Gary Moore «Still Got The Blues For You»

Меньше всего Малфой ожидал встретить в «Дохлой устрице» на Фарфелу Асторию Забини, урожденную Гринграсс, свою несостоявшуюся невесту — и тем не менее это была она. Опешив, Драко так пристально буравил ее глазами, что Астория почувствовала на себе взгляд и повернулась в его сторону. Тонкие брови изумленно взметнулись вверх, знакомые глаза впились в Малфоя: она явно была удивлена не меньше. Драко встал и, прихватив свой бокал, медленно подошел к столику Астории.

— Приве-ет, — Малфой вопросительно взглянул на свободный стул. — Не против? — Астория молча кивнула, во все глаза таращась на Драко, и он сел, поставив перед собой бокал. — Какими судьбами здесь — одна?

Маленькая Кира росла как на дрожжах. В сентябре Луна и Гарри стали крестными, а первый юбилей — полгода — отпраздновали маленькой, но теплой компанией: Гарри, Джинни, Луна и Гермиона. И, конечно же, виновница торжества: Гарри трансфигурировал пуфик в толстый полосатый плед — вызывающе красно-желтый; Гермиона, усмехнувшись, раскинула вокруг легкие защитные чары, и Киру пустили ползать.

К шести месяцам малышка могла похвастаться целыми четырьмя зубами: за них Гарри поддразнивал крестницу то кроликом, то бобрёнком, за что получал от Джинни, и «зубная» тема неизменно вызывала веселье — благо зубки у Киры резались без проблем. Гермиона относила это на счет гениальности дочери, остальные привыкли и не спорили. Оскар, как обычно, бестолково тыкался мордой в заслон заклинания то с одной стороны, то с другой, не понимая: почему он опять не может добраться до маленькой подружки, если вот она — перед самым носом, заливается смехом и машет ручками?

— Погоди, бродяга, скоро она начнет бегать, и тогда береги хвост, — предупредил Гарри, наклоняясь потрепать пса за уши. Тот мягко увернулся, шмыгнул в сторону и улегся у ног Гермионы, не сводя с Гарри внимательных глаз.

— Ну, у него в запасе еще с полгодика спокойной жизни, — заметила она, улыбаясь. — И у тебя. А потом, учти, придется ответить и за кроликов, и за бобрят...

— Уж мы как-нибудь договоримся, — Гарри заговорщицки подмигнул Кире: стекла очков блеснули, отражая солнечный луч, и крестница завороженно уставилась на него. — Когда она узнает, что я подарю ей на первый день рождения, то простит мне и то, и другое.

— Хм, посмотрим, — довольно протянула Гермиона. — Учти: ее так просто с толку не собьешь, — и оживилась: — Она уже знает, как ее зовут! Смотрите... Ки-ира! — ласково позвала она, и малышка замерла, тараща на Гермиону круглые глазенки, а потом вдруг разулыбалась во весь рот и заворковала в ответ, пуская слюни, чем вызвала всеобщий восторг и аплодисменты.

— Ого, да такому успеху обзавидовались бы и «Ведуньи», — воскликнула Джинни, подхватила Киру и устроила у себя на коленях.

— Вот увидите, это будет самая умная девочка в мире, — пообещала Гермиона, с нежностью глядя на дочку, уже сосредоточенно вцепившуюся в длинные волосы Джинни.

— И самая красивая, — добавила Луна, задумчиво наблюдая, как Джинни со смехом пытается убедить Киру отпустить волосы в обмен на очаровательную серебряную погремушку, которую притащили из неведомых недр мэнора домовики.

«Любимая игрушка хозяина Драко», — вспомнила Гермиона слова Тоби. Лишь на нее соглашалась Кира менять захваченные трофеи, будь то чьи-либо волосы, очки Гарри или бусы Луны...

Сбивчивый рассказ Астории о неудавшейся семейной жизни с Блейзом затянулся до темноты. Малфой почти не говорил — от него и не требовалось, — зато внимательно слушал, постепенно приходя к выводу, что сам Мерлин отвел его от брака с Гринграсс.

За полночь Драко спохватился и понял, что обречен доставить изрядно захмелевшую Асторию домой. Та неожиданно охотно согласилась покинуть шумную и прокуренную «Устрицу», но наотрез отказалась аппарировать домой. Не желая добавлять шума в кабаке скандалом, Малфой расплатился, стиснул зубы, поймав взгляд сально улыбающегося бармена, и не без труда вывел нетвердо ступающую Асторию на улицу. На свежем воздухе она будто протрезвела: по крайней мере сумела довольно четко выговорить адрес отеля, где желала переночевать. Драко насторожило, что номер был уже заказан, однако бросить пьянчужку под дверьми сомнительной гостиницы в криминальном районе — а дело, к его немалому удивлению, обстояло именно так, — он попросту не мог.

Номер оправдал мрачные ожидания Малфоя: комнатушка с крохотной ванной и окошком в двор-колодец; огромная кровать, занимающая почти все пространство; вытертый ковер на полу — в огромных вульгарных розах, некогда ярких; рассохшийся шкаф в углу и камин с выщербленной полкой — словно в нее швырялись чем-то тяжелым, к примеру, бутылками... скорее всего, так и было. В такие номера водят дешевых шлюх торговцы средней руки... или молодые, богатые девицы — тайных любовников, не желая пятнать репутацию в свете. Астория снова удивила Малфоя: видимо, придя в себя, трансфигурировала видавшее виды покрывало и застиранное белье на кровати в красный, нежный на ощупь атлас; драный ковер преобразился ни много ни мало в белую волчью шкуру; в камине вспыхнуло пламя. Драко одобрительно присвистнул, а Астория горделиво вздернула подбородок: мол, знай наших.

— Выпьем немного? — предложила она и добавила, видя изумление Малфоя: — За старую дружбу и былые времена!

С последним Драко согласился, а вот насчет «старой дружбы» готов был поспорить, но не стал — просто вздохнул и опустился на шкуру у камина: он чувствовал себя уставшим. Астория левитировала с подоконника серебряный поднос с бутылкой «Сильвер Эшвиндер»* и двумя бокалами, до того скрытый за потрепанной шторой. Заказанный номер, вино и бокалы — Малфою стало ясно как день: его ждали, но верная интуиция этой ночью отчего-то подвела. Ловушка не казалась ему опасной, а Астория — коварной, огонь в камине согревал и расслаблял... и Драко поверил ощущению свободы, которое нелогично дарила эта приукрашенная волшебством конура. Вино мягко туманило голову, обволакивало мысли, навевая странные сравнения: жалкая каморка, преображенная Асторией, казалась ему похожей на его душу... Вроде все красиво и правильно — на первый, не слишком придирчивый взгляд — в полумраке, под шелком и мехами, но поскреби позолоту, зажги Люмос Максима, и вылезет на свет неприглядная, поцарапанная, траченная молью сердцевина.

Теплая рука, лаская, скользнула по его шее и улеглась на плечо: Астория прижалась к нему, устроившись рядом на шкуре. Драко вздрогнул и выпрямился.

— Знаешь, Астория, уже поздно, и я должен...

— Никому ты не должен, — промурлыкала она, — останься.

— Нет, подруга, извини, но я должен идти, — мягко, но настойчиво повторил Драко, касаясь ее руки. Астория выдернула ладонь из его пальцев.

— Но почему?! Почему, Драко? — она сверлила его глазами, похожими на две темные виноградины, грудь часто вздымалась и опускалась. Малфой вздохнул, злясь на себя за то, что вообще пришел сюда.

— Пойми, подруга...

— Я тебе не подруга, Малфой, и не называй меня так, — Астория предостерегающе покачала головой. — Я могла стать твоей женой...

— А стала женой Забини, — перебил ее Драко, собираясь встать, но Астория с силой толкнула его назад.

— Я всегда хотела только тебя, Малфой! — выкрикнула она, вскакивая на ноги: горящие на бледном лице глаза метали молнии. — Только тебя! Понимаешь, ты, тварь бесчувственная?!

Малфой стремительно поднялся и крепко схватил ее за плечи.

— Не думаю, что тебе стоит так со мной разговаривать, — выцедил он сквозь зубы, встряхивая Асторию, но та неожиданно сильно рванулась, вывернувшись из его рук, и бросила:

— Твой отец, Драко, твой отец, будь он проклят! Все могло быть иначе! — не обращая внимания на его сжатые челюсти и побелевшее лицо, она сорвалась на визг: — Он угробил твою жизнь, мою жизнь!.. Все полетело к чертям — и ты иди теперь к дьяволу, сдохни, сгори в аду, я не хочу тебя видеть! Будь ты проклят, Малфой, будь ты...

Драко молниеносно метнулся к Астории, рывком намотал длинные волосы на кулак и с силой дернул к себе — так что она не удержалась на ногах и рухнула на колени.

— Ты... — прошипел он прямо в ухо, оказавшись за ее спиной и намертво прижав к себе свободной рукой. — Как смеешь ты, шлюха, говорить о моем отце?!

Астория попыталась освободиться, но Драко снова рванул ее волосы, вынуждая запрокинуть голову назад. Вскрикнув от боли, она увидела прямо над собой его расширенные зрачки, залившие глаза чернотой, и ее замутило от страха.

— Отпусти, — прохрипела она, слабо дергаясь. Вывернутую шею пронзила судорога, и Астория застонала.

— Больно? — Малфой почти шептал, но голос бил по ушам, а беззащитное горло обжигало его дыхание: Астории на миг показалось, что он сейчас вцепится ей в глотку и разорвет зубами, и будет жадно пить ее кровь, до последней капли, до последнего вздоха, и она умрет — а никто не узнает...

— Да! — она крикнула изо всех сил, но не узнала в сорвавшемся с губ жалком хрипе собственного голоса. — Больно, мне больно, отпусти!..

— Так и должно быть, — губы Малфоя почти касались ее шеи, кожа загоралась там, где ее обжигало его дыхание. — Я бесчувственная тварь, о да, а ты — маленькая лживая дрянь, и я мог бы просто придушить тебя без всякого волшебства, и это было бы справедливо, — его голос звучал очень тихо и очень отчетливо.

Астория замерла, боясь пошевелиться: от вкрадчивых слов ее бросило в жар.

— Драко... пожалуйста... — всхлипнула она, не осознавая, что по щекам бегут слезы.

— Что — «Драко, пожалуйста»? — передразнил ее Малфой, чуть потянув ее волосы назад: кожа на голове саднила, но Астория едва ли замечала это — все тело горело огнем.

— Пожалуйста... — прошептала она, не отводя блестящих глаз от его презрительно кривящихся губ. — Не делай мне... больно.

Малфой застыл на мгновение, вглядевшись в ее лицо, и шумно выдохнул.

— Ты не стоишь боли, — бросил он, отпуская ее волосы, превратившиеся в спутанную копну. — Не стоишь даже слов, которые слышала.

Брезгливо отстранившись, он поднялся с пола и отряхнул колени. Астория дрожащей рукой отвела волосы, упавшие на лицо, и снизу вверх посмотрела на Драко. Тот молча, без выражения изучал ее, сунув руки в карманы, — словно не он минуту назад готов был перегрызть ей горло: такой замкнутый, такой далекий. Отчаянно желая, чтобы он ушел — прямо сейчас, — Астория больше всего боялась, что он это сделает.

— Не уходи, — шепнула она одними губами.

Драко не шелохнулся, еще пристальнее впившись в нее этим жутким, ничего не выражающим взглядом.

— Никогда, — наконец произнес он по-прежнему тихо и отчетливо, почти по слогам. — Никогда не говори о моем отце. Ты ни черта не знала тогда, ни черта не понимаешь и сейчас.

Астория молча глотала слезы, руки безвольно лежали на коленях.

— Помнишь... — она замолчала, пытаясь унять дрожь в голосе. — Помнишь... нашу помолвку? Ты был такой красивый... в этой своей бархатной мантии. И твой отец, — Драко предостерегающе поднял руку, но Астория не обратила на это внимания, — твой отец сказал, что мы очень красивая пара. А я... — голос дрогнул, и она прижала к губам ладонь, зажмурившись.

— Астория, —позвал Драко, но она замотала головой и шумно вздохнула.

— Я тогда вдруг подумала: когда мы поженимся, у нас родится сын, и я… Я придумала ему имя: Скорпиус. Он был бы похож на тебя... — силы ее иссякли, она уронила лицо в ладони и беззвучно зарыдала. Малфоя тронуло это безграничное отчаяние. Бесшумно ступая по ковру, он подошел к Астории и опустился рядом.

— Ш-ш-ш, успокойся, — он осторожно, но настойчиво отнял ее мокрые руки от лица. — Посмотри на меня, — Драко заглянул в покрасневшие глаза, полные слез: длинные ресницы слиплись в темные стрелы, обвиняюще нацеленные на него. — Все пошло не так, как мы хотели, — он провел пальцами по ее щекам, стирая слезы. — Все пошло иначе, но это тоже — наша жизнь. Просто прими это, соберись и живи как умеешь. У тебя все получится, — Малфой приподнял ее лицо за подбородок и заставил посмотреть на себя. — Ты веришь?

— Я всегда была только твоей, Драко, — прошептала Астория, покачав головой, — только твоей. Он это знал, знал всегда, потому и ушел, — шепот сошел на нет, и она снова закрыла глаза: так покорно, так обреченно, что у Малфоя захолонуло сердце. Какое-то извращенное хобби: доводить до истерик влюбленных женщин, мелькнуло в голове, в висках застучало, а пальцы задрожали. Он медленно, словно во сне, обнял Асторию и погладил по волосам. Ковер под коленями, плачущая темноволосая девушка... плачущая из-за него. Это уже было, Мерлин... Остались ли вокруг него женщины, кого он не ранил, не предал, не разочаровал? Да... была одна: она знала, что он здесь, во Франции; что он женат — и на ком; она даже прислала ему сову — с приглашением встретиться. Однако Асторию Малфой встретил прежде, чем успел навестить старую подругу...

Теплые губы неистово прижались к его шее, и Драко задохнулся от неожиданности, попытался отпрянуть, но голова закружилась, и его бросило в жар. Проклятье, сколько же он выпил — ведь совсем немного... Но мысли спутались, время и пространство поплыли мимо размытыми пятнами, оставив единственный островок реальности — прямо перед ним, в его руках: гибкое тело, горячие губы, сбивчивый шепот. Последних воплей гаснущего сознания — о том, что не те это волосы, не те руки и губы — Драко уже не слышал, срывая шелковую шелуху с желанного тела; выламывая и поворачивая так, как ему страстно, до боли хотелось; алчно врываясь в потаенную глубь, с готовностью распахнутую ему навстречу. Жажда, болезненный голод, иссушающая тоска рвались наружу, и он не в силах был этому противостоять, а зачем?.. Она — здесь: с ним, под ним, вокруг него — его мечта, его тайна, его любовь. Как она тут оказалась, и где оно — это «тут» — вопросы, ровным счетом ничего не значащие, важны лишь эти мгновения; касания; рваное, горячее дыхание — одно на двоих; и жалобный вскрик, и хриплый стон...

— Гермиона... — выдохнул Малфой, почти теряя сознание.

— Драко... — отозвался где-то внутри голос — такой родной, нежный... почему — внутри?.. Все еще задыхаясь, Драко почувствовал ледяной сквозняк, скользнувший через позвонки: от копчика по спине, по шее и выше — туда, где еще нынешним утром у Малфоя обретался мозг. И все же не успел: сделав отчаянное усилие зацепиться за реальность, Драко сорвался в темноту и отключился.

Малфой много чего в жизни не любил, но особенно — просыпаться в незнакомых местах. Тем более — в дешевом отеле в чужой стране. А если рядом еще и посторонняя девица... Он что — в борделе?.. Драко приподнялся на локтях и тут же упал обратно на подушку: голова гудела нещадно, словно он приговорил вчера бутылку огневиски, а не пару бокалов вина «за встречу». Ах встреча, ну как же!

Малфой снова поднялся с подушек, скрипнув зубами, и вгляделся в лежащую рядом девушку. Драклова мать, Астория Гринграсс — в то время как яркие воспоминания в больной голове кричали о... Грейнджер. Только вот сейчас Драко уже не мог пропустить мимо ушей назойливые вопросы: почему, с чего и как это возможно — включилась логика. Вот значит как, подруга... «бесчувственная тварь», «а помнишь нашу помолвку», «придумала имя сыну»... Очень трогательно, а уж опоить его афродизиаком — довольно злым афродизиаком — особенно «тонкое» решение: браво, Астория!

Кипя от ярости и держась за голову, Малфой бесшумно встал с постели и заперся в ванной. Когда спустя четверть часа он вышел — полностью одетым, причесанным и свежим, не считая излишней бледности, — его встретил настороженный взгляд: Астория проснулась и сидела в кровати, нервно играя длинными волосами. Малфой невозмутимо выдержал долгую паузу, навязав ей право заговорить первой.

— Гермиона, значит, — прищурилась она, цепко ощупывая его ревнивым взглядом.

— Значит, афродизиак, — ощерившись, парировал Малфой, внимательно следя за ее лицом, и уточнил: — Запрещенный. С Фарфелу.

Астория пошла пятнами, закусила губу и выпалила:

— Недоказуемо!

Малфой вздернул бровь.

— Уж будто бы?

— Ты здесь никто! — прошипела Астория, подаваясь вперед: точь-в-точь кобра перед броском. — Думаешь, я не знаю, что тебя вышвырнули из страны, как приблудного щенка?

Драко оскалился почти с восторгом:

— А дальнейшие новости прошли мимо твоих очаровательных ушей, не так ли? — и ядовито добавил: — Поторопилась на радостях уйти в запой?

Астория покраснела еще сильнее и с вызовом бросила:

— Не твое дело, Малфой, вот уж точно не твое! Ты...

— Все, подруга, — оборвал ее Драко, — твое общество порядком меня утомило, мне пора, — он сделал несколько шагов к двери и обернулся с сардонической ухмылкой: — Ты всегда пролетаешь на поспешности, Астория. Будь ты повоздержаннее и прояви толику терпения, ты без всяких дополнительных усилий узнала бы, что я теперь некоторым образом женат, и весьма благополучно. Так что твое опрометчивое заявление «ты никто» уже не имеет силы, — Малфой не без удовольствия разглядывал побледневшую Асторию: та смотрела на него как на привидение — злобное и опасное. Растерянная и побежденная, она тем не менее раздражала его все больше, да и время близилось к половине пятого утра: а ему нужно было появиться в шато так, чтобы никто не заподозрил его в ночевке черт знает где. Доминик его не тревожила — ее он успокоит в два счета: жена продолжала безоговорочно верить каждому его слову, по крайней мере — внешне. А потемки ее смятенной души Драко волновали мало. Он сделал еще пару шагов, взялся за ручку двери, мечтая как можно быстрее покинуть опостылевший номер, и тут Астория, в отчаянной попытке удержать его, едко прошипела:

— А Гермиона с твоей «весьма благополучной» женой, наверное, закадычные подружки?..

Малфой взорвался.

— Обливиэйт!!! — выкрикнул он, круто развернувшись и метнув заклинание почти не глядя. Астория замерла, взгляд на миг расфокусировался и вновь сосредоточился на Малфое. Недюжинным усилием воли совладав с дыханием и лицом, Драко взглянул на нее озабоченно.

— Ну ты точно справишься, подруга?

— Я?.. — беспомощно спросила Астория, растерянно озираясь. — А-а... Что здесь...

— Тебе правда лучше? — еще больше озаботился Малфой, подходя к кровати.

— Мне было плохо? — силясь прийти в себя, она запустила пальцы в спутанные волосы, потрясла головой и пробормотала: — Похоже на то...

— Похоже, «Эльфийское Полночное» — не то, что тебе нужно, дорогая, — укоризненно пояснил Драко. — Ты меня совсем умотала за ночь, надеюсь, тебе стыдно, — он чуть улыбнулся: Астория снова покраснела и смутилась.

— Мерлин, прости, Драко. Обычно со мной такого не... А ты что же, привел меня сюда и уложил? И я отключилась?.. — она уставилась на него с подозрением, но Малфой нацепил маску оскорбленного достоинства и покачал головой.

— Я никогда не позволил бы себе воспользоваться слабостью нетрезвой дамы, Астория, так что не тревожься за свою честь, — напускной пафос маленькой речи насмешил его самого, несмотря на злость, но он и бровью не повел: за прошедшие сутки он более чем достаточно пробыл идиотом. Астория тоскливо вгляделась в его невозмутимые глаза.

— Ни черта не помню... так стыдно.

— Да брось, на то и старые друзья, — Драко похлопал ее по плечу. — Дай знать, что с тобой все в порядке, хорошо?

Астория испуганно схватила его за рукав.

— А... а когда мы снова увидимся?!

— Ну-у, дорогая, даже не знаю, — деланно задумался Малфой, аккуратно высвобождая руку из цепляющихся за нее тонких пальцев, — может, приедешь в гости? — он помолчал, наблюдая за просиявшим лицом Астории, и сделал контрольный выстрел: — Жена будет рада познакомиться с моей подругой детства, — и лучезарно улыбнулся, глядя прямо в ошарашенные темные глаза.

— Ж-жена?.. — выдавила Астория, съежившись, как от удара, а Драко поднял брови.

— Ты и этого не помнишь? — он покачал головой: — Говорю тебе, подруга: завязывай со спиртным. Я беспокоюсь... Может, тебе нужна медицинская помощь? — Малфой участливо заглянул ей в глаза, с удовлетворением отмечая, что они полны сдерживаемых слез.

— Н-нет... нет, Драко, все в порядке, — Астория замотала головой, отворачиваясь. — Извини, но я... Я хочу побыть одна.

— О да, конечно. Мне тоже пора. Так дай мне знать, если что-то понадобится, хорошо? — не дождавшись ответа, Малфой потрепал бывшую невесту по волосам («не те!..») и покинул наконец осточертевшую комнату: хлопнувшая дверь — он был уверен — отсекла от его жизни не только безумную ночь, но и Асторию Гринграсс-Забини-и-снова-Гринграсс.

Драко искренне надеялся, что навсегда.

______________________________

* Ashwinder (англ.) — Пеплозмей, Огневица; волшебное существо, рожденное из золы магического огня, оставленного без присмотра: тонкая бледно-серая змея со светящимися, как раскалённый металл, глазами. Замороженные яйца представляют собой большую ценность и могут быть использованы для изготовления Любовного зелья, а если такое яйцо съесть целиком, то можно излечиться от лихорадки.

Глава 4. Свобода с привкусом Некромортуса*

Quando viene la sera

e il ricordo pian piano scompare

la tristezza nel cuore

apre un vuoto piu grande del mare

piu grande del mare

Adriano Celentano «Confessa»**

Она знала, что Драко ее не любит. И никогда не любил, разве что как сестру, в далеком детстве. В сущности, он и был ей братом, Доминик так и не сумела запомнить степень их сложного дальнего родства. Седьмая вода на киселе — о да, но Малфои, как и де Шантали, очень дорожили узами крови и никогда, в отличие от сумасшедших Блэков, не выжигали на генеалогическом древе отступников.

Нет, Драко не любил ее — на этот счет Доминик не обманывалась, а после ее отчаянной выходки в четырнадцать лет он вычеркнул ее из своей жизни. Она не была готова к такому — она ведь не планировала с этим жить... Долгие месяцы заточения в родных стенах, ставших ненавистными, дали Доминик слишком много времени: ей сполна хватило, чтобы казнить себя бесчисленное множество раз, столько же прожить придуманных жизней — с ним, единственным, навсегда потерянным, — и окончательно утратить ориентиры. Когда ее колдомедик Робер Дюран — видное мировое светило и лучший во Франции специалист по психическим расстройствам в переходном возрасте — решил, что она достаточно оправилась для того, чтобы выходить на улицу без сопровождения, а также продолжать обучение, Доминик не обрадовалась и не встревожилась: ей было все равно. Если жизнь утратила смысл, какая к дьяволу разница, как ее провести?..

Единственным, кто вызывал проблеск интереса в ее глазах, был профессор Снейп — уникальный зельевар и преподаватель Драко: Доминик бессознательно тянулась к нему душой, его визиты были шатким мостиком через пропасть, разделившую ее и Малфоя. Профессор Снейп был первым, кого она различила, с трудом открыв глаза — когда ее наконец вернули к жизни. Он, а не мсье Дюран, склонился над ней с пузырьком в руках; его теплые пальцы коснулись ее пересохших губ, запрещая говорить; его строгие черные глаза встревоженно вглядывались в ее лицо, даря странным ощущением: будто читает ее мысли. За это ощущение Доминик его слегка побаивалась — потом, а тогда, в первые дни жизни заново Снейп был единственным, кому она доверяла. Мало кто догадывался, что послушная, ласковая девочка никому не доверяет, но так и было — всю ее недолгую жизнь: мир вокруг золотой клетки оказался враждебен. Доминик была чужой среди своих, лишенная магических способностей в волшебном мире, — и не могла жить в мире маглов, где была бы такой же чужой: отрезанная от своих корней. Профессор Снейп не был согласен с мсье Дюраном насчет здоровья Доминик, о чем и сообщил ее отцу до крайности корректно, и в то же время стало настолько очевидно его мнение о профессионализме французского светила, что Доминик пришлось прикусить себе щеки изнутри, чтобы не рассмеяться. Ей не нравился мсье Дюран. Он задавал неприятные вопросы и буравил блеклыми пронзительными глазками — а в душу, в мысли не проникал: скользил по поверхности... даром что светило. А притворяться такой, какой ее хотят видеть, Доминик умела очень хорошо. Вот только у профессора Снейпа получалось видеть ее под маской — и без помощи легилименции, о которой рассказывал ей Драко.

Они почти не разговаривали, но случалось, что профессор появлялся менее суровым и неприступным, чем обычно, и тогда Доминик отваживалась задать какой-нибудь нейтральный вопрос — чтобы услышать его глуховатый голос. Однажды Снейп сказал, что у нее редкий цвет глаз — оттенка молодой травы — и, помедлив, отрешенно пробормотал, что видел такое лишь раз в жизни. Доминик открыла было рот, чтобы спросить — у кого, и не решилась: профессор сразу же замкнулся, будто жалея о сказанном. Он вообще казался скопищем тайн, словно древний фолиант, зачарованный даже от волшебников, не то что от таких... как она.

В другой раз — был один из дней, когда они разговаривали, — профессор дал ей крошечный пузырек с золотистой жидкостью, объяснив, что это редкое и сложное зелье — потому и фиал такой маленький; а выпить его следовало в случае, если жизнь вновь покажется ей невыносимой. Доминик, скептически относившаяся к убедительным сентенциям мсье Дюрана, сразу и безоговорочно поверила профессору Снейпу — хотя его слова были не в пример проще. Зелье забавно называлось — она запомнила: Феликс Фелицис.

Такой день настал, как ни она боролась с собой: оказалось, жить под знаменами безразличия более мучительно, чем во власти несбыточных желаний. Одним солнечным сентябрьским утром Доминик проснулась и долго смотрела в стрельчатое окно, не решаясь распахнуть его, чтобы впустить свежий осенний воздух, пронизанный горечью опадающей листвы и костров. Она не была уверена, что не заберется на узкий подоконник... чтобы глубже вдохнуть эти прохладные запахи. В конце концов, оставив окно закрытым, Доминик вернулась к кровати, присела рядом и отогнула уголок ковра: там, под паркетной дощечкой прятался заветный пузырек, бережно завернутый в кусок зеленого бархата. На вкус зелье оказалось сладким — и уже от одного этого настроение Доминик улучшилось.

Спускаясь к завтраку, она услышала внизу голоса и замерла, различив тот, которого не слышала вот уже два года: Люциус Малфой... отец Драко. Очень красивый человек — притом неизменно вежливый и обходительный, — но настолько холодный, что в его присутствии Доминик всегда пробирал озноб. «Что он здесь делает?..» — промелькнуло в голове, а сердце застучало где-то в горле. Преодолев дрожь, она выпрямилась и неторопливо спустилась, стараясь не цепляться за кованые перила. Родители и Малфой сидели за столом, накрытым к завтраку: Люциус выглядел встревоженным, несмотря на дежурно лучезарную улыбку, адресованную ей. Но глаза не улыбались — Холодный человек был верен себе, — в глазах жил страх. «А вам не помешал бы глоток моего зелья, мсье Малфой», — неожиданно развеселилась Доминик, не подозревая: ее удача в тот день работала на двоих — так сплелись обстоятельства...

Мысли, кружащиеся бесконечной чередой, выматывали ее, не давая уснуть. Он еще никогда не задерживался так надолго — ни разу не позволил себе переночевать вне дома. Да неужели же с ней так тошно, что уже — вот так?.. Нет, она не станет больше ничего с собой делать: она дала клятву — и будет с ним, пока смерть не разлучит... смерть? А вдруг с ним что-то случилось?! Это чужая ему страна, ее любимая родина... Проглотив слезы, Доминик перевернулась на другой бок и застыла, убеждая себя: Драко волшебник, притом очень неплохой — он не даст себя в обиду. А еще он не хочет ее — даже видеть, — потому что он волшебник, а она... она никто. Слезы все-таки вырвались наружу и резво заструились из-под закрытых век. Под занимающийся рассвет Доминик Малфой забылась тревожным сном и не уловила чуть слышного скрипа осторожно открываемой двери.

Малфой потихоньку приходил к выводу, что если ему не везет, то масштабно, по-крупному; а вот в мелочах он — просто счастливчик. Ему удалось вернуться в шато незамеченным: предрассветная тишина сада так пленила его, что он задержался под оливой и выкурил сигарету, наслаждаясь терпким запахом табака, мешающимся с тонким, но сильным в неподвижном прозрачном воздухе ароматом поздних роз. Прошептав: «Верминкулюс!», Драко превратил окурок в червяка, бесшумно прокрался на второй этаж и, помешкав мгновение, скользнул в спальню. Тихо притворив за собой дверь, он облегченно выдохнул и по-кошачьи мягко подошел к кровати. Доминик почти не было видно под легким пуховым одеялом и складками шелкового покрывала: она мерзла по ночам. Светлые вихры смутно белели на синей подушке: Доминик не любила пастельных тонов и набивных рисунков, предпочитая чистые глубокие цвета: насыщенно-синий, темно-зеленый, лиловый... Вихры, похожие на перья, и острое плечо — одеяло сползло, и ей, наверное, было холодно. Малфой медленно разделся, улегся на свою половину кровати и потянулся поправить одеяло. Пальцы коснулись голого плеча, и Доминик вздрогнула, но не проснулась. У Малфоя перехватило дыхание: остаточное действие афродизиака?.. Нет, афродизиак — это похоть, а Драко внезапно захлестнула нежность — к маленькому красивому существу, беззащитно сопящему рядом... носящему его фамилию. Рука скользнула ниже и скрылась под одеялом: Доминик снова вздрогнула — всем телом, — и Малфой притянул ее к себе, ощущая, как под пальцами скользит шелк ее ночной рубашки. «Черная», — догадался Драко: Доминик почему-то всегда спала в черном, если кровать застелена темно-синим. А он, оказывается, изучил ее привычки... пока только привычки. А ведь она его жена. Пусть его поставили перед жестким выбором, но она в этом не виновата и заслуживает явно больше чем имеет... чем он ей дает. И, в конце концов, разве он забыл, зачем вообще эта женитьба?..

В плену собственных мыслей — словно в трансе — Малфой безотчетно зажмурился и уткнулся носом ей в затылок: мягкие волосы пахли полынью и щекотали ему лицо. Доминик судорожно вздохнула и порывисто повернулась к нему.

— Драко!.. Где ты был?.. — шепот звучал, как крик.

Малфой молча вгляделся в отчаянно распахнутые глаза и осторожно поцеловал приоткрытые губы. По ее телу пробежала дрожь, и Драко крепче прижал ее к себе, чувствуя, как нарастает острое желание — с привкусом отравы. Тонкие руки Доминик обвили его шею, несмело касаясь волос, скользя по плечам, вызывая обжигающие воспоминания. С самого появления во Франции Малфой только и делал, что балансировал на туго натянутом канате, подожженном с двух сторон, — и поджег его он сам. Пора было признаться себе, что он — мерзавец, просто принять это и не успокаивать себя лживыми полумерами. И он принял решение — не подозревая, что много лет назад такое же принял его отец. В его силах избавить от боли хотя бы одну душу — надо просто сделать это... И он сделал. Нежно — совсем не так, как с Асторией минувшей ночью, — нежно и аккуратно, заботясь лишь о том, чтобы не причинить ей большей боли, чем неизбежная; остро ощущая: Доминик отдается ему вся без остатка — неопытная и отчаянная, — не умея и не желая утаить какую-то часть себя... Драко мог лишь бережно принять щедрый дар — отдариться ему было нечем: пустая оболочка, кукла, голем — вот чем он стал... чем он себя сделал.

За завтраком Малфой улыбался. Минувшей ночью он успел дважды изменить Грейнджер, стать жертвой афродизиака, лишить памяти бывшую невесту и невинности — собственную жену. Он устал от самого себя за эту ночь, и принятое решение принесло странное облегчение: что-то навсегда умерло в его душе, зато стало почти не больно жить. И Малфой улыбался: легкая улыбка примерзла к его лицу, ничуть, впрочем, не мешая есть и разговаривать; от нее, как мухи от стекла, замечательно отскакивали внимательные взгляды тещи, настороженные — тестя и мечтательные — матери. Мерзавец и предатель, да — это он, но все ведь к тому и шло, не так ли? Если быть откровенным — кем еще ему быть?.. Да, мерзавцы — не обязательно лжецы: их свобода в том, чтобы не врать самим себе. И Малфой улыбался — своей новой свободе... с привкусом Некромортуса**.

Пока Драко мёрзло улыбался, Доминик сияла, как свежеотчеканенный галлеон — будто заново родилась, — притягивая те самые взгляды, от которых наглухо отгородила Малфоя его новая полуулыбка. Она не щебетала райской птичкой, не суетилась — напротив, была тиха и молчалива, — но ее глаза говорили за нее. Когда речь за столом зашла о свадебном путешествии, в которое молодожены до сих пор не съездили, Доминик встрепенулась. Драко знал, что она страстно мечтала о поездке в Британию, но поскольку по воле обстоятельств они не могли отправиться туда вместе, она выбрала Италию. Он не возражал: ему было безразлично. «Итальянская» идея нашла горячую поддержку у Нарциссы и Бланш: последняя пустилась в воспоминания о собственной поездке, Нарцисса восторженно внимала, Доминик лучилась счастьем — ей, похоже, было все равно, что сейчас слушать, — Филибер благодушно улыбался в пышные усы. Он вообще был немногословен, что, надо сказать, вполне устраивало Малфоя.

Спустя неделю Драко и Доминик с тремя пересадками — в Тулузе, Монпелье и Ницце — добрались до Флоренции и остановились в красивом отеле, чтобы переночевать и наутро через Неаполь отправиться на Сицилию на пароме. Идея с паромом принадлежала Доминик — собственно, как и все остальные идеи. По ее мнению это было очень романтично: добраться до древнего острова морским путем — как тысячи лет назад. Драко не возражал: его не волновали способы достижения — ему хотелось лечь на белый песок, закрыть глаза и ни о чем не думать, а только слушать шорох волн, лижущих полосу прибоя. В идеале — одному. Малфой отчаянно нуждался в уединении, которого так недоставало всю неделю перед поездкой.

Драко бывал в Италии дважды: первый раз — в детстве, по приглашению четвертого или пятого отчима Забини. Им с Блейзом было по десять лет, и они все лето строили радужные планы по завоеванию Хогвартса на будущий год. Второй визит вышел коротким и в общем-то случайным: отец спешно собрался В Венецию по какому-то срочному делу, в которое не счел нужным посвящать Драко, но вывезти его из Британии отчего-то посчитал необходимым. На месте Люциус велел Драко не высовывать носа из отеля, устало пообещав позже «сводить его куда-нибудь», и торопливо аппарировал прямо из номера. Драко послонялся по номеру, воровато прислушиваясь, выкурил сигарету и хотел было трансфигурировать хрустальную пепельницу в крысу, но вовремя спохватился. Да и наверняка крыса вышла бы прозрачной или граненой, досадливо фыркнул Малфой, у него так и не клеилось с трансфигурацией — не то что у паршивки Грейнджер, — и его это неимоверно раздражало. Спустя пару часов Драко заскучал и, плюнув на запрет, выскользнул из номера, бесшумно прокрался по коридору, по щиколотку утопая в пурпурном ворсе ковра, на цыпочках миновал стойку портье и вышел на улицу. Побродив вокруг отеля, Драко вышел на площадь Сан-Марко и понаблюдал, как туристы-маглы кормят голубей с рук кукурузой из мешочков, которые продавали здесь же бойкие шустроглазые торговцы. Ему тоже захотелось протянуть ладонь с зернышками и ощутить щекотные уколы клювов, послушать голубиное воркование, почувствовать, как острые коготки царапают кожу сквозь рукав мантии... может быть, даже посадить голубя себе на голову, как делали глупые ма