Влияние на память, подсознание и интуицию

Наблюдающая сдержанность не только способствует раз­витию вполне сознательной силы ума, но также открывает возможность влияния на структуру подсознания и питае­мые им функции памяти и интуиции. Это становится воз­можным в особенности благодаря действию первых трех упомянутых выше факторов, а именно: благодаря усилению интенсивности и отчетливости сознания, а также благодаря расширению сферы его отношений, касающихся высших со­знательных процессов. Также и их больший «суверенитет», приобретаемый в силу расширения свободы выбора, может иметь формирующее влияние на подпороговые процессы.

Если мы внимательно проследим за ясно воспринятыми объектами и впечатлениями от них до самой конечной фазы последних и дадим возможность этой фазе медленно завер­шиться, тогда эти впечатления, погрузившись в подсознание, несомненно, будут отличаться от неясных впечатлений и от впечатлений с оборвавшейся или расплывчатой конеч­ной фазой. Мы можем считать весьма правдоподобным, что и внутри подсознания они останутся более отчетливыми и более «членораздельными», а потому окажутся более дос­тупными для высших сфер сознания. Разумеется, пока они появляются лишь в одиночку, они могут затеряться в общем фоне и не повлияют на него сколько-нибудь заметным обра­зом. Однако если эти отчетливые впечатления увеличивают­ся в числе благодаря сознательному содействию, их подпо­роговые влияния постепенно займут в сфере подсознатель­ного особое место и смогут привлечь к себе и ассимилиро­вать все большее число нормальных и ослабленных подсоз­нательных процессов; притом это воздействие зависит от степени их силы и отчетливости, как и от широты ассоциа­тивных связей (для вышеупомянутой «сферы отношений» этот факт является решающим). Дальнейшим и столь же существенным последствием в подсознании вредные и низ­кие тенденции находят сильное противодействие уже на этой подпороговой плоскости; а поэтому им реже удается совер­шать неожиданные вылазки в высшие слои сознания. Таким образом, практика правильного внимания может постепен­но произвести глубоко идущее преобразование структурьспод-сознания незаметным способом в самых этих глубинных сфе­рах, доступных разве только средствам психоанализа. Прак­тикующий внимательность ученик бодрствует на пороге и не покидает своего поста.

Легче и точнее будут вспоминаться и те впечатления, ко­торые вполне созрели: легче благодаря большей интенсив­ности сознания, которое порождает более сильную «энг-рамму»; точнее вследствие отчетливого охвата всех харак­терных признаков объекта, что уменьшает опасность иска­жений во время вспоминания. И многообразие отношений первоначального акта восприятия и сознания окажет двой­ное воздействие: на легкость вспоминания и на его точность. Ранее мы упомянули, что палийский термин «сати» означает как внимательность, так и мыслительную силу; и нам те­перь надо установить здесь причинную связь между ними, а именно: укрепление силы мысли благодаря правильной вни­мательности⁵.

Когда все более обширные сферы подсознания подни­мутся к ступени большей доступности и благодаря этому будет возведен крепкий и постоянно расширяющийся мос­тик между подсознанием и верхними слоями сознания, по этому мостику можно будет открыть беспрепятственное и безостановочное движение. Этот «поток» идет в обоих на­правлениях, так что происходит взаимное обогащение обе­их сфер. Возникшая таким образом более тесная связь меж­ду верхними слоями сознания и подсознанием, которую мы выразили в этом образе (и он должен остаться не более, чем образом), означает, иначе говоря, что в подобном уме боль­шее место займет интуиция. Потому что интуиция возникает не из пустоты (хотя ее внезапное появление кажется даром милосердия Божия), а вырастает из темной перегнойной почвы подсознания. Хорошую питательную среду для инту­иции составят те упоминавшиеся выше более доступные нам особые области подсознания, скрывающие в себе воспоми­нания, происходящие из отчетливых, вполне созревших впе­чатлений. Здесь многообразие связей таких впечатлений окажется плодотворным. Потому что воспоминания, кото­рые включают в себя также взаимосвязи и взаимоотноше­ния, свойственные припоминаемым объектам, будут обла­дать более устойчиво организованным характером, нежели воспоминания о несвязанных, изолированных объектах. Они будут несравненно более сильными стимулами для интуи­тивной способности; последняя как раз и состоит в том, чтобы видеть и создавать новые взаимосвязи. Это относит­ся также и к достижениям в области наук и искусств, кото­рые могут точно так же обогатиться благодаря описанному здесь росту интуитивной способности. В тишине, в недрах подпороговых глубин совершается работа сосредоточива­ния и координации подсознательных осадков переживаний и познания, пока, наконец, не созреют ее результаты в виде «интуиции». Иногда прорыв интуиции может быть вызван совершенно незначительным будничным происшествием, по­скольку оно при своем прежнем появлении приобрело бла­годаря наблюдательной сдержанности особое смысловое содержание и побудительную силу. Сдержанность и без­молвие во время чистого наблюдения дают возможность будничным мелочам раскрыть свое глубинное измерение и таким образом дать интуиции обильную пищу. Это относит­ся также и к интуитивному прозрению, випассана, которое на буддийском пути спасения является главным инструмен­том внутренней работы освобождения. Буддийская тради­ция сообщает о многих случаях, когда монахи переживали решающий прорыв к полному прозрению или к полной свя­тости не во время упражнений со своим долго культивиро­вавшимся объектом медитации, а в совсем иных случаях, скажем при виде лесного пожара, миража, пузырей на по­верхности воды или даже тогда, когда они спотыкались по дороге. Будничные события, благодаря которым приходит проявление интуиции, конечно, получают свой смысл и по­будительную силу только под влиянием предшествующей близости практикующего с мелочами повседневной жизни. Но эта близость возникает точно так же вследствие вдумчи­вой сдержанности, вследствие бережного внимания к своим впечатлениям до самого их конца. Все это создает подпоро-говый резервуар легко доступных воспоминаний. И вот если такие впечатления были связаны, согласно предписаниям обучения, с познанием, они будут в состоянии стимулиро­вать интуитивное прозрение и даже довести практикующе­го до полной зрелости в святости.

Однако медленное завершение впечатлений не только подготавливает питательную почву для интуиции, но также ее устойчивость, ее использование и даже ее повторное по­явление. С давних времен мы слышим жалобы вдохновен­ных людей на то, что проявления интуиции, сверкнув, исче­зают с быстротой, а ковыляющая за ними мысль иногда только-только успевает уловить их последний слабый от­блеск. Однако если приучить ум к наблюдающей сдержан­ности, приучить его следить за медленным развертыванием впечатлений, если благодаря этому и подсознание подверг­лось описанному выше влиянию, тогда интуитивное мгнове­нье может приобрести более медленный, более сильный и полностью развернутый ритм; тогда, несмотря на мимолет­ность, мы сможем ясно его воспринять и полностью исполь­зовать. Если затем мы будем провожать эти постепенно за­тихающие вспышки интуиции осторожным, равномерным, «качающимся » вниманием, иногда может оказаться возмож­ным вновь поднять эти тонкие колебания мысли до их пол­ного размаха и повторно привести их к наивысшему пункту.

Полное использование одного-единственного момента интуиции может иметь решающее значение для продвиже­ния по спасающему пути учения Будды. Если же схватываю­щая способность ума слишком ослаблена или замедлена, это мгновенье интуитивного познающего прозрения может ускользнуть прежде, чем мы сумеем воспользоваться им в полной мере для труда внутреннего освобождения; и может случиться так, что это проявление интуиции или повторится лишь через несколько лет, или не повторится вообще в ны­нешней жизни практикующего. Обучение наблюдающей сдержанности облегчит, однако, задачу глубокого и полно­го схватывания мимолетного мгновенья интуиции.

Вышеизложенное поможет понять, почему старые мас­тера назвали в качестве одной из функций внимательности «неускользание», апилапаната.

НЕПОСРЕДСТВЕННОЕ ВИДЕНЬЕ

«Мне хотелось бы суметь отвыкнуть от всего, суметь заново увидеть, заново услышать, заново почувствовать. Привычка пор-титнашу философию».

/Георг Христиан Аихтенберг/.

Раньше мы уже говорили об импульсивной спонтанности зла. При этом мы видели, как наблюдающая сдержанность противодействует непосредственности вредной или опро­метчивой реакции и вместе с тем открывает возможность того непосредственного виденья, о котором хотим сейчас поговорить. Под непосредственным виденьем мы понимаем приобретение неискаженной картины действительности без примеси спонтанно возникающих страстей, эмоциональной и интеллектуальной предубежденности, а также ложных ассоциаций в качестве «средних членов».

СИЛА ПРИВЫЧКИ

Спонтанные реакции возникают не только вследствие страстных импульсов. Они также представляют собой очень быстрые действия привычек - и в этой форме оказывают сильное, далеко идущее влияние в хорошую или дурную сторону. Влияние в хорошую сторону проявляется в энер­гии практики, благодаря которой мы предохраняем однаж­ды приобретенную способность от утраты или забывания и делаем ее своей собственностью. А влияние в дурную сторо­ну выражено в насильственном характере привычки, в ее парализующем, отупляющем воздействии, в ее косности и недоступности влияниям. Вот этими отрицательными аспек­тами мы и хотим теперь заняться.

Привычка раскидывает свою густую сеть над обширными сферами нашей жизни, нашего мышления. Она стремится захватить в эту сеть все большее число мимолетных импуль­сов. Ибо и те склонности и желания, те настроения, кото­рые появляются совершенно случайно, почти незаметно, могут в силу беспрепятственного повторения стать неиско­ренимой привычкой, автоматизмом, не подлежащим сомне­нию. Продолжительное повторение стремления к удоволь­ствию создает привычку, которая в конце концов приобре­тает характер принуждения. Соответствующие привычные действия сначала могут совсем не быть подчеркнуто прият­ными или удовлетворяющими. При первом случае их проявления часто отказаться от них или даже заменить их проти­воположными не составляет никакой трудности. Но вслед­ствие повторения привычное действие постепенно станет однозначным с «приятным», а мешающие непривычные фак­торы будут означать нечто «неприятное» или «враждеб­ное». Привычные поступки или привычная точка зрения инстинктивно принимаются за «правильные», а непривыч­ные-за «ложные» или «ошибочные». Связь устанавливает­ся здесь не столько в силу самих функций или способов мышления, а в силу удобства рутины, в силу нерушимого продолжения полюбившейся привычки. Часто весьма зна­чительная крепость этой связи прежде всего проявляется в упорном давлении привычки на внутреннюю жизнь; это дав­ление ощущается как в телесной, так и в психической сфере. Следствием привычки оказывается затем устойчивость со­ответствующего образа мысли и поведения и направляемой ими воли; они приобретают несвойственную им тяжесть, столь сильную преувеличенную ценность, что мы в конце концов считаем их неоспоримыми притязаниями личности. В таком преувеличенном значении какая-нибудь первона­чально неважная повседневная привычка погружается в глу­бинные слои подсознания и может очень значительно спо­собствовать неподвижности установок характера и сужде­ний, ограничивая возможности их развития. Таким образом сила привычки кует здесь новые оковы (и подчас делает это совсем незаметно!), порождает новые симпатии, антипатии, а вместе с ними выращивает побеги новых страданий.

В Поучении об «основаниях внимательности» сказано: «И те оковы, которые возникают, обусловленные этими дву­мя (т.е. органом чувств и объектом), также знает он. И как дело доходит до возникновения [каких-то] невозникавших оков, также знает он». Принимая во внимание эти слова текста, можно думать, что речь идет о важной стороне пси­хики, о привычке, не подвергавшейся проверке, которая со­здает и укрепляет новые оковы.

Возрастающая роль принятых без размышления привычек поведения и мышления означает опасность для возмож­ностей формирования и развития ума, тем более что обра­зование привычек и без того обладает стремлением к рас­пространению, особенно в наше время усиливающейся стан­дартизации и разделения труда. Формирование привычек дает возможность упростить работу, а это, естественно, де­лает их все более желательными в условиях все более и более усложняющейся цивилизации. Однако широкое рас­пространение привычек имеет также глубокие корни в са­мой природе сознания. Многие активные его состояния, ко­торым свойственна определенная степень энергии, облада­ют одной, конечно, не всегда бесспорной тенденцией - тен­денцией к повторению. Эта тенденция к повторению обна­руживается не только в упомянутом выше стремлении к инертности, но также в своеобразной «воле к власти», а именно: в стремлении некоторых состояний сознания при­обрести более сильное влияние; в желании периферических и недостаточно организованных центров - хотя бы очень скромном - стать такими центрами, которым должны под­чиняться и к которым должны приноравливаться другие бо­лее слабые тенденции. Именно стремление таких «власто­любивых» состояний сознания стать господствующими свой­ствами характера часто оказывается центром образования новой личности в будущем состоянии. При виде этой воли к господству честолюбивой и эгоцентрической личности при­ходит на ум биологическая аналогия: такое же стремление к безграничному расширению болезненно измененных обра­зований, например, раковых.

В уме человека существуют бесчисленные задатки для формирования новых центров личности во время повтор­ных рождений. Нам следовало бы дать торжественный обет освободить все эти потенциальные живые существа от «ве­дущего колеса» существования в кругу бытия, как это выра­зил шестой патриарх дзэн.

При таких двойных глубоких корнях, какими являются воля к власти и стремление к инертности, формирование привычек никоим образом не нуждается в повторном преднаме­ренном подкреплении; оно может проявиться, когда соот­ветствующая телесная или умственная деятельность совер­шается без размышлений, если она имеет вредный характер и не встречает внутреннего противодействия. Из незаметных задатков мелких дурных привычек возникает многое такое, что становится крепкими оковами, которые трудно разбить.

Сдержанность перед чистым наблюдением и при нем дает возможность непосредственно увидеть соответствующую внутреннюю или внешнюю ситуацию и благодаря этому от­крывает путь для новых решений, не подвергшихся влияни­ям привычек или тенденций к повторению. Так можно вос­препятствовать чисто автоматическому движению поступ­ков и направленности мысли, постоянно пополняющих ре­зервуар подсознательных тенденций новыми задатками мощ­ных ростков вредных наклонностей, потому что уже в тот момент, когда эти ростки вбирают в себя свойственное сдер­жанности ощущение противодействия, они утрачивают зна­чительную часть своей производительной силы, теряют тен­денцию к повторению; а потому нам будет легче одержать над ними верх при следующем их появлении.

Не следует давать сказанному ошибочное толкование. Выражение: «Привычка - кормилица человека» не может и не должно совсем исчезнуть из нашей жизни. Однако смысл его в том, что сейчас, особенно под давлением нынешних требований жизни, если мы способны выполнять мелкие повседневные дела и профессиональные занятия рутинного характера как бы с половинным вниманием и все же доста­точно надежно, этим достигается значительное упрощение деятельности и экономия сил. Однако и в равномерности привычного выполнения работы есть своя мертвая точка, в которой ее качество начинает понижаться. Рутина указыва­ет также на появление усталости, если деятельность черес­чур долго была лишена оживляющего стимула какого-ни­будь нового интереса. После благотворного упрощения, а иногда и значительного улучшения действий «сила привычки» затем начинает проявлять свое отупляющее и парализу­ющее влияние.

Итак, «мелкие привычки» никоим образом не следует «уничтожать ». Однако нам нужно было бы регулярно убеж­даться в том, что мы сохраняем господство над ними, т.е. сможем и отказаться от них или изменить их, когда захо­тим. Это происходит благодаря тому, что мы время от вре­мени направляем чистое (т.е. свободное от влияния привы­чек) наблюдение на соответствующие поступки или мысли -и таким образом достигаем непосредственного виденья. Этим самым свойственные нам с давних пор и уже надоевшие переживания, вещи и люди снова становятся свежими и впе­чатляющими. Мы снова достигаем отстраненности от них и от собственных на них реакций, снова вспоминаем, что мож­но действовать по-иному, иначе смотреть на вещи и на лю­дей, реагировать на них не так, как до сих пор. Приобретен­ную таким образом способность непосредственного виде­нья мы затем можем и должны использовать также для того, чтобы разрушать ту или иную дурную привычку, чтобы про­верять давно усвоенные оценки и, когда нужно, пересмат­ривать их. Чем раньше мы примемся за это дело, тем легче нам удастся отучиться от них. Добытая таким образом спо­собность отказываться от небольших привычек обнаружит свою важность, когда однажды дело коснется необходимо­сти искоренить какую-нибудь действительно дурную при­вычку или перенести действительно глубокую и решитель­ную перемену в жизни. Разрыхлить повседневную жизнь и повседневное мышление, придать им подвижность при по­мощи периодических отказов от привычек и вновь обретае­мой непосредственности - это окажет освежающее влияние на жизнеощущение и умственную деятельность того, кто займется самовоспитанием. В разрыхленную почву окажет­ся легче посадить семена медитативного воспитания психи­ки - и довести их побеги до мощного роста.

АССОЦИАТИВНОЕ МЫШЛЕНИЕ

Формирование привычных установок, оценок и решений происходит путем тесно связанных друг с другом и автома­тически протекающих мысленных ассоциаций. Из тех ве­щей, идей, ситуаций и людей, с которыми мы встречаемся, мы подбираем определенные признаки и опознавательные знаки и ассоциируем их, т.е. более или менее тесно связыва­ем с нашими же на них реакциями. При повторном возник­новении тех же самых или сходных впечатлений последние будут ассоциироваться прежде всего с ранее отобранными отличительными признаками, а затем и с тогдашними реак­циями. Эти признаки служат как бы сигналами, вызываю­щими стереотипные реакции и цепи реакций. Функции по­добного рода избавляют человека от постоянно возобнов­ляющегося напряжения, необходимого для того, чтобы тща­тельно проверить каждую отдельную фазу в цепи реакций и вынести по поводу этой фазы отдельное решение. Получа­ется то же самое, что и во время разучивания каких-нибудь приемов, приносящих значительное упрощение труда и ос­вобождающих энергию для других задач. Поэтому в исто­рии развития человеческого ума ассоциативное мышление было большим шагом вперед по сравнению с миром воспри­ятия изолированных впечатлений. Это был важный этап, ибо он открывал для человека возможность учиться на соб­ственных переживаниях, извлекать из них общие выводы; этот этап привел его также к открытию и использованию причинных связей и закономерностей.

Однако наряду с такими большими преимуществами ас­социативное мышление таит в себе также значительные слабо­сти и опасности, если его применять неправильно, без тща­тельной проверки.

1. В механизме ассоциативного мышления могут легко повторяться и сделаться привычными реакциями единич­ные ошибочные или неполные наблюдения, ложные предпо­сылки и предрассудки.

2. Ограниченность частными аспектами при наблюдении и вынесении суждения, которая была достаточной для це­лей какой-то отдельной ситуации, может оказаться недо­статочной и невыгодной, если ее в силу механических ассо­циаций перенести на другую обстановку.

3. Весьма нередки также случаи, когда ощущается силь­ная инстинктивная непрязнь к людям, вещам или местам -просто потому, что они каким-то образом напоминают не­приятные переживания, не будучи, однако, непосредствен­но с ними связаны. Такие поверхностные и ошибочные ассо­циации могут порождать сильное предубеждение, чреватое опасными последствиями.

Эти немногие примеры показывают, как сильно наши при-вычки,обусловленные ассоциациями, и сами эти ассоциа­ции, формирующие новые привычки, нуждаются в регуляр­ной критической проверке. Именно эта проверка опять-таки является важной функцией чистого наблюдения. Если мы в непосредственном виденье выйдем из принудительного по­вторения привычек и привычной перспективы, мы как бы дадим вещам возможность полностью высказаться и при этом услышим много такого, чего до сих пор не могли услы­шать из-за монотонной мелодии чистых ассоциаций.

И вот перед лицом вышеназванных опасностей, свойствен­ных непроверенному ассоциативному мышлению, нам будет понятно, почему Будда так часто и настойчиво советует доходить до самой сути даже простых процессов. Так, в «Сутта-нипате» говорится:

«Понимая восприятия, он может пересечь поток,

Мудрец, незапятнанный никакими страстями».

/779/

«И в том, что мы всегда воспринимаем,

Будь то наверху, внизу или посредине,

Избегай наслаждения и привычки»

/1055/

«Если внимание утвердится уже у входной двери, где входят чувственные впечатления, тогда будет легче проверить всех, кто требует входа, легче задержать нежелательного назойливого гостя. Так можно обнаружить первоначальный блеск ума, паб~ хассарам читтам, так можно закрыть вход «приходящим замутнениям».

/ «Ангуттара-никая»/.

Поучение об «основаниях внимательности» предлагает обширную систему воспитания ума в свежем, непосредствен­ном и неискаженном созерцании действительности; эта сис­тема охватывает телесную и психическую сферу пережива- | ний. Применение этого способа созерцания к самому себе, аджжхатта, к другим, бахиддхатта, и к обоим вместе (см. стр. 71) помогает раскрывать ложные представления и ис­кусно от них избавляться, когда они появляются вследствие ошибочного ассоциативного мышления и не соответствую­щих действительности аналогий.

Главный источник ложных ассоциаций - это четыре оши­бочных мнения, випалласа, букв, «четыре заблуждения», а именно:

1) мы принимаем непостоянное за постоянное;

2) мы принимаем страдание за счастье;

3) мы принимаем безличное и несубстанциональное за нечто неизменное и обладающее субстанциональностью;

4) мы принимаем нечистое и уродливое за чистое и пре­красное.

Эти заблуждения возникают вследствие односторонней и неполной оценки наблюдаемых объектов - вещей, людей и идей со всеми их свойствами, а также вследствие совершен­но ложных представлений и их ассоциаций с нашими при­страстиями и ложными теориями. Однако если мы с помо­щью чистого наблюдения постепенно «оторвем» свои пред­ставления от этих четырех заблуждений, мы сможем осуще­ствить постоянный прогресс в непосредственном и неиска­женном созерцании действительности.

ВОЛНЕНИЕ

Волнение, самвега, в подлинно захватывающих случаях есть освобождающая сила, которая у учеников духовного воспитания преодолевает медлительность и косность, дает им возможность внести в работу стимулы, серьезность, по­стоянство.

Это волнение возникает в практике прозрения из непос­редственного виденья собственных телесных и психических процессов, когда с возрастающей убедительностью в пря­мом переживании открываются их непостоянство, их насы­щенность страданием и безличность.

Также и внешний мир, наше непосредственное окруже­ние, полон волнующих явлений, хотя люди в большинстве своем их более не видят, поскольку привычка притупила у них глаза и сердце. Интеллектуальное и эмоциональное пе­реживание истины учения Будды тоже постепенно утрачи­вает свою первоначальную свежесть и побудительную силу, если это переживание не видоизменяется постоянно и не обновляется в полноте действительности. Именно такую возможность открывает приобретенное благодаря чистому наблюдению непосредственное виденье. Оно заново ожив­ляет привычные впечатления, так что они опять начинают беседовать с нами. Тогда при этой вновь обретенной бди­тельной впечатлительности повторное зрелище привычных страданий более не окажется притупляющим и ожесточаю­щим фактом; как раз благодаря повторению подобные фак­ты станут более сильным поводом к волнению. Таким пово­дом может оказаться давно знакомый нищий на углу улицы, мертвая бабочка или болезнь друга; этот повод вызовет в нас волнение и пробудит серьезное решение - неуклонно следовать по пути избавления от страданий.

Нам известен прекрасный старый рассказ о «выездах» принца Сиддхартхи, будущего Будды, во время которых он пережил решающие встречи со старостью, болезнью и смер­тью. Возможно, это изложение фактов вполне истинно; ибо мы знаем, что в жизни великих людей часто происходят символические события и встречи, которые производят в их жизни решающий поворот. Вся их жизнь благодаря этому приобретает символический характер, который не требует каких-либо пояснений при передаче. Однако, не лишая это старое повествование его глубокого смысла и истинности содержания, можно также предположить, что дело было в том, что юный принц уже раньше видел стариков, больных и мертвых. Но в тщательно охраняемом и искусственно изо­лированном «маленьком счастье», которым его окружил отец (символ унаследованных привычек), такое зрелище страданий, возможно, затронуло лишь его телесное зрение и не коснулось сердца. И вот только после того, как он вырвался из привычной обстановки, из золотой клетки сво­ей жизни во дворце, он как бы впервые увидел страдание и оказался способен к волнению, толкнувшему его на путь к состоянию будды.

Это старинное повествование и его послание обращены также и к любому из нас, ныне живущих на Земле: чем более непосредственно, ясно и глубоко реагируют наши ум и сер­дце на переживание страдания, которое вырастает из при­вычных повседневных фактов, тем меньше его повторений потребуется для того, кто смотрит на страдание с бдитель­ностью и пониманием, будь то в этой жизни или в будущих повторных рождениях. Потому старые мастера учения го­ворили:

«Именно здесь место для труда,

Именно здесь открывается Святой Путь;

И много источников волнения находится здесь.

Так пусть же взволнуют тебя волнующие вегци,

И, охваченный волнением, вступи в праведную

битву!».

Глава IX

Заключение