Психологический эффект высоты

В XIX веке высота зданий соизмерялась с человеческим ростом. Прогуливаясь по городским улицам, можно было легко на глазок прикинуть, сколько человек должны встать друг другу на плечи, чтобы дотянуться до края крыши особняка. Небоскреб начисто зачеркнул такую систему измерения, человек в сравнении с ним — ничто, он перестал быть мерой вещей.

Пешеходы, при взгляде на них из окна небоскреба, уменьшаются до размеров букашек или, если совсем абстрагироваться, до точек, мельтешащих в броуновском Движении. А мы, как небожители, поглядываем на них с высоты своего трона. В то ^Же °амое время в наш офис заходят обыкновенные люди, и мы, сидя лицом к лицу с ^ими, решаем обыденные дела. Точно так же как мегаполис с неохватной разнородностью его населения омывает нас бесчисленным множеством культурных влия-^ии, небоскреб ежедневно наделяет нас бесчисленным множеством ракурсов и то-^ек зрения. Глядя на делового партнера, мы видим нормального человека, глядя в ^КНо> ^мы вместо человека видим абстрактную точку на плоскости мостовой: в нас

7. Город по вертикалу

Часть I. Человек в большом городе

развивается релятивизм. Пред взором обитателей верхних этажей небоскреба разворачиваются широкие городские пространства, от вида которых перехватывает дыхание. Что чувствует человек, восседающий на вознесенном над миром троне? Духовно сливается с необъятным простором или ощущает себя властелином, призванным нещадно эксплуатировать все, что под ним? Не будем гадать. Это зависит от его характера и жизненной ориентации.

Мы сидим за рабочим столом в одном из кабинетов гигантского офисного центра и видим за окном стену аналогичного небоскреба. За стеклом одного из его окон едва различим другой человек — также погруженный в повседневную рутину. Движения безымянного работяги беззвучны, смысл их едва угадывается. Там другой мир, другая галактика.

ЛИФТ

Лифт для вертикального города то же, что автомобиль для населенного пункта типа Лос-Анджелеса. Вертикальный рост городов породил спрос на подобные механизмы, а такие титаны промышленности, как «Элиш Отис» обеспечили поставку необходимого оборудования. Пассажиры лифта вынуждены контактировать друг с другом в условиях предельной скученности: редкий подъемник столь же объемист, как, например, ваша спальня. К тому же лифт — отнюдь не подземка с ее известными и заранее объявляемыми остановками. Остановками лифта обычно ведает кто-то другой, остальные соседи не дают вам прорваться к заветной кнопке. В часы «пик» эти грубые люди особенно ощутимо ущемляют вас «в ваших правах» — и не единожды, а как минимум дважды (первый раз — когда выходят не на том этаже, увлекая вас за собой, вторично — когда входят тесной толпой на том этаже, который вам нужен).

Разговоры в лифте затруднены. Когда в ограниченное пространство подъемника забегает пара болтливых подружек, возникает неловкая ситуация. Нам поневоле приходится воспринимать информацию, которая нас не касается, изображая на лице отсутствующее выражение. Подружки знают, что мы слышим их, мы знаем, что они знают, что мы знаем, и то же чувствуют остальные соседи, но все притворяются, что ничего такого не происходит. Круговая порука навязывает нам роль охотников за чужими секретами.

Лифт в типичном случае представляет собой движущийся по вертикали ящик, в котором не на чем остановить взгляд, исключая те случаи, когда двери разъезжаются, открывая на краткий момент новое пространство обзора. Мы пользуемся такими моментами, разглядывая фрагмент очередного этажа, и опять впадаем в оцепенение ожидания. Подобные «переживания мельком» вообще характерны для больших городов. В наше поле зрения ежедневно попадает множество лиц, которые, продержавшись там какую-то пару секунд, навсегда исчезают из нашей жизни.

До изобретения лифта люди позажиточнее предпочитали селиться ближе к земле — в нижних этажах зданий, чтобы не пересчитывать ежедневно многие десятки ступеней, карабкаясь к себе на верхотуру. После введения в обиход общедоступных подъемников картина резко переменилась. Высота обрела ценность, а нижние этажи перестали котироваться по причине повышенного интереса к ним со стороны криминального элемента.

В тесноте лифта оторванность от мира и отчуждение доходят до предела. В автобусе мы можем предаваться созерцанию заоконных видов, лифт всесторонне закрыт. Мы принуждены томиться в тесной толпе незнакомцев, упираясь носом в чей-то затылок и все свое внимание сосредоточив на скачущем огоньке табло.

■Хотя цены за проезд в других транспортных средствах год от года растут, лифт Родолжает катать нас совершенно бесплатно по причине его более чем абсолютен необходимости. Никаких денег ни с кого не взимают даже в самых высоких не-скребах, где расстояние между крайними точками лифтового маршрута может ревышать суммарную длину нескольких средних автобусных остановок. (Правда.

^ек>тся исключения. Некоторые подъемники в зданиях типа Эмпайр Стэйт Бил-^{Нг в}озносят туристов к обзорным площадкам за деньги. Впрочем, там платишь °Рее за панораму, чем за проезд.)

124 Часть 1. Человек в большом городе

ИССЛЕДОВАНИЯ

Социальная психология всегда интересовалась вопросами городской вертикали, но в большинстве случаев этот интерес относился к жилым домам. Ранние работы Фестингера, Скечтера и Бэка показали, что новоселы, проживающие на разных этажах, практически не вступают в дружеские контакты. Дружески-соседские сообщества чаще формируются из людей, живущих на одном этаже. Дэвид Гласе и Джером Стингер обследовали детей, живущих на верхних и нижних этажах домов, располо-

Рис. 7.3. Фотомонтажи Стюарта Грина и Питера Дэна, с помощью которых они проводили тест на восприятие высотных строений. Мало кто из тестируемых заметил, что Эмпайр Стэйт Билдинг сдвинут со своего законного места (верхнее фото). Нижнее фото — опыт совмещения вертикальных элементов Нью-Йорка и Парижа

женных вблизи магистралей, ведущих к мосту Джорджа Вашингтона. Они обнаружили, что дети нижнего уровня больше страдают от шума и выхлопных газов от продающих автомобилей. Высота защищает ее обитателей от влияния токсичных выхлопов. Она же, по утверждению Оскара Ньюмена, является ключевым фактором активизации криминала. Например, родители, живущие высоко, лишены возможности приглядывать из окна за своими детьми, играющими на улице. Таким образом ПЮШ2ДК2 для игр становится местом промысла злоумышленников разного рода.

Одной из наиболее болезненных проблем, связанных с темой городской вертикали, коснулся в своем исследовании социальный психолог Леон Манн. Он занимался анализом поведения людей, задумавших покончить с собой, спрыгнув с большой высоты на мостовую. В одних случаях толпа, собравшаяся внизу, дразнит и подстрекает к прыжку несчастного, стоящего у роковой черты, в других — нет. Щайн находит, что подобные подстрекательства менее вероятны, когда отчаявшийся человек располагается выше шестого этажа — высота препятствует общению толпы с самоубийцей.

В сборник «Реакция человека на высотные здания» (Conway, 1977) включено достаточное количество достойных внимания работ последнего десятилетия, посвященных исследованиям вопроса, заявленного в названии книги. Проблемы, которые он охватывает, в основном таковы: негативный эффект офис-башен (которые лишают горожан солнечного света и нормального обзора, подавляют своими циклопическими размерами); сложности, связанные с эвакуацией людей из высотных строений; взаимосвязь между тем, на каком этаже живет человек и степенью его удовлетворенности жизнью (если речь идет о современных многоквартирных башнях, то чем выше этаж, тем больше человек доволен своими жилищными условиями).

На моем семинаре по городской психологии студенты Стюарт Грин и Питер Дэн провели интересный эксперимент. С помощью искусного фотомонтажа они сдвинули наиболее известные городские строения с их законных мест, расположив, например, Эмпайр Стэйт Билдинг прямо за зданием Метрополитен Опера, а Ситикорп Билдинг сместив к югу. И вот что примечательно: большинство обитателей Нью-Йорк-Сити, разглядывая эти снимки, не заметили перемен в городской панораме. Небоскребы, при всей своей массивности и общеизвестности, воспринимаются человеческим сознанием как нечто стихийное, неупорядоченное, их взаиморасположение запоминается плохо.