Глава третья. Раздумья на детской площадке

Прошло несколько недель после того, как Чейз и Сара прошли через регрессию, когда наступила моя очередь дежурить в подготовительной школе Чейза. Я стояла на детской площадке, а вокруг носились кричащие, смеющиеся дети. Я наблюдала за одноклассниками Чейза – в основном, четырехлетними и пятилетними малышами, – играющими в лапту под яркими лучами осеннего солнца, кормящими кроликов в загоне, карабкающимися на «стенки» и «горки» и раскачивающимися на качелях. Небольшая группа ребят собралась на моторной лодке, нашедшей свое окончательное пристанище на детской площадке. Дети бегали по палубе, вертели во все стороны штурвал и призывно махали руками тем, кто собирался влезть на судно. Две девочки в ярких развевающихся пальтецах грациозно танцевали во дворе, двигаясь в такт своему внутреннему ритму.

Я стала искать глазами Чейза по всему двору. Ярко-рыжая шевелюра делала его очень приметным в любой толпе. Он взбирался вверх по лестнице с несколькими ребятами, таща за собой упирающегося маленького мальчика. Мой ум начал свою игру: если Чейз был черным солдатом во время Гражданской войны, то кем были в своих прошлых жизнях остальные дети? Вспомнят ли они? Если спросить их, кем они были раньше, расскажут ли мне ребята о своей жизни в эскимосском селении или о том, что кто-то из них был русским крестьянином или африканским пастухом?

Я обвела взглядом площадку и увидела маленькую девочку, склонившуюся возле клетки и серьезно беседующую с кроликом. Две танцующие девочки выскочили позади нее из-за дерева и захихикали. Я тут же вспомнила свое собственное детство, то, как я беседовала с воображаемыми собеседниками, одним из которых была крольчиха ростом с ребенка, по имени Бетти. Я и тогда знала, что Бетти была просто плодом фантазии, но мне доставляли истинную радость наши взаимоотношения, и я беседовала с ней, как с закадычной подругой. Мы проводили много времени вместе, исколесив на трехколесном велосипеде все окрестности. (Бетти, конечно же, сидела на багажнике.) Я вспомнила и другие детские приключения. Мои друзья и я создавали укрепления из песка на берегу Гудзона, едва успевая отражать атаки враждебных племен. Я почувствовала, как магия детских фантазий зашевелилась во мне вновь.

Чейз привлек мое внимание, когда пробегал рядом по дорожке по направлению к школе, прокричав, что пришло время слушать истории.

Направляясь в класс, я думала о том, насколько богата фантазия детей и насколько воспоминания о прошлых жизнях схожи с этими фантазиями. В обоих случаях ребенок может представлять себя другим человеком, живущим в иное время, он видит вещи, которых больше никто не видит, и говорит с несуществующими людьми. Но чем больше я думала об этом, тем отчетливее видела разницу между фантазиями и воспоминаниями. Ребенок, увлеченный фантазией, создает временную реальность, которая меняется по его воле. Он легко становится то одним, то другим персонажем – сейчас он отважный солдат, защищающий форт от яростных набегов неприятеля, а через минуту он уже становится веселым пекарем, готовящим пирожки для Царя и Царицы Мира. В этих фантазиях бросаются в глаза явные несоответствия. Это комбинация всего того, что ребенок считает правдивым в той роли, которую он берется играть, приправленная неуемным воображением и невероятной магией. В результате получается смесь фактов и вымысла.

Когда Чейз и Сара вспоминали свои прошлые жизни, они видели иную реальность – нетронутую и последовательную внутреннюю реальность, с достоверными деталями. В этих воспоминаниях чувствовался вкус истины. Никто из них не проявлял магических способностей, благодаря которым они могли спастись от любой беды. Напротив, события, которые они описывали, отличались трагичностью, той трагичностью, которой они не видели и о которой даже не могли услышать в этой своей жизни. Они не играли, не забавлялись приключениями, которые могли бы направлять и контролировать.

Я села на квадратный коврик, лежащий на полу классной комнаты, и стала слушать историю о мышонке и его мотоцикле, которую учитель рассказывал детям. Все это время я наблюдала за детьми, сидящими рядом. Некоторые слушали, затаив дыхание, не отводя глаз от учителя, другие же тихо лежали на своих квадратных ковриках, положив головы на руки. Один маленький мальчик беспрестанно вертелся на полу, дергая бахрому. Я удивилась тому, насколько разнообразные личности собрались в этом маленьком классе, и не могла не думать о том, кем были раньше эти маленькие люди и что испытали их души. Насколько это разнообразие объяснялось обстоятельствами прошлых жизней? Я присмотрелась к маленьким лицам, окружавшим меня в этой комнате. В свете этих идей их детские черты приобрели новое, более глубокое значение.

Я посмотрела на Чейза, сидящего между двумя своими лучшими друзьями – Хендсоном и Марией. Его глаза были широко раскрытыми, но усталыми. Мне стало больно при мысли о том, какие страдания он перенес, будучи солдатом, умершим от раны на поле боя вдалеке от дома и семьи. И тут же я испытала теплое чувство, подумав, какой путь преодолела его душа, чтобы попасть в эту теплую классную комнату из холода давно прошедшей битвы. Я улыбнулась про себя, затем отмахнулась от этих мыслей, так как пришло время сворачивать наши коврики и отправляться домой.

Рой идей

Несколькими днями позже мы с моей подругой Кэти Скай встретились за ланчем. У Кэти трое детей, она работает учительницей в подготовительной школе, к тому же она музыкант и писательница, обладающая живым умом. Во время моей болезни она постоянно посещала наш дом, приносила горячий суп и присматривала за детьми. Кэти уже было известно о моем необычайном выздоровлении после регрессии с Норманом. Этот ланч предоставил мне первую возможность рассказать ей, что произошло с моими детьми во время визита Нормана, а также поделиться идеями, переполняющими мой мозг.

Через полчаса, когда я наконец смогла сделать перерыв в своем рассказе, то обнаружила, что Кэти уже управилась со своей порцией, в то время как я почти не прикоснулась к еде. Она не вставила ни слова за все время моего монолога и поразила меня вопросом: «Ну, хорошо... а это безопасно?»

Безопасно? Этот вопрос никогда не приходил мне в голову. Регрессии моих детей были столь спокойными, столь мягкими и естественными, что я и подумать не могла о таящейся в них опасности. Как Чейз, так и Сара легко продвигались в своих воспоминаниях. После сеанса они казались довольными и тут же начали играть. Они никогда не смешивали события нынешней жизни с переживаниями прошлых. Сара особенно прочувствовала всю значительность происшедшего. Я энергично взмахнула вилкой и решительно заявила: «Дело в том, что их жизнь стала гораздо лучше сейчас, чем прежде. Их страхи исчезли, и экзема Чейза прошла». Кэти поняла, к чему я клоню.

Во время десерта мы с Кэти вспоминали, сколько детей наших знакомых страдают от фобий. Мы обе знали одного маленького мальчика, который испытывал страх перед водой. Его мать никак не могла уговорить его поплавать в бассейне. Может ли оказаться, что он утонул в прошлой жизни? Не пройдет ли его страх, если он просто вспомнит свою прошлую жизнь?

Я разволновалась, когда мои мысли потекли по этому пути. Ведь не только страхи и фобии, но и любые другие черты могут нести в себе информацию о прошлых жизнях. Мы заговорили о детях, наделенных редкими талантами, проявляющих странные интересы или обладающих эксцентричным характером, который удивлял их родителей. Кэти рассказала мне о трехлетней девочке из ее класса, которая сидела на земле и плакала возле маленькой ямки, которую она вырыла, а затем накрыла листьями. Когда Кэти спросила девочку, отчего та плачет, малышка ответила: «Я плачу из-за того, что мои дети умерли во время потопа». Когда Кэти спросила родителей девочки, как объяснить эти слова, они ничего не смогли ответить.

Перебирая все возможности, мы с Кэти перепрыгнули на другую идею. Как часто мы видим в семьях детей, совершенно не схожих со своими родителями? Мы обе почувствовали уникальность наших детей, когда впервые взяли их в руки, – семена индивидуальности уже тогда ощущались в этих крошечных людях. Мы могли почувствовать это. Возможно, подобная уникальность вовсе не является результатом случайной комбинации родительских генов. Возможно, ее можно также объяснить следами опыта, который перенесся из прошлых жизней в новые? Возможно, наши дети нечто гораздо большее, чем чистые таблички, на которые можно нанести все что угодно, как это пытались нам доказать ученые столько лет?

В пылу обсуждения одного из таких вопросов Кэти внезапно спохватилась и, закричав, что куда-то безнадежно опаздывает, вылетела из-за столика. Она оставила меня одну потягивать свой кофе и пытаться управиться с роем идей, гудящих в моей голове.

«Опасная территория»

Но не все восприняли мои идеи с таким же энтузиазмом, как Кэти. Остальные мои друзья, которым я рассказывала о регрессиях, оказались менее восприимчивыми. Некоторые из них принимали возможность перевоплощений и соглашались с тем, что идея кармы предлагает новое представление о высшей справедливости. Но когда они узнавали о моих идеях, что воспоминания о прошлых жизнях могут исцелять, или о том, что я позволила своим детям пройти сквозь регрессию, в них побеждал скептицизм. Они холодно намекали на то, что я, должно быть, ошиблась и что всему этому можно найти иное объяснение.

Иные просто были смущены и испытывали за меня неловкость. Им казалось, что я забыла о здравом смысле, так как идеи о возможности перевоплощения были для них чем-то сверхъестественным и столь же подозрительными, как заголовки передовиц желтой прессы. И она еще решила ставить эксперименты на собственных детях! Одна моя приятельница прямо заявила мне: «Ты вступила на опасную территорию, возможно, оттуда не будет возврата». Я стала объяснять ей, что подозревала эту истину всю свою жизнь и только сейчас сумела найти ей доказательство. Более того, «всем после регрессий стало только лучше – мне лучше, Саре лучше, Чейзу лучше». Но видя, что подругу не переубедить, я оставила эту тему.

Подобное сопротивление и нежелание поверить убедило меня в том, что необходимо найти иные доказательства – солидные доказательства из авторитетных источников. Только такие подтверждения могут в чем-то убедить скептиков. Мне очень понравилась идея проведения такого исследования. Ведь я смогу ссылаться на самых авторитетных авторов, чтобы подтвердить свою правоту сомневающимся друзьям.

Чем больше я думала об этом, тем больше мне хотелось отыскать такую книгу, которая объяснит мне самой механизм этого процесса. Безусловно, думала я, книги о регрессиях детей в прошлые жизни должны существовать. Другие люди – профессионалы с университетскими дипломами и научными степенями – должны были исследовать и документировать то, на что я случайно наткнулась. Но кто эти «другие»? Как мне найти их?