Трястись над каждой помаркой

Калечить сдавленный воздух.
И кулаками, головой и ногами
Бить нарастающий ужас
От невозможности быть идеальным.
Форма. И содержание -
Огромный ком
Сползает по склону
И достигает новых размеров,
Срастаясь со снегом,
Липким - как плавленый сахар,
Белым - как небо в декабрьских буднях.
И у подножья горы
Стоишь, как придурок,
И ждешь - что же будет,
Когда тебя ошарашит
Холодная масса из грязного снега.

Как научиться, быстро и просто,
Себя от себя вовремя прятать?
Жестокий смотритель
Стоит на посту, ни секунды не дремлет,
Сам за собой следит беспрерывно.
За каждый маленький промах,
Прозрачный и еле-еле заметный,
Сдирает кожу с макушки.
Без анестетиков, по живому.
И под стекло, в деревянную рамку,
Вставляет кусочки оторванной кожи.
Жить в галерее собственных страхов -
Развешаны поводы для истязаний.

Зачем себя так ненавидеть?
Надсмотрщик в пустоту вопрошает.
И пустота не отвечает.

***

Люди думают: мы не прозрачны.
Натянутый рот, разорванный желчью,
Улыбаются лицемерием искалеченные.

Затылком читаю прозрачные буквы,
На лбах отпечатаны едкие строки.
Лоснящийся жир инвалидов без смыслов.

Взяла бы канистру и вылила в глотку
Два литра бензина и литр солярки,
И плавным размеренным танцем двух спичек

Сожгла бы весь ужас, горе и слёзы,
Родившие этих несчастных уродов.
Орудие пыток в руках стёртой боли.

***

Страшно учиться ходить,
Когда никто никогда
Не умел оберегать.
И если падать назад,
То плашмя на асфальт.
Страшно, когда нет никого,
Кто видит дальше,
Чем длится сейчас.
Страшно, если всегда
Один на один в борьбе
Между собой и собой.

***

Во всём есть невидимая,
Но ощутимая связь.
Символы, как узелки, развязались.
Подсоединены головами
К одному и тому же каналу.
Бестелесные разговоры,
То ли с самим собой,
То ли с кем-то еще.
Я не до конца понимаю,
Кому здесь верить.
Я больше не задаюсь вопросами.
Я слушаю то, что мне мир открывает.

***
Бить себя по затылку,
Сжирать себя без остатка.
Рваться на грубые части,
Склеить их хаотично
В бесформенный ком запоздалых
Убогих бессмысленных истин.
Прокисшее осознание.
Зловоние мнётся в прихожей
Кривого дома, в котором
Живёт одинокое море,
Разлитое на ладони,
Высохшее без остатка.
Берег бескрайний заполнен
Сгнившими кораблями.
Юнга на палубе плачет,
Драит дырявые доски.
Сонный слепой капитан
Ломает штурвал о запастье.

Плоды инжира

Рисовать самого себя
На пыльных дорогах.
Никому не показывать.

Он шёл по земле,
А потом провалился в шифры
Набранных номеров,
Сумма которых 853.

Телефонная линия обрывается
На том моменте,
Когда он понимает,
Что подпрыгнуть выше,
Чем можешь себя обмануть,
Невозможно.

Короткие гудки.

В отдалении
Поезд сходит с рельс,
Чтобы начать движение
На границе с воздухом.

Он продолжает идти.
Дождевые тучи,
Если их трогать,
Как инжир изнутри.
Он срывает несколько
Сочных плодов.

Не в то горло.
Синеет лицо,
Глаза вытаращены.
Свинцом в дыхании
Последние хрипы.

Гроза умывает его
В последний раз
Запахом спелых плодов
И разгоряченной летней листвы.

Он засыпает.

***
Наощупь, не понимая,
Идти и слепыми глазами
Всмотреться в мутную воду.

Плыть, разгребая руками
Сто тысяч непониманий.
Другой берег всё ближе.

На песке - старые лодки,
Дном смотрят на небо.
Мертвые люди под ними.

Вспоминаю

Если ты видишь лёд,
То это мираж.
Пустыня раскалена.

Ты спишь, наверное, а я - нет.
Ночи чрезмерный момент,
Когда все внутри сожжено
Кричащим касанием,
А снаружи - страх упустить случайное.
Чеку от бомбы сорвать невовремя
И загубить чужое пространство,
Не то, что на карте было отмечено.

Что-то перестает быть чем-то,
Когда в руки ныряет импульс,
Когда сразу сшиваешь дыры
На тканях
Прозрачным простым движением.

Ты спишь, наверное, а я - нет.
Ты не думаешь, наверное, а я - да.
Усталость бьет по затылку.
Второе утро другими словами встало
В неровные строчки синхронного лета.

Я боюсь открывать двери,
Не осмотревшись.
Потому что их может кто-то захлопнуть,
С петель снести дерева прямоугольник,
Оставить пустой проём.

Простота легка, но скучна.
Гениальность проста тогда,
Когда сложной дорогой пришла.

Не разрешать своему огню
До неба взвиться дымами,
Потому что ветер - в сторону леса,
Стволы сухие только и ждут,
Как бы им умереть и родиться снова.

Дождаться спокойствия воздуха
И воспламениться,
Согреться ожогами искр.
Раны стянуты кожей
Искусственного запрета
Себе самому.

Я - единица мира, которая любит всё то,
В чем другие себе боятся признаться.
Я отдаюсь как никто.
И как никто себя запрещаю.

Я тебя вспоминаю.

***

Дыхание вынуждает глотать серый воздух,

Ты бьёшься о стенки ослабленных легких,
Где нити сосудов рисуют гравюры
Красно-кровавого цвета.

Пульсирует воздух и рвутся сосуды,
Наполнены талой водой родниковой,
Всплески и взрывы бессмысленных капель
Текут испарением жарким.

Буквы снов

Проспать тягучие сутки,
Проснуться в дождливом уюте.
Послышались песни.
Поспешные звёзды искрятся.
Поверхности туч разрезают,
Пугающим светом теснятся.

Остывшие капли ликуют,
Остро мерцают на стеклах.
Остов прозрачных течений
Об деревянные рамы бьется.
Остаются только вопросы,
Ответов - не подразумевают.

В закрытых глазах
Возрождается скорость,
Взрываешься встречей
В бессознательном нечто.
Время стекает по каплям
Во влаге спящих зрачков.

Если забыться,
Если очнуться,
Если растаять,
Если раскрыться,
Если возникнуть,
Если ослепнуть.

Ринуться в собственный разум,
Рваться на грубые части,
Риск поскользнуться на скрытых
Ребусах сонного мира.
Резкие скрипы истошно
Режут звуки безбожно.

Хитрости механизмов
Хаотично летают.
Хандра как порок,
Характер как клетка
Хищного духа,
Хитрого смеха.

Не существует запретов
На притяжение света.
Нет и не будет решеток
На окнах глаз отрешенных,
Несущихся сном вездесущим.
Несколько взглядов сквозь веки.

Открываются фильмы из неба,
Они отчерчены мелом,
Отделены условным пределом,
Отброшены в угол,
Оставлены в стороне
Осадком реальности в пустоте.

Сова из сна смотрит гулко
Сквозь сонные реки,
Садится когтями на плечи,
Стремится со мною к ответу,
Слиться со мною в голос,
Свиться со мною в слове.

Токи танцуют на мягких
Тканях спящего тела,
Тонешь в рассказах из неба,
Таешь разломленным летом.
Тайны второго пространства
Тянут сонным куплетом.

И обрывается время,
И разлетаешься в щепки.
И убиваешь остатки
Измученных страхом сомнений.
Идти и не думать о прошлом,
Избавить себя от тяжёлой ноши.

Абстрактная картина в гостиной

Ночь на поверхности твердого пола.
Утренний кофе на Маяковской,
Памятник смотрит на толпы спешащих,
Стремящихся к цели прохожих.

Картина в гостиной, абстрактная смелость,
Три тысячи образов через узоры.
Птенец. Глаза - брызги черного цвета,
Крылья прижаты к телу сухому.
Парус. Кренится к краю картины,
Из берегов выходят оттенки.
Мужчина. Сидит на границе хаоса красок,
И на коленях книга раскрыта.

Рассматривать небо собственных мыслей
На полотне беспорядочных всплесков,
Цветных промежутков сотня сплетений,
Художник рассказы шепчет глазами.

Цветы неба

Свежесть зеленого цвета
Распустилась на каменном небе,
Поверхность бесстрашия бьется
В пустоту и в наполненность лета.

Скрипы сквозь тучи и воду
Громко кричат, что из неба
Растут новые смыслы,
Цветы разноцветных восторгов.

Дождаться, когда всё как раньше
Вернётся в своё состояние
Спокойного плавного света,
В символы беспрерывных куплетов,
Пылающих яркостью счастья.

Стебли слабостью то́’нки,
Но сила в корнях и в стремлении
Прорваться сквозь каменный воздух.
Поверхность бесстрашия неба
Сдалась. И впустила тревогу,
Которая жарким и душным
Горит внутри расстоянием.
Преодолеть километры,
Дорогой открыться иною
И лепестками укрыться
Цветов, растущих из неба.

***
Сигарета в постели перед сном,
Одна.
Бокал вина. Темнота.
Вычурных слов вина:
Их слишком часто вслух
Произносили без чувств.
Время идет равномерно
И кончается неизменно,
И начинается вдохновенно
Новой страницей глава.

***

Особый случай: образ тает
В подкорке смыслов и исканий.
И испаряясь переходит
В иную форму превращений.
Не исчезает испаряясь,
Лишь расстается с прежним телом.

Карточный блеф

Сосчитали ошибки чужие,
И на стол ровной стопкой сложили,
Две колоды, пасьянс удался,
Но сыграть мы хотим в дурака.

По шесть карт, или лучше по десять,
Козырь прячем, он не известен,
Бой неравный, масть не случилась,
В столкновении растеряна сила.

И сижу - на руках полколоды,
Мне не верят - не той породы,
Заставляют бездушные лица
На краю постоять и разбиться.

Пролететь два десятка бетонных
Этажей, козырьков и балконов,
И обняться с асфальтом шершавым,
чтоб узнать, что такое быть слабым,

И расслышать немую свободу,
Уносящую желчь и тревогу,
Проигравший сто партий, нелепый,
Раздает новый кон, но и этот

Обречен на провал и на драму,
Три шестерки, восьмерка и дама,
Туз ведёт четырех королей,
Выходи из игры поскорей.

Одиночная камера пыток,
Преступление никем не забыто,
Перед зеркалом карты лежат,
Сам себе проиграл, вот, дурак.

Аутодафе
Шорохи шумных отмотанных метров,
Грубая ткань мнется хрипами складок,
Мысли плетутся тонкой тесьмою,
Рыхлые нити спутаны к краю.

Покроя серого плавятся дыры
На сгибах шершавых материй,
Между стежками сто расстояний,
Рвутся непрочные нити.

Игл укоры в подушечки пальцев.
Напёрсток прохладой греет покровы,
Но не спасает, уколы случайны.
Скользкие нити узлами немеют.

Спутались метки мелом на ткани,
Смазан рисунок разметок и планов
Платья для казни раздвоенных рамок,
Липких запутанных нитей издевки.

Из мешковины странное платье,
В чёрный и белый покрашено густо.
Без очевидных признаков кроя,
С прорезью для головы и предплечий уставших.

На кожу ложатся препятствий фактуры,
Царапает жесткая выделка платья,
На оболочку голого духа
Мешок из бесформенных промежутков.

Землю сухую лохмотья пытают,
Потрескались пылью поверхности трещин.
Платье спадает, плечи пылают
Радиацией жара солнечных пятен.

Швы разбегаются, и оголяются
Тела изгибы для пламенной муки,
Последней и первой, сжигающей скуку.
Валяется платье, обуглено крахом.

Костер едко плавит мягкие ткани,
Мясо кусками сползает тягуче.
Человеческий запах горелого тлена,
Агонический ужас. Замолкнувший тремор.

Мертвое тело лежать оставляют
На берегу иссохшей реки отчуждений.
Клювы кромсают сочно остатки
Гнилью истлевших влажных останков.

Плоть сочится свернувшейся кровью,
Жжёной дрожи аромат кисловатый.
Исчезает истошно кричащий когда-то
Беспрерывной догадкой катарсис.

Платьем замотано лицо казнённого.

Хлебный город

Круглое море,
Океан треугольный.
Небо - квадрат,
Воздух - параллели прямые.

Геометрический хаос
Измеряется четко
Соответствием ложных
Невидимых линий
На чертежах небоскребов,
Существующих
Лишь в перспективе.

Не родившихся зданий
Сто макетов непрочных
Я слепила руками
Из белого хлеба
Мякушки свежей.
На бескрайнем пространстве,
Засыпающем явью,
Возвышаются крики
Недостроенных знаний.

Ноют, слабеют
И жмутся друг к другу
Ожиданий бездомных линии,
Соединенные в танец
Одиноких фигур на бумаге.
Возвести в подсознании
Город сонного мрака
Из бетонных коробок,
Качаемых ветром.

Круглое море
Хлещет волнами
Проекции незаселенных
Придуманных зданий.
Океан треугольный
Затянул на глубины
Остов мнимого
Города ожиданий.

Квадратное небо
Задыхается гранью,
Отделяющей мир от иллюзий,
Условных в своем осязании,
Механизмов устройства
Поглощения правды.

Воздух прямой параллелью
Царапает схемы построек.
Остро отточенный грифель
Штрихами скрывает ошибки
Спутанных планов и действий
На серой шершавой бумаге.

Хлеб зачерствел.
Твёрдый вымысел
Города, погруженного в дрёму.
Пальцами собираю, доедаю
Крошки своих
Покосившихся зданий,
Сооружений без тени.

***
Алгоритмы стечений
Обстоятельств и страхов,
Отпустить ожидание
И вонзаться ножами
В затвердевшее небо,
И кромсать на ошметки
Пелену из прозрачных
Очертаний,
Рисующих нечто.
Нечто - как невозможность
Достигнуть возможность,
Нечто - как постоянство
В координате сомнений.