Глава 17. Первая любовь. Перезагрузка.
Тот, кто хотя бы раз в жизни был влюблен, наверняка, понимает, как трудно скрывать от окружающих это чувство. Когда человек тянется к другому человеку, испытывая к нему не только симпатию, но и нечто большее, когда сердце в груди замирает каждый раз, когда взгляды пересекаются или в ушах звучит любимый голос, скрывать свои истинные чувства довольно сложно. Практически невозможно. Хочется рассказать о них, признаться по всем правилам и в ответ получить не равнодушное, ледяное молчание, а те же самые слова. «Я тоже тебя люблю». Именно этот ответ способен сделать влюбленного человека счастливее во много раз. Любовь – прекрасна. Любить – здорово. Но, когда любят и тебя, все становится прекраснее в разы.
Когда именно её чувства из искренней симпатии превратились в любовь, Эмили Бланш не могла сказать точно. Просто однажды проснулась и поняла, что она любит. Причем любит давно. Раньше у нее не было возможности поразмышлять над природой своих чувств, потому-то она ошибочно полагала, что все несерьезно, быстротечно, непостоянно, и уже через пару месяцев она забудет обо всем, что связывало её с этим человеком. Теперь же понимала, что те размышления были результатом боязни быть отвергнутой, получить в ответ на свое признание роковое «нет», которое разобьет все мечты и надолго убьет желание вновь в кого-либо влюбляться.
Эмили, хоть и пыталась строить из себя продвинутую представительницу поколения next, на деле тоже оказывалась романтичной особой, не чуждой нежных проявлений чувств. Жаль только, что довелось ей столкнуться на своем пути с человеком, который не знал, что такое романтика. А, если знал, то старательно делал вид, что знания эти не усвоил. И не нужно ему напоминать, потому как он все равно не заинтересован в них. Они – пустота, они – не важны в его жизни.
Бланш крутилась перед зеркалом, стараясь выбрать, что ей надеть на встречу с парнем своей мечты. Вариантов было множество, но выбор оказался тяжелым. Вполне возможно, что сейчас его вкусы изменились, и он больше не падок на девушек готической внешности. Эмили прекрасно помнила их первую встречу, которая по удивительному стечению обстоятельств закончилась сексом. Изначально, подходя знакомиться, ни на что подобное она не рассчитывала. Ей просто понравился этот парень. У него была очень интересная внешность. Эмили не могла точно определить свое отношение к ней. Именно, что интересная. Ведь, по сути, очень красивым девушка Паркера назвать не могла. Она видела мужчин и красивее его, но почему-то ни одному из них не удалось надолго приковать к себе её внимание, а вот Эшли неизменно оставался номером один.
Да он, в целом, был для Эмили именно первым номером. После Эшли она ни с кем не пробовала встречаться, потому что понимала, ничего у нее не получится с новым ухажером. Рано или поздно она признается ему, что влюблена в другого, начнется канитель с выяснением личности этого другого, а потом наружу выйдет правда о том, что влюблена она в человека, живущего в пределах Соединенного королевства, но не в Шотландии. Тогда над ней, возможно, ещё и посмеются, сказав, что она напрасно лелеет свои надежды. Скорее всего, её любовь уже нашел себе другую девушку. Она же напрасно тешит себя иллюзиями, думая о нем день и ночь.
Пока подтверждения этим мыслям не было получено, можно было не расстраиваться раньше времени, надеяться на удачное стечение обстоятельств и лебединую верность Паркера. Ведь всем и каждому известно, что лебеди остаются верны всю жизнь одной самке, никого больше себе не ищут, однажды сделав выбор.
Эмили очень хотелось верить, что Эшли все ещё остается верен ей. У него не появилась новая девушка.
Паркер никогда особой активности не проявлял в деле общения с представительницами противоположного пола, оставаясь равнодушным к окружавшим его поклонницам. Они вились вокруг, выставляя себя напоказ, а Паркер проходил мимо, лишь изредка отвечая на заигрывания с их стороны. И то, это были редкие случаи, когда он погружался в непроходимую тоску. Эшли развлекался подобным образом, не более того.
Его вполне можно было записать в асексуалы, пытаясь дать оценку его способностям, но это заявление опровергалось действиями Эшли. Он не испытывал отвращения к сексу, ему физическая сторона близости нравилась, просто у него оказались какие-то странные взгляды на жизнь, нечто вроде желания найти девушку, что станет для него единственной, на всю жизнь. Женой, подругой, любовницей – все в одном флаконе.
Эмили думала о том, получится ли у нее воплотить в жизнь мечты Паркера, но пока не могла убедить себя в правильности положительного ответа. У них с Эшли никогда не было серьезных отношений, они старательно отмахивались от взаимной симпатии, предпочитая оправдывать свои действия необходимостью сброса напряжения таким способом. Да, они спали вместе. Да, им это нравилось. Но с каких пор это стало обязательным элементом отношений? Секс бывает и без чувств, и дружеский...
Сейчас это утверждение казалось до дикости смешным.
Ну, какой секс по дружбе? Там, где он начинается, заканчивается дружба, потому что невозможно делать вид, будто ничего не произошло. Кто-то один обязательно влюбится, а потом будет страдать на почве своей влюбленности, ведь изначально все планировалось оставить на уровне физического влечения. И признание в своих истинных чувствах кажется чем-то постыдным, за что, однозначно, по голове не погладят. Хорошо, если признание в скандал не перерастет, итогом которого обозначится окончательный разрыв обременительной связи.
Больше всего Эмили боялась отказа. Именно сейчас, когда она поняла, что ничего в ней не перегорело и перегорать не собирается, стало немного не по себе. Страшно даже моментами. Воображение настойчиво рисовало перед ней картины признания, и все они неизменно заканчивались смехом Паркера. Он смеялся ей в лицо, спрашивая, не шутит ли она. И снова смеялся, а Эмили оставалось только выжать жалкую улыбку в ответ.
Мысли подобного толка мучили девушку уже не первый день, а теперь окончательно завладели сознанием. Когда родители сказали, что, вполне возможно, скоро они опять вернутся в Лондон, а, следовательно, и Эмили вместе с ними, она оторопела. Понимала, что теперь у нее снова появится возможность видеться с Паркером. Вероятно, она даже уговорит родителей отправить её в ту же школу, что учится Эшли. Тогда у нее вообще появится масса возможностей завладеть его вниманием и личным временем. Как вариант, однажды она возьмет все в свои руки и честно признается, что любит его. Причем, любит уже давно, просто раньше боялась признаться. Не хотела быть осмеянной, не надеялась на взаимность...
Эмили одернула себя.
Она и сейчас почему-то не надеялась на взаимность. Паркер мог с легкостью изменить своим принципам, да и обратить внимание в сторону какой-нибудь серой мышки, оказавшейся поблизости в нужное время, в нужном месте.
Когда-то Эмили опрометчиво удалила его номер из своей телефонной книги. Не потому, что не хотела с ним разговаривать, а потому, что боялась совершить глупость. Взять, да и признаться в ненужных ему чувствах. По телефону это еще более глупо, чем в жизни.
Стоя напротив, можно увидеть реакцию на свои слова, можно считать все эмоции, а телефон обезличивает признания, превращая их в дежурные фразы ни о чем.
Сейчас и об этом поступке девушка жалела. Все нужно делать с чувством, с толком, с расстановкой, а не пороть горячку, поддаваясь влиянию эмоций.
Хотелось позвонить Эшли, предупредив о своем предстоящем визите, не сваливаясь, как снег на голову. В итоге длительных споров с собой, девушка пришла к выводу, пусть это будет сюрприз. Приятный, как ей хотелось думать.
Плойка нагрелась, Эмили вытащила её из розетки и, отделив прядь волос, начала колдовать над прической. Волосы она, по-прежнему, красила в черный цвет. Ей казалось, что блондинкой выглядит менее выразительно, будто сливается с фоном. Нет никакой индивидуальности. Черный цвет придавал ей уверенности, да и Паркеру, кажется, нравился. Во всяком случае, одежда у него, по большей части, именно черной и была. Иногда белый проглядывал, но это случалось крайне редко. Впрочем, Эмили нравилось всё. Она была убеждена: Паркер прекрасен в любом наряде.
Разумеется, в девушке говорила влюбленность, ведь именно в этот период объект восхищения кажется идеалом по всем параметрам, что только можно выделить. И возражения не принимаются, ведь они – просто проявления зависти со стороны недоброжелателей. Мало кто умеет радоваться чужому счастью, чаще завидуют.
Несмотря на то, что формальностей в её общении с Эшли не намечалось, чувствовала себя не в своей тарелке, все время опасалась чего-то, боялась сболтнуть лишнее, сказать то, чего от нее не ждут, сделать лишнее движение. Осознание собственных чувств стало одновременно самым прекрасным и самым отвратительным открытием одновременно.
Эмили старалась настроиться на победу. Тем не менее, все равно чувствовала себя глупо. Она знала, что Эшли сложный человек, предсказать его реакцию сложнее, чем спрогнозировать землетрясение или же наводнение. Вероятность ошибиться – выше.
Была ли она идеалом Паркера? Скорее всего, нет. Особых иллюзий на этот счет девушка тоже не питала, старалась трезво оценивать свои шансы. Честно признаться, их было мало, ничтожно мало. Вокруг Паркера было много девушек, похожих на нее, не меньше тех, кому она проигрывала, как в плане внешности, так и в плане раскованности. Радовало, что Эшли как раз это особым достоинством не считал, хотя... Кто знает? Ничто не вечно в жизни. Люди меняются. Как следствие, меняются их предпочтения, расставляются иные приоритеты и то, что раньше казалось едва ли не смыслом жизни, внезапно оборачивается чем-то смешным и нелепым. Идет кардинальная перестройка своей жизни, появляются новые цели. И это правильно. Когда нет саморазвития, жизнь теряет свою привлекательность. Всегда нужно к чему-то стремиться, не останавливаясь на достигнутом. Ставить перед собой новые цели и пытаться покорить новые вершины. Без этого – никак.
Сейчас главной целью Эмили был Паркер. Все остальное отошло на второй план. Девушка ни о чем думать не могла, все время возвращаясь мыслями к нему. Вроде ничего особенного. Обыкновенный парень, каких миллионы ходят по планете, но...
Эмили отложила плойку в сторону и посмотрела на результат трудов своих. Волосы теперь были красиво завиты, оставалось лишь немного побрызгать их лаком, а потом приниматься уже за выбор одежды. Делать макияж и отправиться в гости к своему давнему знакомому.
Девушка планировала броситься ему на шею и сообщить, что снова будет жить в Лондоне.
Паркер, согласно её планам, должен был этой мыслью вдохновиться.
О существовании в его жизни Керри Эмили не знала и даже не догадывалась. Если бы узнала, сначала долго-долго смеялась бы, потому что Керри уж точно на стандарт мировой красавицы не тянула. Серенькая, посредственная, хоть и пробивная. Во всяком случае, теперь. Дарк решила – раз защищать её некому, нужно брать инициативу в свои руки. Её поведение изменилось почти кардинально. Она больше не боялась собственной тени, высказывала свое мнение, не опасаясь реакции со стороны, открыто критиковала тех, кто был ей неприятен. Отпускала ехидные комментарии в сторону откровенно невежественных поступков и заявлений. А на днях вновь подралась, только на этот раз с парнем, и что удивительно, со своим бывшим, защищая его беременную подружку. Курт позволил себе нелестно высказаться в адрес девушки, назвав её шлюхой. Керри наблюдала за этим со стороны, и понимала, насколько мерзкий человек все это время был рядом с ней. Окажись она на месте той девушки... О, нет. Об этом даже думать не хотелось. Кто угодно мог бы стать отцом ребенка Керри, но только не Курт. От подобной перспективы у нее мурашки по коже бегали. Он, как всегда, старался свалить всю ответственность на девушку, выйдя сухим из воды. Будто это она сама к нему в кровать запрыгнула, а он отчаянно от нее отбивался. Дарк догадывалась, что, на деле, все обстояло иначе, потому и сцепилась с Куртом, заявив, что самая известная шлюха в их школе – это он, и с ним даже тягаться не стоит, все равно победу из его рук не вырвать. Его это задело до глубины души. Парень никак не мог смириться с отправлением в отставку, а тут еще и это нелестное высказывание в его адрес. Он снова закатил истерику, перекинулся с оскорблениями на личность Керри, а потом начал и в адрес Паркера обвинениями бросаться. Дарк не осталась в стороне. Их снова разнимали одноклассники, попутно отмечая, что Керри медленно, но верно занимает нишу своего кузена, слывшего скандалистом отъявленным, но при этом никогда первым на скандал не нарывавшимся. Он только отвечал на оскорбления, но первым драку не начинал. Дарк не знала, плакать или смеяться от этого сравнения.
Паркер о переменах в характере девушки был наслышан, тем не менее, они его не отталкивали. Они приходились ему по вкусу, да и не видел он ничего общего с Ланцем в девушке. У нее с кузеном были разные мотивации для совершения поступков. Дитрих сам подталкивал оппонентов к скандалу, а они его слушались и делали все так, как он того хотел, не замечая, что пляшут под чужую дудку. А у Керри просто характер был взрывоопасный и неограниченная жажда справедливости. Ей хотелось, чтобы люди умели отвечать за свои поступки, а не сбрасывали вину на тех, кто не способен постоять за себя, оттого и принимает обвинения, как должное.
Несмотря на расстояние, их разделявшее, они не теряли интереса друг к другу. Для Керри это было немного удивительно, даже странно. Она никогда не пробовала поддерживать отношения на расстоянии. Подобный тип отношений казался ей заранее обреченным на провал, но сейчас она понимала: из любых правил бывают исключения. Не стоит все сходные случаи рассматривать под одним и тем же углом. Иногда достаточно немного углубиться в изучение ситуаций, и станет понятно, насколько они оказались разными на выходе. Ничего общего, только исходные условия одинаковы. Относительно, не полностью. Двух абсолютно идентичных ситуаций все равно невозможно обнаружить. Всегда будут какие-то мелочи, что внесут свою определенную, особенную нотку.
Это было правдой. Взять для примера хотя бы их ситуации. Эмили и Керри... Обе какое-то время находились на расстоянии от Паркера, но Эмили предпочла вычеркнуть его из своей жизни. И неважно, чем она руководствовалась в принятии решения. Равнодушием или же боязнью обнажить истинные чувства. На выходе результат был один. Впечатление складывалось однозначное: Паркер ей не нужен, потому она и не дает о себе знать. Ей не интересна его жизнь, в свои тайны его посвящать – желания нет, потому общение прервалось. Керри не стала избавляться от этого знакомства, перенося его из категории «случайные» в «желанные», а не в «неприятные».
Пока Эмили о существовании соперницы не знала, потому и строила планы, полные надежд. В её мыслях не было места провалам и отказам. Она надеялась на счастливую любовь, что уготована ей с Паркером. Это было наивно. Бланш сама понимала. Но все равно лелеяла надежду на теплый прием.
Вытащив из шкафа черное платье с пышной юбкой, и перчатки длиной до локтя, девушка вновь критически оглядела вещи. Они казались ей какими-то не такими. Может, в любой другой ситуации они и подошли бы, но сейчас казались нелепыми. Слишком нарядными. Сразу бросалось в глаза, что она усиленно готовилась к этой встрече. Посоветовав себе быть проще, девушка вновь вернулась к проверенному варианту: брюкам, водолазке и ботильонам на шпильке. Подобный наряд был вполне в её стиле, так что можно было не переживать об излишней вычурности, надевать и идти на выход.
Нарисовав аккуратные стрелки, девушка улыбнулась своему отражению в зеркале, прошептав:
– Красавица.
Понимала, что есть и красивее, но все равно не упускала возможности подбодрить себя, добавив пару пунктов к самооценке. Эмили искренне верила пословице, гласившей, что пока сама себя не полюбишь, никто не полюбит.
Спустившись на первый этаж, Эмили сняла с крючка куртку, некоторое время покрутилась в гостиной, думая, стоит ли ей прогуляться пешком, или попросить родителей подбросить её к дому Паркера.
Об увлечении дочери они были наслышаны, потому особых расспросов и нареканий встреча не должна была вызвать.
Конечно, на первых порах никто её поведение не одобрял. Её возвращение утром, как раз в день знакомства с Эшли, вызвало бурю эмоций и шквал негодующих заявлений. И со стороны матери, и со стороны отца. Оба без особого восторга восприняли известие о том, что у их дочери появился мальчик, и ладно бы он просто появился... А так... Отец порывался найти этого урода и застрелить, мать просто причитала все время: «Только бы обошлось, и девочка в подоле не принесла». Эмили смотрела на них с недоумением, потом выдала сакраментальную фразу:
– Мы предохранялись, мне было хорошо.
После чего удалилась, оставив обоих родителей в ступоре. Они застыли на месте, не зная, как прокомментировать данное заявление дочери. Оно показалось слишком откровенным, даже пошлым, но в то же время слегка успокоило. Во всяком случае, никто их дочь не принуждал, да и внуков в ближайшее время ждать не следовало. Стоило только порадоваться тому, что у молодых людей голова на плечах была, и они, под властью эмоций, ни о чем не забыли.
Потом, когда выяснилось, что общение у дочери с тем парнем не оборвалось, и отношения продолжаются, родители окончательно сменили гнев на милость. Им виделись серьезные намерения со стороны обоих. Правда, внешний вид предполагаемого кандидата в мужья не вызвали у них особого восторга. Они мечтали видеть рядом с дочерью интеллигента, начитанного, умного, сдержанного, но никак не то, что девушка им показала на фотографии. У парня была специфическая внешность, он явно не был равнодушен к эпатажу, а ко всему прочему выяснилось, что он еще и мотоциклами увлекается. Все остальное ему готовы были простить, но только не это.
Паркера их одобрение или неодобрение не волновало. Он даже не догадывался о планах Эмили на свою жизнь. Девушка тогда тоже старательно делала вид, что, несмотря на серьезность отношений, связывать свою судьбу именно с этим человеком, не собирается. Это заявление несколько удивляло её родителей. Они были излишне консервативными и искренне считали, что отношения должны быть крепкими, на всю жизнь. Сожительства не признавали. Только браки, официально зарегистрированные.
Эмили тихонько над ними посмеивалась. Все же они отстали от жизни.
– Мам, тебя можно попросить? – нежно пропела Эмили, заглядывая в гостиную.
– О чем?
Женщина оторвалась от газеты, которую рассматривала с показным интересом. Она не любила статьи о политике, потому как не особо подкована была в этом вопросе. Тем не менее, не хотелось ударять в грязь лицом перед теми людьми, с которыми доводилось общаться, потому-то и пролистывала она серьезные газеты, а не глянцевые издания. Глянец она тоже не любила, считая, что издают его преимущественно для глупышек, что ещё не умеют ориентироваться в жизни. Им нужен пример для подражания, и они находят его в этих самых «иконах стиля», что, на самом деле, одеваются довольно нелепо, а временами и безвкусно. Просто им критики льстят. По дружбе. А вот на улице девушка в подобном наряде будет смотреться довольно смешно. Но молодости свойственно ошибаться.
– Можешь подбросить меня кое-куда?
– Без проблем. Подожди немного. Сейчас приведу себя в порядок, и отправимся.
– Ты и так отлично выглядишь, – улыбнувшись, ответила Эмили.
И, не дожидаясь ответа, выскочила в прихожую.
Согласие матери было у нее в кармане. Значит, до места она доберется без проблем, в рекордно-короткие строки.
* * *
Паркер мучился от головной боли, которая оказалась на удивление верной подругой, и никак не хотела оставлять его в покое. Преследовала по пятам, нежно прижималась к нему и шептала на ухо: «давай я ещё немного с тобой поиграю». Сил подняться с кровати у Эшли не было. Он вообще себя человеком не чувствовал. Это было унизительно, отвратительно, ужасно. Господи, это ж надо было так напиться! Хорошо, хоть имя свое не забыл, и то прекрасно. Если бы еще и амнезия к нему в гости пожаловала... Короче говоря, в данный момент он себе не завидовал. Дитриху тем более не завидовал, ибо Ланц побил все мировые рекорды по количеству выпитого. Может, преувеличение, но Паркера точно переплюнул. Глядя на него, Эшли думал, куда же тому лезет столько выпивки, но вслух этот вопрос не задавал, озадачиваясь в одиночку.
Возвращение домой получилось эпичным. Обрывки воспоминаний сейчас всплывали в памяти Паркера. Это было довольно жалкое зрелище. Он вспомнил, что умудрился зацепиться за ступеньку, в результате чего растянулся перед домом, потом еще пытался подняться на ноги, в итоге добился успеха, но в прихожей опрокинул вешалку с верхней одеждой, и, пока пытался поставить её на место, попал в поле зрения матери. Они словно поменялись местами. Раньше Эшли ухаживал за Шанталь, теперь ей пришлось ухаживать за великовозрастным сыночком, который всегда был образцом порядочности и ни разу в жизни не позволил себе переборщить со спиртным.
Кажется, пока он поднимался по лестнице, его все же стошнило. Сейчас Паркер плохо помнил этот момент, но что-то подсказывало ему, что он оставил свой след в истории великих алкоголиков и облевал лестницу. Вероятнее всего, убирать пришлось матери.
Сразу же стало стыдно за свое поведение. Паркер вытащил из-под головы подушку. Ойкнул, почувствовав очередной приступ тошноты. Все-таки перебрал он вчера основательно. При этом пили они с соседом все, что горит, без разбора. Хорошо, хоть до одеколона не добрались. Весь вечер они только и делали, что пили, пили и еще раз пили, время от времени вспоминая о том, что именно заставило их собраться вместе, и на фоне этого, кажется, оба прослезились. Теперь Паркеру стало стыдно и за это. Можно было вести себя намного сдержаннее и культурнее. Помнится, вчера они обсуждали Кристину, преимущественно недобрыми словами. Потом Ланц возмущался несправедливостью жизни и тем, что она – отменная сука. Знает, как ударить больнее и бьет. Ни одна интриганка не умеет плести козни так же виртуозно, как это делает жизнь. Паркер соглашался, и они снова пили.
Ближе к двум часам ночи их разогнала Лота, заявив, что, несмотря на все факторы, что заставляют их травить организм совершенно ненужным пойлом, она их поведение не одобряет. И считает, что своим поведением они только унижают самих себя. Да и вряд ли бы Люси оценила такой поступок. Эту фразу женщина бросила напоследок, заметив, что Дитрих вот-вот откроет рот, в попытке наорать на нее. Младший Ланц тут же сник, услышав о Люси, ни слова не произнес. Допил залпом содержимое своего стакана и сказал, что, пожалуй, Лота права. Действительно, хватит.
Паркер давно об этом подумывал, но как-то не с руки ему было прерывать Ланца и говорить, что горю не помочь. Ни слезами, ни выпивкой. Если так случилось, то обратно уже ничто не вернется. И нужно жить дальше. Хотя бы пытаться плыть вперед, а не идти под воду, сложив руки. Дитриха в тот момент эти слова, скорее всего, могли не на подвиги вдохновить, а разозлить. Потому Эшли молчал.
Из гостиной раздавались голоса. Диктор читал прогноз погоды. Каждое его слово отдавалось болью в голове Эшли. Хотелось спуститься вниз и выключить раздражающий ящик, а потом вновь уснуть и проснуться уже без головной боли.
Как по заказу, голос диктора умолк. Паркер только-только собирался возблагодарить небеса за этот подарок, как внизу что-то загромыхало. Кажется, разбилась тарелка. Паркер пришел к мысли, что мать нарочно все это делает. Издевается над ним, припоминая его поведение в подобных ситуациях. Он, правда, в сходных случаях вел себя несколько иначе. Не громил весь дом, просто делал вид, что знать мать не знает. Делал все, что она просила и даже больше, но на лице отражался такой скепсис, что можно было пару-тройку десятков человек убить равнодушием, написанным на лице. Иногда Эшли позволял себе огрызаться на мать. Если она уж очень его раздражала своими пьяными речами и выходками. Проспавшись, она, конечно, перед сыном извинялась, а вот он так и продолжал одаривать её холодным взглядом.
Каждый её загул провоцировал все большее отторжение.
И теперь Паркер сам повторил судьбу матери.
Он засунул голову под подушку, надеясь, что так до него не будут долетать звуки из гостиной. Конечно, особого эффекта это действие не произвело. В гостиной, как все шумело, так и продолжало шуметь, а у Паркера в голове творился форменный ужас. Еще и во рту мерзкий привкус присутствовал. Будто несколько отчаянных кошек использовали его ротовую полость в качестве туалета, справив туда малую нужду.
– Больше никогда не буду пить, – прошептал Эшли.
Он хотел произнести это громче, но голос его предал. Из горла вырвались какие-то невнятные хрипы. Паркер застонал, в который раз коря себя за то, что, не умея, взялся пить. А ведь народная мудрость не зря говорит: не умеешь – не берись. Все равно ничего хорошего не выйдет, только шишек набьешь.
Стук в дверь, пусть и тихий, сейчас произвел эффект разорвавшейся бомбы. Паркер посмотрел на дверь почти с ненавистью, но отвечать ничего не стал. Все равно его никто не услышал бы с этого расстояния.
Не дождавшись ответа, Шанталь сама открыла дверь. В руках у нее был стакан с какой-то мутно-белой жидкостью.
– Хотела спросить, как у тебя дела, но уже и сама вижу, что не очень, – произнесла она. – Выпей, должно помочь.
Она присела на край кровати, протянула сыну стакан с напитком. У Паркера вновь тошнота к горлу подкатила. Он ненавидел этот дрянной напиток. Шанталь, разумеется, не стала предлагать ему обезболивающее, за которое Эшли сейчас готов был отдать королевство, если бы у него это самое королевство было.
– Меня сейчас вырвет, – просипел он.
– Опять? – хмыкнула мать.
Из чего Эшли сделал вывод, что все-таки ему это не привиделось. Его, действительно, стошнило на лестнице.
– Можно мне таблетку от головной боли?
– Пей это.
– Оно мерзкое.
– Зато интоксикацию снимет. Ты накидался по самые брови, так что тут не обойдешься обезболивающим. Эту гадость надо из организма выводить.
Его мать, как обычно, смотрела на проблему глазами медика, а не глазами рядового обывателя. Паркер тяжело вздохнул и попытался присесть на кровати. После пары неудачных попыток у него все-таки получилось, за что он мысленно себя похвалил. Это было практически достижением. Еще несколько минут назад Паркеру казалось, что он вообще не способен подняться с кровати в этот день. Максимум, беспомощно перекатиться с одного бока на другой. Если не свалится с кровати, то вообще можно себя в герои записывать, не раздумывая.
А прецеденты были. Один раз Паркер чуть не упал на пол, едва успев зацепиться за изголовье кровати.
– Меня снова вырвет.
– Тебя и так, и так вырвет, – пожала плечами Шанталь.
Эшли собирался ответить матери, но все же прикусил язык, сделав вид, что ничего не происходит, и он не замечает попыток подколоть его. Совершенно очевиден был факт, что мать над ним просто издевается, как и он над ней когда-то. Но, на самом деле, она прекрасно понимает его состояние и сочувствует непутевому сыну, который не знает меры в спиртном.
Жидкость и, правда, была противной на вкус. Лучше бы он ошибся в своих предположениях. Но, увы, он и сам поил мать этим раствором после ночных гуляний, так что был совсем не удивлен её подношением. Организму и, правда, помогало отлично, а вот вкус был настолько отвратительный, что лучше бы, на самом деле, кошки ему в рот пописали.
– Не поделишься, что заставило так нажраться? – без предисловий начала допытываться Шанталь.
Иногда у нее просыпалось желание поучить своего ребенка, хотя большую часть времени они не проявляли к жизни друг друга особого интереса. Просто так обоим было удобнее. Они, конечно, понимали, что родственные чувства – это хорошо, просто здорово, но, тем не менее, особых тем для разговоров у них не было. С дочерью Шанталь было бы проще найти общий язык, у них нашлись бы сотни самых разнообразных поводов для сплетен, но Эшли был парнем, потому и особого сходства в интересах у него с матерью не наблюдалось. Да, они ценили друг друга, поддерживали в трудных ситуациях, но все равно была между ними какая-то дистанция.
Иногда Шанталь казалось, что это она виновата в том, что сын держится на расстоянии, но потом понимала: все нормально, так и должно быть. В конце концов, она же не подкаблучника растит. Эшли сам найдет путь в этой жизни, она только будет рядом с ним и поможет в трудный момент, если ему это понадобится.
Единственное, что немного напрягало женщину, так это внешность сына. Он был похож на своего отца. Очень сильно похож. Это не причиняло ей боли. Шанталь об этом как-то даже не задумывалась. Её одолевали мысли иного толка. Шанталь не хотела повторения своей судьбы для какой-нибудь другой девушки. Пока у нее не было поводов переживать, но нет-нет, да и закрадывалась в сознание мысль о том, что в итоге Эшли вырастет похожим на своего отца не только в плане внешности, но и в плане характера.
– Я вернулся с похорон, – произнес Эшли размеренно. – Мы поговорили с Дитрихом, и пришли к выводу, что должны напиться...
– Зачем?
– Он, чтобы заглушить душевную боль, я – за компанию. К тому же ты знаешь, я тоже любил Люси. Правда, больше, как сестру, а не, как девушку.
– Они жили вместе, да?
– Какая, собственно, разница? – спросил Паркер, поставив стакан на прикроватную тумбочку и откидываясь на подушки.
В голове, по-прежнему, шумело.
Да и тему для разговора мать выбрала не самую подходящую. Эшли не считал себя в праве трясти чужим грязным бельем в воздухе. Если бы он жил с кем-то, это можно было бы обсудить, но жизнь Люси и Дитриха не касалась никого, кроме них самих.
Да, они жили вместе. И что с того? От такой матери, как Кристина, он бы и сам сбежал, не дожидаясь, когда она укажет ему на дверь, потому как невозможно было найти общий язык с той стервой, не испортив себе кровь.
– Просто задумалась, что в подобном случае сделал бы ты, – ответила Шанталь, забирая стакан и направляясь к двери. – Отдыхай, Эшли. Надеюсь, к вечеру тебе станет легче.
– Ага, – пробормотал Паркер, шаря по тумбочке рукой.
Надо же умудрился не только доползти до кровати, но и сумел не повалить все, что было в комнате по пути к ложу.
С размышлений над собственными умениями добираться до спальни без происшествий (ну, почти без них), Эшли тут же перешел на размышления о словах матери, небрежно брошенных, но достигших цели.
Ситуация была неоднозначная. Сходу ответить практически невозможно. Быть может, он просто никогда не влюблялся настолько сильно, как Ланц, чтобы безоговорочно принять все условия истеричной бабы, которая буквально насильно вручила ему Люси, не обращая внимания на сопротивление со стороны дочери. Наверняка, в тот момент, когда увидел их на пороге дома, Дитрих особого восторга не испытал. Было бы странно, начни он прыгать до потолка и кричать, что именно этого ждал всю жизнь. Эшли был уверен, что Дитрих сомневался в правильности своего поведения.
Эшли не отрицал, попросись Люси пожить у них с матерью, они не отказали бы. Но он знал Люси несколько лет, а не пару месяцев. Подобное решение невозможно было бы назвать авантюрой или поиском приключений на свою голову. Но Дитрих-то находился на другой исходной позиции. Он практически не знал Люси, у него с ней всего одно свидание было, ну еще тот поцелуй, о котором потом слухи почти целый месяц по школе ходили, обрастая все новыми подробностями. Паркера сплетни ужасно раздражали. Он терпеть не мог, когда на людей льют грязь. Незаслуженно.
Когда человек сам дает повод, тут нечего обсуждать. Называется, за что боролись, на то и напоролись. Но, когда человек ведет себя скромно, а о нем отзываются, как о шлюхе, становится обидно, и хочется дать отпор тому, кто смеет открывать рот и говорить о том, в чем не разбирается. Такая ситуация и сложилась в школе вокруг Люси, которую только ленивый не пытался очернить. Паркеру отчаянно хотелось придушить всех и каждого, кто открывал рот, чтобы сказать очередную гадость в адрес Лайтвуд.
И теперь они все лили слезы на могиле девушки. Это казалось Паркеру очередной плохо срежиссированной постановкой, в которой заправляла Кристина Вильямс. Присутствие всех сожалеющих, которым, на деле, наплевать на Люси, смотрелось довольно нелепо. А отсутствие Ланца, действительно, превращало трагическое событие в фарс. Позвать всех, кому ровным счетом наплевать на произошедшее, оставив за бортом человека, которому Люси была дорога.
Размышления о Кристине, как всегда, вызвали в душе Эшли очередную волну черной ненависти. Поняв, что ему надоело валяться на кровати, подобно овощу, он вновь попытался принять сидячее положение, а потом уже и встать на ноги. Держась за стену, он сумел добраться до ванной комнаты. Лезть в ванну не рискнул, просто пустил холодную воду и сунул под нее голову, в надежде, что тяжесть пройдет, и появятся светлые мысли. Хотя бы пара. А не сплошные мрачные размышления о мерзких людях и несправедливости жизни...
Ближе к вечеру Паркер чувствовал себя, пусть и не особо счастливым, но живым. До этого его не покидало ощущение, что он – зомби. В голове, несмотря на принятое обезболивающее, все ещё присутствовали отголоски боли. Придав себе товарный вид, он спустился вниз и даже героически попробовал что-то съесть. Чем-то оказалась жидкая овсяная каша, нечто вроде привета из соседнего дома, а еще крепкий чай с лимоном и сахаром. Желудок все равно отказывался принимать пищу. Эшли с трудом глотал склизкую овсянку, думая о том, что она похожа на мерзких слизней, когда варится без соли и сахара, да еще и комковатая. Глядя на мать, поедающую картофельный суп хотелось рыдать. Потому что суп пах аппетитно, но стоило только потянуться к нему, как тут же возвращалась давняя знакомая – тошнота. И снова приходилось давиться полезной овсянкой, призванной производить целительный эффект.
Отказавшись от добавки, Эшли вновь отправился в свою комнату, прихватив бутылку ледяной минералки из холодильника и полотенце. Приложить к голове, как сам сказал. В общем-то, именно это он и собирался сделать.
Но, добравшись до комнаты, поменял планы и направился к окну. Распахнул его настежь. На соседнем окне, немного свесившись через подоконник, лежал Дитрих. Волосы у него были спутанными, скорее всего, он в отличие от Паркера еще не совсем оклемался, потому и забыл причесаться. Хватило его только на то, чтобы доползти до окна и подышать свежим воздухом.
Да и вещи были прежними.
– Добрый... день, хотя, в принципе, уже почти вечер, – произнес Паркер, впервые мелькая в окне без сигареты в руках.
Курить ему сейчас тоже не хотелось. Голова и без того побаливала. Если бы Эшли «порадовал» организм очередной порцией никотина, тот отреагировал бы неоднозначно, вернув прежнюю боль, рядом с которой эта казалась детским лепетом, на место.
Ланц вцепился ладонями в подоконник, словно без этого мог бы полететь вниз, и поднял на соседа взгляд. Выглядел он более-менее прилично. А, учитывая то, сколько он выпил, так вообще отлично смотрелся. Только что в порядок себя не привел и поражал общественность неопрятным внешним видом.
Это было очень странно, учитывая любовь Дитриха к своей персоне и его желание всегда выглядеть на все сто. Это было закономерно, учитывая то, по какой причине он напился до стадии знакомства с зелеными человечками.
– Бывали и лучше, – прохрипел Ланц, вновь утыкаясь лбом в подоконник, а руки свешивая вниз. – Не очень-то он добрый. Ты я смотрю, уже в себя пришел? Завидую... Мне все ещё очень и очень хреново.
– Ты выпил почти в два раза больше.
– Не считай за мной, – в любимой манере попытался огрызнуться Дитрих и тут же схватился за голову, напомнившую о диком похмелье очередной острой вспышкой боли.
– Не считаю, – примирительно выдал Эшли, понимая, что ничего хорошего из перепалки все равно не выйдет. Да и не видел он смысла в очередной ругани. – Я просто констатирую факт.
– Не действуй мне н<