А не то, то выбирает сказать

I

Ubi tu, Gajus, ibi ego, Gaja[261]

Молодая доктор влетела ко мне вся такая эмансипированная, такая эмансипированная... ну, прямо, как будто только что несла транспарант на первомайской демонстрации:

- Сегодня нас, наконец, развели!.. Я свободная женщина!.. Теперь я могу вам признаться: мой бывший муж - единственный мужчина, которого я люблю,... любила, и всегда буду любить!

- Так зачем же развелись?

- Я не могу и не хочу выносить рабства!

- Любви?

- Зависимости.

- Сын тоже рад?

- Мой сынуля? Он мой! Я его так люблю! Вы сами говорите: когда хорошо матери, хорошо ее ребенку. Я его вполне в состоянии сама вырастить!

- Без отца?

- Ну, почему? Если сын захочет, они вполне могут видеться.

- А как его астма?

- Михаил Львович, не омрачайте мне праздник!

II

Amicus Plato, sed magis arnica veritas[262]

Аристотель

Во времена Советского Союза, когда мы еще жили за “железным занавесом”, ко мне - я тогда только вернулся

в Куйбышев и работал участковым психиатром - пришел рабочий - классный сталевар.

Он требовал, чтобы его “отпустили в Америку”!

- Они мне говорят, что я могу работать, как захочу. “Хоть три дня в неделю, только приходи!” А цех хотели снова перевести на шестидневку! Собрание собрали! Те, как бараны, -со всем соглашаются! Я и сказал: “Отпустите меня в Америку!”... Они меня к вам послали. Может я того - чокнутый...

- Вы не любите Куйбышев?

- Куйбышев - ни причем!

- Вам роднее Америка?

- На черта мне сдалась ваша Америка! Я Алакаевский!

- Что это?

- Не знаете, что ли?! Ленин где жил!

- Нет.

- Здесь. Семьдесят верст от Самары. Усадьба, где Владимир Ильич... - он был готов обидеться за Ленина. - Яблони наши, как бабы беременные.

- Вы Родину не любите?

- Люблю! Поэтому и должен уехать!

- Зачем?

- Я ж говорю! Вся страна перешла на пятидневную неделю. Шестидневка - это незаконно!?

- Может быть.

- Не “может”, а незаконно!

- А Америка причем?

- У нас говорят, что рабочий человек - хозяин. А ничего этого нет! Меня обманывают! Владимир Ильич как писал? “Каждая кухарка должна управлять государством!”. А из меня тупаря делают! Или покупают. “Ты лично приходи, когда хочешь! Ты - мастер!..”. Я стану подкупленной частью пролетариата!? Мы это проходили. А я хочу по закону! Сказано -выполни! У них - капиталистов этого вранья нет. Общество чистогана и антагонизмов. Я - пролетарий, продаю свой труд. У них - все по Марксу, не у нас! Безработица? Пусть мне хуже будет, зато по правде!

- И вы хотите жить в справедливой Америке?

- Ни чего я не хочу! У меня другого выхода нет! Вместе со всеми подчиняться беззаконью - значит врать! С начальством - продаваться!

- Лучше американским начальникам продаваться?

- Не лучше, но они мне не обещали ничего. Что сказано, то и есть! Все по правде.

- Такая правда вам родного дома дороже?!

- А, по-вашему, как?!

- По-моему?.. Нет, я понял, что по вашему: вам - “верному ленинцу”, ради Алакаевских беременных баб, всенепременно надо в Америку!.. На готовенькую правду! А бабами вашими, домом и местной неправдой здесь заниматься останусь я... Раньше я думал, это называется - задача мужику не в жилу... Теперь оказывается - это решение для первого сталевара! Такая на настоящий момент у рабочего человека правда!

- Я бы жену - с собой взял.

- А она хочет?

- Да нет, конечно. Баба. Без понятия. Плачет.

- Вы меня убедили! Я попрошусь, чтобы меня с вами вместе отпустили... в Америку!

- Нельзя!

- Почему?

- Вам людей надо лечить!

- И там люди.

- Вы - доктор! Клятву свою давали!.. Люди не зря сказали. Вы - специалист... классный. Я б к нибудь-кому не пошел. Люди на вас надеются. Вы такого никак не можете сделать! В Америку...

- А - вы, какой специалист?

* * *

Любящий фотографироваться на пляже Н. пользуется успехом у одиноких, неустроенных женщин. Жене же свои частые отлучки из дома предоставляет считать результатом хождения в кабинет и моего демонического влияния.

Вчера в застолье по поводу моего дня рождения Н. говорил тост в честь мою и моего кабинета. С самым, я уверен, Искренним дружеским намерением, больше того, в знак глубочайшего доверия ко мне и к моей заинтересованности “в правде” он радостно наговорил мне кучу уже многие годы безнаказанно повторяемых им дерзостей о моей работе, в которой он естественно же ничего не понимает, о кабинете.

Дерзости эти удобно выставляют его в его собственных глазах и глазах его жены моей марионеткой, а меня - Карабасом Барабасом, дергающим кукол за ниточки. (Если он кукла, зачем он в застолье моих друзей, на нашем празднике?!).

Эта игра давно и постоянно восстанавливает против меня его жену, чьи чужие претензии ко мне тем более тягостны и надоедны, чем менее я к ним имею отношения.

Н. ко мне пришел, а не я ему навязал себя. Он, вопреки моему существованию, ищет идола, освобождающего его от зависимостей совести, а не я нуждаюсь в капризниках, делающих свои “шалости” моим именем.

Ни ответственности, ни уважения к себе,... к другим людям кабинета,... ко мне! Надоело. Взрослый мужик, а перед его женой за него виноват кто-то...

Пусть кончает врать и извиняется, или обижусь я.

Этим на моем дне рождения я его и прервал.

Он не понял:

- Что, мне не говорить, что думаю?! - И позвал с готовностью обидевшуюся за него жену, чтобы она его увела.

* * *

К моим настоящим и бывшим пациентам я отношусь в одном одинаково двойственно.

Я совершенно предан их открытости, подлинности и люто ненавижу любую претензию, позу, штамп, их стесняющие.

Если человек присоединяется к этой своей жизни, он воспринимает мое отношение, как признание и поддержку, если идентифицирует себя с позой, то чувствует мое активное неприятие.

В этой любви и в этой ненависти источник энергии моей психотерапии.

III

На стол мы подаем надерганную редиску, а не всю унавоженную землю огорода, в которой она растет!

Из мусора наших впечатлений и мыслей живой, то есть пристрастный, думающий человек выбирает нужное.

Честность не в том, чтобы говорить, что думаешь, но в том, чтобы осуществлять (и говорить) правду. Не выплескивая на другого весь мусор своей кухни принятия решений. Не вываливая на другого груз ответственности за свои мысли.

Правда же - когда не делаешь, чего не хочешь, и делаешь, что хочешь, что ты сам выбрал сделать (и сказать), осуществляя свои задачи.

Правда принадлежит человеку. Она всегда зачем-то.

* * *

- Бабуля, ты когда-нибудь хотела развестись с дедом? -Спросила у бабушки взрослая внучка.

- Детынька, ты же знаешь этот анекдот. Когда твой вопрос задали женщине в день ее золотой свадьбы. Она возмутилась: “Ну что вы! Ни в коем случае! Никогда. Убить часто хотела, а развестись - нет!”.

- И ты всю жизнь скрывала от деда правду?! - испугалась внучка.

- Нет. Деточка, конечно нет! Он же не всегда был дедом.

- Ты говорила мужу, что хочешь убить?

- Это - не правда, детка! Это - страсть! Правду, деточка, я и теперь от него не скрываю. Правда, что я всегда хочу быть с ним, и с ним в один час умереть. Никогда не бойся своих мыслей, милая. В мыслях бывает все. И это хорошо. Самые страшные мысли берегут от дурных дел. Все у вас будет хорошо!

* * *

В правде выражена

твоя свобода, твое желание сберечь, что тебе дорого и отказаться от того, иногда разрушить, что тебе чуждо.

В этом смысле в сознательном вранье больше правды, чем в принужденном, “откровенном” говорении того, что думаешь, когда это - мучающая тебя самого, разрушающая дорогой тебе мир поза, разделяющая тебя с теми, от кого отказываться не хочешь. В таком сомнамбулическом, подвижнически “искреннем” говорении “правды” - предательство, глупость или шизофрения - отказ от самоутверждения, от своей свободы. Это самая страшная, бессмысленная ложь отречения от жизни - безумие.

Это подростковое требование от близких мазохизма терпеть. Требование, ради доказательства тебе как обвинителю, что они тебе близки, терпеть твою самоотверженную ложь отказа от себя и от них.

Ведь, если твоя “правда” тебе дороже дружбы, то от друга ты уже отказался. Не сетуй, что и такой же, как ты тогда, друг тоже предпочтет тебе свою “правду”.

Если тебе дорог друг, ты бы вначале принял для себя его “правду”. А только потом, зная себестоимость такого приятия, ждал бы или не ждал жертв от него.

Вначале признайся в любви сам, а потом требуй признания от других в любви к тебе (Иначе действует только еще ни во что не вложившийся подросток).

Там, где нет ответственности, нет свободы. Где нет свободы, нет правды.

Честность не в том, чтобы говорить, что думаешь, но в том, чтобы ни словом, ни делом не отрекаться от себя и беречь, что любишь, без перерывов на “искренние” высказывания.

То есть честность в том, чтобы думать, что говоришь!

P. S.

Сейчас вспомнил, что хоть последнее возражение Н. и хотело быть воинственным, но звучало растерянно и обреченно.

Грустно понимать, в какое безвыходное положение он сам себя запер. И не со мной, а в собственной своей жизни.

Он, в самом деле, даже и не догадывался, что - может, и вправе, не покривив душой, выбирать, что говорить.

Его говорение правды происходило как бы без него: без его воли, без его выгоды, без его ответа за говоренное. Он был - репродуктор и не различал содержаний. Но был уверен, что, раз он бескорыстен, то другие как честные люди должны принять его “правду” тоже самоотверженно, с радостью, также без выбора. Ведь ему нельзя было выбирать!

Грустно. Ему, действительно, было нельзя!

Были ли ему дороже те, с кем он говорил, отношения с нами или произносимые им речи, он не знал. И, похоже, даже подумать об этом не догадывался. Не имел права!

Для него выбирать, то есть участвовать в собственной реплике, означало - обманывать вас!

Но с дорогими ему людьми он хотел быть честным. И ради-честности с вами - от вас отказывался! И это был его подвиг - не он говорил словами, слова говорили им. Им управляла не понятая и не выбранная им сила.

Не дожив до честности, он был мучеником желания казаться себе честным.

Завороженный героизмом своей позы, он ради нее отказывался от всех, к кому был привязан, и кого не умел и не смел любить!

Бабья ли это доля?

(об эгоцентризме и женской несчастливости)

“А жить зачем? Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана, незачем жить!" - говорит убивший жену, но оставшийся жить герой “Крейцеровой сонаты” Позднышев.

Даже фамилией героя Лев Николаевич Толстой подчеркнул, что тот во всем разбирается поздно.

Поздно разобрался в мерзости своего отношения к женщине и семье, опоздает разобраться и в смысле, существе, ценности жизни.

Но, обесценив жизнь в своих демонстративных, позерских рассуждениях, он все-таки жив. Сила жизни взяла верх над приговором ей кривляющегося своей беспристрастностью позднышевского разума (заряженный пистолет остался лежать на столе под газетой).

Первоклассник, сходив однажды в школу, заявил: “Я там не все понял, придется еще раз сходить”. Не поняв при таком подходе и в другой раз, он решит поступить со школой, как мартышка в басне с очками: “Не надо мне ее!”. Не поняв, заявит, что и землю - не надо, и жизнь - об камень, чтоб “только брызги засверкали”.

“А жить зачем?” - многих в трудную минуту посещает этот вопрос. В отрицательной форме (незачем!) он приходит к нам в минуту слабости, когда, на миг впадая в детство, мы начинаем жалеть себя и сетовать, как малые дети. Но чаще такой вопрос возникает у инфантильных эгоцентричных людей, принимающих мир за нарочно приставленную к ним няньку, обязанную непрерывно обеспечивать их удовольствием, от их* собственной инициативы независимо.

Неудовольствие, тем более страдание, такие люди не связывают с практическими результатами их дел - со своими собственными ошибками, безынициативностью, претенциозностью, ленью, но принимают за нерадивость этой “няньки”, за несправедливое наказание.

Страдание как чья-то персональная несправедливость по отношению к ним вызывает их протест. Во-первых, в виде оправданий себя перед кем-то и перед самими собой. Они обижаются, сетуют, жалуются и ждут “справедливого” избавления. Готовы даже мстить и мстят, будто не способны к поиску зависящих от них причин страдания. К самостоятельному избавлению от несчастья страдание их не побуждает.

Как малые дети, они вечно ждут посторонней заботы о них. Лишенные ее обижаются. Но сами ни о ком не заботятся, не умеют и не хотят уметь заботиться даже о себе.

“Забота” о себе и о других, которую они вменяют себе в заслугу, на поверку оказывается огульной опекой, адресованной “среднеарифметическому”, то есть несуществующему человеку. Не принося пользы никому, такая опека, как известно, обязывает всех и вызывает не благодарность, а ответную, но неожиданную для эгоцентрика агрессию.

В той же “Крейцеровой сонате”, кроме Позднышева, был еще один взрослый участник его семейной драмы... - его жена! Но, даже у автора, нет и поползновения допустить, что она тоже взрослый человек, участник, то есть ответственна. Уж если не за судьбу своих детей и мужа, то, хотя бы, за свою собственную, только однажды проживаемую, жизнь ответственна.

То, что она лицо страдательное, то есть осуществляется не как человек, но скорее как вещь, даже автором принимается за аксиому.

Выйдя замуж, Женщина не только не предприняла никогда ничего для устройства своей жизни, но лишь претерпевала ее, как щепка “терпит” грязный поток, который ее несет. Напротив, словно из само собой разумеющейся претензии, что печься о ней должен муж, она на протяжении всей семейной жизни только обижается (на недостаток опеки, что опека не угождает ее ожиданиям); всякий раз не упускает случая выказать неудовольствие, укорить, пожаловаться, выставить опекуна в дурном свете, отомстить, наконец.

И способ мести она интуитивно находит изощреннейший: сделать себе хуже, изуродовать себе жизнь, поставить свое страдание в вину другому (мужу) и своим несчастьем доказать его (!?) ничтожество ему.

Одни утверждают себя, утверждая жизнь, значимость, нужность им других - всех, с кем они живут и общаются. Они так утверждают свой мир. Живут среди, таких же, как и они, близких им людей. Другие самоутверждаются, доказывая каждому и всем свой верх, и всех прочих никчемность, ничтожество, ненужность. Обесценивая и разрушая всех, кто с ними сталкивается сколь-нибудь близко, они разрушают свой мир. Убеждают себя, что “жизнь - дерьмо”, и “люди - звери”.

Так существует эта женщина.

“Пойду, вырву себе глаз, пусть у моей тещи зять будет кривой!” Даже свою смерть эта жена и мать использует как месть, почти радуясь возможности так отомстить.

Ни разу, даже не попытавшись строить свою жизнь, заботиться о счастье своем, мужа, детей, она сразу обижена обманом своих грез. Сразу несчастлива, и за несчастливость сразу ненавидит другого - мужа.

И для нее жизнь не ценна потому, что не оправдывает ее эгоцентрических ожиданий.

Никакие констатации несправедливости того или иного общества, так же, как и констатация факта социальной дискриминации женщины, не могут освободить самого человека (в этом случае женщину) от ответственности хотя бы за свою личную судьбу, и за судьбы связанных с ним людей тоже. Ни что не может освободить взрослого человека от необходимости самому строить свою жизнь в любых условиях. Я уж не говорю об индивидуальной ответственности за судьбу своего общества и об индивидуальной необходимости влиять на эту общечеловеческую судьбу.

“Крейцерова соната” не только разоблачает безнравственность отношения к женщине в ее обществе, не только обнажает безумие неодухотворенного, маскирующегося под человеческий, инфантильного эгоцентрического эгоизма того, кто еще не стал среди людей человеком, безумие обесценившего живые человеческие нужды, позирующего разума. “Крейцерова соната”, может быть и без всякого авторского умысла, констатирует жуткий, по-моему, факт совершенной инфантильности, человеческой недосформированности женщины современного ей общества, недосформированности тенденциозно этим обществом оберегаемой, поддерживаемой, непременно программируемой

Факт этот обязан своим происхождением всей системе общественных отношений и не в последнюю очередь религиозному воспитанию в его наиболее примитивных формах, приучающих относиться к женщине и женщину к себе как к “рабе Божией”. И в обмен на покорную безынициативность ждать всегдашней опеки со стороны бога.

Трудно думать, что эта недосформированность почему-то необходима самой женщине (может быть она помогает ей зачинать, вынашивать, рожать, выкармливать и растить своего детеныша, то есть осуществлять биологическую функцию?).

Эгоцентризм всегда - следствие воспитания, освобождающего ребенка от забот о самом себе. Тогда, одобряя, поощряют, подменяя инициативу и активность ребенка своей инициативой и активностью воспитателей, берущих на себя все хлопоты о ребенке вместо него - подменяют его собой. Лишая одобрения, наказывают, лишением заботы, грозящим не умеющему теперь заботиться о себе ребенку потерей всего нужного ему. Единственной заботой так напуганного ребенка становится достижение одобрения, а для этого соблюдение предписанных взрослыми правил, обман, что правила соблюдены, оправдания что их не возможно было соблюсти и объяснения, что невозможно по независящим от ребенка обстоятельствам... Наказание же при соблюдении правил воспринимается несправедливостью и вызывает “справедливый” протест.

Перенесение таких отношений во взрослую жизнь и есть эгоцентризм, когда все заботы направлены на достижение самоодобрения и одобрения, а не полезных для жизни результатов и означает неприспособленность, несостоятельность и обиды на всеобщую несправедливость.

В настоящее время инфантильный эгоцентризм остается невольно передаваемым по наследству уже не в осознанных действиях и словах, а самим способом жить, пережитком именно примитивно религиозного отношения, предполагающего наличие постоянной заботы о тебе свыше, наличие изначальной, надчеловеческой, абсолютной Справедливости, наличие бога как опекуна.

Об удовлетворении женщины

Сексуальное удовлетворение женщины - это не вопрос постели...

“Современная женщина”

Я был в отпуске. Но, как это часто бывало в последние годы, иногда проводил “марафоны” и консультировал здоровых людей по поводу тех или иных жизненных трудностей.

Она объяснила по телефону, что хочет участвовать в моих “тренингах”, и мы договорились о предварительной консультации.

Когда я подъехал к кабинету, она, не замечая меня, торопливо прошла вдоль серой стены дома, перед машиной, мимо и поднималась на крыльцо, на ходу суетливо поправляя прическу.

Это невнимательное поправление волос было каким-то очень типичным. Не точным, не отнесенным к этим волосам. Оно не доставляло хозяйке волос удовольствия, не выявляло красоты и не готовило праздника. То ли виновато, то ли украдкой это равнодушное движение руки будто безнадежно пыталось прикрыть изъян, которого все равно же не скрыть и которого в действительности не было. Но который от этого движения начинал невольному зрителю грезиться. Рука не замечала, чего касалась.

Женщина вообще не замечала ничего: ни на своем пути, ни вокруг. Она была нацелена на дверь, перед которой теперь стояла, как сомнамбула, и дергала за ручку, ища звонок. Она была деловито нацелена на предстоящее, которое тоже, казалось, не заметит, прожив предстоящую встречу, стоя здесь теперь перед этой дверью, и зная все, что будет, загодя.

Я за ее спиной, справа от крыльца припарковал машину. Заглушил двигатель. Вылез,., Захлопнул дверцу. Поставил на сигнализацию. Машина за се спиной пропикала два раза, потом еще - три. Она не замечала. Звонила в звонок.

Я достал ключ. Поднялся. Стал рядом. И, протягивая ключ к замочной скважине, спросил: “Вы позволите?”.

Она вздрогнула, перекосившись в испуге. Потом, очнувшись, словно ото сна, н узнав, виновато заулыбалась.... Она поздоровалась. Извинилась. И сразу придвинулась на такое близкое расстояние, словно всю жизнь меня знала, любила и прямо сейчас бросится ко.мне в любовное объятье...

В кабинете она сначала полулегла напротив меня в кресле, вцепившись руками в подлокотники, широко раздвинув ноги, и выпятив вперед лобок. На ней были белые просторные шорты и спортивные тапочки. Но почему-то казалось, что она парится в высоких модных сапогах, которые ей велики и, поэтому, упираются под коленом в суховатое тело и режут жестким голенищем, отстающим на два пальца от бледной голени.

Полежав, вжавшись в кресло в этой проблематичной позе, некоторое время, она решительно перенесла корпус вперед, поставила ноги по-мужски, уперла локти в колени и заговорила по делу...

* * *

...Начав со мной “деловой разговор", двадцатишестилетняя женщина, теперь решительно севшая передо мной локтями в колени, объявила, что “на современном этапе жизни ее основная цель - научиться зарабатывать достаточно, чтобы приобрести материальную самостоятельность”:

- Деньги дают свободу!

- От чего?

- От всего!

- Вы это знаете или верите в это?

- Какая разница!.. -

Я никак не могу привыкнуть, что “подростки” любого паспортного возраста не используют вопросов собеседника. Не обращают внимания на его реплики.

Досадно, что сам я так долго существовал в той же скачке. Доказывал себе, что все уже знаю.

Длилось это соревновательное опережение всех от неосознаваемого страха, что я неинтересен, что все меня умнее, весомее, и от завистливого интереса к другим. Правда, как это всегда бывает в таких случаях, вызывало у многих, напротив, ощущение моего высокомерия и совершенной неинтересности их мне. А если они были впечатлительны, то и им самим. Увы!

- Чтобы иметь деньги, мне надо уметь общаться... -спешила она заранее продемонстрировать свою, независимую от меня причастность к знанию этой магической мысли. - Я вынуждена научиться располагать к себе людей... -

...Может быть, и сейчас, доказывая мальчишечьей позой, резким тоном и дерганым темпом, что настоящий тут мужчина она, девушка верит, что “располагает меня к себе”?

И, когда, как по зазубренному, втемяшивает скучную мне идейку, что деньги - средство обрести свободу, а люди -средство получения денег, что ей надо уметь нами (мной, значит) манипулировать..., - тоже, наверное, мнит, будто “располагает к себе”... и меня в качестве такого средства.

Может быть, совсем не замечая моего присутствия, она и этим - “располагает”? Ведь она же “логично” доказывает свою правоту - а значит, как ей верится, убедит, подчинит этой правоте собеседника и так “расположит” его!

А что, как он не хочет - в подчинение?!

Отдав себя прозрачной, сулящей ей соблазнительное будущее схемке, она не верит, что кто-то может остаться свободным от такой “ясности” и не посвятить себя служению ее “такой убедительной” программе. Прямо хербалайф какой-то!

Ораторствуя в “режиме репродуктора”, она не заметила, что давно - не со мной,... не с собой. Не заметила и того, что и я тоже не включаюсь в ее говорение.

Производимого ею теперь раздражающего впечатления она не замечает.

Так же, как прежде, на крыльце не замечала, сокращая дистанцию до волнующе близкой, магии своего женского обаяния. Как, лежа в кресле, не замечала откровенности своей первой вызывающей позы и впечатления, производимого тогда. Все - наоборот. Ничего не интересуется замечать.

Все знает загодя! В зависимости от настроения.

В плохом настроении - уверенная, что не может быть интересна вам, игнорирует любое ваше движение к ней. В хорошем - прет на вас со своей мальчишечьей активностью, чуть только не по-бредовому уверенная в вашей скрываемой любви к ней. И не замечает, что вы уже давно от нее сбежали в ужасе.

С ее эпатажем она не может не распугать всех... и не может не быть очень одинокой. Совсем одна?!

- А почему Вы одна?

- Я очень привязываюсь к другу!.. Мне невыносимо, когда от меня уходят.... Откуда вы знаете? - спохватилась она.

- И многие уходили?

- Все!

- А почему уходят?

- Вот это тоже - одна из моих проблем! Не знаю.... У нас все было абсолютно хорошо. Праздник понимания! Театр. Филармония. Вместе читали. Туризм. Я была совершенно счастлива! И в постели все чудесно. Но... не подумайте - это для меня совсем не главное! Я только тепла хочу. Понимаете: мне важно взаимопонимание, духовное общение! Поймите, я хочу обладать человеком, а не телом! Чтобы он был мой! Чтобы не предал меня! В детстве у меня была собака - вот она была друг. Наверно теперь, таких нет.

- Собак?

- Мужчин! Не смейтесь! Я бы за такого все отдала. И секса давала бы ему, сколько хочет, и какого ему надо!

- Вы считаете себя фригидной?

- Нет! Мне это всегда приятно. Мужчины говорят, что

получают со мной море удовольствия А потом.... Не знаю.

Я же тоже получаю удовольствие!

-Что, “а потом...”?

- Перестают приходить.... Встреч избегают. Не знаю. Я вообще не понимаю людей, не умею поддерживать контакт. А по работе мне общаться надо! У меня их было

всего только двое Лерик уехал учиться. Я к нему туда

ездила. Он сказал - не надо приезжать. Я все равно ездила. Однажды приехала, а у него с другой - гражданский брак. Едва от жизни не отказалась! Три года была одна. А Олежек сказал, что не может оставить сына?!

- Я правильно понял, что вы не только мужчин, но вообще людей любите... так же, как мужчин?

- Конечно! Только не умею это им доказать!.. Почему -так же? - спохватилась она. - Все люди разные, и отношение должно быть разным! Я хочу сказать, что всем же надо добра желать!

- Всем желаете добра, и всех, как и мужчин, хотите за воевать в собственность, для своих выгод и удовольствий?

- Как это?

- Как куклу свою! Вы сами говорите, как собаку? Правильно я понял, что, как и мужчины, все люди вам нужны, чтобы получать удовольствие, чтобы они стали средством для решения ваших карьерных задач, других выгод? Как собака, как мужчина, они - только понятный вам ваш инструмент, ваша собственность?

- Нет, вы как-то очень грубо меня понимаете.... Я хочу равноправных человеческих отношений! Разве только муж чине положено получать удовольствие?! Я ведь им доставляю!.. Я же объяснила, что всем надо желать добра!...

Наказанная за жизнь

Сексуальное удовлетворение женщины - это не вопрос постели, но - выражение всего ее жизненного стиля.

Цивилизация и девочка

Сексуальное удовлетворение женщины - следствие отношения к ней множества людей, с кем она сталкивается с детства - результат всей той культуры, в которой девочка (ребенок, подросток) формирует себя в человека. Но чаще - результат культуры, которая в большей или меньшей степени это ее свободное формирование тормозит. Подавляет инициативу. Лишает способности узнавать, чего она (женщина) хочет. Отучает выбирать нужное именно ей самой. Отучает брать и использовать для себя кого бы то ни было, или что бы то ни было, кроме еды и вещей.

Девочка растет не для себя, учится не для себя, девушкой,женщиной... работает - не для себя, целуется с мужчиной, чтобы осчастливить его,... с тайной или явной надеждой, что за все ее старания ей, наконец-то, что-нибудь хорошее перепадет.

Надежды эти чаще так и остаются втуне.

Ничего не умея брать и не беря, она ничего нужного ей и не имеет. Так вянет, как цветок брошенный. В бессмыслицу превращая и все усилия, и подвиги заботы о ней всех, кому до нее дело. В бессмыслицу - и их жизни[263].

Как это торможение развития девочки в выбирающего человека происходит?

Как ей обувают китайский башмак[264]

Принимая за человека мужчину, а в женщине зная лишь средство для решения его (мужчины) проблем - мужская цивилизация, со времен Ветхого завета автоматически презирающая женщину как существо низменное, а то и грязное, принуждает девочку, уже с пеленок, заранее презирать и стыдиться самой себя - всех своих еще только возможных хотений, даже пока не родившихся.

Из под журнального столика выглядывает в трусиках попа четырехлетней Машки. Я прошу ее “спрятать, и не быть неряхой”. Позже замечаю, что, когда оттуда же и так же вылезает попа Мишкина, это меня, отца, не беспокоит.

Он сидит, широко расставив ноги, я этого и не заметил бы. Но также “по-мужски" села Машка,- “Сядь опрятно!". Тут же вспоминаю, что Мишку младенцем в кроватке с раскинутыми ножками мы даже фотографировали. Машку я старательно прикрывал - “от пыли”!

У меня, как мне верится, самый широкий “диапазон приемлемости", и нет пи малейшего намерения подавлять свободу дочки. А вот прикрываю! И повод убедительный находится - “от пыли”!

С тех пор, больше двадцати лет, замечаю, как также машинально, без умысла, научаем девочку стыдиться самой себя, стесняем ее свободу почти все мы, уверенные, что ее любим.

Эти тысячелетия презрения уже на уровне исподволь управляющего всеми нами неосознанного нравственного чувства воспретили девочке-подростку интересоваться и знакомиться с собственными женскими свойствами и нуждами для себя (“гадко, зазорно”, “даже в голову не приходит”). Так сделали практически невозможным ее знание о себе, открытие себя и самообслуживание.

В книжке “Отец” известная писательница с дочерней благодарностью цитирует нам заповедь ее отца: “Влюбленный мужчина - это прекрасно! Влюбленная женщина -это отвратительно!”.

Думаю, что и ее отец, как и я, не имел ни малейшего намерения испортить дочери ее женскую жизнь!

Свобода быть и ощущать себя собой для женщины осталась возможной только как проявление безудержного темперамента. Или - как следствие невключенности в эту культуру: из-за языческой “дикости”, слабоумия, недосформированности личности (безнравственности), алкогольной и наркотической деградации и так далее.

И еще свобода делается для женщины возможной, когда она - результат счастливо передаваемого из поколения в поколение отступниками нашей цивилизации, освобождающего нас от любых стеснений живой природы, всеми, казалось бы, воспеваемого, а на деле отвергнутого и всех пугающего грехопадения и бунта - ЛЮБВИ!

Я от нежности бежала,

Не звала, не ожидала,

Но она меня подмяла

И в пучину увлекла.

И осыпанной березкой

Я стояла на ветру,

Взгляд нечистый опустила

Перед речкой поутру.

(Дина Покрасс)

Взамен свободе быть женщиной наша, вчера еще рабовладельческая культура - разве господин, по сути, не раб? -проделала с девочкой то же, что дрессировщик проделывает со щенком. Лишив свободы, а часто и навыка, обслуживать себя, приучает кутенка служить. С младенчества за службу награждает всем необходимым. Кормит, холит, позже водит на собачью “свадьбу” и... посылает с гранатами под танк!

И, как собачке - награду, весь уклад наших отношений, воспитывая девочку, пообещал ей взамен свободы... опеку -обслугу со стороны всего человеческого сообщества и, во-первых, обслугу мужчиной...

- On был такая лапушка! Так меня понимал, так ласкал.... Нам так хорошо было! Зачем он теперь на меня да вит? Как лютый зверь стал.

Обещание опеки - вместо предоставления свободы узнавать, чего ей надо, свободы искать, самостоятельно нужного добиваться и строить - оставило женщине только ждать... небывалого. Того, что другой за нее проживет ее жизнь.

Вынудив с младенчества, как и у щенка, эгоцентрические ожидания, это обещание парализовало спонтанность, инициативу, самостоятельную заботу женщины о себе (как дрессура парализует инициативу ученой собачки, в отличие от дворняги).

- А ему было хорошо от этого вашего “хорошо”? Вы то его понимали?

- Конечно, понимала. Мужчины, вообще, понятнее женщин устроены. Вы же знаете. Мне ведь хорошо было! Как же ему - плохо? Он бы сказал.

- А он не говорил?

- А чего ему говорить? Он, вообще, все больше шутил, а не разговаривал. Ему меня смешить нравилось. А теперь не смешит.

Навязанное воспитанием ожидание опеки смолоду перенаправило почти всю активность женщины на поиск чужого всеобщего внимания, а с ним похвалы - одобрения. Ведь еще ее мама так томительно пела про “горьку ягоду” и про то, что “женская доля такая: вечно стараться понравиться!..” (совсем, как доля дрессированной собачки!).

Достижение одобрения (за то, что родилась девочкой, за то, что красивая, за то, что живет... себе во вред и т.д.) стало ею - еще ребенком ощущаться волшебным билетом на получение всеобщей обслуги и всех благ.

Она и ждет наивно этой волшебной обслуги и этих, ей самой еще неведомых благ (как дрессированная собачка -награды), как ждут у моря погоды или поры после дождя по четвергам, только - с назойливой претензией ко всем.

Но сочувствия такая претензия не вызывает ни у кого! Разве что - у таких же обиженных, как и она. Но эти (обиженные) не помогут даже себе, где уж другим помочь?! Показуха одна.

- А как он шутил?

- Ну, я не помню. Разве его повторишь!.. .Он всегда неожиданно выдавал.

- И ни одна его шутка вас не насторожила? Ни разу не напугала?

- Нет. Правда, может быть... Я, даже, чуть не обиделась тогда на него. Мне показалось.... Не поняла, то ли он прикалывается, то ли подъелдычивает. У него часто так: не поймешь. Мне в тот раз было так хорошо с ним, а он после, сразу отодвинулся, повернулся к стенке и говорит не пойми что... Вроде: “Пляшешь одна свои пляски. Тебе куклу вместо меня подложи, не заметишь.... Так и будешь выплясывать!”И голос чужой какой-то, злой. Мне не хотелось портить себе настроение. Я заснула. Но до сих пор не забуду... А в другой раз ни с чего совсем. Лежим рядом. Я люблю к нему прижиматься. Он спокойно так говорит: “Я помру, а ты в обнимку дальше спать будешь, не заметишь”. Я полночи ревела. Еле под утро заснула. Ну, зачем он так шутит?! Это ж меня расстраивает!...