Склонность искать подтверждение

И все же, хотя мы используем эвристики во многих ситуациях, они нередко приводят нас к ошибке. Однако можно надеяться, что эти ошиб­ки будут исправлены при дополнительном поступлении информации. Так, мы можем сначала впасть в заблуждение под действием рассказа «о чело­веке, который...», но набравшись опыта, сталкиваясь все чаще и чаще с фактами, которые противоречат этому утверждению, мы придем к обрат­ной точке зрения. Другими словами, рассказ о 82-летней тетушке-куриль­щице может поначалу убедить нас в том, что курение безвредно, но расска­зы о других (более типичных) жертвах курения повернут наши рассужде­ния в правильную сторону. Однако существует определенный механизм,

¹ См.: Kahneman D., Tversky A. Subjective probability: A judgment of representativeness
// Cognitive Psychology. 1972. 3. P. 430-454; Kahneman £>., Tversky A. On the psychology
of prediction // Psychological Review. 1973. 80. P. 237-251; Hamill ft, Wilson T.D., Nis-
bett R.E. Insensitivity to sample bias: Generalizing from atypical cases // Journal of Personality
and Social Psychology. 1980. 39. P. 578-589; Nlsbett R.E., Ross L. Human inference: Strategies
and shortcomings of social judgment. Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall, 1980.

² См.: Nisbett R. Rules for reasoning. Hillsdale, N. J.: Eribaum, 1993; Gigerenzer G.
Hoffrage U. How to improve Bayesian reasoning without instruction: Frequency formats //
Psychological Review. 1995. 102. P. 684-704; Kahneman D., Tversky A. On the reality of
cognitive illusions // Psychological Review. 1996. 103. P. 582-91.

Глейтман Г., Фридлунд А., Райсберг Д. Мыслительный процесс, 587

который работает против такой самокоррекции. Этот механизм, называе­мый склонностью искать подтверждение, принимает самые разные фор­мы. Во-первых, когда у людей появляется возможность получить новую информацию, они склонны находить ту информацию, которая будет под­тверждать их убеждения, а не ту, которая может изменить их. Во-вторых, если люди получают информацию, согласующуюся с их точкой зрения, и информацию, которая расходится с ней, они склонны серьезно относиться к первой, не принимая в расчет вторую: мы воспринимаем факты, поддер­живающие наши взгляды, и эти факты усиливают приверженность нашим убеждениям; факты, идущие вразрез с нашей точкой зрения, напротив, встречаются со скептицизмом — подвергаются жестокой критике, трак­туются по-новому или полностью игнорируются.

Почему, например, люди часто цепляются за ошибочное убеждение в неизбежности выигрыша, когда играют в азартные игры? Данные го­ворят о том, что карточные игроки очень живо помнят свои победы, под­держивая такими воспоминаниями свою уверенность в том, что они на­шли правильную стратегию. Конечно, они помнят и свои проигрыши, но рассматривают их как случайное событие («Мне просто не повезло: у меня была двойка треф вместо туза червей!»). Таким образом, запомина­ются подтверждающие убеждение факты и не берутся в расчет опро­вергающие¹.

Чем объясняется склонность искать подтверждение? Одна из вер­сий заключается в том, что люди обладают сильным стремлением найти упорядоченность во всем. Мы пытаемся понять все, что мы видим и слы­шим, и навязать всему этому какую-то организацию. Модель этой орга­низации может быть неправильной, но она лучше, чем ее отсутствие, потому что без подобной организации мы были бы раздавлены избытком информации. Однако положительный эффект такой организации имеет и обратную сторону, поскольку искажение наших взглядов делает трудным изменение ложного убеждения после того, как оно сформировалось.

Принятие решения

И индукция, и дедукция позволяют нам выносить суждения и формировать убеждения. Однако мы хотим большего — воплощать наши суждения и убеждения в действия. В одних случаях это означает просто двигаться по единственному пути к ясно намеченной цели. В других слу­чаях у нас есть несколько путей и мы должны выбрать, каким из них идти. Как мы делаем свой выбор? На этот вопрос проливают свет иссле­дования процесса принятия решения.

¹ См.: Gilovich Т. How we know what Isn't so. N. Y.: Free Press, 1991.

Тема 18. Экспериментальные исследования мышления

Эффект оформления задачи

Два фактора очевидно связаны с принятием решения. Во-первых, мы должны рассмотреть возможные последствия принятого решения и выбрать более желаемое. Сколько долларов вы хотели бы получить за работу: 10 или 100? Сколько долларов вы заплатили за один и тот же фильм: 5 или 10? В каждом из этих случаев мы без усилий выберем усло­вие наибольшей выгоды или наименьшей цены. Во-вторых, мы должны учитывать риск: какой лотерейный билет вы купили бы — с вероятнос­тью выигрыша один из ста или один из тысячи? Если одному из ваших друзей фильм понравился, а другому — нет, вы захотели бы посмотреть его? А если пятеро ваших друзей посмотрели фильм и всем он понравил­ся, тогда вы захотели бы посмотреть его? В этих случаях нас привлека­ют условия, которые дают наибольшую вероятность получения того, что представляет для нас ценность (высокий шанс выигрыша в лотерее или просмотр приятного для нас фильма).

На принятие решения влияют оба этих фактора — привлекатель­ность результата и вероятность его достижения. Однако оценка этих факторов может сильно зависеть от незначительных изменений в форму­лировке вопроса или в описании существующих условий. Эти изменения в оформлении задачи могут во многих случаях повлиять на принятие ре­шения, изменив уверенный выбор одного направления на такой же уве­ренный выбор направления противоположного. Возьмем, к примеру, та­кую проблему.

Представьте, что США готовятся к вспышке необычной болезни, которая, как ожидается, унесет жизни 600 человек. Были предложены две альтернативные программы по борьбе с этой болезнью. Предположим, что точные научные оценки ожидаемых последствий следующие.

Если будет принята программа А, то двести человек из шестисот будут спасены.

Если будет принята программа В, то с вероятностью 30% все забо­левшие будут спасены и с вероятностью 70% никто не будет спасен.

Какую из этих двух программ вы бы предпочли?

При данной альтернативе явное большинство опрошенных выбра­ли программу А. Гарантированная выгода оказалась предпочтительней, чем возможность большей выгоды, если эта возможность сопровождалась другой возможностью — потерять все. Это решение само по себе полнос­тью оправданно. Но посмотрим, что произойдет, если опросить людей по той же проблеме, но с другим оформлением условий. Участникам опроса снова говорят, что если не предпринять никаких действий, то болезнь убьет 600 человек. Затем их просят выбрать одну из тех же программ, но условия этих программ оформлены иначе:

Если будет принята программа А, четыреста человек умрут.

Глейтман Г., Фридлунд А., Райсберг Д. Мыслительный процесс... 589

Если будет принята программа В, то с вероятностью 30% никто не умрет и с вероятностью 70% умрут все заболевшие.

При данном оформлении условий большинство опрошенных выбрали программу В. Для них верная смерть четырехсот человек была менее приемлемой, чем вероятность 70% того, что все умрут. Еще раз подчерк­нем, что 200 человек спасенных из 600 — это то же самое, что 400 умер­ших из 600. Единственное различие заключается в оформлении условий задач, но именно оно заставило большинство опрошенных проголосовать не за программу А, а за программу В¹. Такое влияние оформления задачи мож­но пронаблюдать и во многих других ситуациях. Как правило, люди при­нимают такое решение, чтобы минимизировать потери или полностью из­бежать их — т.е. демонстрируют явную нерасположенность к потере. Та­ким образом, если задача оформлена в условиях возможных потерь, то эти условия отталкивают людей, и, если они могут, они выбирают решение, ве­дущее к уменьшению потерь (так, они выбирали программу В, когда программа А была сформулирована с условием большого количества умер­ших). И наоборот, людям свойственно держаться за то, что им принадле­жит; поэтому, получив что-либо, они не хотят больше испытывать судьбу, демонстрируя нерасположенностъ к риску и старательно избегая авантюр.

Нерасположенность к потере является сильной и в то же время неустойчивой тенденцией, как и человеческое нежелание рисковать чем-то, что ты уже имеешь. Принятие того или иного решения во многом зависит от оформления задачи: если задача оформлена в позитивном ключе, человек делает один выбор, если в негативном — другой. Так, большинство врачей примут лечебную программу, давшую в 50% случа­ев удачный результат, чем программу с 50% -ным неудачным исходом — им неприятно концентрировать внимание на негативном результате. Не­расположенность к лотерее часто удерживает людей от честных игр типа «орел — ты получаешь доллар; решка — я получаю доллар». Их больше пугает возможная потеря, чем привлекает вероятность выигрыша, по­этому игра кажется им непривлекательной.

Действительно ли люди нерациональны?

Итак, мы рассмотрели обширный (и, может, даже пугающий) пере­чень ошибок, недостатков и противоречий человеческого мышления. На самом ли деле люди так склонны к ошибкам? Если это так, то как же нам удалось достичь того, что мы имеем в математике, философии, естествен­ных науках? Все дело в том, что стратегии нашего мышления и рассужде­ния гораздо чаще приводят нас к правильным решениям и выводам, чем к ошибкам.

¹ См.: Kahneman D„ Tversky A. Choices, values and frames // American Psychologist. 1984. 39. P. 341-350.

590 Тема 18. Экспериментальные исследования мышления

К тому же важно помнить, что великие достижения человечества получены в результате совместных усилий. В основе каждого открытия лежит труд множества предыдущих поколений, и мы унаследовали от наших предков эффективный интеллектуальный инструментарий, вклю­чая методы сбора первичных данных и их анализа. Такое обеспечение может дополнить собственные ограниченные возможности каждого чело­века и таким образом минимизировать ошибки. Большинство открытий к тому же зависят от взаимодействия исследователей, работающих в смежных областях. Ошибки, в которые впадает большинство, могут все же быть выявлены меньшинством, и вероятно, этого достаточно, чтобы не сбиться с курса. Подобным образом один ученый может легко впасть в заблуждение и не замечать фактов, которые могут опровергнуть его гипотезу. Но другой ученый может склоняться к другой гипотезе и по­этому будет очень рад опровергнуть доказательства первого исследовате­ля. Такие отношения соперничества играют большую роль в поиске на­учной истины, искореняя ошибки и выправляя искаженные убеждения.

Многочисленные исследования процессов мышления и принятия решения могут заставить нас пересмотреть свои ключевые позиции в отношении интеллектуальных поисков и природы разума. На первый взгляд, разум проявляется в стремлении избежать ошибок, но, возмож­но, в действительности рациональным является проявление терпимости к некоторым ошибкам, если альтернатива отнимает слишком много вре­мени для принятия решения. Лучше жить, совершая ошибки, но дей­ствуя, чем потратить всю жизнь на размышления в бездействии. Таким же образом разум, вероятно, должен способствовать преодолению внут­ренних противоречий. Но другие силы могут перевешивать потребность во внутренней согласованности. Например, возможно, что нерасположен­ность к потере — настолько сильный аргумент, что будет разумным до­пустить некоторое внутреннее противоречие, чтобы случайно не остаться без штанов.

7. Восприятие и понимание речи

Г, Глейтман,

А. Фридлунд,

Д.Райсберг

[ПОНИМАНИЕ РЕЧИ]¹

Каким образом нам вообще удается понимать речь, которую мы слышим, или предложения, которые мы читаем? Как мы проникаем за поверхностные рамки, чтобы воссоздать скрытую структуру каждого предложения? Трудность здесь в некоторых отношениях напоминает про­блему константности зрительного восприятия, с которой мы столкнулись при обсуждении зрительного восприятия <...>: наблюдатель должен оп­ределить подлинный размер объекта, если ему дан его образ на сетчат­ке. Последний образ изменяется всякий раз, когда меняется расстояние или угол между наблюдателем и целевым объектом. Тем не менее, на­блюдатель может воспринимать фактические размеры и форму объекта, так как у него есть ряд подсказок, информирующих его о периферичес­ком стимуле. Учитывая эти подсказки, наблюдатель может реконструи­ровать фактический размер и форму объекта.

Нечто подобное происходит и с языком (рис. 1). Здесь слушатель дол­жен определить скрытую структуру предложения, если ему дан лингвис­тический «проксимальный стимул», т.е. поверхностная структура; здесь тоже существуют подсказки, помогающие слушателю восстановить скры­тую форму. Так, функциональные слова (например, кто, или) — хороший ключ к тому, что в предложении, которое мы слышим, содержится боль­ше чем одно утверждение².

¹ Глейтман Г., Фридлунд А.., Райсберг Д. Основы психологии. СПб.: Речь, 2001. С. 417-418, 422-425.

^г См.: Kimball J. Seven principles of surface structure parsing in natural language // Cognition. 1973. 2. P. 15-47.

Тема 18. Экспериментальные исследования мышления

Рис. 1. Аналогия между лингвистическим парафразом и константностью восприятия Лингвистический парафраз в некоторых отношениях напоминает константность восприятия <...>, поскольку в обоих случаях мы интерпретируем внешне раз­личные паттерны стимуляции как приблизительно эквивалентные: А — постоян­ство формы. Когда мы смотрим на крышку стола, форма изображения, которое на самом деле попадает на сетчатку, зависит от нашего положения по отношению к столу. Однако постоянство формы позволяет нам воспринимать неизменную пря­моугольную форму, которая является источником этих изображений; Б — пара­фраз. Ухо слышит множество поверхностных предложений, но лингвистическая система интерпретирует их все как содержащие одно и то же утверждение <...>

Аппарат для анализа предложений

Как именно мы используем эти подсказки, чтобы извлечь скрытую структуру из поверхностной? Согласно работам многих психолингвистов, наш аппарат для анализа предложений (ААП) полагается на несколько довольно общих стратегий, две из которых обсуждаются ниже¹.

¹ Общее описание обработки и понимания предложений см. в: Frazier L., Fodor J J). The sausage machine: A new two-stage parsing model // Cognition. 1978. 6. P. 291-325; Cairns RB. Research in language comprehension // R.C. Naremore (Ed.). Language science. San Diego: College-Hill Press, 1984; Joski A.K. Natural language processing // Science. 1991. 253. P. 1242-1249; Trueswell J.C., Tanenhaus M.K. Toward a lexicalist framework of constraint-based syntactic ambiguity resolution // C.J. Clifton, L. Frazier (Eds.). Perspectives on sentence processing. Hillsdale, N. J.: Eribaum, 1994. P. 155-179.

Глейтман Г., Фридлунд А., Райсберг Д. [Понимание речи] 593

Простейший порядок предложения: действующее лицо, действие, объект действия

Несколько исследований показали, что ААП начинает работу с силь­ного предубеждения по поводу того, какого рода предложение он сейчас услышит: обычно он начинает с допущения, что предложение сначала на­зовет действующее лицо, затем — действие, а затем — объект действия. По грамматической терминологии, ААП начинает с допущения, что предло­жение будет иметь следующий порядок: субъект, глагол, объект.

Эта стратегия абсолютно разумна, так как в обычной речи актив­ная форма предложений (например, Джон побил Фреда) встречается го­раздо чаще, чем пассивная (Фред был побит Джоном). Однако пассивные предложения все же встречаются, и с ними первоначальная стратегия ААП терпит неудачу. ААП осознает свою ошибку, как только он стал­кивается с глаголом в пассиве. Обнаружив эту подсказку, он пересмат­ривает свою первоначальную догадку и определяет первое именное слово как объект действия, а не как действующее лицо.

Эти шаги — начать с одной гипотезы, а затем заменить ее другой — требуют некоторого усилия, что можно обнаружить, исследуя время ре­акции. Один исследователь просил участников слушать предложения типа «Собака преследует кошку» и «Кошка преследуется собакой». Сра­зу после этого участникам показывали одну из двух картинок: собаку, преследующую кошку (рис. 2, Б), или кошку, преследующую собаку (рис. 2, А). Их задача состояла в том, чтобы решить, соответствует ли прослу­шанное ими предложение предъявленной картинке или нет. Участники быстрее приходили к решению, когда предложение имело активную, а не пассивную форму¹.

Рис. 2. Принятие решения о том, кто является действующим лицом, а кто — объектом дейст­вия. Время реакции испытуемых было значительно меньшим, если глагол в предложении, прочи­танном до предъявления кар­тинок, стоял в активной форме

¹ См.: Slobin D. I. Grammatical transformations and sentence comprehension in childhood and adulthood // Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. 1966. 5. P. 219-227.

594 Тема 18. Экспериментальные исследования мышления

Функциональные слова, сигнализирующие о границе суждений

Учитывая множество форм предложений, с которыми мы сталки­ваемся, попытка с ходу угадать структуру предложения может показать­ся рискованной. Лучше подождать, пока не появится информация, кото­рая послужит руководством для толкования предложения. Необдуманная гипотеза о структуре предложения может легко пустить ААП по ложно­му следу. Например, поспешный грамматический разбор часто заставля­ет читателей думать, что Сев в соседней деревне — это рассказ о посев­ной; на самом деле речь идет совсем о другом, но это становится ясно лишь тогда, когда мы прочитаем все предложение {Сев в соседней дерев­не, вертолет простоял там два часа).

В действительности, однако, многие факторы помогают удерживать ААП на правильном пути. И если анализ все-таки сходит с этого пути, подсказки обычно гарантируют, что это будет быстро обнаружено и ис­правлено. Например, в предложении «Девочка, которая съела гамбургер, ударила по мячу» о границе между двумя суждениями сигнализирует функциональное слово которая. Функциональные слова играют важную роль в раскрытии структуры предложения и, следовательно, в управ­лении процессом анализа предложения.

Конечно, язык часто позволяет нам опускать эти функциональные слова в быстрой речи. В таком случае предложение можно произнести быстрее (хотя оно, в конце концов, не намного короче), но если слуша­тель полагается на эти функциональные слова, тогда их исключение сде­лает предложение немного более сложным для понимания. Так и проис­ходит: анализ предложения занимает больше времени, когда удаляется подсказка в виде функционального слова¹.

Семантика и другие подсказки

ААП делает разбор предложения, обращая внимание на выявляю­щийся смысл и уделяя внимание не только функциональным словам, но и семантике, используя конкретные слова по мере их появления в каче­стве информации для раскрытия содержания предложения².

Мы уже говорили о том, что активные формы предложения обыч­но понимаются быстрее, чем пассивные. Так, нужно больше времени, чтобы понять второе (пассивное) предложение в следующей паре, чем для того, чтобы понять первое (активное).

¹ См.: Bever Т.О. The cognitive basis for linguistic structures // J.R. Hayes (Ed.). Cognition and the development of language. N. J.: Wiley, 1970. P. 279-362.

¹ См.: Trueswell J., Tanenhaus M„ Garnsey S. Semantic influences on parsing // Journal of Memory and Language. 1994. 33. (3). P. 285-318.

Глейтман Г., Фридлунд А., Райсберг Д. [Понимание речи]

Рис. 3. Семантическая подсказка Для понимания пассивного предложения «Цветы поливаются де­вочкой» нужно не больше времени, чем для понимания активного предложения «Девочка поливает цветы», так как его значение, не­сомненно, будет понято так, как это изображено на рис. А, а, не Б

Спаниель укусил сенбернара. Сенбернар был укушен спаниелем.

Однако в некоторых случаях семантические подсказки берут верх над этим правилом. Так, участники исследования понимают следующие два предложения одинаково быстро:

Собака съела мясо. Мясо съедено собакой.

В этом случае нет опасности перепутать, кто что с кем сделал: со­бака может съесть мясо, но мясо не может съесть собаку. Таким обра­зом, здесь нет никакой неопределенности и слушатель понимает пассив­ное предложение так же быстро, как и активное¹ (рис. 3).

Внелингвистический контекст. Мы крайне редко встречаем отдель­ное, изолированное предложение. Как правило, предложения произносят­ся и понимаются в некотором контексте. Возможно, контекст обеспечи­вается остальной частью романа или учебника по психологии, в котором появляется предложение. Чаще контекст — это происходящий разговор, в котором говорящий и слушающий беседуют в духе сотрудничества. Говорящий пытается передать ровно столько подробностей, сколько не­обходимо слушающему для понимания. Слишком большое количество подробностей сделало бы разговор безнадежно медленным и невыносимо скучным, а недостаток подробностей запутал бы слушателя. Чтобы балансировать между этими двумя проблемами краткости и ясности, го­ворящий должен согласовывать каждое высказывание с тем, что слуша­тель знает и чего он не знает². Таким же образом слушатель знает, что

¹ См.: Slobln D. I. Grammatical transformations and sentence comprehension in childhood
and adulthood // Journal of Verbal Learning and Verbal Behavior. 1966. 5. P. 219-227.

² См.: Clark H.H. Using language. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.

Тема 18. Экспериментальные исследования мышления

говорящий не будет проговаривать каждую посылку или каждое допуще­ние, и он понимает, что ему придется заполнять пробелы, делая обосно­ванные выводы о тех деталях, которые остались невысказанными.

Как мы относимся к этой модели разговорного сотрудничества? Одно описание было дано философом Х.П.Грайсом, который утверждал, что разговором управляет небольшое количество правил, или максим¹, Одна из этих негласных максим — максима уместности — требует, что­бы партнеры по разговору говорили вещи, которые относятся к делу. Такое правило помогает нам понять следующий диалог.

Брайан: А где же ростбиф?

Фернанда: Не знаю, но у собаки весьма довольный вид.

Ответ Фернанды кажется совершенно не относящимся к заданному вопросу, но если мы принимаем максиму уместности Грайса, мы вынуж­дены искать связь между ее ответом и вопросом Брайана. Этот поиск уместности приводит к заключению, что собака могла украсть ростбиф. Другой пример касается максимы количества: партнеры в разговоре по­нимают, что они не должны говорить ни больше, ни меньше, чем это необходимо. Эта максима действует в следующем фрагменте диалога;

Т они: Как тебе понравились танцоры? Мария: Некоторые из них были очень хороши.

Здесь Мария подразумевает, что некоторые из танцоров были не хороши; мы понимаем, что «некоторые» означает «не все». Конечно, это толкование не следует логически из реплики Марии (если она думает, что все были хороши, то она могла с полным правом сказать, что некоторые были очень хороши). Тем не менее, мы делаем именно это заключение об оценке Марии, поскольку мы негласно предполагаем, что если бы она думала, что все танцоры были хороши, она бы так и сказала. В против­ном случае она нарушила бы максиму количества.

Эти максимы и общая динамика разговора позволяют говорящим оставлять многое невысказанным. Рассмотрим следующий отрывок из разговора²:

Женщина: Я ухожу от тебя. Мужчина (в гневе): Кто он?!

Мы можем легко сопроводить этот диалог мелодраматическим сце­нарием, придав большое значение богатству интерпретации, часто тре­буемому для понимания повседневного разговора³.

¹ См.: Grice H.P. Logic and conversation. // P.Cole, J.L.Morgan (Eds.). Syntax and
semantics 3: Speech acts. N. Y.: Academic Press, 1975.

² См.: Pinker S. The language instinct. N. Y.: William Morrow, 1994.

³ Дополнительное обсуждение роли слушателя или читателя в понимании связной
речи см.: Sperber D., Wilson D. Relevance: Communication and cognition. Oxford: Blackwell,
1986; Graesser A.C, Millie K.K., Zwaan RA. Discourse comprehension // Annual Review of
Psychology. 1997. 48. P. 163-189.

Дж.Р. Андерсон [РАСПОЗНАВАНИЕ РЕЧИ И ПОНИМАНИЕ ЯЗЫКА]¹

Распознавание речи

Главная проблема при распознавании речи — сегментация распоз­наваемых объектов. Речь не разбита на дискретные единицы, как печат­ный текст. Хотя кажется, что между словами в речи имеются четкие промежутки, часто это лишь иллюзия. При исследовании фактического физического речевого сигнала мы часто находим не уменьшающуюся интенсивность звука в границах слова. Действительно, снижение интен­сивности речи так же вероятно в пределах слова, как и между словами, Эта особенность речи особенно заметна, когда мы слушаем, как кто-то говорит на неизвестном иностранном языке. Речь кажется непрерывным потоком звуков без очевидных границ слов. Именно знание нашего соб­ственного языка ведет к иллюзии границ слова.

В пределах отдельного слова существуют еще большие проблемы с сегментацией. Эти проблемы включают в себя идентификацию фонем. Фонемы — это основной набор звуков речи; именно с их помощью мы распознаем слова². Фонема определяется как минимальная единица речи, которая может обусловливать различия в произнесенных сообщениях. В качестве иллюстрации рассмотрим слово bat. В этом слове есть три фо­немы: [b], [а] и [t]. При замене [b] на фонему [р], мы получим pat; заме­нив [а] на [i], мы получим bit; заменив [t] на [n], мы получим ban. Оче­видно, не всегда существует однозначное соответствие между буквами и фонемами. Например, слово one состоит из фонем [w], [а] и [n]; school

¹ Андерсон Д.Р. Когнитивная психология. СПб.: Питер, 2002. С. 63-71, 371-380.

²Массаро (см.: Massaro D.W. Modeling multiple influences in speech perception // A.Dijkst, K. de Smedt (Eds.). Computational psycholingvistics: A and connectionist models of human language processing. London: Taylor and Francis, 1996. P. 85-113) предполагает, что основными перцептивными единицами являются комбинации гласных-согласных и согласных-гласных.

598 Тема 18. Экспериментальные исследования мышления

состоит из фонем [s], [k], [u] и [1]; knight состоит из [n], [i] и [t]. Именно отсутствие точного соответствия между буквами и звуками делает труд­ной английскую орфографию.

Проблема сегментации возникает, когда фонемы, образующие про­износимые слова, должны быть идентифицированы. Трудность состоит в том, что речь непрерывна и фонемы не дискретны, в отличие от букв на напечатанной странице. Сегментация на этом уровне подобна распозна­ванию написанного от руки сообщения, где одна буква переходит в дру­гую. Кроме того, разные люди по-разному произносят одни и те же фо­немы, подобно тому, как обладают разным почерком. Разница между говорящими особенно очевидна, когда человек впервые пытается пони­мать говорящего с сильным и незнакомым акцентом, например когда американец пытается понять австралийца. Но анализ речевого сигнала показывает, что даже среди говорящих с тем же самым акцентом суще­ствуют значительные вариации. Например, голоса женщин и детей обыч­но намного выше, чем голоса мужчин.

Еще одна трудность в восприятии речи включает в себя феномен, известный как коартикуляция¹. Когда артикуляционный аппарат производит один звук, скажем [b] в bag, он начинает принимать форму, требующуюся для [а]. Когда он производит звук [а], он начинает прини­мать форму, требующуюся для [g]. В действительности различные фоне­мы накладываются друг на друга. Это создает дополнительные трудно­сти при сегментации фонем, и это также означает, что фактический звук, произведенный для одной фонемы, будет определен контекстом, который образуют другие фонемы.

Считается, что восприятие речи включает в себя специализирован­ные механизмы, которые выходят за рамки общих механизмов слухово­го восприятия. <...> Кроме того, есть пациенты, которые в результате поражения левой височной доли утратили способность лишь слышать речь². Их способность обнаруживать и распознавать другие звуки не на­рушена, как и их способность говорить. Таким образом, их нарушение касается только восприятия речи. Иногда этим пациентам в некоторой степени удается распознать речь, если она очень медленная³, и это на­водит на мысль, что отчасти их проблема может заключаться в сегмен­тации речевого потока.

Распознавание речи включает в себя сегментацию фонем в непре­рывном потоке речи.

¹ См.: Liberman A.M. The grammars of speech and language /7 Cognitive Psychology.
1970. 1. P. 301-323.

² См.: Goldstein M.N. Auditory agnosia for speech («pure word deafness»): A historical
review with current implications // Brain and Language. 1974. 1. P. 195-204.

³ См.: Okada S.. Hanada M., Hattori H., Shoyama T. A case of pure word-deafness // Studio Phonologica. 1963. 3. P. 58-65.

Андерсон Д.Р. [Распознавание речи и понимание языка]

Анализ особенностей речи

В основе восприятия речи, по-видимому, лежат почти такие же процессы, как подетальный анализ и комбинация деталей при зритель­ном распознавании. Как и отдельные буквы, отдельные фонемы можно рассматривать как характеризующиеся некоторым числом особенностей. Эти особенности связаны с тем, как порождена фонема. Фонемы могут различаться по таким признакам, как «согласные—гласные», «звонкие— глухие» и по месту артикуляции¹. Согласные фонемы по звучанию отли­чаются от гласных. Звонкие фонемы получаются в результате вибрации голосовых связок. Например, сравните, как вы произносите пот и дот, трупы и трубы, фон и вон. Вы можете обнаружить это различие, поме­стив пальцы на вашей гортани, когда вы произносите эти звуки. Гортань будет вибрировать при звонком согласном.

Местом артикуляции называется место, в котором речевой канал закрыт или сжат при произнесении фонемы. (Он закрыт в определенной точке при произнесении большинства согласных.) Например, звуки [п] и [м] относятся к билабиальным, так как при их произнесении губы зак­рыты. Фонемы [ф] и [в] считаются лабио-дентальными, так как при их произнесении нижняя губа прижата к передним зубам. Фонемы [т], [д], [н], [л] и [р] — альвеолярными, потому что язык прижат к альвеолам. Фонемы [к] и [г] — задненёбные, потому что язык прижат к мягкому нёбу, или нёбной занавеске в задней части нёба.

Рассмотрим фонемы [п], [б], [т] и [д]. Все четыре — согласные, од­нако различаются по звучанию и месту артикуляции. В табл. 1 эти че­тыре согласных звука классифицированы в соответствии с этими двумя особенностями.

Классификация звуков [б], [п], [д] и [т] по звонкости—глухости и месту артикуляции

Таблица 1

Существует немало доказательств роли таких особенностей в воспри­ятии речи. Например, Миллер и Найсли² предлагали испытуемым по­пытаться на фоне шума опознать такие согласные, как [б], [д], [п] и [т]. На самом деле испытуемым предъявлялись звуки [ба], [да], [па] и [та]. Ис­пытуемые оказывались сбитыми с толку, полагая, что они слышали один

¹ См.: Chomsky N.. Halle M. The sound pattern of English. N. Y.: Harper, 1968.

² См.: Miller GA„ Nicely P. An analysis of perceptual confusions among some English
consonants // Journal of the Acoustical Society of America. 1956. 27. P. 338-352.

Тема 18. Экспериментальные исследования мышления

звук, когда в действительности предъявлялся другой. Экспериментаторов интересовало, какие звуки будут путать между собой испытуемые. Каза­лось вероятным, что испытуемые будут наиболее часто путать согласные, которые различались между собой только единственной особенностью, и это предположение подтвердилось. Например, когда предъявлялся звук [п], испытуемые чаще полагали, что они слышат [т], чем что они слышат [д]. Фонема [т] отличается от [п] только местом артикуляции, тогда как [д] отличается и местом артикуляции, и звучанием. Точно так же испы­туемые, которым предъявлялся звук [б], чаще полагали, что они слышат [п], чем что они слышат [т].

Этот эксперимент — ранняя демонстрация типа логики, которую мы наблюдали в исследовании распознавания буквы, проведенном Кин-ни, Марсеттой и Шоуменом¹. Когда испытуемый может идентифициро­вать только набор особенностей, лежащих в основе паттерна (в этом слу­чае паттерном является фонема), ответы испытуемого будут отражать смешение фонем, имеющих один и тот же набор особенностей.

Фонемы распознаются в терминах особенностей, характеризующих их произнесение, таких как место артикуляции и звучание.

Категорическое восприятие

Особенности фонем связаны с тем, как они произносятся. Каковы свойства акустического стимула, который кодирует эти особенности про­изношения? Эта проблема была особенно хорошо изучена относительно звучания. При произнесении таких согласных, как [б] и [п], происходят две вещи: сомкнутые губы открываются, выпуская воздух, и голосовые связки начинают вибрировать (звучать). В случае звонкого согласного звука [б] выпуск воздуха и вибрация голосовых связок происходят по­чти одновременно. В случае глухого согласного звука [п] выпуск возду­ха происходит на 60 мс раньше, чем начинается вибрация. При воспри­ятии звонкого согласного по сравнению с глухим мы воспринимаем при­сутствие или отсутствие 60-миллисекундного интервала между выпуском воздуха и звучанием. Этот период времени называется временем начала звучания. Различия между звуками [п] и [б] показаны на рис. 1. Подоб­ные различия существуют и в других парах звонких—глухих согласных, таких как [д] и [т]. Итак, на восприятие фонем влияет задержка между моментом выпуска воздуха и началом вибрации голосовых связок.

Лискер и Абрамсон² провели эксперименты с искусственными (ге­нерируемыми компьютером) стимулами, в которых задержка между вы-

¹ См.: Kinney G.C, Marsetta M„ Showman D.J. Studies in display symbol legibility, part
XXI. The legibility of alphanumeric symbols for digitized television (BSD-TK-66-117). Bedford,
MA: The Mitre Corporation, 1966.

² См.: Llsker L., Abramson A. The voicing dimension: Some experiments in comparative
phonetics // Proceedings of Sixth International Congress of Phonetic Sciences, Prague, 1967.
Prague: Academia, 1970.

Андерсон Д.Р. [Распознавание речи и понимание языка] 601

Рис. 2. Процент идентификации звука [б] по сравнению со звуком [п]

как функция времени начала звучания голоса. Резкое изменение этих

функций происходит приблизительно за 25 мс²

пуском воздуха и звучанием варьировала от -150 мс (звучание за 150 мс до выпуска воздуха) до +150 мс (звучание через 150 мс после выпуска воздуха). Задача состояла в том, чтобы выделить, какие звуки были зву­ком [б], а какие — звуком [и].На рис. 2 представлен график, на кото­ром в процентах указано количество случаев идентификации звуков [б] и [п]. На большей части континуума испытуемые в 100% случаев сходи­лись во взглядах на то, что они слышали, но имеется резкое изменение ответов от [б] к [п] приблизительно за 25 мс. При времени начала звуча-

¹ См.: Clark ИМ., Clark E.V. Psychology and language. N. У.: Harcourt Brace Jovanovich,
1977.

² См.: Llsker L, Abramson A. The voicing dimension: Some experiments in comparative
phonetics // Proceedings of Sixth International Congress of Phonetic Sciences, Prague, 1967.
Prague: Academia, 1970.

602 Тема 18. Экспериментальные исследования мышления

ния в 10 мс испытуемые почти единодушно соглашаются с тем, что предъявляется звук [б]; при времени начала звучания в 40 мс испытуе­мые почти единодушно соглашаются с тем, что предъявляется звук [п]. Из-за этой четкой границы между звонкой и глухой фонемами восприя­тие этой особенности называется категорическим. Категорическое вос­приятие — это восприятие стимулов как принадлежащих к разным ка­тегориям и неспособность воспринимать градации между стимулами в пределах одной категории.

Другое доказательство категорического восприятия речи получено в исследованиях установления различий¹. Испытуемые очень плохо ус­танавливают различия между парой звуков [б] или парой звуков [п], которые отличаются по времени начала звучания. Но они хорошо разли­чают пары, имеющие то же самое различие во времени начала звучания, но где один звук идентифицирован как [б], а другой — как [п]. По-види­мому, испытуемые могут идентифицировать только фонематическую ка­тегорию звука и не способны делать акустическое различение в пределах этой фонематической категории. Таким образом, испытуемые способны различать между собой два звука, только если они находятся по разные стороны фонематической границы.

Существуют по крайней мере две точки зрения по вопросу о том, что именно имеется в виду под категорическим восприятием. Более сла­бая точка зрения состоит в том, что мы оцениваем стимулы как относя­щиеся к различным категориям. Кажется, нет сомнений в том, что вос­приятие