I. сочинения докритического периода

КАНТ

Иммануил Кант (Kant, 1724—1804), родоначальник немецкого классического идеализма. Родился, учился и работал. в Кениг­сберге, где в 1755—1770 гг. был доцентом, а в 1770—1796 гг.— профессором университета. Кант—основатель так называемого критического, или «трансцендентального», идеализма.В «докритический» период (до 1770 г.) создал «небулярную» космогоническую гипотезу, в которой возникновение и эволюция планетной системы выводятся из первоначального диффузного облака частиц. В это же время Кант высказал гипотезу о сущест­вовании Большой Вселенной галактик вне нашей галактики, раз­вил учение о замедлении — в результате приливного трения — суточного вращения Земли и концепцию относительности движе-

ния и покоя. Исследования эти, объединенные материалистической идеей естественного развития Вселенной и Земли, сыграли важную роль в истории диалектики. В философских работах докритиче-ского периода Кант наметил — под влиянием эмпиризма и скеп­тицизма Юма —различие между реальным и логическим основа­ниями, ввел в философию понятие об отрицательных величинах и осмеял увлечение современников мистикой и «духовидением» (Сведенборг). Во всех этих работах ограничивалась роль дедук­тивно-формальных методов мышления.

В диссертации «О форме и принципах чувственно восприни­маемого и умопостигаемого мира» (»De mundi sensibilis atque

intelligibilis forma 'et princi-piis», 1770) происходит пере­ход к воззрениям «критиче­ского» периода с центральной для них идеей »критики» тео­ретического разума, т. е. на­ших познавательных способ­ностей, и исследования границ его применения в учении о~ душе, о мире и о боге. В1781 г. появилась «Критика чистого разума» («Kritik der reinen Vernunft»), за ней — «Крити­ка практического разума» («Kritik der praktischen Ver­nunft», 1788) и «Критика спо­собности суждения» («Kritik der Urteilskraft», 1790). В них последовательно излагались: теория познания, этика, эсте­тика и учение о целесообраз­ности в природе.Исследования приводят Канта к агности­цизму, т. е. к утверждению, будто природа вещей, как они существуют сами по себе («вещей в себе»), принци­пиально недоступна теоретическому познанию: последнее воз­можно только относительно «явлений», т. е. способа, посредством которого вещи обнаруживаются в нашем опыте. Достоверное тео­ретическое знание в математике и естествознании обусловлено, по Канту, тем, что в нашем сознании налицо априорные формы чувственного созерцания («чистым представления), рассудка («чистые» понятия, категории) и связи или синтеза чувственного многообразия и понятий рассудка. На этих связях основываются, например, законы постоянства и взаимодействия субстанций и закон причинности.

Однако, несмотря на границы, принципиально положенные теоретическому разуму и ограничивающие доступное ему позна­ние областью явлений, в разуме заложено неискоренимое стрем­ление к безусловному знанию, вытекающее из высших этических запросов. В силу этого стремления наш рассудок стремится к решению вопросов о границах или беспредельности мира в про-

странстве и времени, о возможности или невозможности сущест­вования неделимых элементов мира, о необходимом или свободном характере процессов, протекающих в мире, и о боге как безуслов­но необходимом существе. Исследование этих вопросов привело Канта к выводу, будто с равной доказательностью могут быть обоснованы противоположные решения. Так обосновывается вы­вод, что разум по^_самой своей природе антинрмичен, т. е. раз-дваивае¥Ся~в~пр~отиворёчиях. Однако противоречия эти, по Канту, все же лишь кажущиеся. Их разрешение — в различии «вещей β себе» и «явлений» и в ограничении знания в пользу веры. Так, человек одновременно и не свободен (как существо в мире явле­ний) и свободен (как субъект непознаваемого сверхчувственного мира); существование бога недоказуемо (для знания) и в то же время есть необходимый постулат веры, на котором единственно основывается наше убеждение в существовании нравственного порядка в мире, и т. д.

Учение об антиномичности разума, служившее у Канта осно­ванием для дуализма «вещей в себе» и «явлений», стало одним из стимулов для разработки положительной диалектики у Фихте, Шеллинга и Гегеля, но в понимании познания, поведения и твор­чества это учение осталось в плену дуализма, агностицизма и ί формализма. Так, основным законом _атики Кант провозгласил безусловное, повеление («категорический императив.»), требующее руководствоваться таким правилом, которое независимо от нрав­ственного содержания поступка могло бы стать правилом поведе­ния для всех. В эстетике он сводит прекрасное к «незаинтересо­ванному» удовольствию, не зависящему от того, существует или не существует предмет, изображенный в произведении искусства, и обусловленному только формой изображаемого. Впрочем, прове­сти последовательно свой формализм Кант не смог: в этике — вразрез с формальным пониманием категорического императива — он выдвинул принцип, самоценности ^каждой личности, которая не должна быть приносима в жертву даже во имя блага всего общества; в эстетике — в противоположность формализму в пони­мании прекрасного — объявил высшим видом искусства поэзию, ибо она возвышается до изображения идеала, и т. д. Прогрессив­ными были учения Канта о роли антагонизмов в исторической жизни общества и о необходимости вечного мира, к которому ведет развитие международной торговли и общения с их взаим­ными выгодами для различных государств.

Изобилующее противоречиями учение Канта оказало огромное влияние на последующее развитие научной и философской мысли, заметное уже в середине и во второй половине XIX в. Дегради­рующая буржуазная мысль конца XIX — первой половины XX в. использовала непоследовательности Канта и заимствовала ряд его ошибочных взглядов для обоснования собственных реакционных построений. Так возникли неокантианство в обеих его главных школах — Марбургской и Баденской, учение так называемого эти­ческого социализма и др.

Извлечения из трудов Канта подобраны В. Ф. Асмусом. Им же написан этот вступительный текст. Подборка произведена по изданию: И. Кант. Сочинения в шести томах. М., 1963—1966. Переводы Ц. Г. Арзаканъяна, Н. О. Лосского, Η. Μ. Соколова, В· С. Соловьева, С. М. Роговина, ZJ. А. Фохта и др.

I. СОЧИНЕНИЯ ДОКРИТИЧЕСКОГО ПЕРИОДА

[КОСМОГОНИЧЕСКАЯ ГИПОТЕЗА]

[СХОДСТВО С ГИПОТЕЗАМИ ДРЕВНИХ АТОМИСТОВ]

Итак, я не буду отрицать, что теория Лукреция или его предшественника Эпикура, Левкиппа и Демокрита во многом сходна с моей. Так же как и эти философы, я по­лагаю, что первоначальным состоянием природы было всеобщее рассеяние первичного вещества всех небесных тел или, как они-их называют, атомов. Эпикур предпола­гал, что существует тяжесть, заставляющая падать эти первичные частицы материи; она, по-видимому, немногим отличается от принимаемого мной Ньютонова притяже­ния. Эпикур приписывал этим частицам и некоторое от­клонение от прямолинейного падения, хотя о причинах и следствиях этого отклонения у него были нелепые пред­ставления; это отклонение до некоторой степени совпа­дает с тем изменением прямолинейного падения, которое, по нашему мнению, вызывается отталкивательной силой частиц. Наконец, вихри, возникавшие из беспорядочного движения атомов, составляли один из главных пунктов в системе Левкиппа и Демокрита, и эти вихри встреча­ются и в нашем учении (I, стр. 122—123).

[МАТЕРИЯ ПОДЧИНЕНА НЕОБХОДИМЫМ ЗАКОНАМ]

Названные выше сторонники учения о механическом происхождении мироздания выводили всякий наблюдае­мый в нем порядок из слепого случая, который столь удачно объединил атомы, что они составили одно строй­ное целое. Эпикур, нисколько не смущаясь, утверждал даже, что атомы, дабы стала возможной их встреча, без всякой причины отклоняются от своего прямолинейного движения. Все эти философы доводили эту несуразность до того, что приписывали происхождение всех живых су­ществ именно этому слепому случаю и поистине выво­дили разум из неразумия. Я считаю, наоборот, что мате­рия подчинена некоторым необходимым законам. Я вижу, как из ее состояния полнейшего разложения и рассеяния вполне естественно развивается некое прекрасное и стройное целое. И происходит это не случайно и не всле­пую, а, как мы видим, необходимо вытекает из естествен­ных свойств. Разве отсюда не возникает вопрос: почему

же материи должны были быть присущи как раз эти за­коны, приводящие к порядку и согласию? Возможно ли, чтобы множество вещей, из которых каждая имеет свою собственную, независимую от других природу, сами опре­деляли друг друга именно так, чтобы отсюда возникло стройное целое, а если результат именно таков, то не слу­жит ли это неоспоримым доказательством того, что у них общий источник, которым может быть только вседержи-тельный, высший разум, замысливший природу вещей для достижения общих целей?

Итак, материя, составляющая первичное вещество всех вещей, подчинена известным законам и, будучи предоставлена их свободному воздействию, необходимо должна давать прекрасные сочетания. Она не может укло­ниться от этого стремления к совершенству. Поскольку, следовательно, она подчинена некоему мудрому замыслу, она необходимо была поставлена в такие благоприятные условия некоей господствующей над ней первопричиной. Этой, причиной должен быть бог уже по одному тому, что природа даже в состоянии хаоса может действовать только правильно и слаженно (I, стр. 123—124).

[ПРОСТОТА СТРОЕНИЯ И ДВИЖЕНИЯ НЕБЕСНЫХ ТЕЛ — ПРИЧИНА ИХ ДОСТУПНОСТИ ИССЛЕДОВАНИЮ]

[...] Из всех естественных явлений, первопричину кото­рых мы ищем, можно прежде всего надеяться основа­тельно и надежно уразуметь именно происхождение си­стемы мира, возникновение небесных тел и причины их движений. Легко понять, почему это так. Небесные тела представляют собой шарообразные массы и, следователь­но, имеют самое простое строение, какое только может иметь тело, происхождение которого мы исследуем. Их движения также просты. Они представляют собой не что иное, как свободное продолжение однажды сообщенного нм движения, которое, связанное с притяжением тела, расположенного в центре, становится круговым. Кроме того, пространство, в котором движутся небесные тела, пусто; расстояния, отделяющие их друг от друга, чрез­вычайно велики, и, стало быть, налицо все условия, не­обходимые как для стройного движения, так и для ясного обнаружения его. Мне думается, здесь можно было бы в некотором смысле сказать без всякой кичливости: дайте

мне материю, и я построю из нее мир, т. е. дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен возникнуть мир. Ибо, раз дана материя, которая по природе своей одарена силой притяжения, нетрудно определить те при­чины, которые могли содействовать устроению системы мира, рассматриваемой в целом. Известно, что необхо­димо, чтобы тело приобрело шарообразную форму, и что требуется для того, чтобы свободно парящие тела совер­шали круговое движение вокруг центра, к которому они притягиваются. Взаимное расположение орбит, совпаде­ние направления, эксцентриситет — все это может быть объяснено простейшими механическими причинами, и можно твердо рассчитывать найти эти причины, так как они покоятся на самых простых и ясных основаниях.

[ТРУДНОСТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ОРГАНИЗМОВ]

А можно ли похвастаться подобным успехом, когда речь идет о ничтожнейших растениях или о насекомых? Можно ли сказать: дайте мне материю, и я покажу вам, как можно создать гусеницу? Не споткнемся ли мы здесь с первого же шага, поскольку неизвестны истинные внут­ренние свойства объекта и поскольку заключающееся в нем многообразие столь сложно? Поэтому пусть не пока­жется странным, если я позволю себе сказать, что легче понять образование всех небесных тел и причину их дви­жений, короче говоря, происхождение всего современного устройства мироздания^чем точно выяснить на основании механики возникновение одной только былинки или гусе­ницы (I, стр. 126-127).