Идея относительной идентичности, или идентичности, меняющейся в отношениях

Различные виды нарративных бесед и нарративных вопросов, основывающихся на идее относительной идентичности, или идентичности, меняющейся в отношениях, разработаны супругами, нарративными терапевтами, Джилл Фридман и Джином Комбс (Freedman, Combs, 2002).

Их основную мысль в этой области можно выразить так: находясь в разных отношениях, люди могут быть разными; пары приходят в терапию, когда партнеры не находят возможности поддержать предпочитаемые идентичности друг друга.

Относительная (relational) идентичность может пониматься в двух взаимосвязанных смыслах – и в том смысле, что она относительна, т. е. может быть разной в разных отношениях, и в том смысле, что она создается и существует именно в отношениях[24].

Несколько слов о понимании идеи идентичности в нарративной практике

Расположив себя в социально конструкционистском, постмодернистском, нон-структуралистском контекстах (см.: Уайт, 2010; Жорняк, 2001, 2005; Epston, White, 1990), нарративная практика рассматривает идеи «Я», Личности и Индивидуальности, как результаты договоренностей между людьми, приобретавшие большую популярность в определенных культурах в определенное время (особенно в западных культурах в последние три столетия – см.: Уайт, 2010, с. 117–119). Так как у этих идей есть ряд эффектов[25], вносящих существенный вклад в создание и преумножение человеческих страданий, т. е. в переживание людьми того, что сегодня принято называть проблемами, отчасти из прагматических соображений[26]нарративные практики пользуются идеей идентичности i (см. Приложение) – конструируемой и переконструируемой в процессе социального взаимодействия и в социальных контекстах версии себя. Идентичность может быть не объектом для познания, а проектом для создания (Freedman, Combs, 2002). Идентичность пластична – в том смысле, что такой проект никогда нельзя считать завершенным. Находясь в социальном контексте и сам являясь частью этого контекста, человек идентифицирует то, что для него важно или что он ценит, то, на что он хочет надеяться или к чему стремиться, и таким образом идентифицируется с этим, вписывая это в конструируемую им в сотрудничестве с другими версию себя – идентичность. В такой интерпретации этот процесс никогда не происходит изолированно, он по определению возможен только с участием других людей. И если близкие люди вносят вклад, поддерживают ежедневное реконструирование предпочитаемых на данный момент версий/идентичностей друг друга, то у них есть шанс испытывать не слишком много проблем, связываемых ими самими с отношениями, с присутствием в их жизни этого Другого. Если партнеры из-за влияния проблем, социальных ожиданий или в силу ценностных расхождений препятствуют конструированию предпочитаемых идентичностей друга или даже настойчиво пытаются внести вклад в создание и поддержание партнером его версии, противоречащей выбираемым им целям и ценностям, они с большой вероятностью испытывают связываемые с отношениями сложности, с которыми могут обращаться к терапевту[27]. И тогда в ходе терапии нарративный консультант обеспечивает им условия, в которых они могут исследовать возможности поддержать предпочитаемые идентичности друг друга[28].

Случай. Не «Зайка»

Договариваясь со мной по телефону о встрече, Анна1 сказала, что хотела бы прийти одна, потому что «хотя, конечно, все, о чем она будет говорить, связано с семьей, дело, скорей всего, в ней, и ей нужно прежде всего разобраться в себе, чтобы принять решение». В начале встречи Анна, очень молодо выглядящая, элегантно одетая женщина тридцати с небольшим лет, сообщила, что хочет развестись с мужем, но не может решиться, так как опасается, что ее все будут осуждать, «отвернутся от нее». Да и сама он будет «раздавлена» уже и так давно ощущаемым Чувством вины, говорящим ей, что она «вообще сумасшедшая женщина, эгоистичная, не умеющая ценить добро, которая ради детей уж точно должна была научиться быть счастливой со своим очень хорошим мужем». Анна рассказала, что «внешне», «для всех» у нее очень удачный и хороший брак. Двое здоровых детей разного пола, старший – мальчик, материально все очень хорошо, супруги много времени проводят вместе, у них хорошие отношения с родственниками, «по большому счету все еще и помогают», и изнутри Анне, по ее словам, тоже «не к чему было придраться» – она чувствовала настоящую заботу, любила мужа, ее «полностью устраивали» сексуальные отношения и, «сколько она ни приглядывалась», она ни разу не заметила признаков адюльтера, «хоть говорят, что этого не может быть». Дети любили Сергея (мужа Анны), и Анна тоже считала его хорошим отцом для их общих детей. Вместе с тем большую часть времени Анна чувствовала себя очень плохо, у нее появлялись мысли, что у нее «больше нет сил жить», и хорошо бы все это закончилось». По поводу наличия этих мыслей Анна испытывала стыд и чувство вины и, понимая, что «никогда сознательно не будет себя убивать – ради близких, детей, конечно», обращалась к психиатру и психологам, чтобы лечиться, если она действительно сходит с ума или больна. Специалисты пришли к выводу, что ей больше нужна психологическая, а не фармакологическая помощь, но за последние четыре года, в течение которых она ее получала, были только короткие периоды улучшения, например, когда она рожала второго ребенка за границей.

Е (терапевт): Несколько минут назад вы сказали, что чувствовали себя плохо почти все время, а только что, упомянули, что за последние четыре года по большей части было все без изменений, были только короткие периоды улучшения, как, когда вы, например, рожали

Имена и некоторые факты изменены для сохранения конфиденциальности.

Софью в Америке. Могу я вас подробней расспросить про эти моменты улучшений, и до визитов к психологам, и после?

А (Анна): Да, конечно, почему нет.

Е: Могли бы вы чуть подробней описать какие-то из моментов улучшений, которые вам сейчас вспоминаются?

А: …

Е: …Подумать о каком-то эпизоде – пусть самом маленьком, может быть, минута, час, день, который вспоминается в первую очередь?

Будет это тот, который вы упомянули, когда вы рожали дочку, или какой-то еще?

А: …

Е: Может быть, вы видите в этих эпизодах что-то общее?

А: Хорошо, что вы спросили. Поэтому я у вас. Я сейчас не сразу смогла ответить, извините, потому что я сама очень много об этом думала, и у меня тут столько мыслей каких-то, хотела как-то найти, за что зацепиться, чтобы как-то вылечить себя, ну вы понимаете.

И, в общем, у меня были смутные мысли, а вот так ясно это в Америке пришло… ну чего уж тут скрывать, я за этим пришла… в общем мне хорошо, только когда мужа нет рядом (у Анны на глазах появляются слезы).

В следующие 10 минут Анна рассказала, что последние несколько лет она много боролось с этим пониманием, пытаясь найти причину в себе. Помимо визитов к специалистам, Анна прочла множество книг, применила к себе все возможное «лейблы», описывающие человеческую дисфункциональность, и «окончательно погрязла в ощущении своей ущербности, неадекватности, отвратительности и поисках, кто же виноват в ее неспособности быть счастливой – родители, муж, сама, дети, гормоны…». На данный момент Анна чувствовала, что измотана, и «знает один факт» – когда муж в командировке или даже когда она где-то, где он не бывает, ей хорошо, когда она с мужем – ей плохо, хотя она его любит. Она поняла, что ничего не помогает, всю жизнь она так не выдержит, и пришла ко мне, чтобы я как семейный терапевт помогла ей пройти через развод, «ну или все же принять уже какое-нибудь правильное решение, но, главное, чтобы что-то изменилось». Я расспросила Анну о той проблеме, которая, по ее наблюдениям, «жила» только в присутствии мужа. Оказалось, что сферы ее влияния несколько шире, она «присутствует» и в тех местах, где они часто бывают с мужем или просто бывали, и – с теми людьми, которые хорошо знают их обоих или его. Во время этой исследовательской части экстернализационной беседы (Уайт, 2010, с. 42–43), я, в частности, попросила Анну более точно, с ее точки зрения, назвать то мучающее ее переживание, с которым она, как мы уже выяснили, категорически хочет расстаться сейчас и очень старалась расстаться ранее. «Легкое отвращение, тошнит, меня нет, не хочу, фу», – сказала Анна.

Е: Тошнит от чего?

А: Не от мужа, от себя, фу, жуть какая.

Е: Аня, то есть если сейчас называть это нежелательную штуку, которая вас, как вы сказали, измучила, если дать ей короткое имя, условное, из одного или нескольких слов, то как бы Вы ее назвали?

А: Тошнота? Фу… Гадость?

Е: Тошнота?

А: Да, тошнота от себя.

Е: «Тошнота от себя», это звучит точно? Можно ее пока так называть?

А: Да.

Е: Аня, как вам кажется, когда вы с этой «Тошнотой от себя» познакомились?

Перебрав несколько эпизодов детства, Анна сказала, что она тогда себе не нравилась или была недовольна, но это нельзя назвать той самой «Тошнотой от себя». И затем идентифицировала ее появление в своей жизни:

А: Ой, Катя, мне сейчас даже как-то плохо физически… потому что это же действительно с Сережей, только не когда мы уже жили вместе, поженились, как я думала, а раньше, в самом начале.

Е: В самом начале?

А: Да (уверенно). Он с самого начала называл меня Зайкой. Почти не звал по имени, а обращался «Зайка».

Анна описала, что с самого начала отношений у нее возникало чувство протеста и неприятное ощущение, ей хотелось, чтобы молодой человек звал ее по имени, а от такого обращения у нее появлялось ощущение «обезличивания» и «запихивания в какой-то «барбичный» и одновременно простоватый образ». Но она не хотела быть и выглядеть девушкой «капризной, напрягающей по пустякам и все усложняющей», а хотела выглядеть и быть девушкой «легкой, неконфликтной и не устраивающей проблем из ничего» и поэтому, решив, что «такая мелочь не стоит того, чтобы из-за нее нудеть», молчала. В процессе нашей дальнейшей беседы Анна пришла к выводу, что дальше, в ходе их отношений с будущим мужем, а затем и последующей семейной жизни она, как ей теперь виделось, все больше превращалась в «Зайку». Ей казалось, что это нужно мужу и он готов общаться с ней, только как с «зайкой». Превращение включало в себя соответствующую одежду, досуг, речь, интересы, черты характера (такие как покладистость, наглость и «туповатость»). Анна поделилась некоторыми знаниями про «заек», обретенными ею в процессе практического освоения и создания этой версии идентичности: «зайки» не могли работать и заботиться о ком-то, кроме ближайших родственников; «зайки» не кусаются; в одиночестве не выживают; не задумываются, но обладают большой практической смекалкой.

Подтвердив, что я правильно поняла, что в ее жизни были и до сих пор бывают контексты, моменты и отношения, в которых она не «зайка», а кто-то еще, кто ей больше нравится (Анна решила называть эту версию себя «Анной»), я спросила, как Зайке «удается» начинать «замещать» Анну (формулировку «замещать» подобрала Анна).

А: Я позволила себе одеться к вам так, как я хочу. Но поверьте, у меня есть розовая коротенькая курточка, и, если бы я ехала с мужем, я бы надела ее. Ну или белую с серебряной аппликацией. Макияж был бы яркий, и я бы его называла мейкапом, он бы говорил, а я бы молчала, улыбалась бы или губы дула… Нет, вы не подумайте, он бы никоим образом не затыкал мне рот, предложил бы мне сказать… в том то и дело, вот, что я не знаю, как это происходит, но я бы чувствовала, что у меня мыслей быть таких не может, и я не знаю таких слов, которые сейчас говорю… Просто как будто становлюсь другим человеком и сама в это верю.

Е: Скажите…

А: И вот вы знаете что, извините, что перебиваю, вот я сейчас, когда сама все это вслух сказала, никогда раньше так четко это для себя не описывала… мне кажется, нет, точно, я ее ненавижу. Катя, может быть, мне правда нужно к психиатру, или вы прямо сюда санитаров вызовите, раздвоение личности какое-то, но я сейчас эту Зайку убила бы… Ой… Вот и суицид.

Таким образом, к концу первой встречи Анна пришла к выводу, что «зайка» определенно не является ее предпочитаемой версией. Предпочитаемые пока не были исследованы и описаны.

Я спросила у Анны, хотела ли бы она исследовать эти свои предпочтения, кажется ли ей важным или нужным, или допустимым, чтобы Сергей узнал о ее предпочтениях, и было ли бы ей интересно узнать о предпочтениях Сергея. На все вопросы Анна ответила утвердительно, выразила предположение, что Сергей захочет прийти на встречу, особенно, если будет думать, что это забота о ней, «его бедном больном зайчике» (это Анна произносила с улыбкой). И на следующую встречу супруги пришли вместе.

Анна выбрала не делиться с Сергеем содержанием нашей с ней беседы до совместной встречи, которую они решили начать с того, что Анна перескажет те аспекты нашей предыдущей беседы, которые посчитает наиболее важными для них обоих.

В ответ[29]Сергей сообщил, что он тоже находится на грани развода, ему тяжело, но представить себе, что он «разрушит их идеальный брак и нанесет удар своей любимой жене» он не может, поэтому предпочитал до этой встречи все переносить молча. А сейчас говорит только в надежде, что это поможет им обоим быть более счастливыми, потому что «так больше нельзя, да и нет смысла».

Особенно Сергей захотел откликнуться и исследовать «историю про Зайку» и свое отношение к ней.

Сергей не помнил, когда детально познакомился с образом «настоящего мужика», как он его назвал и когда он его выбрал для себя, но к середине учебы в институте он был уверен, что именно таким надо быть и так выглядеть, чтобы «с тобой была первоклассная девушка». Когда Сергей увидел в Анне первоклассную девушку, он с целью завоевать ее максимально вошел в образ «настоящего мужика» и постарался убедить ее и себя, что он именно такой. Почувствовав себя в полной мере «настоящим мужиком», Сергей тут же ощутил (видимо, как показало деконструктивное исследование, в основном под влиянием образов из рекламы), что рядом с таким мужчиной должна находиться «зайка». Видя в Анне свою избранницу и желая быть с ней, Сергей начал относиться к ней, как к «зайке», Анна это поддержала (находясь под влиянием тех же стереотипов про «настоящих мужчин» и их избранниц), и он сам оказался загнан в образ «сурового героя, который где-то далеко добывает деньги». Сергей знал про себя, что он «разумно чувствительный», заботливый, любит современное искусство и ценит свою способность сопереживать, но все это не вписывалось в образ «мужика», в котором ему стало тяжело еще до рождения первого ребенка. Но чем несчастнее и больнее, как ему казалось, становилась его жена, тем более он ощущал себя обязанным поддерживать такую версию себя «ради нее, из заботы о ней».

Сергей и Анна поддерживали свои нежелательные идентичности друг для друга.

В конце беседы я спросила у Анны и Сергея, что каждому из них показалось в этой встрече наиболее полезным.

А: У меня ощущение, что мы вообще сейчас в первый раз откровенно поговорили, я понимаю, что так не может быть, но это совсем не так, как все, что было раньше… и я, честно говоря, в шоке.

С: От меня в шоке?

А: Нет, само это чувство, такая… открытость, и вот ты сейчас на меня смотришь, а я могу просто говорить, а не стараться тебе понравиться (у Анны на глазах появляются слезы).

С (улыбаясь): Сейчас я тоже заплачу, вот тогда будешь в шоке. На самом деле, для меня самое важное в сегодняшней беседе, что появилось ощущение, что можно куда-то двигаться. Я думал, что мы в полном тупике. А сейчас получается, что мы этот тупик сами придумали – может быть и выберемся.

В течение следующих восьми терапевтических встреч, состоявшихся в течение полугода, Анна и Сергей исследовали:

1. Свои предпочитаемые идентичности:

• у Анны это была «Анна», которая предпочитает и умеет быть открытой, спонтанной, разной, меняющейся, заботливой, умеет слушать, любит играть с детьми, разговаривать с мужем, читать, застенчивая, любит французскую музыку и кухню, хочет каждый день создавать дом, в котором всем тепло, ценит честность, любовь и свободу настолько, что, если «из ее жизни это уходит», была готова потерять самое дорогое, что у нее есть – себя, умерев, или мужа, разведясь;

• у Сергея это был «Сергей – человек обыкновенный», который предпочитает и умеет быть настойчивым, находчивым, верит, что «все можно решить», ценит честность, свободу и любовь, стремится сделать так, чтобы «его дети не боялись зря», любит смотреть как жена смеется, стремится «вносить в мир больше безопасности»[30].

2. Ценности и готовность/возможность поддержать предпочитаемые идентичности друг другаii. Сергей и Анна разделяли некоторые наиболее важные для каждого ценности: свободу, любовь и честность, им также нравилось видеть в себе людей, которые поддерживают в партнере его предпочтения. В некоторых важных для каждого вещах они расходились, но не чувствовали в этом критичных для совместной жизни противоречий. Например, для Сергея было важно быть человеком, заботящимся о здоровье и безопасности семьи, и Анна была готова это так понимать, даже когда сама восприняла бы какие-то действия как выражение излишнего беспокойства. А Сергей был готов воспринимать отсутствие у Анны беспокойства по некоторым вопросам (которое он раньше считал проявлением «зайкиной беспечности» , что усиливало необходимость быть «мужиком») как выражение ее предпочтения «жить с радостью» .

3. Проблемы, вносившие вклад в сложности с формулированием, выражением и готовностью поддержать друг друга в предпочитаемых версиях. В процессе дуальной экстернализации различных проблем – участников супружеских сложностей – Анна и Сергей решили, что наибольший вклад именно в эти сложности внесли Избегание конфликта, Страх потери и Чувство вины. Проблему, которая была между ними, супруги назвали «театр» . Проблемы обсуждались обычным образом в экстернализационном ключе, специфика будет описана ниже.

4. Социальные ожидания, контексты и идеи, поддерживающие проблемы и сложности в отношениях.