Глава 2. Парадоксы психологии. Путь к свободному действию

Глава 2

ПАРАДОКСЫ ПСИХОЛОГИИ.
ПУТЬ К СВОБОДНОМУ ДЕЙСТВИЮ

Нам союзно лишь то, что избыточно. О. Мандельштам

§ 1. Избыток недостатка и избыток возможностей —
условие развития

Для психологии (какой бы она ни была: понимающей, объясняющей, формирующей, а еще лучше — размышляющей) трудно переоценить значение живого знания, прежде всего потому, что живое, упорно сопротивляясь концептуализации, все больше входит в предмет психологических исследований. Это относится к живому движению, живому образу, живому слову, живой душе, живому человеку, наконец, и справедливо как для психологии обыденной жизни (не хотелось бы ее называть практической, поскольку ее практичность слишком часто весьма сомнительна), так и для научной психологии.

Для иллюстрации «живости» таких феноменов рассмотрим их сквозь магический кристалл (категория, понятие, явление) свободы. Подобный взгляд, возможно, будет некоторой компенсацией огромных усилий, затраченных психологией на детерминистические объяснения поведения и психики человека. Мы на это указываем не в осуждение, так как сам человек — это вечные метания между предопределенностью (судьбой) и свободой.

Детерминистическая ориентация психологии делает ненужными понятия души и духа. Психология, действительно, пожертвовала душой ради научной объективности своей субъективной науки. Выражаясь современным языком, в младенческой душе психологии завелась сциентистская червоточинка, которая выела душу изнутри. Вначале это казалось остроумным методическим приемом: отойти от души, вооружиться объективными средствами научного исследования, чтобы потом взять ее приступом. Но в соответствии с еще неизвестным психологам того времени правилом

61

произошел «сдвиг мотива на цель». Психологи увлеклись материей, психическими функциями, поведением, реакциями, рефлексами, позднее — мозгом, нейронами, логикой и многими другими, не менее интересными предметами. Отказ от души приводил порой и к отказу от самой психологии. Например, Б. Г. Ананьев предлагал отменить психологию и заменить ее рефлексологией: «рефлексология противополагается психологии, как «науке» субъективной и идеалистической». По его мнению, психология уже выполнила свою функцию: «Рожденная психологией, рефлексология, т. е. объективная наука о личности, уничтожила все предпосылки для ее реставрации. Отношение рефлексологии к психологии подобно отношению химии к алхимии» (1929. С. 32; 35).

Слава Богу, психология в нашей стране хотя и с трудом, но выжила. Однако и по сей день она является наукой не о присутствии, а об отсутствии души и духа. Возвращение души в психологию — задача неимоверно трудная; ее необходимо решать постепенно и последовательно. Возможным началом такой работы может быть рассмотрение психологических явлений как явлений свободных.

Формационная концепция истории нам всегда казалась сомнительной. Дело даже не в коммунистическом ужасе, который мы пережили, а в том, что рабовладельческая формация никогда не кончалась. Слишком много сетей опутывает человека. Он зависит не только от природного, предметного, социального мира, но и от своего собственного мира, мира, созданного им самим. Поэтому «свобода — избранных удел». Следовательно, и постоянным сюжетом искусства, философии, психологии является «бегство от свободы». Ведь человек-раб, по словам Бориса Пастернака, идеализирует свое рабство. Печально, но людей все еще больше привлекает равенство, а не свобода. И тем не менее путь анализа психики сквозь призму явления свободы должен считаться вполне естественным, поскольку в качестве смысла, цели, идеала изучения человека во всем человекознании, а не только в психологии выступают объяснение, понимание свободного действия, свободной воли. Задумаемся над тем, почему именно «объяснение» и «понимание», а не «формирование», не «конструирование»? Ибо формирование свободного действия есть противоречие в термине, не говоря уже о том, что сам исследователь, педагог, воспитатель не свободен. Свободный человек, свободная личность — это предмет удивления, восхищения, зависти, ненависти, но не формирования.

62

М. М. Бахтин выделял особые отношения, которые даже выходят за пределы понимаемого. Их нельзя свести ни к чисто логическим, ни к чисто предметным. Среди таковых он указывал целостные позиции, целостные личности. А целостность хотя и трудно раскрываема, но очевидна. Создателям «номенклатур» личностных свойств следовало бы учитывать соображение Бахтина: «Личность не требует экстенсивного раскрытия — она может сказаться в едином звуке, раскрыться в едином слове» (1986. С. 493). А может и не раскрыться до времени. И никакие тесты не помогут ее раскрыть, поскольку личность не реактивна, а свободна, спонтанна и непосредственна. Она не только едина, но и единственна.

Известно, что корреляция между баллами, полученными индивидуумами на основании личностных опросников, и суждением психолога-эксперта об их личностных качествах составляет около 0,25.

К суждениям психолога-эксперта ведь тоже следует подходить «со щепоткой соли». До сих пор ни одному психологу не удалось ответить на вопрос М. Е. Салтыкова-Щедрина, чего больше хочется российскому либералу: то ли конституции, то ли севрюжины с хреном. Кажется, только сейчас (и без помощи психолога) он стал склоняться к последнему. Эволюция бихевиоризма, исповедовавшего стимульно-реактивную схему организации поведения, привела к неутешительному для науки (и вполне оптимистическому для человека) выводу о неопределенности стимулов и неопределенности реакций, об отсутствии взаимно однозначных отношений между ними, т. е. к заключению о свободе выбора как непременном условии эффективного поведения. Пространство между стимулами и реакциями постепенно заполнялось промежуточными и привходящими переменными, которые в своей совокупности и составляют психику. А психика, как известно, представляет собой средство выхода за пределы наличной ситуации, обеспечивающее не ситуативное, не стимульно-реактивное, а разумное, «поленезависимое», свободное поведение. Точно так же и личность представляет собой средство преодоления поля или, лучше сказать, пространства деятельностей, средство выбора одной из них или построения новой. Если говорить об этом в терминах стимулов и реакций, то между ними строится пространство внутренней свободы, пространства внутренний избыток, которое только и может обеспечить свободу внешнюю.

Все живое схватывается целостно и практически мгновенно. В. И. Вернадский писал, что он не знает, чем живое вещество

63

отличается от неживого, но он никогда не ошибается, отличая одно от другого. То же происходит и с живым движением, которое человеческий глаз за доли секунды отличает от механического. Мы не беремся судить о признаках, которыми руководствовался Вернадский, но мы можем предположить, что таким различительным признаком в сфере психики является свобода. Не только психики. К. Маркс, как философ, глядя в будущее, мечтал о том, что даже труд станет свободной игрой человеческих сущностных, т. е. духовных и физических, сил. Не известно, как будет обстоять дело с трудом, но, согласно Гегелю, свободной является такая деятельность, где имеется свобода в постановке цели, выборе средств ее достижения, в определении вида результата. Это деятельность — творчество, в котором есть, между прочим, своя суровая дисциплина и ответственность. Уменьшение числа степеней свободы превращает свободную деятельность в работу, а сведение их до минимума — в рабский труд.

Понятие «свобода» едва ли поддается определению. С одной стороны, это предельная абстракция, с другой — вполне конкретная, осязаемая реальность или мечта о ней. Свобода — это потребность, мотив, цель, средство, результат поведения и деятельности. Однако в их структуре свободе трудно найти какое-либо определенное место. Тем более что она далеко не всегда там присутствует. Свобода — это невыносимый дар и тяжкий труд. Притом такой труд, который ничего не производит, кроме... еще большей свободы. Не вдаваясь в ее дефиниции и различение ее видов, перейдем к примерам и парадоксам. Пока для понимания последних достаточно только одной ее размерности — числа степеней свободы живого ли, мыслящего ли тела.

Ясно, что увеличение числа степеней свободы есть расширение возможностей поведения и действия живого существа. Однако такие возможности не используются автоматически. Для этого должны быть соответствующие стимулы. Их роль выполняет нужда в чем-то, недостаток, потребность, мотив, желание, мечта и т. д. и т. п. Общеизвестно, что живое существо — существо недостаточное. Французский писатель и философ Ж. Батай даже провозгласил соответствующий принцип: «В основе каждого существа лежит принцип недостаточности». Соотечественник Батая М. Бланшо, развивая его идею, сказал, что человек обладает избытком недостатка, недостатком и обусловленный, — это вечно неутолимое стремление к человеческой недостаточности (1998. С. 16). Действительно, «самодостаточность» — редчайшее

64

явление в человеческом обществе. К тому же до нее нужно еще дожить. Но избыток недостатка может иметь смысл лишь в том случае, если имеется избыток возможностей, которые хотя бы в малой степени могут утолить испытываемую недостаточность.

Мы вновь возвращаемся к избытку степеней свободы и можем предположить, что в основе развития человека, в основе его поведения и деятельности лежит избыток недостатка, помноженный на избыток свободы. Оба избытка обеспечивают бесконечное разнообразие траекторий развития, поведения, деятельности человека. Бланшо, несомненно, прав, считая, что недостаточность не определяется моделью достаточности. Она стремится не к тому, чтобы положить ей конец, а, скорее, к избытку неполноценности, только усугубляющемуся по мере его нарастания. Поэтому-то при всем избытке возможностей человек — существо принципиально незавершенное и незавершимое.