Предпосылки рассуждения в диалоге «Кратил»
Одни авторы считают, что «Кратил» посвящен проблеме происхождения языка (Hamilton, E. and Cairns, H., Eds 1989), другие считают, что главной проблемой является функции и употребление языка (Taylor 1986). Согласно А.Ф. Лосеву (2006) диалог посвящен «теории различных степеней присутствия идеальных сущностей в человеческом сознании». В этой статье я постараюсь показать, что «Кратил» посвящен обсуждению важнейшей проблемы соотношения мышления (познания, знания) и речи. Формулировка этой проблемы меняется в ходе диалога. В начале диалога эта проблема сформулирована как проблема естественного/искусственного происхождения речи, которую Платон сводит к происхождению слов или «имен» -- создаются ли имена, согласно природе именуемых вещей (точка зрения Парменида и Гераклита) или по соглашению (точка зрения Протогора)?
383 а Гермоген. Кратил вот здесь говорит, Сократ, что существует правильность имен, присущая каждой вещи от природы, и вовсе не та произносимая вслух частица нашей речи, которой некоторые из нас договорились называть каждую вещь, есть имя, но определенная правильность имен прирождена и эллинам,а-b и варварам, всем одна и та же.
Прежде чем непосредственно приступить к анализу этой проблемы, Сократ заручается согласием участников относительно оснований рассуждения. Во-первых, полагается объективность (не зависимость от субъекта) вещей и явлений:
386 а... ясно, что сами вещи имеют некую e собственную устойчивую сущность безотносительно к нам и независимо от нас и не по прихоти нашего воображения их влечет то туда, то сюда, но они возникают сами по себе, соответственно своей сущности.
Во-вторых, полагается объективность действий (собственная их «природа») в «нормативных» терминах должного и правильного в отношении самого действия, предмета действия и орудия действия:
387 а В таком случае и действия производятся в соответствии со своей собственной природой, а не согласно нашему мнению. Например, если бы мы взялись какую-либо вещь разрезать, то следует ли это делать так, как нам заблагорассудится, и с помощью того орудия, какое нам заблагорассудится для этого выбрать? Или только в том случае, если мы пожелаем разрезать вещь в соответствии с природой разрезания, то есть в соответствии с тем, как надо резать и подвергаться разрезанию, и с помощью какого орудия, данного для этого от природы, – лишь тогда мы сможем эту вещь разрезать и у нас что-то получится, и мы поступим правильно? И с другой стороны, если мы будем действовать против природы, то совершим ошибку и ничего не добьемся?
Затем Сократ подводит под представление о действии речь («говорение») вообще и «давание имен», в частности. Давание имени есть действие, предметом которого является вещь, а следовательно, называние не произвольно, но должно соответствовать природе вещей. Эта и есть гипотеза, из которой Сократ исходит в своем рассуждении, став на сторону Гераклита и Парменида (и Кратила):
387 b-d А говорить – не есть ли одно из действий? … Или же если он станет говорить так, как нужно сказать или должно быть сказано в соответствии с природой этого действия и с помощью того, что для этого природою предназначено, то тогда лишь у него это получится и он сумеет что-то сказать, а в противном случае совершит ошибку и ничего не добьется? … А давать имена – не входит ли это как часть в нашу речь? Ведь те, кто дает имена, так или иначе говорят какие-то слова. … Следовательно, и давать имена тоже есть некое действие, коль скоро говорить было действием по отношению к вещам? … Эти действия, как мы уже выяснили, существуют безотносительно к нам и имеют какую-то свою особую природу? … В таком случае и давать имена нужно так, как в соответствии с природой вещей следует их давать и получать, и с помощью того, что для этого природою предназначено, а не так, как нам заблагорассудится...
Далее Сократ предлагает рассматривать имя как орудие обучения и распознавания вещей:
388 а-b И что нужно называть, нужно назвать с помощью чего-то? … Следовательно, и имя есть какое-то орудие? … Коль скоро имя есть некое орудие, то что мы делаем, давая имена? … Может быть, мы учим друг друга и распределяем вещи соответственно способу их существования? … Выходит, имя есть некое орудие обучения и распределения сущностей, как, скажем, челнок – орудие распределения нити?
В обучении имя употребляется как орудие нормировки. Учитель принимает название как закон и вменяет его употребление ученикам. Поэтому создатель имен выполняет роль законодателя[1] (мы бы сказали «нормировщика»). Эта роль предъявляет два основных требования к создателю имен – он должен обладать (1) авторитетом «законодателя» и (2) мастерством эксперта:
388 d Ты не знаешь, кто передал нам имена, которыми мы пользуемся? … Не кажется ли тебе, что их дал закон? …е В таком случае учитель, когда пользуется именем, пользуется трудом законодателя? … Таким образом, не каждому человеку, Гермоген, дано устанавливать имена, но лишь такому, кого мы назвали бы творцом имен. 389 а Он же, видимо, и есть законодатель, а уж этот-то из мастеров реже всего объявляется среди людей.
Авторитет, или легитимную власть, мастер получает создавая имена в соответствии с «образцом», или идеей (είδος) имени («представлением об имени как таковом»):
389 dСоздавая и устанавливая всякие имена, он должен также обращать внимание на то, что представляет собою имя как таковое, коль скоро он собирается стать полновластным учредителем имен.
Рассматривая имя как орудие, Платон уподобляет именование созданию орудий. Он отмечает, что разные мастера имен, эллины или варвары, создавая имя как орудие, воплощали его в материале различных звуков и слогов, именуя при этом одну и ту же вещь:
389 e И если не каждый законодатель воплощает имя в одних и тех же слогах, это не должно вызывать у нас недоумение. Ведь и не всякий кузнец воплощает одно и то же орудие в одном и том же железе: он делает одно и то же орудие для одной и той же цели; и пока он воссоздает один и тот же образ (ίδεα), пусть и в другом железе, это орудие будет правильным, сделает ли его кто-то здесь или у варваров. Так? … 390 а Следовательно, ты так же судишь и о законодателе, будь он здешний или из варваров. Пока он воссоздает образ имени, подобающий каждой вещи, в каких бы то ни было слогах, ничуть не хуже будет здешний законодатель, чем где-нибудь еще.
Возможность различной звуковой реализации имени позволяет Сократу различить звуковой состав имени и его значение – обозначаемую именем сущность вещи, и тем самым разделить речь и мышление (знание, или представление, о вещи). Законодатель имен владеет идеей имени и способностью воплощать имена в звуках, а диалектик – знанием сущностей вещей. Поэтому мастер должен создавать имена в кооперации с диалектиком:
390 d Значит, плотнику должно изготовлять руль под присмотром кормчего, если он намерен сделать хороший руль? … А законодатель, видимо, должен создавать имя под присмотром диалектика, если он намерен как следует установить имена?
Платон иллюстрирует разделение речи и мысли (знании, или представлении, о сущности вещей) рассматривая «этимологию» длинного ряда имен, которые люди создают на основании независящих от этих имен знаниях о вещах: «... будем рассуждать о людях и выяснять, какое представление о богах те имели, когда устанавливали для них имена» (401 а). Проиллюстрируем это на примерах имен двух богов – Афины и Гермеса. (Эти примеры также дадут читателю этой статьи понять почему, по замечанию А.Ф. Лосева, лингвисты пожимают плечами, читая «Кратил»). Первый пример: происхождение имени Афины «Паллада»:
406 dДа ведь иногда ее называют еще Палладой. … Так вот, я думаю, правильно было бы считать, что это имя ей дано от "пляски с копьем и в латах". e Ведь когда кто-то либо сам воспаряет над землей, либо что-то подбрасывает руками, то мы называем это одним и тем же словом (πάλλειν, πάλλεσθαι), не различая, сам он прыгает или что-то подкидывает.
Второй пример – «Гермес», интересен еще и тем, что в нем специально рассматриваются термины «мысль» и «речь» и их отношения:
408 а … Мы уже говорили, что "эйрейн" (εΐρειν) означает "пользоваться словом", а Гомер часто употребляет слово "эмэсато" (έμήσατο), что значит "измыслил". Так вот из этих двух слов законодатель и составил имя бога, который измыслил речь (λέγειν) и слово (λόγος) (ведь "эйрейн" – то же самое, что и "легейн" (λέγειν)), как бы говоря: "Люди добрые! Тот, кто измыслил речь, по праву может называться у нас Говоремыслом (Είρέμης) ".b Теперь же для красоты, я думаю, мы произносим это имя как "Гермес".
В отличие от генеза, в плане функционирования, имени как орудия, по разному реализованная в звуках сущность имени (речь) и сущность обозначаемой именем вещи (мысль) объединены за счет особого действия имени – имя выражает сущность вещи:
393 d А теми же ли слогами или другими будет обозначено одно и то же – не имеет значения. И если какая-то буква[2] прибавится или отнимется, неважно и это, доколе остается нетронутой сущность вещи, выраженная в имени. … и пока имя выражает вложенный в него смысл, оно остается правильным для того, что оно выражает.
Этот принципиальный «поворот» от роли имени как орудия в действии к имени совершающему собственное действие – выражение сущности вещи – позволяет рассматривать имя (и речь) безотносительно к его функциям по отношению к другим вещам, а значит как самостоятельную сущность, самостоятельный предмет анализа. Как подчеркивал Аристотель:
Всякий предмет определяется совершаемым им действием и возможностью совершить это действие; раз эти свойства у предмета утрачены, нельзя уже говорить о нем как таковом: останется только его обозначение» (Политика, Книга 1, 1253а 20-25).
Схема 1. Имя как идеальный объект – предмет системного анализа.
Схема 1 изображает имя как идеальный объект – единицу речи (мы рассмотрим этот вопрос более подробно), а следовательно, в соответствии с принятым нами онтологическим статусом системы, имя (и речь) может служить предметом системного анализа.
Системный анализ является одним их методов решения проблемы сложности. Поскольку стоящая перед Платоном в «Кратиле» проблема сложна – «узнать вещи такого рода трудно» (384 b) – для преодоления этой сложности он и предпринимает системный анализ речи, метод которого включает целый ряд этапов.
Этап 1 – Задание сложного объекта как единства
Платон рассматривает речь, или сообщение, как целое и составляющие её выражения и слова, или, имена, как орудия коммуникации и обучения:
434 e…произнося какое-то слово, я подразумеваю нечто определенное, ты же из моих слов узнаёшь, что я подразумеваю именно это? … 435 И если ты узнаёшь это тогда, когда я произношу какое-то слово, то можно сказать, что я как бы сообщаю тебе что-то?
Речь может быть истинной или ложной. Чтобы быть эффективным орудием, речь должна быть истинной:
385 bТогда ты мне вот что скажи – случается ли тебе о чем-нибудь говорить: это истинно сказано, а это ложно? ...А посему одна речь может быть истинная, а другая ложная? ... В таком случае тот, кто говорит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину, тот же, кто говорит о них иначе, лжет?
Другими словами, в исходном пункте системного анализа Платон задаёт речь как сложный объект, или Единство (многообразия выражений, слов, имен и пр.) через её действие – выражение сущности вещей и его основную характеристику-параметр – истинность с его значениями истины и лжи. Если сущность выражена правильно – речь истинна, если неправильно – ложна. Именно относительно этих действия и его параметра истинности и проводится весь системный анализ.
Легко видеть, что такой способ задания Единства сложного объекта соответствует тому «главной задачей системного анализа» -- «установление формальных соответствий между процессом в целостном объекте и процессами в его частях» (Щедровицкий 1975/1994 с. 253). Поскольку, у истинной речи все части должны быть истинными, чтобы установить условия истинность речи, следует разделить ее на составляющие и выяснить условия их истинности.