Xi. построение и процесс психодрамы

КОНСТИТУЕНТЫ (ИНСТРУМЕНТЫ): ФАЗЫ И ФОРМЫ

Психодрама нацелена на прида­ние естественной формы, на креа­тивную самоактуализацию в игре, на структурирование пространст­ва, на реализацию человеческих от­ношений в действии (93).

Я. Л. Морено

Психодрамой нельзя заниматься без фундаментально­го знания возможностей ее различных конституентов (инструментов), фаз, форм и техник. Прежде чем при­ступить к рассмотрению различных форм психодрамы, ознакомимся с ее конституентами, а также с процессом классической, центрированной на протагонисте психо­драмы. Для иллюстрации привлекаются только основ­ные техники: обмен ролями и дублирование.

Конституенты (инструменты) психодрамы

Конституентами психодрамы являются сцена, веду­щий психодрамы (director), главный исполнитель (protagonist), партнеры, или вспомогательные «Я» (auxiliary egos), группа и психодраматические техники. В иностранной литературе, чтобы подчеркнуть их инст­рументальный характер в психодраматическом процессе, они называются инструментами. В нашей книге мы так­же будем использовать этот термин, не имеющий, одна­ко, в немецком языке (как и в русском. — Ред.) равно­ценного лексического эквивалента.

Сцена

Психодрама не предъявляет особых требований к сцене. Она возникает как бы сама собой там, где разво­рачивается психодраматическое действие. Достаточно просто создать свободное пространство в кругу группы.

Такую сцену можно организовать на частной квартире, в школьном классе, на рабочих местах, под открытым не­бом, короче говоря, in situ, то есть на месте конфликта. Часто, однако, психодраму практикуют в специально ор­ганизованных для этого театрах или приспособленных для игры лечебных кабинетах. Классической формой психодраматической сцены является сцена в мореновском терапевтическом театре в Биконе, штат Нью-Йорк. Она представляет собой трехъярусную конструкцию, над которой возвышается полукруглый балкон. Распола­гаясь на первом ярусе, протагонист и ведущий психодра­мы оказываются вне групповой ситуации и попадают в непосредственное пространство психодрамы. На втором ярусе, где они сидят друг перед другом или прохажива­ются по сцене, происходит вступительная беседа. При этом группа в той или иной степени исчезает из поля со­знания протагониста. Разогревающая беседа (warming-up) может протекать как диалог между протагонистом и ведущим психодрамы или как монолог протагониста. На этом ярусе может осмысливаться и эмоционально пере­живаться уже разыгранная сцена, которая затем может плавно перейти в другую. Само психодраматическое дей­ствие разыгрываются на третьем ярусе, на круглой плат­форме. Она насчитывает четыре метра в диаметре. Три яруса и балкон следует, однако, понимать и как отобра­жение различных измерений жизненной действительно­сти. Третий ярус, или игровая площадка, рассматривает­ся как измерение последовательности жизненных собы­тий, коллизий и перемещений в бытии. Над нею возвы­шается балкон. Чтобы избежать недоразумений по пово­ду этого «четвертого измерения», на нем следует остано­виться несколько подробнее. Морено задумывал четвер­тое измерение психодраматической сцены как место кон­кретизации трансценденции, как место для Спасителя, героя и сверхчеловека, как возможность пространствен­ного изображения различных миров, например рая и ада, земли и подземного мира. Балкон, однако, может служить также и для конкретизации различного про­странственного опыта, например взлета или падения, подъема или спуска, вскарабкивания или соскальзыва­ния. Психодраматическая сцена сохраняет свое значение даже тогда, когда в основу психодрамы положены самые разные теоретические концепции. Иногда, например в рамках психоаналитической теории, балкон использует­ся для изображения «Сверх-Я».

Если мы не располагаем подобной сценой, то вместо нее используется любое пространство в кругу группы. Оно должно быть достаточно велико, чтобы протагонист и антагонист имели простор для психодраматического действия, а само помещение желательно должно иметь правильные пропорции. Слишком маленькие помещения ограничивают свободу перемещения исполнителей, слишком большие отрицательно сказываются на группо­вом чувстве, слишком светлые, невыразительные комна­ты оказываются непригодными для изображения драма­тичных, воображаемых или исполненных теплыми чело­веческими чувствами сцен. Если мы не располагаем раз­личными цветовыми возможностями освещения, как в мореновской модели сцены, то освещение сцены можно варьировать с помощью оконных штор и стоячих ламп. В качестве театрального реквизита пригодны простые для транспортировки стулья, возможно, с небольшим столиком. В определенных сценах имеет смысл в качест­ве подстилки использовать неброский коврик.

Заключенное группой в полукруг место психодрама­тического действия отвечает сформулированному Бубером главному требованию драмы к сцене. Бубер пишет:

«Стало быть, дело не в том, чтобы изобрести новый принцип придания формы пространству, а в том, чтобы найти соответствующее формам нашей жизни и рацио­нально использующее наши технические средства про­странственное решение, которое отвечало бы основным требованиям драмы к сцене: одновременной целостности и изменяемости пространства. Если бы это удалось, то можно было бы, наверное, ожидать, что оно вновь про­явило бы свою полярность — связанность и отъединенность. Ибо целостным и в то же время изменчивым мо­жет быть только замкнутое в своем существовании про­странство, отделенное от пространства нашей реальной жизни, которое проявляет свои свойства столь чисто и столь интенсивно, что сквозь все потоки связанности мы воспринимаем их как нашего недоступного визави. А из­менчивым и в то же время целостным оно может быть только тогда, когда его метаморфозы дополняются активностью нашего восприятия, то есть когда эту актив­ную — единственно настоящую — связанность не подав­ляют, как, например, на современной сцене, а пробужда­ют и поощряют» (17).

Психодраматическая сцена является одновременно це­лостной и изменчивой и придает сценическому пережива­нию полярные свойства связанности и отъединенности. Со сценой в качестве центра группы и места эмоциональ­ного участия естественным образом связаны зрители. От­крытая для спонтанного включения участников группы в психодраматическое действие в качестве дублей персона­жей драмы, сцена тем не менее — особенно в центриро­ванной на протагонисте психодраме — отчетливо отделя­ется от зрителей. Пока протагонист обрисовывает на пси­ходраматической сцене свой мир с его событиями, сцена, несмотря на эмоциональную связанность и идентифика­цию зрителей с драматическим действием и изображаемы­ми персонажами, явно отличается от зрительного зала. Изменения сценического пространства достигаются про­тагонистом за счет детального изображения своих воспо­минаний или представлений о пространстве, которые про­игрывают в своем воображении зрители. Благодаря этому исполнитель роли, ведущий психодрамы и зрители вос­принимают не только естественное пространство изобра­женной сцены, но и его настрой.

Ведущий психодрамы

Каким образом осуществляется психодрама? Благо­даря ведущему, или руководителю, психодрамы. \Принятый англоязычными психодрамотерапевтами термин для обозначения ведущего психодрамы — director (директор). Поскольку обучение психодраматическому методу проводится в нашей стране с использованием в основном англоязычной литературы, в практической работе отечественными специалистами используется именно термин «директор психодрамы». В данной книге употребляется термин «ведущий психодрамы», адекватный переводу соответствующего немецкого термина «der Psychodramaaleiter». — Прим. ред.\ Если он является врачом или психотерапевтом, то в немецком языковом пространстве он называется психодрамотерапевтом. В английском языке ведущий психодрамы называется также «psychodramatist», по завершении обучения — "Director of Psychodrama"… Во французском он назы-вается «animateur», «psychodramatiste» или «psychodramaturge».

Ведущий психодрамы ответственен за то, как осуще­ствляется и протекает каждое психодраматическое заня­тие. С одной стороны, ему вменяется в обязанность пре­образовывать целенаправленные притязания к терапии со стороны участников группы — зачастую пассивных и заторможенных — в игру, в нецеленаправленную «дей­ствия ради действа», с другой стороны, соотносить в дальнейшем эту игру с терапевтическими потребностями протагониста и группы.

В начале психодрамы ведущий стимулирует группу в целом, и прежде всего протагониста, к игре. После на­чального действия в благоприятные с точки зрения игро­вых техник и терапии моменты он распоряжается об обме­не ролями между протагонистом и его визави. Последний называется также антагонистом. Сообразно запросам про­тагониста, ситуации и группы ведущий вводит соответст­вующие психодраматические техники и прерывает сцены, как только они перестают быть продуктивными в психо­драматическом, то есть в психодрамотерапевтическом от­ношении. Иногда ведущий психодрамы прекращает так­же сцены ввиду особых реакций, которые в процессе иг­ры осознанно или неосознанно обнаруживает протаго­нист. В этом случае он побуждает к изображению распо­знаваемой по таким реакциям проблемы в новой сцене. В фазе обсуждения он препятствует ненужной рационали­зации со стороны группы и ука-зывает на сомнительность «хороших советов». Там, где это целе-сообразно, он вме­сте с группой дает протагонисту обратную связь.

Наряду с этими директивными функциями ведущего психодрамы такое же большое значение для психодрама­тического процесса имеет его недирективное, исключи­тельно перцептивное поведение на про-тяжении исполня­емой сцены. В течение этого времени, наблюдая за изо­бражаемыми событиями и группой, он спокойно распо­лагается на краю сцены и сосредоточивается на психо­драматическом действии. Каким бы директивным он ни казался в остальных случаях, теперь он полностью ори­ентирован на поведение протагониста. Ни одно слово, ни малейшее колебание настроения или жест исполнителя не должны от него ускользнуть. Словно радарный при­бор, он настроен на тончайшие проявления чувств прота­гониста, партнеров и, по возможности, группы. Даже опытному ведущему психодрамы нелегко воспринимать в насыщенном игровом действии, требующем от него полного внимания и умения, реакции отдельного, идентифи-цирующегося с исполнителем зрителя. Подобные реакции могут открыто выражаться или подавляться. Бурные, но подавленные эмоции нередко проявляются в психосоматических симптомах, упустить которые веду­щий психодрамы не имеет права. Наряду с интенсивной направленностью на протагониста ведущий психодрамы всегда несет полную ответственность за всех членов группы. Поэтому начинающему терапевту рекомендуется работать вместе с ко-терапевтом.

Такая позиция ведущего психодрамы — позиция не­заметного наблюдателя на краю сцены — имеет два больших терапевтических преимущества: она позволяет следить за игровым действием и защищает от переносов. В фазе игры переносы протагониста совершенно не за­трагивают ведущего психодрамы. В этом состоит важная особенность психодрамы Морено. Протагонист репроду­цирует свои бессознательные побуждения в игре. Пря­мые и латеральные переносы протагониста, «соответст­венно способности бессознательного проявляться вне времени и в галлюцинаторной форме» (35), совершенно отчетливо направляются на партнеров, исполняющих функцию носителей проекции. На всем протяжении иг­ры протагонист в свободном действии полемизирует с этими носителями проекции, то есть со своими переноса­ми. Благодаря такой структуре терапевтической психо­драматической ситуации психодрама отвечает желаниям и терапевта и пациента. Описанной Фрейдом «борьбы между врачом и пациентом, между познанием и изжива­нием» (35) не происходит. В психодраме действие не просто желанно для пациента, оно тут же вводится веду­щим психодрамы в игру — это в первую очередь отно­сится к больным с неистерической структурой лично­сти, которые особенно нуждаются в действии. (Морено говорит об особом акциональном голоде заторможенных пациентов.) Находящемуся во время игры на краю сцены ведущему психодрамы не нужно «одолевать» (67) переносы того или иного протагониста. Он наблюдает за ними в наглядности и интенсивности игры, согласный с предположением Фрейда, «что именно они оказывают нам неоценимую услугу, делая скрытые и забытые лю­бовные побуждения больного действительными и явны­ми, ибо, в конце концов, никого нельзя убить in absentia». \В отсутствии (лат.) — Прим. ред.\

Дальше Фрейд говорит, что "на этом поле должна быть одержана победа, выражением которой является окончательное излечение от невроза", тем самым он придает психодраме с психоаналитиче­ских позиций огромное терапевтическое значение.

\З.Фрейд: "Бессознательные душевные побуждения не желают припоминаться, как того требует лечение, но они, соответственно способности бессознательного проявляться вне времени в галлюцинаторной форме, стремятся к тому, чтобы быть воспроизведенными. Больной, словно в сновидении, приписывает настоящее и реальное результатам пробуждения своих бессознательных душевных движений; он хочет изжить свои страсти, не учитывая реальную ситуацию. Врач хочет заставить его включить эти эмоциональные побуждения в общую связь лечения и в историю его жизни, подчинить их интеллектуальному рассмотрению и осознать соответственно их психической ценности. Эта борьба между врачом и пациентом, между интеллектом и влечениями, между познанием и изживанием разыгрывается исключительно в феноменах переноса. На этом поле должна быть одержана победа, выражением которой является окончательное излечение от невроза. Нельзя отрицать, что самые большие трудности психоаналитику доставляет необходимость преодолевать феномены переноса, но и нельзя забывать, что именно они оказывают нам неоценимую услугу, делая скрытые и забытые любовные побуждения больного действительными и явными, ибо, в конце концов, никого нельзя убить in absentiaили in effigie. \В изображении (лат.)— Прим. ред.\» (35). — Прим. авт.\

Другим преимуществом, которое наряду с «защитой» от переносов привносит с собой положение ведущего пси­ходрамы на краю сцены, является некоторая дистанция от происходящего и тем самым лучшее видение свобод­ных действий протагониста и игры партнеров. Это виде­ние позволяет ведущему психодрамы осмысленно руково­дить игровым действием. Сам Морено в игровом действии почти никогда не участвует. Практически все психодрамотерапевты, вышедшие из школы Морено, также не бе­рут на себя роли в психодраме, зато в случае необходимости вмешиваются в психодраматическое действие в каче­стве дубля. Дубль располагается позади протагониста и вербализует от первого лица его невыраженные чувства. Это служит толчком к появлению у протагониста свобод­ных ассоциаций, и в результате застопорившаяся ситуа­ция может быть сдвинута с мертвой точки. Эта техниче­ская возможность является еще одной спецификой психодрамотерапии при работе с сопротивлением пациента. При классическом дублировании речь не идет о внуше­нии, поскольку протагонистом, как правило, принимают­ся лишь соответствующие его чувствам замечания дубля, а не соответствующие, наоборот, отвергаются. В роли дубля ведущий психодрамы, его ассистент, а иногда так­же зрители (члены группы), не мешая действию, могут спонтанно выйти на сцену и так же незаметно вернуться обратно. Выводить из поведения Морено и его учеников строгие правила для психодрамотерапевтов противоречи­ло бы духу психодрамы. Морено подчеркивает большое значение гибкости психодрамотерапевта, позволяющей ему в любой момент времени, сообразно требованиям не­предвиденных ситуаций, изменять свое местоположение, манеру поведения и передвижения.

Здесь следует указать еще на четыре качества ведуще­го, которые Морено считает обязательными для проведе­ния психодрамы: методическую компетентность, искрен­ность и открытость, мужество, чтобы справляться со сложными, непредвиденными ситуациями, а также твор­ческую фантазию. Ведущему психодрамы, не обладающему этими качествами, настоящая психодрама может удаться лишь в редких случаях. Подлинно исцеляющей психодрама становится только тогда, когда психодрамотерапевт постоянно ощущает резонанс с протагонистом. Поэтому каждому ведущему психодрамы следует прислу­шаться к совету американского психиатра Дина Элефтери, который он дает своим ученикам, практикующим пси­ходраму: «Живи вместе с твоим протагонистом!» (28).

Протагонист

Слово «протагонист», «первый игрок» (от греч.: protos — первый и agon — борьба, игра), обозначает в языке театра и психодрамы героя или главного исполнителя пьесы или психодраматической сцены. Хотя прота­гонист психодрамы удовлетворяет этому заимствованно­му из языка театра термину во всех его значениях, он все-таки не актер. То, что он играет, не является запла­нированным и отрепетированным. Он играет это в про­извольном действии, на основе импровизации. Он играет собственную жизнь, настоящее, прошлое, будущее, о ко­тором мечтает или которого желает; он играет все это ис­кренне и по-настоящему, исполненный чувствами, к ко­торым он вряд ли был бы способен на одном только вер­бальном уровне коммуникации. Выражая свои чувства в психодраме, он не только познает себя самого с собст­венной своей позиции, но и при обмене ролями со своим визави смотрит на себя его глазами. Он воспринимает точку зрения ближнего. Психодраматическое действие захватывает всю личность исполнителя, его мысли, чув­ства и действия. Удивительно, как благодаря игре зача­стую происходит явная возрастная регрессия протагони­ста, полностью меняющая манеру его поведения.

Это «тотальное событие» психодрамы протагонист переживает как исполнитель, как пациент и, возможно, как обучающийся клиент, поскольку психодрама содер­жит театральный, терапевтический и педагогический аспекты. Поэтому мы хотим исследовать, в какой мере переживание протагониста отличается от ситуации акте­ра, пациента на других психотерапевтических занятиях и обучающегося клиента. Рассуждая об этом, необходи­мо учитывать знания антропологии.

Протагонист психодрамы отличается от профессио­нального актера тем, что в момент драматического дейст­вия, как показывает Морено в своей работе «Театр имп­ровизации», он — это и драматург, и режиссер, и испол­нитель в одном лице (83). Его судьба конденсируется одновременно и внутри и вне его самого. Сообразно сво­им представлениям он инсценирует пространство дейст­вия. А в то время как он пробуждает и переживает свои воспоминания и представления, его интрапсихическое переживание проявляется в жестах и словах в качестве психодраматического персонажа! Его создание драмы направлено изнутри вовне. Оно подобно литью. Иначе обстоит дело с созданием драмы в театре. Исполнение пьесы является результатом предшествовавшего фракционированного процесса, который распределяется на не­скольких человек: автора, режиссера и исполнителя. В направленном извне вовнутрь процессе исполнитель ов­ладевает ролью. Прежде чем он сможет воспроизвести идеи драматурга и указания режиссера на сцене, он дол­жен сначала проникнуться ими умом и сердцем (96). Изображенный им человек — сколь бы ни примешива­лись при исполнении роли собственные чувства актера — не есть он сам, действие — не есть его личная судьба. Оно представляет собой оживленные с помощью искус­ства ^культурные консервы*' (91), как образно в своих работах Морено называет продукты культуры, пережив­шие момент своего возникновения, status nascendi. Про­тагонист психодрамы и протагонист спектакля отличают­ся, однако, не только своеобразием своего драматическо­го переживания, они отличаются тем же, чем отличается психодрама от спектакля. Психодрама в отличие от теат­ра не является «зрелищем». По этой причине протаго­нист психодрамы более близок к исполнителю античных мистерий, нежели к актеру в спектаклях. Все, что Мар­тин Бубер говорит об исполнителе мистерий, полностью относится к протагонисту психодрамы. Протагониста с исполнителем мистерий сближает переживание подлин­ных жизненных пластов: «ощущение всей своей плотью тождества с изображаемым существом. Это ощущение не «наиграно», и все же оно — игра, ибо стоит только сбро­сить маски (закончиться психодраме), как оно улетучи­вается. Если (к игре-мистерии) допускали зрителей, то они оказывались во власти процесса, вселявшего в них ужас, а сами исполнители не считали себя «созерцаемы­ми». Они были исполнителями, но не актерами; они иг­рали во благо оцепеневшей толпы (читай: группы), но не в удовольствие. Они пребывали в состоянии невинно­сти, подобно человеку, живущему инстинктивно, а не по образу, который он создает в глазах другого. Надо заме­тить здесь, что, основываясь на этом разделении непос­редственного и искусственного человека, можно отли­чить два принципиально разных вида актерства» (17): протагониста в спектакле от протагониста в психодраме или в игре-мистерии.

Чтобы понять терапевтическое и педагогическое зна­чение психодрамы, хотелось бы напомнить о том, что психодрама представляет собой игру. Мы показали, что игра в целом и психодрама в частности не связаны с ка­кой-то непосредственной целью. Игра отображает саму себя, а «самоотображение, согласно Портману, является экзистенциальным аспектом природы» (37).

Психодраматическая игра является имитацией в смысле подражания, то есть перемещения в настоящее уже минувшего или изображения чего-то воображаемого. Перемещение в настоящее в психодраме имеет важное терапевтическое и педагогическое значение. То, что было когда-то, исполнено на сцене. Оно существует здесь и те­перь. Изображая на сцене и тем самым во второй раз пе­реживая фрагменты из своей жизни, протагонист полу­чает возможность заново осознать известное (однажды уже пережитое или воображенное). Гадамер отмечает, что «нельзя понять, что представляет собой узнавание по своей глубочайшей сути, если считать, что оно сводится к тому, что нечто, уже известное, познается заново, то есть что узнается только знакомое. Скорее радость узна­вания состоит в том, что познается большее, нежели бы­ло известно. При узнавании то, что мы знаем, как бы выступает благодаря освещению из рамок всевозможных случайностей и изменчивых обстоятельств, его обуслов­ливающих, и предстает в своей сути. Оно познается как нечто» \Х.-Г.Гадамер. Истина и метод (перевод М. Журинской) - М, «Прогресс», 1988, с. 160. - Прим. ред.\ (37). Эти антропологические рассуждения по поводу «до­бавочного знания», полученного в игре благодаря пере­мещению в настоящее, во многом совпадают с мореновским терапевтическим постулатом: «Каждый истинный Второй Раз есть освобождение от Первого!» (83). Од­нако «истинный Второй Раз» в психодраме в значении техники «годичного кольца» Дерболовски (22) и экзи­стенциального анализа Франкла доказывает также, «что в прошлом нет ничего безвозвратно утерянного, все спрятано в надежном месте» (32). Припоминание и осоз­нание как осмысление — это, кроме того, опорные стол­бы и психоаналитической терапии. В психодраме воспо­минание и осознание включены в игру. Они экзистенци­ально переживаются благодаря «превращению их содержания в образ". Гадамер пишет об этом: «Преобразова­ние — это преобразование в истинное, а не очаровывание в смысле колдовства, ожидающее слова, освобожда­ющего от чар; оно само — освобождение, возвращение в истинное бытие. Представление игры выявляет то, что есть. В нем выдвигается и выходит на свет то, что в других условиях всегда скрывается и ускользает» \Там же, с.159. - Прим. ред.\ (37).

Этим «преобразованием в истинную игру» объясняет­ся существенное отличие психодраматической терапии от психоаналитической, то есть различие в сопротивлении пациента раскрывающей терапии. В психодраме с ним можно справиться несравненно легче, чем в результате психоаналитической работы с сопротивлением. Чаще все­го оно представляет проблему лишь в начале психодрама­тических занятий и преодолевается с помощью специаль­ных разогревающих техник. В процессе психодраматиче­ской игры сопротивление протагониста исчезает практи­чески полностью. Игра захватывает протагониста, и тот хочет, чтобы она продолжалась. Это выглядит так, слов­но играющий и игра поменялись местами. В какой-то мо­мент уже не играющий распоряжается игрой, а психодра­матическая игра с ее соответствующими межчеловечески­ми констелляциями начинает распоряжаться играющими, «..подобное субъективное различение себя самого и иг­ры — в чем и состоит игра на «публику» — не может счи­таться подлинным бытием игры, которая скорее уж пред­ставляет собой преобразование такого рода, что идентичность играющих ни для кого не устраняется» \Там же, с.159. - Прим. ред.\ (37).

Эту особенность игры Морено гениальным образом сумел использовать для терапии, сделав содержанием игры клиента самого клиента, причем не в роли пациен­та в терапевтической ситуации, а в качестве человека в реальных или воображаемых условиях его жизни. В са­мозабвенной игре протагонист становится персонажем, соответствующим той или иной изображенной ситуации. Между тем идентификация протагониста со своей ролью в качестве клиента, от которого исходит сопротивление, устраняется, и в игре для нее уже нет места.

Смысл психодрамы для протагониста не исчерпывает­ся, однако, одним лишь осознанием и осмыслением. Он состоит прежде всего в переживании преобразования. Выражаясь философски-антропологи-чески, преобразова­ние означает, «что нечто становится иным сразу и цели­ком и что это другое, существующее как преобразованное, представляет его подлинное бытие, по сравнению с которым его прежнее бытие незначимо» \Там же, с.159 — Прим. ред.\ (37). Хри-стианское учение говорит о превращении в следующих словах: «...древнее прошло, теперь все новое» \Второе послание к коринфянам, 5: 17 — Прим. ред.\ (101).

В каких бы ролях ни действовал протагонист в пси­ходраме, старых или новых, своих или чужих, он всегда является человеком, поступающим тем или иным обра­зом, и как таковой сталкивается с педагогическими сто­ронами психодрамы. Несмотря на большие возможности для превращения, которыми располагает игра благодаря наличию других ролей, стойкое изменение лишь в ре­дких случаях достигается сразу. Поэтому новые способы поведения должны быть апробированы и освоены с ис­пользованием специальных психодраматических средств. Тест спонтанности, проверка на реальность, ролевой тре­нинг, бихевиодрама, тренинг спонтанности и креативно­сти служат практическому изменению поведения прота­гониста (95). Их воздействие в конечном счете основано на тех же принципах, что и методы поведенческой тера­пии; если исполнитель достигает успеха, то последний, как при оперантном научении, позитивно усиливается обратной связью со стороны группы и ведущего психо­драмы и, кроме того, подкрепляется собственным пере­живанием протагониста при обмене ролями.