке, возвышаясь над ним, разбивая его с безмятежно-небрежным спокойствием засунутых в карманы рук, не позволяя себе испачкаться. Когда он хотел, он мог пойти поперёк, и поток расступался перед ним. Мне было всего шестнадцать лет, но уже тогда, возможно, я понимал: Сан обладал силой, которая однажды вознесёт его на самую вершину человеческой власти... А я... Я не хотел быть лакмусовой бумажкой, приставшей к подошве его ботинка, которую он небрежно стряхнёт однажды. И сам не заметит. Не знаю, откуда родилось это ощущение. Я смотрел на его уверенные и неторопливые движения, Саня залез в машину, выдёргивая наши вещи, подмигнул, протягивая мне рюкзак. Особый взгляд. У нас с ним теперь был свой собственный, особый взгляд людей, делящих на двоих маленькую тайну. Я бы спрятал её в самую тёмную кладовку, задвинул ногой, поставил сверху стул и никому не показывал, а Санька хотел поднять её на руках высоко-высоко, выставляя солнцу, и закричать о ней на весь мир. В этом мы различались. Это были наши чувства, которые нас различали.

Я не знаю, сделал ли Зидан какие-либо выводы. Он и Лён обменялись многозначительными взглядами, Зидан выразительно присвистнул, начиная тянуть что-то насчёт насыщенно проведённых выходных, я приготовился огрызаться, но Саня просто приподнял бровь, улыбнулся. И Зидан моментом приглох, предпочитая оставить своё мнение при себе. Саня обладал поразительной способностью, осаживать людей, заставляя ощутить собственную неуместность.

Я топтался рядом с ним с равнодушной мордой, борясь с желанием прижать за плечи, убиться носом в широкую спину и окунуться в его запах.

Санька захлопнул дверцу, повернулся. Весь такой аккуратный, спокойный, доброжелательный. Вытащил очки из футляра, натянул на нос, скорчив забавную рожицу, вызывая невольную улыбку и желание. Обхватить, шлёпнуть по соблазнительной заднице, сжать и тискать, твою мать, распяв на капоте машины, даже если выглядеть я буду, как мартышка на пальме. Нить взглядов, крепкая нить, что связала нас двоих. Он обещал скрывать наши отношения. Но можно ли скрыть притяжение взглядов?

Мы танцевали глазами бесконечный вальс на небесах, а на земле должны были удерживать себя в руках, изображать исключительно рабочий интерес. Санька откровенно ржал и стебался, сцуко, я краснел, желая выхватить из его руки папку с тетрадями и со всего размаха вразумить разика два.

Мы поднялись вместе, Санька придержал передо мной дверь.

Да, он был прав, в училище нам не стоило видеться, потому что, когда я входил, не забыв наградить его красноречивым досадливым взглядом, он воспользовался заминкой и прижался ко мне, жарко, страстно, всего на секунду, обдав меня собой и заставив член в штанах зареветь и забиться в глухой истерике. Я развернулся, а Санька с непричастной мордой ангела блядь, убью нахер, затрахаю посмотрел недоуменно, чуть изумлённо так.

- Чего встал, Никит? - доброжелательный вопрос. Вот же сцуко. И как с этим бороться, спрашивается. Не знаю, заметили ли парни, что между нами проскальзывает искра... Ога, короткое такое замыкание с электрической дугой на 7 тысяч киловольт. Но напряга не возникло.

Мы шумно веселились в фойе, собравшись компанией старых хороших друзей, которым есть что вспомнить, и о чём поговорить. Мимо спешили одноклассники, знакомые кивали, останавливались на секунду. Охранник, спускающийся на вахту, поздоровался с Саном за руку, дежурная выглянула из комнаты наблюдения, сообщив, что чай готов. Взгляды, привычно неодобрительно минуя Сашку и его гоп-стоп, с недоумением сходились на мне, не понимая, что я забыл в этой опасной компании.

В лицее, впрочем, как и в школе, я всегда числился на хорошем счету, не то чтобы ходил в любимчиках, но меня выделяли, замечали: учителя, персонал. Не знаю, за какие достоинства. Учёбой я не блистал, поведением не отличался, но вот как-то так. Возможно, как и Сан, я обладал своей собственной харизмой, и эта харизма почему-то заставляла всех считать меня хорошим и правильным парнишкой, в судьбе которого всем непременно хотелось принять участие, от технички до декана. И вот сейчас за меня волновались, переживали, недоумевали.

Я стоял среди "плохих парней" и почти кожей ощутил досаду Саньки, когда вахтёрша, баба Маня, решила меня "спасти" и принялась зазывать к себе, сигнализируя на манер шпиона. Оставалось только выйти и дать Саньке шваброй по голове. Правильно. Руки прочь от советской власти. Подумаешь, принц, да хоть король, нашего Никитоса, мы тебе, буржуй, не отдадим. Ходют тут всякие, а потом у девушек месячные пропадают. Я, честно поведав, что всё путём, давился хохотом. А баба Маня плевалась и проедала Сана взглядом по принципу: "Чур меня, сатано", и даже, кажется, готова была его перекрестить, чтобы проверить: не испарится ли диавол с огнём и дымом от слова баб Маниного.

Не испарился. Улыбнулся застенчиво, и баб Маня торопливо слинялась в каптёрку. Люцифер был самым сильным и красивым ангелом у бога. Куда уж до него простым смертным?

И мы с Санькой мирно текли друг в друге, друг с другом, словно не замечая, что являемся центром внимания, стояли на расстоянии нескольких метров, не ощущая, что оно есть, его словно не было, этого расстояния.

Я был заполнен Сашкой до предела. И, возможно, Сашка был заполнен мной. И странно, смешно, невероятно, что люди не видели, как же близки мы с ним были. Наша связь воспринималась не ниточкой, огромным толстым канатом. Мы не касались друг друга. Но я принадлежал Саньке до последней заклёпки на своих ботинках. Я был его. Трудно объяснить словами знание, которое я и сам не мог понять. Существуют вещи настолько огромные и бесконечные, что ты можешь лишь прикоснуться к ним кончиком пальца, уловить смутный отблеск этой силы, скрытый смысл. Санька не улавливал. Он просто был ей, этой силой. Это он создал её.

И мы продолжали стоять и трепаться за жизнь, юные, дерзкие, счастливые. Перед нами лежал весь мир, этот мир принадлежал нам, мы могли творить и менять его, движимые подростковым максимализмом. Только в юности возможно поймать это чувство, острое, яркое чувство жизни. Когда эмоции кипят и переливаются, когда хочется сгореть. Взрослым не дано уже испытать этого. Они забывают эту лёгкость, состоян