Три начала творческого воображения
Я назвал предлагаемый образ феномена творческого воображения виртуальным — по месту его происхождения, а именно: в виртуальной интернет-дискуссии «Как возможно творческое воображение?». С таким же основанием поэты называют свои стихи кабацкими, сочиняя их в кабаках, а писатели — свои записки корабельными, создавая их на кораблях.
В основе настоящего текста, воспроизводящего этот теоретический образ, лежат мои сообщения, в течение полутора лет посылаемые в виртуальное пространство дискуссии. Но я специально не обозначаю отсылки к этим сообщениям, чтобы, с одной стороны, не нарушить перманентность изложения, а с другой – спорадическими наскоками в дискуссию не исказить у желающих впечатление от пребывания в её чарующем виртуале.
Тем не менее, я позволяю себе в разных местах обозначать в квадратных скобках имена участников дискуссии и вовлеченных в неё историко-философских персоналий[7], позиции которых я использую в моем тексте, когда не отметить это уже становится неприличным. Кроме того, я позволяю себе ссылаться на мою работу «Творческое воображение», оправдывая это отдельным её изданием[8].
Но приступаю к теме.
Чтобы ответить на вопрос «Как возможно творческое воображение?», необходимо ответить на вопрос «Что такое творческое воображение?». А чтобы ответить на этот вопрос, необходимо предварительно уяснить три вещи: «Что такое образ?», «Что такое воображение?», «Что такое творчество?», а затем соединить это вместе. Так и поступлю.
Однако с первого же шага дело оказывается не столь простым. Не прост даже сам выбор: с какого из трех предметов начать: с образа, воображения или с творчества? Ведь именно этот выбор определяет концептуальный контур исследования.
Если за начало брать образ, то воображение оказывается всего лишь функцией, обеспечивающей образам бытие, а творчество и тем паче – всего лишь узкоспециализированной функцией. (Таковы в какой-то мере концептуальные подходы Гегеля, Рибо, Лангер, Сартра, Твардовского. Показательно высказывание Сартра: «Вся беда в том, что психологи подходили к нему [к образу – С.Б.] с идеей синтеза, вместо того, чтобы извлечь концепцию синтеза из рефлексии над образом»[9]).
Если за начало брать способность воображения, то образ оказывается всего лишь продуктом, вытекающим из этой способности, как желчь из печени, а творчество – всего лишь специализированным продуктивным воображением. (Таковы в какой-то мере концептуальные подходы Лейбница, Канта, Фихте, Хайдеггера, Коллингвуда, С. Катречко. Вот характерное для данной позиции высказывание Хайдеггера: «Чистая способность воображения» «…является «образующей»… в том, что она делает вообще возможным «образ» как таковой»[10]).
Как ни странно, за начало можно брать и творчество. Тогда и образ, и воображение оказываются всего лишь превращенными формами всеединой творческой деятельности. (Таковы в какой-то мере концептуальные подходы Иванова, Белого, Вышеславцева, Голосовкера, Лосева. Приведу характерное высказывание Вышеславцева: «Сказать «во-ображение» – значит сказать «творчество»«[11]. Мне тоже импонирует данная позиция. Я считаю, что творчество хотя и комплексная, но первичная величина, а образ и воображение – её редуцированные формы[12]).
И все же, не отдавая предпочтения ни одному из подходов, я попробую рассмотреть каждое начало, помня при этом и о других началах. Начну с «образа» как с логически более простого элемента.
Образ
Чаще всего под образом понимают некий сознательный или идеальный объект, существующий в виде статической корпускулы. Однако имеются и такие точки зрения, которые представляют образ в качестве некоего вырыва постоянно длящейся сознательной процессуальности. Так волна на воде трудно уловима в виде объекта, а представляет перемещающееся во времени колебание водной поверхности. Учитывая оба нюанса, я бы дал следующее определение «образа».
Образ есть корпускулярно-энергетический фрагмент сознания, обладающий содержанием, формой, субъектным воплощением и соответствующими им гносеологическими функциями.
В качестве корпускулы образ имеет самостоятельное бытие и проявляется на экране сознания [С. Катречко]. В качестве энергии образ представляет процесс самого сознания [Коллингвуд], способный существовать и без корпускулярного проявления (чистая чувственность или чистая мыслительность, образ неизобразимого [Вышеславцев], ментальный образ [Твардовский]). В качестве корпускулярно-энергетического единства образ представляет символ, как сложный феномен [Белый, Лосев].
Содержание образа складывается из двух типов элементов: перцепций и интенций [Твардовский] («интенций» не в психологическом, а в логическом смысле [Брентано]). С точки зрения их соотношения внутри содержания, образ может быть [по кантовской классификации]: а) чувственным (если перцепции являются корпускулами, а интенции составляют для них энергетическое поле), b) рассудочным (если перцепции и интенции сотавляют причудливую корпускулярно-энергетическую смесь), с) разумным (если интенции являются корпускулами, а перцепции служат для них чувственным энергетическим фоном).
Форма образа определяется типом самосознания его содержания. Формой образа может быть: а) имманентная апперцепция, или просто апперцепция [Лейбниц] (актуально единящая только перцепции, и совершенно индифферентная к трансцендентным интенциям), b) трансцендентальная апперцепция [Кант] (когда налично даны перцепции, но актуальной силой их синтезирования и функционирования является трансцендентальное единство интенций), с) ноэматическая апперцепция[13] (когда трансцендентальная апперцепция имманентизирована, а наличные перцепции и интенции находятся в поле единого трансцендентально-имманентного ноэзиса).
С точки зрения субъектного воплощения, образ может быть: а) собственно образом (самотождеством), b) схемой (от себя различением) [Кант, Бергсон, Хайдеггер], с) ноэмой (самоосмыслением) [Гуссерль, Лосев, Коллингвуд, к ним примыкаю и я].
Гносеологические функции образа многообразны. Приведу лишь некоторые. Для Гегеля функция образа – (корпускулярное) определивание содержания чувств в пространстве и времени созерцания. Для Сартра – (корпускулярное) заполнение пустоты знаний. Для Твардовского – (энергетическое) привнесение порядка в хаос впечатлений. Для Хайдеггера – (энергетическое) открытие горизонта созерцания и образовывание предлагающего себя вида. Для меня функция образа – корпускулярно-энергетическое заполнение и образовывание бытия Я[14].
Воображение
Воображение есть способность сознания в аспекте бытия образа. С этим, пожалуй, никто не спорит. Расхождения начинаются при попытке уяснить: чувственная или мыслительная природа у воображения? А также тогда, когда пытаются определить его репродуктивные потенции. Воображение – это способность схватывать и оживлять бывшие и наличные образы? или же способность продуцировать и создавать новые образы? а, возможно, даже и новые свои модификации? Ответ, как всегда, проясняется в концептуальном синтезе.
Воображение есть чувственно–мыслительная способность сознания, обладающая содержанием, формой, объектным воплощением и соответствующими им гносеологическими функциями.
С точки зрения обладания содержанием, воображение может быть: а) репродуктивным – воспроизводящим и длящим во времени им или не им полученные образы, b) продуктивным – полагающим и создающим новые образы, но исключительно в поле одного спонтанно воспроизводящегося модуса, с) творческим – подпадающим под категорию творчества и продуцирующим не только новые образы, но и новые способы воображать и творить.
С точки зрения объектного воплощения, воображение может быть: а) предметным – создающим или схватывающим предметы и вещи, b) олицетворяющим – создающим или схватывающим личностные и культурные образы (обыденные, мифологические, идеологические, религиозные, художественные и т.п.), с) мыслительным – создающим или схватывающим умопостигаемое содержание (воплощенное в идеях, феноменах, мыслях, категориях, понятиях, рефлексиях и т.п.)
По форме воображение может быть: а) спонтанным [Кант] – когда осуществляется вне или даже параллельно с сознательной установкой субъекта пользоваться этой способностью, b) целеположенным – когда осуществляется благодаря установке субъекта осуществлять деятельность воображения по своей воле и знаниям, хотя бы и параллельно со спонтанностью, с) моделируемым – когда конструируется благодаря специально созданной теоретической методологии или метафизической теории [Сартр, С.Катречко].
Имеется континуум ноэматически осознанных или моделируемых механизмов воображения. Я перечислю лишь те, которые чаще всего встречались в дискуссии:
– синтез (один из самых существенных механизмов воображения) [Кант и последующая традиция],
– ассоциативность [Кант],
– априорность [Кант и традиция],
– внутреннее чувство [Кант, Сартр, С.Борчиков, А.Перекресный],
– пресуществление чувственным [Хайдеггер],
– схватывание [Кант, С.Катречко],
– эйдетическое видение [Гуссерль, С.Катречко],
– эстетическое вúдение [С.Рустанович, С.Борчиков]
– вúдение целостности [С.Катречко],
– инсайт [Лангер, С.Катречко],
– творческий резонанс [Н.Подзолкова, С.Борчиков],
– самонаправленность [Коллингвуд],
– созерцание [Кант и традиция],
– комбинирование [А.Перекресный],
– выражение [Лосев, М.Симон],
– интеллектуальная интуиция [Лейбниц и традиция],
– умозрение [Платон и традиция],
– свобода [Фихте],
– вéдение и знание [С.Катречко],
Гносеологические функции воображения тоже многообразны. Отмечу лишь некоторые. Быть связующим звеном между чувственностью и рассудком в деле познания [Кант, Хайдеггер, С.Катречко, В.Васильев]. Освобождать духовную жизнь [Фихте]. Переводить сознание на новый метауровень, путем сотворения соответствующих априорных форм [С.Катречко]. Определять и обосновывать культуру и историю [Вышеславцев, Коллингвуд]. Я думаю, функция воображения – подтягивать бытие (Dasein) до уровня реальности образа и иных реальностей[15].
Творчество
С творчеством история самая запутанная. Дело к тому же резко усложняется тем, что дать даже приблизительно дефиницию творчества не представляется возможным.
Предельно абстрактное, а посему совершенно куцее определение творчества – это созидание нового. Уже в зависимости от того, что понимать под новым, могут выстраиваться различные концепции творческой деятельности[16].
Я не стану вдаваться в тонкости и буду придерживаться доминирующей в дискуссии точки зрения на творчество как на деятельность, в которой происходит добавка к налично существующему – такая добавка, которой раньше не было.
Исходя из этого, я задамся тремя вопросами, вытекающими из уже принятого тройственного членения: «Как возможен новый образ?», «Как возможен новый модус способности воображения?», «Как возможна новая форма творчества?».
А) Новые образы
Думаю, ответ на вопрос «Способно ли воображение создавать новые образы?» ни у кого не вызывает затруднений. Достаточно закрыть глаза и вообразить себя, скажем, королем Франции (или кем-нибудь другим, кем вы себя никогда не воображали) – вот и будет пример нового образа.
Затруднения возникают тогда, когда образ подменяют входящими в него сущностями. Например, может ли воображение создавать новые перцепции? или интенции? Но самое главное, когда пытаются определить при этом, насколько это новое – творческое?
По поводу перцепций.
Известно навязчивое вопрошание: «Может ли человек вообразить красный цвет, если он его до этого никогда не видел?» Собственно, с этого вопрошания и началась интернет-дискуссия «Как возможно творческое воображение?»[17]
Ответ Канта – отрицателен: «Тот, кто из семи цветов никогда не видал красного, никогда не может иметь ощущение этого цвета…»[18] Одним словом, воображение не может создавать новые перцепции (это функция ощущения, восприятия и т.п.) Как, впрочем, оно не может создавать и понятия (это функция мышления), строить дома (это задача строителей) и т.д. Сущность воображения – обслуживать и создавать образы, а образ не сводится к перцепциям, хотя он их здорово эксплуатирует.
Любой человек, даже никогда не видевший красного цвета, всё равно воображает нечто, когда ему говорят о красном, и может думать, что это красное. И это будет новый образ. Тут нет проблемы. Проблема в другом: насколько этот образ идентичен образу красного, включающему в себя те ощущения, когда человек действительно видит или видел красный цвет?
По поводу интенций.
Сотворение новых интенций тоже не дело воображения. Хотя, естественно, и в этом процессе воображение активно участвует. Особенно это становится наглядным, когда в синтезе чувственных образов создается новый образ, который не сводится к сумме составляющих его частей.
К примеру, в дискуссии В.Васильев приводит утвердительный ответ Тетенса на вопрос «Считать ли образ Пегаса новым образом по сравнению с образами коня и крыльев?» С.Катречко соглашается с этим и дает лаконичное пояснение: «Пегас как целое больше суммы частей («конь» + «крылья»)».
Что же это за величина, на которую больше? Мой ответ: это интенция, которая кроется в мифологическом образе Пегаса: «Пегас – это крылатый конь, возникший из крови горгоны Медузы, обезглавленной героем Персеем. Поскольку под ударом копыта Пегаса возник источник муз, вдохновляющий поэтов, постольку Пегас – символ поэтического вдохновения». Если считать, что «конь» + «крылья» – это чувственный образ Пегаса, то тогда мифологический образ Пегаса – тоже образ, только не чувственный, а интенциальный.
В свете сказанного проблема творческого воображения высвечивает следующие прогрессирующие нюансы.
i) Можно ли из оперирования чувственными образами, получить новый чувственный образ?
Да, можно. «Крылья» + «конь» дают образ крылатого коня, несмотря на то, что чувственный образ крылатого коня не равен мифологическому образу Пегаса. С тем же успехом можно вообразить: «крылья» + «дом». И образ крылатого дома будет новым чувственным образом, хотя, находясь вне мифологического творчества, он не является значимым символом [Лангер].
ii) Можно ли из оперирования чувственными образами получить новый нечувственный образ: идею, конструкт, мифологему, символ?
Здесь мой ответ – «нет». Вслед за Кантом и вопреки Тетенсу я думаю, что никакое редуцированное исключительно к чувственности оперирование образами и их чувственными компонентами, никогда не может породить образ иного – внечувственного или сверхчувственного – качества.
iii) Можно ли, оперируя чувственно-нечувственными образами, вообще получить новый образ?
Да, можно, но только при одном условии: если творение нового образа будет лежать не в ряду суммирования чувственных образов (для «Пегаса» – не звеном в ряду: «конь» + «крылья»), а в ряду соответствующего вида творческой деятельности (для Пегаса – в мифологическом ряду: «Персей – Медуза – Подвиг – Пегас – Источник – Муза – Вдохновение»).
Аналогичный пример. Помню, в детстве была дразнилка: «Воображуля!» Этим обидным словом называли не того, кто мог воображать крылатые дома или зеленый цвет из смеси желтого с синим, а того, кто воображал себя самым умным, красивым и сильным. Здесь новый образ – образ Я, и, очевидно, этот образ нечувственный. Когда я, занимаясь стихосложением, воображаю себя великим поэтом, данный образ «меня» складывается в ряду имманентных механизмов поэтического творчества. А когда я говорю об образе Я (метафизическом понятии или эгологическом символе), то в его создании участвует в том числе и философское творчество. Другими словами: «я» = «голова» + «руки» + «ноги» + «поэт» + «философ» + … + «крылья». Воистину, целое больше частей. Или, как писал Уолт Уитмен: «Я больше, чем я думал, я лучше, чем я думал, я не умещаюсь между своими башмаками и шляпой».
Уместно будет привести высказывание А. Белого, подтверждающее иерархию новообразования «i, ii, iii и т.д.»: «…Мы познаем, переживая; это познание – не познание; оно – творчество. И первый акт творчества есть наименование содержаний; именуя содержания, мы превращаем их в вещи; именуя вещи, мы бесформенность хаоса содержаний претворяем в ряд образов; …целостностью образов является наше «я»; наше «я» вызывает из хаоса богов; бог – это скрытый от меня корень моего «я», заставляющий меня воздвигать и пирамиду символов, и символический образ меня самого в образе и подобии человека…»[19]