Условия возникновения намерения. Преднамеренное действие, «волевое» (управляемое) действие и «импульсивное» (полевое) действие

Если попытаться, пусть приблизительно, установить, как часто в повседнев­ной жизни появляются намерения, при которых хотя бы в незначительной мере пе­реживался особый акт принятия этого намерения, то можно придти к поразительно­му на первый взгляд факту: акты намерения не так уж часты. Впрочем, день нередко начинается с акта намерения: около 50 % опрошенных студентов обычно показыва­ют, что в этот день утреннее вставание потребовало от них специального акта намерения соответствующего содержания. Однако процессы одевания, выпивания кофе, ухода на работу лишь в единичных случаях сопровождаются актом намерения, который можно констатировать как таковой. Также и в последующем течении дня эти акты намерения в целом выступают очень редко.

Это не следует пытаться объяснить только тем, что привычка или более общее намерение, твердо определившее распорядок дня на длительный период, виновны в таком редком появлении актов намерения. При наблюдении за детьми во время их игры в новых ситуациях точно так же не создается впечатления частых актов намере­ния, даже и в том случае, когда игра идет возбужденно и дети ссорятся. Возникает ли какое-то новое событие, которое привлекает их, хотят ли они иметь определенный предмет, который есть у другого ребенка и т.п. — все случаи перехода к новым по­ступкам не опосредствуются актами намерения. Налицо непосредственное побужде­ние к действию, называемое обычно «импульсивным» или «непроизвольным». Там, где непосредственно проявляются истинные потребности, действиям, как правило, не предшествует никакой акт намерения. (Действительно, с точки зрения теории квази­потребностей такой акт намерения был бы бессмысленным.)

Однако с другой стороны, ни в коем случае нельзя называть «импульсивными действиями» все те действия, которым не предшествовал никакой акт намерения. В раз­говоре, например, ответу на вопрос или вообще реплике в ответ на реплику очень редко предшествует особый акт намерения; по существу, он появляется только тог­да, когда хотят солгать или что-нибудь скрыть. И тем не менее ни в коем случае нельзя такой разговор, обмен вопросами и ответами, при которых отсутствует акт намерения, назвать импульсивным, скорее наоборот, ему необходимо приписать волевой характер. То же относится ко многим поступкам в повседневной жизни, например к профессиональным действиям: они не автоматизированы, но их нельзя также назвать и неуправляемыми, импульсивными действиями, хотя им и не пред­шествует никакой акт намерения. Такое положение дел, равно как и другие обстоя­тельства, обсуждение которых здесь завело бы нас слишком далеко, вынуждают меня признать, что преднамеренное действие как таковое не является основным слу­чаем волевого поведения. Для отнесения какого-либо процесса к определенному типу, не­обходимо выдвинуть на первый план не то, предшествовал ли ему по времени какой-либо другой акт или нет, а сам характер протекания этого процесса.

Если исходить из этой точки зрения, то типичными случаями не импульсивных, а волевых действий необходимо считать следующее: человеку грозит какая-нибудь опас­ность или неприятность, однако он не уступает ей, но смотрит ей прямо в лицо или идет ей навстречу; человек остается спокойным, несмотря на все оскорбления; чело­век проявляет холодность или недружелюбие к тому, кто с ним приветлив. Это — кон­тролируемое действие, которое становится теперь в центр нашего внимания[72].

Если отвлечься от автоматизированных и рефлекторных в узком смысле слова действий, обычное употребление термина «Trieb» (инстинкт, влечение, импульс) в этом контексте неоднозначно. Под импульсивным действием (Triebhandlung) понима­ют, во-первых, действие «непроизвольное, управляемое силами, неподвластными индивиду». Такие действия далеко не всегда выступают в качестве непосредственных по времени следствий определенной совокупности стимулов; им вполне может пред­шествовать некоторая нерешительность. Однако с другой стороны, внезапное «вклю­чение» действия в ответ на какую-нибудь группировку стимулов действительно является признаком неуправляемой реакции. Таким образом понятие «непроизвольное, импульсивное» получает свое второе значение — процесса, противоположного тем процессам, которым предшествует особый акт намерения.

Однако необходимо подчеркнуть, что реальное преднамеренное действие, то есть действие, которому предшествовал особый акт намерения, далеко не всегда от­личается тем управляемым характером, который образует противоположность им­пульсивному действию. Разумеется, преднамеренное действие вполне может быть уп­равляемым. Если ребенок намеревается пройти мимо собаки, которой боится, то иногда это происходит как управляемое действие, то есть ребенок хотя и осторож­но, но с полным самообладанием и со спокойной выдержкой проходит мимо соба­ки. Однако во многих случаях преднамеренное действие отнюдь не имеет характера управляемого действия или имеет его лишь в очень незначительной степени. Так, в случае, подобном вышеприведенному примеру, выполнение принятого намерения часто принимает вид совершенно неуправляемого бега мимо собаки, а не осторож­ного контролируемого движения.

В этом случае процесс протекает, следовательно, так, как если бы намерение выступало просто как еще одна сила наряду с другими силами ситуации (психологи­ческого поля), и как если бы само действие протекало совершенно импульсивно, неуправляемо, на основании существующего в данный момент распределения сил.

Такие неуправляемые или малоуправляемые исполнительные действия очень часто возникают в ситуации преднамеренной активности; более того, они в извест­ном смысле более характерны для преднамеренного действия, чем контролируемое выполнение намерения. Обычный, простейший опыт с реакциями, где при первой попытке безусловно имеет место настоящее преднамеренное действие (процесс, ко­торый происходит только на основе предшествовавшего намерения испытуемого), тем не менее обычно обнаруживает тип ярко выраженного неуправляемого действия, если иметь в виду процесс исполнения в собственном смысле слова (то есть про­цесс, возникающий вслед за появлением сигнала). (Только в опытах с загадочными картинками или при осознании ошибок действие несколько изменяется в сторону управляемости.) Как раз в случаях полного успеха намеченного исполнительное дей­ствие часто после наступления соответствующего случая происходит непроизвольно (опускание письма в почтовый ящик) или же стоит на шкале контроля над дей­ствием безусловно ближе к неуправляемым действиям, чем к управляемым.

Итак, необходимо строго различать понятие волевого в смысле «преднамерен­ного действия» и понятие волевого в смысле «управляемого действия», а также оба противоположных случая, которые иногда обозначаются одним и тем же термином «импульсивное». Было бы целесообразно в интересах чистоты понятий и во избежа­ние недоразумений вовсе отказаться от терминов «воля» и «импульсивный». Вместо них, по крайней мере в контексте обсуждаемых здесь проблем, следовало бы упот­реблять: (1) термин «управляемое действие» с противоположным ему понятием «не­управляемое действие» или, так сказать, «полевое действие» (то есть действие, которое непосредственно определяется силами поля)[73]. Рядом с ним следует поставить (2) понятие «преднамеренное действие», которое подразумевает не определенный тип ис­полнительного действия, а наличие предшествовавшего акта намерения, вытекание дей­ствия из квазипотребности.

Во всяком случае, можно с полной уверенностью установить следующее: то, что действие вытекает из намерения, еще ни в коей мере не определяет характер выполнения этого действия. Оно может протекать в качестве управляемого дей­ствия, но в то же время случаи относительной неуправляемости для него характер­нее и теоретически существеннее. Ибо в них действенность намерения выступает во многих отношениях с особенной четкостью: на основе намерения определенные вещи или события, которые иначе были бы для данного лица нейтральными, без­различными, приобретают побудительность и непосредственно ведут к неуправляе­мым, чисто полевым действиям (теория детерминирующей тенденции тоже особен­но подчеркивает эти случаи).

Отсюда основной момент действенности намерения следует видеть в подготов­ке[74]: на основании акта намерения позднее образуется психическое поле, которое без этого намерения не существовало бы или существовало бы не в этой форме. Благода­ря намерению создаются такие обстоятельства, которые позднее позволяют просто отдаться действию поля (письмо опускается в почтовый ящик), или на основе кото­рых это будущее поле так преобразуется или в нем возникают такие дополнительные силы, что становится легче (или же вообще возможно) осуществить управляемое действие.

Теперь можно ответить и на вопрос о том, в каких случаях вообще возникает намерение. Намерение не характерно для волевого действия в смысле действия управ­ляемого, но намерение в узком смысле слова возникает только тогда, когда имеется известное предвидение (это не значит, что должен быть отчетливый образ будущего). Оно возникает именно тогда, когда предвидимая ситуация сама по себе не обладает той побудительностью, которая повлекла бы за собою желаемое действие как простое полевое действие; или же тогда, когда предвидимая ситуация естественным образом должна вызвать полевые действия, противоположные намеченному.

В качестве типичного примера можно было бы привести следующий случай из опытов госпожи Дембо, поставленных в другой связи. Испытуемый хотел бы поки­нуть свое место вопреки запрещению, но не смеет этого сделать, то есть не в состо­янии осуществить уход в качестве управляемого действия. В качестве выхода он при­бегает к следующему намерению: «Как только стрелки стенных часов примут такое-то положение, я уйду» (подобные случаи часто имеют место и в повседневной жизни). Таким образом, он создает для определенного более позднего момента побудитель­ность, которая непосредственно побуждает его уйти и тем самым непосредственно помогает выполнению преднамеренного действия, или, по меньшей мере, сильно облегчает его. (Очень интересен вопрос, почему в данной ситуации оказывается не­возможным непосредственный уход, но возможен такого рода акт намерения, одна­ко мы не можем заняться сейчас его обсуждением.)

С влиянием намерения на определенные будущие ситуации связаны также сле­дующие случаи. Бывает, что человек боится тех или иных ожидаемых событий или ситуаций, и, соответственно, «вооружается сильными намерениями». Конкретная же, хотя излагаемое здесь понимание существенно отличается от его теории ситуация, наоборот, оказывается относительно безобидной, и тогда возникает ощу­щение, что со своими интенсивными намерениями человек ломится в открытую дверь. На примере таких случаев, когда знание о будущем оказывается ошибочным и конкретная ситуация сама по себе отнюдь не оказывает ожидаемого противодей­ствия, связь между намерением и предвидением становится особенно ясной.

Процесс, благодаря которому изменяется естественное воздействие будущего поля, в основном один и тот же и в случаях типа только что описанного примера, и в случаях типа опускания письма в ящик или в простых опытах с реакциями. Возни­кает, как мы видели, квазипотребность с определенными фиксированными или не­фиксированными побудительностями.

Рука об руку с намерением идет процесс, который можно было бы назвать при­нятием решения в узком смысле слова. Функционально существенный эффект этого процесса состоит в том, что благодаря ему для определенного внутреннего напряже­ния создается или облегчается доступ к действию, к моторике, будет ли это реализо­вано сразу, или же намечено только в принципе (то есть для будущей ситуации). Сле­довательно, при «решении» в узком смысле слова не возникают новые психические напряжения (или, поскольку они возникают параллельно с ним, это не составляет его сущности), а уже существующее напряжение получает такой доступ к моторной сфере, которого до этого момента не было. Феноменологически чистым выражением такого решения как динамического факта является в случаях немедленного действия пережи­вание: «Я действительно хочу»[75], «Да будет так»[76], в смысле: «Итак, я это сделаю». При решении часто речь идет о том, что в одном и том же человеке одновременно суще­ствует несколько противоположно направленных напряженных систем, и что в резуль­тате решения эти системы напряжения в известном смысле приводятся к равновесию, или же некоторые системы «выключаются»[77]. Во всяком случае создается такая внут­ренняя ситуация, при которой действие может управляться какой-то одной, отно­сительно однозначной системой напряжения. В таких случаях иногда можно наблюдать определенные внутренние колебания перед принятием решения (так называемая борьба мотивов).

В этом случае говорят об окончательном решении. При этом часто дело заклю­чается еще и в том, чтобы в интересах чистоты действия пресечь его связи с конку­рирующими за доступ к моторике системами. Но это не всегда удается полностью. И поэтому нередко получается, что вопреки решению, в действие (хотя и в ослаблен­ной форме) заметно вмешиваются те напряжения, которые притекают из оттеснен­ных систем. Это может приводить к нецелесообразным смешанным действиям, а в итоге — к торможению или ослаблению основного действия.

Для такого решения, определяемого функционально, так же нельзя указать однозначных обнаруживаемых в переживании признаков, как и для намерения. Твер­дость решения и интенсивность соответствующего акта не находятся между собой ни в каком однозначном отношении, и даже существенные в функциональном смысле решения могут приниматься без сколько-нибудь существенных переживаний акта решения.

Намерение в функциональном смысле (то есть возникновение квазипотреб­ности) и решение в функциональном смысле (то есть выключение или снятие су­ществующих наряду друг с другом внутренних напряжений в аспекте их господства над действиями или моторикой) иногда обнаруживаются в очень тесной взаимосвя­зи — как два функциональных компонента одного и того же процесса, различимые лишь в теории, — а иногда выступают и раздельно в относительно чистом виде. Внутреннее решение, решимость действовать в каком-нибудь определенном направ­лении может повлечь за собой особое намерение относительно конкретного способа его выполнения. С другой стороны, одновременно с намерением и возникновением квазипотребности обычно сразу же открывается принципиальный доступ к мотори­ке, причем для этого нет необходимости в особом акте решения, по крайней мере тогда, когда нет противонаправленных внутренних напряжений.