Часть пятая Семейная ссора 24 января 1861 г 5 страница

– Абнер Уилкокс, – сказал он. – Горнист.

Уилкокс сильно косил. Фиттсу нравилось, когда музыканты обладали не только талантом, но и физической красотой. Он на дух не переносил всевозможных увечий, которые портили идеальную картину его оркестра, а потому решил определить Уилкокса на должность полкового горниста.

– Оскар Лоренс. Барабанщик.

Неуклюжий шестнадцатилетний парень, который из-за своей неловкости не только оказался плохим барабанщиком, но также часто сбивался с шага во время марша оркестра, и движения его головы часто выбивались из общего ритма.

– Леннинг Ордуэй, – сказал Фиттс, и хирург понимающе кивнул. – Корнет ми-бемоль.

Посредственный музыкант и кучер одной из оркестровых повозок, который иногда присоединялся к разнорабочим. Был хорош в игре на трубе, когда они по средам выступали перед однополчанами, или во время репетиций, сидя на табуретах на плацу, но его хромота становилась просто невыносимой, и он не мог маршировать так, чтобы не разрушать ровный строй оркестра.

– Аддисон Перри. Малая флейта и пикколо.

Плохой музыкант и неряха. Фиттс только рад был избавиться от этого мертвого груза.

– Льюис Робинсон. Корнет-сопранино ми-бемоль.

Способный музыкант, Фиттс не мог этого отрицать. Но Робинсон постоянно раздражал его свыше всякой меры – самоуверенный осел, слишком много о себе возомнивший. Несколько раз Робинсон показывал ему различные мелодии, которые, по его словам, сочинил сам, и спрашивал, можно ли поделиться ими с оркестром, чтобы сыграть их как-нибудь на концерте. Он утверждал, что работал дирижером в филармонии одной общины в Колумбусе, штат Огайо. Фиттс не хотел, чтобы кто-то заглядывал ему через плечо и дышал в спину.

– И?.. Кого еще?

– На этом все, – удовлетворенно ответил капельмейстер.

Всю зиму Роб Джей тайком наблюдал за Ордуэем издалека. Он нервничал, потому что, хотя трубач и записался на службу на годовой срок, ничто не помешает ему просто сбежать и исчезнуть. Но та необъяснимая причина, которая держала всех в армии, распространялась и на Ордуэя; и именно он оказался среди тех пяти рядовых, которые поступили в подчинение к Робу Джею. Его наружность была довольно приятной, ничто не выдавало в этом милом парне убийцу, за исключением водянистых встревоженных глаз.

Никто из этих пятерых не обрадовался своему новому назначению. Льюис Робинсон даже запаниковал.

– Я должен играть! Я ведь музыкант, а не врач!

Роб Джей поправил его:

– Санитар-носильщик. Пройдет совсем немного времени, и ты станешь санитаром-носильщиком, – пояснил он ему, но все поняли, что он обращался ко всем присутствующим.

Он попытался извлечь выгоду из этой странной сделки, попросив капельмейстера не задействовать их в своей работе вообще, и выиграл эту уступку с подозрительной легкостью. В занятиях с ними он начал с азов, научив их обращаться правильно с перевязочным материалом и делать повязки, а затем рассказал о видах ран и о том, как нужно их перевязывать. Он научил их, как добраться до раненых на поле боя и донести их в безопасное место, а также снабдил каждого маленьким рюкзаком с перевязочным материалом, повязками, флягой со свежей водой, опиумом и морфином в порошке и пилюлях.

В армейской аптечке нашлась пара шин, но Робу Джею они не понравились, потому он реквизировал несколько бревен, из которых санитары сделали новые шины своими руками под его руководством. Абнер Уилкокс оказался весьма способным и изобретательным плотником. Он соорудил множество отличных легких носилок, натянув между жердями брезент. Офицер тыла нашел для них двуколку, которую можно было использовать для перевозки раненых, но Роб Джей годами ездил по вызовам по ухабистым дорогам и знал, что для перевозки раненых по пересеченной местности ему нужно нечто более надежное и на четырех колесах. Он нашел неплохо сохранившуюся бричку, а Уилкокс прибил к ней бортики и крышу. Они выкрасили ее в черный цвет, и Ордуэй талантливо изобразил серебряной краской на каждом бортике кадуцей, символ медицины, срисовав его с аптечки. У ремонтёра Роб Джей раздобыл пару уродливых, но сильных рабочих лошадок – животные были тоже своего рода «отбросами», как и весь этот спасательный отряд.

Пятеро мужчин невольно загордились, почувствовав себя коллективом, но Робинсон явно был обеспокоен опасностью их нового назначения.

– Да, мы будем подвергаться опасности, – согласился Роб Джей. – Но солдаты в строю также рискуют, равно как и кавалерия, иначе бы не было потребности в санитарах.

Он всегда знал, что война портит людей, но лишь теперь заметил, что она повлияла на него так же, как и на всех остальных. Он распоряжается жизнями этих пяти человек, им придется бежать за ранеными снова и снова, как будто им не страшен град пуль и снаряды артиллерии. И он пытался увести их от страха и беспокойства, постоянно напоминая им о том, что все они принадлежат к поколению смерти. Его лицемерные слова и отношение должны были уменьшить груз его ответственности; он и сам отчаянно пытался верить в них. Он хотел убедить их, что теперь их жизнь ничем не хуже, чем в те времена, когда им приходилось терпеть сложный характер Фиттса, а главной целью было произвести впечатление во время исполнения вальсов, полек и маршей.

Он поделил носильщиков на две команды – Перри поставил с Лоренсом, а Уилкокса – с Робинсоном.

– А как же я? – спросил Ордуэй.

– А ты будешь со мной, – ответил Роб Джей.

Капрал Амесса Декер, почтальон, хорошо знал Роба Джея, поскольку тот регулярно отправлял весточки Саре, которая в ответ присылала длинные и страстные письма. Жена была настолько физически притягательна для него, что иногда, лежа в своей хибаре и перечитывая ее письма одно за другим, он пылал ее страстью и буквально чувствовал ее запах. Хотя Каир и кишел женщинами, которых можно быть купить как за деньги, так и за патриотизм, он даже не пытался найти замену жене. Верность была его уделом.

Большую часть своего свободного времени он писал письма – в ответ на теплые письма Сары слал ей нежность и душевную поддержку. Иногда он писал и Шаману, но еще чаще делал записи в своем дневнике. Часто он лежал, закутавшись в пончо, и придумывал, как бы ему вызнать у Ордуэя, что произошло в тот день, когда была убита Маква-иква. Он знал, что когда-нибудь сумеет добиться доверия Ордуэя.

Он все думал о сообщении Мириам, о «ничего не знающих» и Ордене звездно-полосатого флага. Кто бы ни был автором того доноса (он сам пришел к выводу, что его составил какой-нибудь засланный священник), он совершенно точно заявлял о своей принадлежности к протестантам, ненавидящим католиков. Сработает ли это снова? Письмо с сообщением осталось вместе со всеми его бумагами в Холден-Кроссинге. Но он читал его настолько часто и внимательно, что, казалось, помнил все знаки и сигналы, пароли и явки – целая система тайного общения, которую наверняка придумал когда-то впечатлительный парень с богатым воображением.

Во время тренировки с носильщиками, один из которых играл роль раненого, Роб Джей заметил, что когда два человека грузят пострадавшего на носилки и поднимают его на бричку, то они слишком быстро устают и могут сильно ослабеть, особенно если им пришлось нести носилки довольно долго.

– Нужен носильщик на каждом углу носилок, – предложил Перри, и Роб Джей не мог с ним не согласиться. Но тогда они могли обеспечить работу лишь одной группы, чего будет недостаточно на случай, если полк попадет в переделку.

Он рассказал о своей проблеме полковнику.

– И что же ты собираешься делать? – спросил Симондс.

– Мне нужен весь оркестр. Повысь пятерых моих носильщиков до капралов. Каждый из них сможет возглавить отдельную группу с носилками, если у нас будет слишком много раненых. В каждую группу войдет еще по три музыканта, они будут приписаны к уже обученным капралам. Если бы солдаты могли выбирать между музыкантами, которые великолепно играют в бою, и музыкантами, которые спасают им жизни, уверен, они бы выбрали последних.

– Но у них нет права выбирать, – сухо ответил Симондс. – Здесь я все решаю.

Однако он принял верное решение. Пятеро носильщиков получили нарукавные знаки капрала, а Фиттс перестал здороваться с Робом Джеем, когда бы ни проходил мимо.

В середине мая настала жаркая пора. Лагерь был расположен между реками Огайо и Миссисипи, воды которых стали черными от грязи, спускаемой в них из лагеря. Но Роб Джей выдал каждому солдату по полкуска коричневого мыла, и все роты дружно двинулись вверх по реке Огайо к чистым водам, где всем было приказано раздеться и тщательно вымыться. Сначала они входили в воду с проклятиями и стонами, но большинство из них выросли на фермах и не смогли не вспомнить старые привычки, а потому купание вскоре обернулось фонтаном брызг и баловством. Когда солдаты выходили из воды, их осматривали сержанты, особое внимание уделяя головам и ногам, после чего, под восторженные возгласы товарищей, некоторых отправляли обратно в воду домываться.

У некоторых униформа была изорвана в клочья или же пестрела заплатами, вырезанными из самых разных предметов одежды. Но полковник Симондс заказал новую форму, и, когда ее раздали солдатам, те справедливо решили, что вскоре их отправят в бой. Оба канзасских полка уже спустились вниз по Миссисипи на пароходах. Все, естественно, решили, что их отослали в подкрепление армии Гранта, который собирался брать Виксберг, и что им придется последовать за канзасцами.

Но двадцать седьмого мая днем, когда оркестр Уоррена Фиттса то и дело допускал кошмарные ошибки в своей страстной игре, полк отправили к железной дороге вместо причала. Людей и животных погрузили в вагоны, и прошло два часа прежде, чем пассажирские вагоны прицепили к грузовым, после чего сто тридцать первый полк попрощался с Каиром.

Доктор и носильщики ехали в больничном вагоне. Когда они выезжали из Каира, вагон пустовал, но уже через час у одного молодого рядового случился обморок, и когда его принесли в больничный вагон, Роб Джей обнаружил, что тот горит в лихорадке и бредит. Он делал парню спиртовые примочки, но потом решил во время одной из остановок передать его в гражданскую больницу при первой же возможности.

Робу Джею нравился больничный вагон, который окажется незаменимым, когда они будут возвращаться после битвы. С одной стороны по всей длине вагона разместили три ряда подстилок. Каждую подстилку прочно укрепили с помощью резиновых петель, благодаря которым все четыре угла были подвешены на крюки, вбитые в стены и подпорки; резиновые ремни значительно сглаживали дорожную тряску. В отсутствие пациентов пять новоиспеченных капралов заняли по подстилке и дружно согласились, что вряд ли даже генералы путешествуют с большим комфортом. Аддисон Перри, который всегда легко засыпал где угодно и когда угодно, будь то день или ночь, уже мирно похрапывал рядом с самым молодым санитаром, Лоренсом. Льюис Робинсон занял место отдельно от всех остальных, устроившись под фонарем, и делал какие-то пометки на листе бумаги, должно быть, сочиняя музыку.

Они не имели никакого представления о том, куда их везут. Когда Роб Джей прошел в конец вагона и открыл дверь, то услышал раскатистый грохот. Он устремил взгляд в небо, выше движущихся вагонов, и увидел там яркие огоньки звезд; в глаза ему тут же бросилось созвездие Большой Медведицы. Он нашел альфу и бету, а после них – и Полярную звезду.

– На восток едем, – сообщил он, вернувшись в вагон.

– Дерьмово, – отозвался Абнер Уилкокс. – Мы едем к Потомакской армии.

Лью Робинсон оторвался от своих записей.

– А это плохо?

– Не знаю, плохо ли, но в Потомакской армии точно нет ничего хорошего. Все, что она делает, – это выжидает. Когда эти войска раз в сто лет вступают в бой, то их громят наголову. Я хотел, чтобы нас отправили к Гранту. Вот он – настоящий генерал.

– Зато, пока выжидаешь, тебя вряд ли убьют, – вставил Робинсон.

– Я тоже не хочу на восток, – вступил в разговор Ордуэй. – Чертов восток, там полно ирландов, этих выродков-католиков. Вот они по правде засранцы.

– Никто так не отличился в этой войне, как Ирландская бригада при Фредериксберге, – неуверенно отозвался Робинсон.

Роб Джей принял моментальное решение, даже не успев как следует все обдумать. Он едва коснулся пальцем нижнего века у правого глаза и медленно провел им вниз, к крылу носа; это был сигнал, который один член ордена мог подать другому, в случае если этот второй слишком много болтает.

Сработало или это было простое совпадение? Леннинг Ордуэй удивленно уставился на него, но затем перестал участвовать в разговоре и ушел спать.

В три часа ночи они надолго остановились в Луисвилле, где к армейскому поезду прицепили артиллерийскую батарею. Ночной воздух, казалось, был тяжелее и мягче, чем в Иллинойсе. Те, кто проснулся из-за скрипа колес, вышли наружу размять ноги, а Роб Джей договорился о том, чтобы больного капрала поместили в местную больницу. Когда он закончил с делами и вернулся обратно, то у колеи столкнулся с двумя мужчинами, справляющими нужду.

– Нет времени на выгребные ямы, сэр, – сказал один из них, и они оба засмеялись. Над гражданским доктором все еще частенько подшучивали.

Он прошел в конец поезда, где к грузовым вагонам тяжеленными цепями крепились десятифунтовые орудия Паррота и двенадцатифунтовые гаубицы. Пушки как раз грузили внутрь вагонов в желтом свете огромных кальциевых ламп, которые искрили и мигали, отбрасывая тени, живущие, казалось, своей собственной жизнью.

– Доктор, – позвал его кто-то тихонько.

Рядом с ним из темноты появился мужчина и взял его за руку – то был своего рода сигнал узнавания, приветствие члена ордена. Каким бы абсурдом ему самому это ни казалось, Роб Джей ответил соответствующим знаком, пытаясь сделать это настолько уверенно, будто повторял прежде этот жест уже сотню раз.

Ордуэй пристально взглянул на него.

– Такие дела, – проронил он.

Бесконечная серость

Вскоре они возненавидели армейский поезд. Он так медленно полз через штат Кентукки и с таким трудом осиливал подъемы в гору, что превратился для солдат в самую настоящую тюрьму, навевающую сплошную тоску. Когда поезд въехал в Виргинию, новость об этом в один миг пронеслась по всем вагонам. Солдаты не отходили от окон, надеясь увидеть снаружи врагов, но все, что ждало их в этом штате, – это горы и леса. Когда они делали остановки в маленьких городках, чтобы дозаправиться и пополнить запасы воды, люди встречали их так же приветливо, как если бы они все еще были в Кентукки, поскольку восточные регионы Виргинии уже захватили юнионистские войска. Однако они сразу почувствовали разницу, въехав в ту часть штата, которая принадлежала неприятелю. На станциях больше не встречались женщины, торговавшие во всех дружественных штатах прохладной водой из горных ручьев или лимонадом, а выражения лиц у местных были безразличными и холодными; люди просто наблюдали, не выражая при этом никаких эмоций.

Сто тридцать первый индианский полк высадился в местечке под названием Винчестер – этот город был оккупирован, повсюду встречались южане в голубой униформе. Пока выгружали лошадей и боевую технику, полковник Симондс скрылся в штабе, который располагался возле железнодорожной станции, а когда вновь появился перед однополчанами, то обнаружил, что все вагоны уже выстроены в походном порядке. И они выступили на юг.

Когда Роб Джей соглашался продлить срок службы, то ему сказали, что он должен обзавестись собственной лошадью, но в Каире лошадь была ему ни к чему, поскольку он все равно не носил форму и не принимал участия в смотрах. Кроме того, кони были нынче в цене везде, где квартировали войска, потому что кавалерия неустанно пополняла убыль лошадей независимо от того, участвовали ли встречающиеся им животные в скачках или же таскали плуг. И теперь, оставшись без лошади, он ехал в повозке санитаров, сидя рядом с капралом Ордуэем, который возглавлял отряд. Роб Джей все еще чувствовал себя неуютно в присутствии Деннинга Ордуэя. Последний лишь однажды подпустил шпильку в его адрес, высказав недоумение по поводу того, «с чего бы это члену ОЗФ говорить на чужестранном языке», намекая тем самым на легкое шотландское грассирование, изредка проскальзывающее в речи Роба. На это Роб ответил, что родился в Бостоне, но в юности отправился в Эдинбург, чтобы получить там образование; такой ответ Ордуэя вполне удовлетворил. Теперь он взбодрился и стал вести себя дружелюбно, видимо, радуясь тому, что работает на человека, у которого есть политические резоны для того, чтобы хорошенько позаботиться о нем.

Они миновали очередной указатель, установленный на пыльной дороге, что свидетельствовало о приближении к Фредериксбергу.

– Боже всемогущий, – вздохнул Ордуэй, – надеюсь, никому не пришло в голову выслать еще один отряд янки по души тех артиллеристов из числа повстанцев, которые расположились на холмах вблизи Фредериксберга.

Робу Джею оставалось лишь согласиться с ним.

За несколько часов до заката сто тридцать первый полк добрался до берегов реки Раппаханнок, где Симондс распорядился сделать привал и разбить лагерь. Он созвал всех офицеров к своей палатке; Роб Джей тоже стоял там, теребя край одежды, и слушал.

– Господа, вот уже полдня, как мы состоим на службе Федеральной Потомакской армии под командованием генерала Джозефа Хукера, – начал Симондс.

Он сообщил присутствующим, что Хукер собрал под свое начало около ста двадцати тысяч человек, расположив их вдоль границы. Роберт Ли руководил почти девяноста тысячами конфедератов и в настоящий момент захватил Фредериксберг. Кавалерия Хукера уже долго вела разведку в рядах войск Ли и была абсолютно уверена в том, что Ли вот-вот атакует Север с целью отбросить армию Союза назад и снять осаду с Виксбурга, но никому не было известно, где именно и когда его войска перейдут в наступление.

– Жители Вашингтона не без оснований обеспокоены тем, что армия Конфедерации находится лишь в паре часов от дверей Белого дома. Сто тридцать первый полк отправится в путь, чтобы присоединиться к остальным войскам возле Фредериксберга.

Офицеры стойко восприняли новости с фронта. Они выставили несколько пикетов по периметру лагеря и за его пределами и устроились на ночлег. Когда Роб Джей доел свою порцию свинины с бобами, он откинулся на спину и стал смотреть на ярко сияющие, как это всегда бывает летом, звезды на вечернем небе. Он и представить себе не мог войска, которые были настолько велики – для него это оказалось уже слишком. Около девяноста тысяч бойцов за Конфедерацию! И почти сто двадцать тысяч – за Союз! И все они готовы сделать всё возможное, чтобы убить друг друга.

Ночь стояла ясная. Шестьсот солдат сто тридцать первого индианского полка лежали на голой теплой земле, даже не утруждаясь поставить палатки. Большинство из них все еще мучила простуда, которую они принесли с севера, и их кашель был достаточно громким для того, чтобы выдать расположение лагеря блуждающей неподалеку вражеской разведке. Робу Джею тут же представился кошмар из тех, что посещают лишь врачей – ему стало любопытно, насколько громким будет кашель ста двадцати двух тысяч бойцов их армии, если все они заболеют одновременно. Нештатный хирург-ассистент обхватил себя руками, съежившись от холода. Он знал, что, если двум таким гигантским армиям суждено встретиться в битве, их группы санитаров будет недостаточно для того, чтобы унести всех пострадавших с поля боя.

На то, чтобы добраться до Фредериксберга, у них ушло два с половиной дня. По пути они едва не пали жертвами секретного оружия Виргинии – клещей. Крошечные насекомые красного цвета нападали на солдат, когда те проходили под низко свисающими ветвями деревьев, и впивались им в кожу, когда они ступали по траве. Если клещи попадали им на одежду, они ползли по ней, пока не добирались до обнаженной кожи, где погружались всем телом в человеческую плоть и пожирали ее. Вскоре участки кожи солдат между пальцев на руках и ногах, между ягодиц и на гениталиях покрылись сыпью. Тельца клещей состояли из двух частей; если один из солдат замечал, как насекомое вгрызается в его плоть, и пытался вытащить его, клещ разрывался пополам, и оставшаяся его часть все равно продолжала причинять не меньший вред, чем если бы клещ оставался целым. На третий день большинство солдат чесались и ругались, а у некоторых раны уже начинали гнить из-за влажности и жары. Робу Джею оставалось только лишь капать дезинфицирующими средствами на насекомых, впившихся в кожу; лишь немногие из бойцов армии умели обращаться с клещами – такие солдаты делились опытом с остальными, поясняя, что единственный способ справиться с клещом – это поднести обугленный конец палки или зажженную сигару к коже и держать ее так до тех пор, пока клещ не начнет поддаваться и отпускать плоть. Только тогда можно аккуратно подцепить его пальцами и медленно и осторожно вытягивать так, чтобы тот вышел целиком. По всему лагерю люди помогали друг другу избавиться от вредителей, напоминая Робу Джею обезьян, выискивающих друг у друга блох. За этими животными он частенько наблюдал в Эдинбургском зоопарке.

Эта напасть тем не менее не смогла пересилить страх, который испытывали солдаты. Их опасения лишь росли по мере того, как они подходили к Фредериксбергу, где разворачивался театр проведенных накануне боевых действий янки. Однако по прибытии в город они увидели лишь развевающиеся синие знамена Союза, поскольку Роберт Ли быстро и незаметно вывел все свои войска под покровом темноты несколькими днями раньше и повел их на север. Союзная кавалерия отслеживала передвижения армии Ли, но Потомакская армия не отправилась в погоню по причинам, известным лишь генералу Хукеру.

Они квартировали во Фредериксберге шесть дней, отдыхая, залечивая мозоли на ступнях, избавляясь от клещей, начищая и смазывая оружие. Будучи не при исполнении, небольшими группами они взбирались на горные хребты, где лишь полгода назад были убиты и ранены тринадцать тысяч солдат армии Союза. Они смотрели вниз на своих товарищей, которые становились легкими мишенями, взбираясь на скалы вслед за ними, и радовались тому, что Ли оставил город прежде, чем они добрались до него.

Когда Симондс получил новые распоряжения, им пришлось снова отправиться на север. На очередной пыльной дороге их настигли вести о том, что Винчестер, где их высадил армейский поезд, подвергся тяжелейшей атаке конфедератов под командованием генерала Ричарда Юэлла. Повстанцы снова победили – девяносто пять бойцов Союза были убиты, триста сорок восемь – ранены, а более четырех тысяч пропали без вести или угодили в плен.

Сидя в неудобной санитарной повозке, которая ехала по мирной сельской местности, Роб Джей отказывался верить тому, чему сам был свидетелем. Так, будучи еще маленьким мальчиком, он запрещал себе верить в существование смерти. Зачем людям умирать? В этом нет смысла, ведь жить намного приятнее. И зачем люди убивают друг друга на войне? Ведь гораздо приятнее ехать вот так, по ухабистой дороге, когда солнышко припекает, чем участвовать в кровопролитных боях. Когда-то смерть отца положила конец его детскому неверию в человеческую смертность. Теперь тысячи смертей были перед его глазами. Оказавшись у здания суда Фейрфакс, Роб Джей понял, что именно имелось в виду, когда в Библии огромную армию называли «тьмой-тьмущей». Они расположились на ферме и прилегающих к ней шести полях, среди артиллерии, кавалерии и прочей пехоты. Роб Джей видел солдат Союза повсюду. Армия пребывала в постоянном движении, отряды приходили и уходили. На следующий день после того, как сто тридцать первый прибыл в точку сбора, стало известно, что армия Северной Виргинии под началом Ли уже пересекла реку Потомак и вторглась в Мэриленд, северный штат. Только лишь Ли успел перейти к активным действиям, Хукер запоздало последовал его примеру и начал отправлять первые отряды своих войск на север, пытаясь преградить Ли путь к Вашингтону. Через сорок часов и сто тридцать первый полк встал в строй и направился на север.

Обе армии были слишком велики и рассредоточены, чтобы передвигаться полностью и без промедления. Часть сил Ли все еще оставалась в Виргинии и направлялась в сторону переправы, чтобы присоединиться к своему командиру. Армии походили на бесформенных, пульсирующих чудовищ, которые то расплывались, то подтягивались, неустанно двигаясь, иногда – даже бок о бок. Когда случалось так, что конечности этих двух монстров встречались, разгорались перестрелки, похожие на искрящиеся вспышки, как это было в Аппревиле, Хэймаркете, Элди и десятке других местечек. Солдатам сто тридцать первого полка так и не довелось увидеть боевых действий своими глазами, за исключением одного раза, когда посреди ночи на дальних пикетах произошла слабая и недолгая перестрелка с кавалеристами, которые тут же ускакали прочь.

Бойцы сто тридцать первого переправились через Потомак в маленьких лодках в ночь на двадцать седьмое июня. На следующее утро они продолжили двигаться на север, и полковой оркестр затянул песню «Мэриленд, мой Мэриленд!»^[18]. Когда изредка им случалось встретить кого-то из местных, те махали им в знак приветствия, но в целом жители Мэриленда не выказывали особого энтузиазма, поскольку войска шли мимо уже не первый день. Робу Джею и его однополчанам быстро опротивел гимн штата Мэриленд, который оркестр продолжал исполнять до самого утра, когда, пройдя по хорошо возделанным полям, они наконец вышли к небольшому центральному поселению.

– Где это мы? – спросил Ордуэй Роба Джея.

– Не знаю.

В этот момент им встретился пожилой мужчина; он сидел на лавочке и наблюдал за проходящими войсками.

– Мистер, – окликнул его Роб Джей, – как называется этот милый городок?

Этот неожиданный комплимент, казалось, сбил старика с толку.

– Наш городок? Добро пожаловать в Геттисберг, штат Пенсильвания.

Хотя бойцы сто тридцать первого индианского полка еще не знали об этом, но в тот день, когда они пересекли границу штата Пенсильвания, командование армией принял новый генерал. Генерал Джордж Мид был назначен командующим вместо генерала Джо Хукера, которого таким образом постигла расплата за запоздалую реакцию на передвижение армии конфедератов.

Пройдя через этот небольшой городок, они вышли на Тэнитаунскую дорогу. Юнионистские войска собирались чуть южнее Геттисберга, где Симондс объявил привал и приказал разбить лагерь на холмистых лугах.

Воздух был тяжелым и раскаленным. В умах и сердцах солдат нарастало напряжение. Люди сто тридцать первого полка только и говорили, что о крике протеста^[19] южан. В Теннесси им не доводилось слышать его, но они много слышали о нем, да и прочие бойцы Армии часто передразнивали этот клич. Солдаты сто тридцать первого все гадали, услышат ли они этот крик наяву в течение следующих нескольких дней.

Полковник Симондс знал, что лучше всего нервы успокоит работа, поэтому он разбил солдат на небольшие рабочие отряды и приказал им вырыть неглубокие окопы сразу за грудами валунов, которые могли послужить огневыми позициями. Всю ночь они пытались уснуть под птичьи трели и стрекот кузнечиков, а утром их разбудила усилившаяся жара и звук коротких перестрелок в нескольких милях к северо-западу, со стороны шоссе Чамберсберг-Пайк.

Около одиннадцати утра полковник Симондс получил новый приказ, и сто тридцать первый полк продвинулся еще на полмили, где перешел деревянный мост, после чего оказался на просторах возвышенности, через которую проходила Эммитсбергская дорога. В доказательство того, что вражеские войска были расположены где-то неподалеку, солдаты обнаружили шестерых мертвых бойцов в синей униформе, которые, казалось, просто неосторожно уснули прямо на сенокосе. Все убитые оказались босыми – бедные южане, которым вечно недоставало обуви, забрали их сапоги. Симондс распорядился насыпать новые брустверы и выставить новых дозорных. По просьбе Роба Джея на окраине леса возвели длинный узкий деревянный остов, который накрыли ветками с листьями так, что стало похоже, будто его обвила виноградная лоза; он предназначался для того, чтобы укрыть раненых – поэтому рядом с этим сооружением Роб Джей разместил свой операционный стол.

Они узнали от агентов, что первый артиллерийский огонь прогремел в стычке между отрядами кавалерии. Весь день с севера до солдат доносились звуки битвы, становившиеся все громче – неутихающий приглушенный гул мушкетов, похожий на рычание тысяч бешеных псов, отрывистый грохот канонады. В лица солдатам били резкие порывы ветра.

Около полудня сто тридцать первый полк в третий раз за день выдвинулся в путь – теперь они направлялись в сторону города; доносящийся оттуда шум становился все громче, а вспышки от пушечной стрельбы и облако серого дыма – все ближе. Роб Джей уже успел довольно хорошо узнать солдат, а потому ему было известно, что большинство из них жаждали получить хоть незначительное ранение – какую-нибудь несерьезную царапину, которая оставит боевой шрам, но которую легко залечить, так что, когда парни вернутся домой, все увидят, как сильно они страдали за торжество победы. Но теперь они шли туда, где люди гибли за победу. Они прошли через город и стали подниматься на холмы, окруженные звуками битвы, которые раньше слышали лишь издалека. Несколько раз артиллерийские выстрелы просвистели совсем близко – и вот они добрались до пехотинцев, лежащих в окопах, и четырех батарей легкой артиллерии под обстрелом. На вершине холма, где им было приказано остановиться, они оказались прямо в центре кладбища, в честь которого холм и получил свое название – его называли Кладбищенским холмом.

Роб Джей начал обустраивать медпункт позади одного мавзолея внушительных размеров, который одновременно и защищал его, и отбрасывал короткую тень, как вдруг в поисках врача примчался обливающийся потом полковник. Он представился полковником Мартином Николсом из медико-санитарной службы и сообщил, что является ответственным за санитарную часть.