Еда как средство прятаться от своих чувств

Одержимость едой, диетами и весом – удобное средство занять ум и душу, чтобы им было уже недосуг заниматься чувствами. Например, Джейми, секретарь-референт двадцати пяти лет, целиком погрузилась в питание и диеты, когда пустота её брачных отношений стала невыносимой.

Джейми росла в семье, где все подслушивали разговоры друг друга, лезли с ответами на вопросы, заданные не им, и бесцеремонно вламывались без стука в закрытые двери. "Даже в ванной комнате нельзя было рассчитывать на уединение, – жалуется она. – Кто-нибудь мог запросто забрести туда, когда ты в душе или даже в туалете. И чувства тоже никогда не были моими собственными. Я была младшая в семье, и если у меня появлялось какое-нибудь мнение, сразу четыре человека принимались его препарировать и анализировать и объяснять, почему я должна чувствовать по-другому. Уж лучше было просто молчать".

Задыхавшаяся от избытка внимания и советов Джейми бежала из-под родительского контроля, в девятнадцать лет выйдя замуж за Билла. "Всю жизнь кто-то заглядывал мне через плечо и говорил, что делать и как поступать. И к Биллу меня привлекло поначалу именно то, что он не цеплялся к моим словам и не пытался организовать мою жизнь. Он был на десять лет старше меня, и это тоже было очень волнительно. По сравнению с ним мои предыдущие парни выглядели младенцами".

Билл был успешным агентом недвижимости. Джейми знала, что до женитьбы он работал допоздна и много разъезжал, и тем не менее для неё стало неожиданностью то, как часто дела отрывали его от неё после их свадьбы. Билл почти не бывал дома. А когда бывал, то был настолько измочален, что рано ложился спать, оставляя Джейми одну.

Я не знала, что делать. Я не привыкла, чтобы тот, кто, как считается, меня любит, меня игнорировал. Я понятия не имела, как можно попросить кого-то уделить мне побольше внимания или хотя бы проявить немного интереса к моим делам. Наоборот, я провела большую часть жизни, отгораживаясь от слишком заинтересованных, слишком назойливых людей. И вот я дулась, всем своим видом показывая, что обижена и одинока, надеясь, что Билл заметит и поймёт. Не замечал".

Джейми проводила вечера у телевизора с миской сдобренной маслом воздушной кукурузы или ведёрком мороженого для компании. "Я всегда была чуть полновата, а после свадьбы и вовсе стала набирать вес. Говорят, многие женщины набирают пять килограммов за первый год замужества, так что я отшучивалась – мол, это знак удовлетворённости".

Джейми живо припоминает свой первый полновесный "запой . Утром на работе она думала о Билле и вдруг решила ему позвонить. Секретарше понадобилось минут десять, чтобы его найти, и когда он подошёл, его голос звучал нетерпеливо и недовольно. Джейми быстро пробормотала что-то насчёт каких-то билетов, заказанных ею на выходные, извинилась, что помешала, и повесила трубку.

Потом я долго сидела за письменным столом и фантазировала, как возьму такси и нагряну к нему в обеденный перерыв, – вспоминает Джейми. – Я воображала, как войду и попрошу секретаршу вызвать его с какого-нибудь важного совещания. Как он выйдет, улыбнётся, обнимет меня. Как будет гордо знакомить меня со всеми, а потом поведёт в какой-нибудь романтический ресторан, и мы весь обед будем разговаривать и смеяться. От этих мыслей я расплакалась прямо за столом. Ведь я знала, что Билл ничего подобного никогда не сделает. Скорее всего, он бы просто рассвирепел, если бы я заявилась к нему на работу среди дня".

Джейми взяла себя в руки и как-то доработала до конца дня. Стыдясь своей детской слабости, она внушила себе, что у неё хороший муж и прекрасная жизнь. Чего ещё желать?

В тот вечер, одна в казавшейся особенно пустой квартире, стоя посреди кухни, Джейми вдруг ощутила зверский голод. Я съела целый торт, который купила, чтобы назавтра отвезти маме. Я просто вгрызлась в него с одного конца и проела до другого. И закусила пол-литровым ведёрком мороженого. Я ела и ела и не могла остановиться. У меня уже вздулся живот, а рот хотел всё больше, и казалось, никогда не насытится.

Теперь-то я понимаю, что меня заставило вести себя так идиотски – то, что происходило у нас с Биллом. А тогда я никакой связи не видела. Я знала одно: когда я закончила есть, я чувствовала себя лучше, чем весь день до этого".

Джейми не говорила с Биллом о своём разочаровании в их семейной жизни. Это было мучительно, и Джейми научилась игнорировать свою боль. Она продолжала маниакально объедаться и, соответственно, набирать вес. "Я думала только о еде. Это была одержимость. Я старалась упорядочить своё питание, но не могла. Каждый понедельник я садилась на диету и к среде слезала с неё".

Джейми дошла до ручки несколько месяцев спустя, когда Билл сказал ей, что больше её не любит, что их брак был ошибкой. 'Он сказал, что не может любить человека, который не любит себя настолько, чтобы следить за собой. К тому времени во мне уже было больше восьмидесяти килограммов. Я не стала с ним спорить. Я просидела весь вечер на телефоне с мамой, плачась ей в жилетку и одновременно загребая в рот салат "Оливье" из огромной миски. Честное слово, какая-то моя часть говорила: "Ну вот, он ушёл, больше мне не надо мучиться с диетами. И только спустя годы я научилась непосредственно разбираться со своими чувствами, а не ударяться в загул".

Когда мы постоянно поглощены едой, своей фигурой, весом, диетами, внезапной потерей контроля над собой, мы не спрашиваем – а счастлив ли я? то ли это, чего я хочу? люблю ли я по-прежнему своего мужа? любит ли он меня? важны ли для него мои чувства? если я поделюсь с ним, станет ли он слушать?

Нет, мы предпочитаем не говорить об этом, потому что такие мысли внушают нам чувства, которых мы не желаем. Вместо этого мы едим. Проблемы с едой, фигурой и диетами проще по сравнению с нашими чувствами относительно семейной жизни, карьеры, дружбы и прочих аспектов нашей жизни.

Когда нам, как Джейми, внушают в детстве, что наши чувства не столь правомерны, как чувства других, мы ищем путей заглушить, притупить или отключить их вовсе. Чувства Джейми постоянно подвергались пристальному вниманию со стороны прочих членов семьи. Её мнение ни во что не ставили и часто осмеивали. Она научилась держать свои подлинные чувства под плотной крышкой.

Нет лучшего способа ввести себя в состояние подавленности, чем обозначить границы эмоциям, которые позволительно испытывать. Маниакальное обжорство – способ избегать чувств. Также и маниакальное соблюдение диеты. И то, и другое – способы с помощью питания выражать обиду, гнев, чувство вины, тревогу и другие чувства, о существовании которых мы можем и не догадываться. В детстве на нас оказывают сильное влияние неосознанные потребности наших родителей. И теперь мы по-прежнему склонны быть такими и поступать так, как хотели они.

Как часто, когда мы росли, родители говорили нам, что мы должны чувствовать: "Что значит ты не голоден? Ты должен хотеть кушать! Кушай!"; "Успокойся! Не надо так возбуждать-

лупыи, зачем считать себя виноватым, когда это вовсе не ты"; "Как ты можешь говорить, что не устал? Поди ляг – ты с ног валишься"; "Нечего обижаться! Подумаешь, велика беда!" "Не кричи на меня! Воспитанные дети не выходят из себя".

Может быть, нам и было разрешено выражать обиду, разочарование и подавленность, но стоило нам разозлиться, как весь семейный организм приходил в расстройство. Или наших родителей не волновало, когда мы кричали до звона в ушах, но они напрочь терялись, если мы плакали или являли другие признаки ранимости. Конечно, они не держали перед нашим носом плакат: "ЭТИ ЧУВСТВА – МОЖНО, ЭТИ – НЕЛЬЗЯ", но мы всё равно воспринимали их внушения. Мы любили родителей и жили в постоянном страхе: а вдруг они не будут любить и признавать нас? Мы сделались беззащитны перед лицом критики с их стороны и научились скрывать свои чувства, чтоб защитить себя.

Мы уже не дети, но наши детские переживания всё ещё действуют на нас. Мы не можем отключить голоса своих родителей. Почему-то наши подлинные чувства выглядят подозрительно, спорны или прямо неприемлемы. Чувства нельзя смыть или насильственно вытеснить из души. Их можно или выражать, или держать при себе – третьего не дано. Одержимость едой, диетами и весом – косвенный, кажущийся нам наиболее приемлемым способ выражения обиды, гнева, чувства вины, болезненного беспокойства и других чувств. Непосредственно разбираться с чувствами может быть неприятно. Гораздо проще – их избегать. Мы растём в семье, где это – модель поведения.

Нас учат "комплектовать" себя так, чтобы быть в глазах общества приличными, а в глазах родителей – предметом гордости. Мы живём с вечной оглядкой – не обидеть бы кого своим недовольством или потребностями. Главной нашей эмоциональной отдушиной становится аппетит. Еда ненадолго позволяет нам почувствовать себя лучше. А чтобы надолго – только один способ: непосредственно разобраться с тем, что происходит в нас.

Еда как средство избегать конфликтов

Один мужчина вспоминает, как мать, едва возникал какой-нибудь спор, хватала себя за грудь и кричала, что он хочет довести её до инфаркта. "Она багровела, выскакивала из дому и садилась в машину, а отец говорил:

– Пойди приведи маму! А то она сейчас врежется в какую-нибудь скалу.

Я мчался в гараж, глотая гнев и извиняясь, как сумасшедший. Я знал, что это, скорее всего, представление. А вдруг нет? Никогда не знаешь, как далеко она способна зайти, чтобы доказать свою правоту".

Это пример крайностей в реакции наших семей на конфликт. Но многие из нас могут припомнить, как наши родители срывались с катушек всякий раз, как среди членов семьи возникал спор.

Вы когда-нибудь задумывались, почему они так бурно реагируют? Как вам такое объяснение: чрезмерно любимые дети должны нести свой край транспаранта "МЫ – ИДЕАЛЬНАЯ СЕМЬЯ", который так важен для самоуважения их родителей. Когда в вашей семье возникал конфликт, отец или мать могли видеть в этом знак того, что они плохие родители, что они неправильно вас воспитывают. Они, может быть, полагают, что среди по-настоящему любящих друг друга людей конфликтов не бывает. Взрывы гнева и споры портят лицо "безупречных родителей", воспитывающих "безупречных детей".

Вспоминая дальше, как наши родители разбирались с собственными конфликтами, можно найти и другие объяснения, почему они так старались предотвратить наши. Много ли вы можете припомнить случаев, когда ваш отец открыто выражал свои чувства? А мать, не скрывала ли она всю жизнь свой гнев и бессилие, любой ценой охраняя семейный покой? Такой стиль подхода к конфликтам и расхождениям во мнениях мы копируем у них.

У родителей, чья любовь чрезмерна, границы между своими чувствами и чувствами детей размыты. Наши конфликты были их конфликтами. Вот почему, когда мы сердились или расстраивались, они как бы старались отвлечь нас от наших эмоций: "Поедем покатаемся, солнышко, и ты всё забудешь". Часто они отсылали нас прочь, чтобы мы охладились, или как-то иначе исключали из своего общества. Так они учили нас тому, чему верили сами: что копаться в чувствах ни к чему хорошему не приведёт, что выяснять и решать проблемы между людьми – бесплодное занятие, которого надо избегать.

Если таков был наш детский опыт, то ныне, почувствовав опасность конфликта, мы ищем, что бы могло нас отвлечь. И часто находим – пищу.

Элейн, двадцатисемилетняя мать троих детей, рассказывает, как её муж как-то раз пообещал взять детей в кегельбан, чтобы дать ей редкую возможность побыть вечер одной. "В последний момент он сказал, что грудного брать не хочет. Вот вам и побыть весь вечер одной".

Элейн не стала ругаться из-за такой мелочи и осталась дома с младенцем. Вскоре она очутилась перед телевизором с плачущим младенцем на коленях и большим пакетом печенья, которым зажёвывала свою злость. "Я стала сама себе противна за то, что нарушила диету, и вышла из себя; это был чуть ли не срыв". Она побежала на кухню, вывалила остатки печенья в раковину, раздавила и с удовольствием наблюдала, как эта каша уползает в канализацию.

Интересно наблюдать, как те из нас, что беспрестанно возятся с диетами и фигурой, совершенно свободно выражают всякого рода раздражение в отношении еды и того, что нам её не хватает, но не в отношении всего прочего, происходящего в жизни. Мы говорим: "Я вне себя потому, что сижу на этой диете и не ем сладкого", или "Я готова убить себя за то, что нарушила диету", или "Какое свинство, я только посмотрю на пищу – и уже толстею, а другие жрут, как свиньи, и грамма не прибавят". Элейн не стала спорить с мужем по поводу невыполненного обещания, но зато устроила себе загул с пакетом печенья.

В таких связанных с едой приступах мы очень страстны. А можем ли мы посмотреть на любимого и сказать: "Мне очень обидно, что ты не сдержал слова", или "Ты от меня отдаляешься, и я не ощущаю, что ты меня понимаешь, что тебе есть дело до меня", или "Я на тебя сердита, потому что ты никогда не выполняешь обещанного, а от меня ожидаешь большего, чем готов давать сам"? Всё это было на душе у Элейн, но она никогда не сказала бы ничего подобного, потому что боялась конфликта.

Многие из нас даже не осознают как следует этих своих гневных ощущений, а где уж там спокойно их обсуждать... Мы забиваем свои чувства, набивая себя пищей. А наутро мы наконец позволяем себе разгневаться, но не по поводу того, что происходит в нашей жизни, а по поводу всей этой съеденной накануне пищи. Ненависть к себе, гнев, обида и отвращение взрываются конфликтом с собой – по поводу того, что мы съели вчера.