Язык и сознание. Гипотеза лингвистической относительности.

В американских гуманитар­ных науках эта гипотеза лингвистической относительности и детерминизма полу­чила название «гипотезы Уорфа» по имени лингвиста Б. Уорфа, уделившего большое внимание этой проблеме. Начнем с формулировки этой пробле­мы в том виде, в каком это сделал Э. Сепир, выдающийся лингвист и учитель Уорфа.

«Человеческое существо живет не в одном только объективном мире, не в одном только мире социальной деятельности, как это обычно считается. В зна­чительной степени человек находится во власти конкретного языка, являюще­гося для данного общества средством выражения. Мы видим, слышим и вос­принимаем действительность так, а не иначе в значительной мере потому, что языковые нормы нашего общества предрасполагают к определенному выбору интерпретации».

Это утверждение поднимает ряд важных вопросов. Сепир утверждает, что весь опыт человека испытывает влияние конкретного языка, на котором этот че­ловек говорит (неясно, правда, какие именно аспекты языка являются здесь ре­левантными). Из приведенного утверждения становится ясно, что различные языки должны оказывать различное влияние на мышление и опыт человека. Та­ким образом, Сепир вводит понятие лингвистического детерминизма (язык мо­жет детерминировать мышление) и лингвистической относительности (этот де­терминизм связан с конкретным языком, на котором говорит человек). Эти по­нятия стоит рассмотреть более подробно.

Лю­ди начинают задумываться над проблемой лингвистической относительности, когда сравнивают языки и обнаруживают, насколько различные категории опы­та могут быть включены в языки. Эти категории могут быть выражены в языке различными способами: 1) отдельными словами лексикона (например, дом, бе­лый и т.п.); 2) частями слов, выполняющими грамматические функции (дом — дома — домовой, белый — белее — белеть — белизна и т.п.), а также 3) разнообраз­ными грамматическими средствами (например, в английском языке использует­ся порядок слов для различения субъекта и объекта).

Сепир выделяет еще один вид каузальной связи, при котором как языковые, так и культурные формы определяются каким-то третьим фактором, например топографией той географической области, где обитает данное общество. Сепир упоминает, например, об индейцах паюта, которые, живут в пустыне и сталкиваются с необходимостью искать воду. Их язык дает им возможность весь­ма подробно описывать топологические различия. Здесь мы имеем случай, ког­да окружающая среда определяет и языковые, и культурные связи с топологией местности.

Я думаю, что очень важно учитывать три перечисленные проблемы: природу языковых данных, природу поведенческих данных и каузальную при­роду существующих между ними связей. Психологические эксперименты, проведенные в последнее время, ставили своей целью связать конкретные языковые различия с конкретными аспектами поведения, и даже в тех случаях, когда такая связь была обнаружена, было неясно, какова все-таки каузальная природа этой связи.

Начнем с лексического уров­ня—с вопроса о том, какие слова входят в конкретный язык и что они обозначают.

Когда мы сравниваем два языка, мы можем обнаружить, что в одном из них есть слово, для которого нет одного слова-эквивалента в другом языке. На­пример, не существует английского слова-эквивалента для немецкого Gemutlichkeit (отметим, однако, что это не мешает нам овладеть значением этого немецкого слова и позаимствовать его для употребления в английской речи).

Языки различаются также по наличию обобщающих терминов для выраже­ния определенных категорий. Например, в английском языке есть обобщающие слова типа «животное», «птица», «насекомое» и «существо», которых нет в дру­гих языках. Однако в английском нет слова, которое обобщало бы, например, «фрукты и орехи», которое есть в китайском.

Языки на лексическом уровне различаются также тем, как в них осуществля­ется разграничение разных семантических сфер. Одной из наиболее популярных областей исследования в связи с этой проблемой является цветовой континуум, поскольку он может быть описан объективным образом и не имеет обусловлен­ных природными факторами границ. Языки различаются по тому, какими и сколькими способами они расчленяют этот континуум.

На грамматическом уровне вопрос о детерминизме становится еще более увлекательным, поскольку в любую грам­матику включен ряд обязательных классификаций, на которые мы обычно не обращаем внимания и которые вообще иногда удается выявить только когда мы начинаем сравнивать языки.

Было выдвинуто предположение, что грамматические категории языка скрыто заставляют нас обращать внимание на различные признаки ситуации.

В связи с грамматическим аспектом гипотезы Уорфа возникает вопрос о принадлежности слова к определенной части речи и о семантических послед­ствиях такой принадлежности.

Положе­ния гипотезы лингвистической относительности и детерминизма весьма трудно проверить точными методами научной психологии, но давайте рассмотрим по крайней мере один конкретный эксперимент, в котором сделана попытка уста­новить связь между отдельным аспектом данного языка и отдельным аспектом поведения.

Несколько весьма ценных экспериментов было проведено в конце 50-х гг. в рамках «Southwest Project in Comparative Psycholinguistics». Особенно интересен проведенный в соответствии с этим планом эксперимент по исследованию грам­матического детерминизма в языке навахо.

«В языке навахо, если используются глаголы, связанные с манипуляцией, обя­зательно употреблять определенную глагольную форму, соответствующую фор­ме или другим существенным признакам предмета, о котором идет речь. Так, ес­ли бы я попросил вас на языке навахо передать мне какой-то предмет, я должен был бы употребить определенный глагол в соответствии со свойствами этого предмета. Если это длинный, гибкий предмет, например кусок веревки, я должен сказать sanleh; если это предмет длинный и твердый, например палка, я должен сказать santiih, а если это нечто плоское и гибкое вроде бумаги или ткани, я дол­жен сказать sanitcoos и т.п.».

Это интересное грамматическое различие привело Кэррола и Касагранде к следующему предположению: «Ребенок, говорящий на навахо, должен на­учиться различать признаки «формы» предмета раньше, чем ребенок, говоря­щий по-английски. Открытый американскими и европейскими психологами факт, что ребенок прежде всего начинает различать предметы по размеру и цвету, может быть отчасти является артефактом того конкретного языка, на котором говорит ребенок. Поэтому возникла гипотеза, что упомянутое свой­ство языка навахо будет влиять на относительную значимость и порядок воз­никновения таких понятий, как цвет, размер, форма или силуэт предметов у детей, говорящих на навахо, по сравнению с детьми того же возраста, говоря­щими, кроме того, еще и по-английски, а также что дети, говорящие на навахо, будут обращать большее внимание на непосредственно воспринимаемое сходство предметов по форме».

В эксперименте использовался следующий метод: предъявлялись тройки пред­метов, и ребенок должен был выбрать из этих трех предметов два, наиболее, по его мнению, «подходящих» друг к другу «Например, одна из пар состояла из желтой палочки и куска синей веревки, приблизительно равных по размеру. Затем ребен­ку предлагалась желтая веревка, и он мог произвести выбор либо на основе цвета, либо на основе глагольной классификации на языке навахо, поскольку для выра­жения длины палки и длины веревки в навахо используются разные глаголы».

Эксперимент показал, что в обеих группах (с преобладанием языка навахо и с преобладанием английского языка) с возрастом наблюдалось увеличение пер­цептивной значимости формы или очертания по сравнению с цветом. Однако дети навахо все время опережают своих «английских» сверстников, хотя в возра­сте семи лет кривые начинают сближаться. Иными словами, дети, говорящие только на навахо, раньше начинают группировать предметы по форме или очер­таниям, чем дети, говорящие по-английски, хотя это дети из одной резервации, живущие в одинаковых условиях. По-видимому, в данном случае мы должны признать какое-то влияние языка на развитие познавательных процессов.

Однако картина несколько усложнилась, когда такой тест был предложен де­тям, говорящим по-английски и не принадлежащим к этой резервации. И здесь мы сталкиваемся с очень интересным феноменом. Белые дети-американцы, жи­вущие в пригородах Бостона, имеют большее сходство с детьми, говорящими только на навахо, чем с их собратьями, владеющими еще и английским языком, т.е. они в основном группируют предметы по форме или очертаниям, а не по цве­ту. С другой стороны, дети негритянских трущоб Гарлема показали результаты, сходные с детьми навахо, у которых преобладает английский язык, потому что они переставали группировать по цвету в более старшем возрасте. Это говорит о том, что необходимо учитывать два вида переменных — окружающие условия и родной язык. Кэрролл и Касагранде предполагают, что определенные факторы среды, в которой растет белый ребенок, живущий в пригороде, — возможно, иг­ра с головоломками и игрушками, привлекающими внимание к своей форме, -могут выработать у говорящего по-английски ребенка способность обращать внимание на форму и очертания уже в раннем возрасте. Если же в окружении практически отсутствуют неязыковые средства привлечения внимания к форме (индейская резервация и городские трущобы), то язык, подобный языку навахо, может ускорить развитие познавательных процессов в смысле перехода от груп­пировки по цвету к группировке по форме.

Интересна судьба гипотезы Сепира — Уорфа в наши дни: сейчас мы больше занимаемся вопросами языковых и культурных универсалий, чем вопросами лингвистической и культурной относительности. Как полагает Хомский, Уорф чересчур большое значение придавал поверхностным структурам языка, в то время как на глубинном уровне все языки обладают универсальными свойства­ми. Ученые, работающие в области культурной антропологии, занимаются поис­ками тех аспектов глубинных структур, которые являются общими для всех культур, а психологи перешли от исследований западной культуры к межкуль­турным исследованиям, пытаясь постичь общие законы человеческого поведе­ния и развития.