Становление энциклопедизма в журналистике. «Торговое направление» и его оппоненты

Новым звеном в непрерывном процессе познания сущности журна­листики стала в последекабрьский период концепция печати Н. А. Поле­вого — издателя «Московского телеграфа». Он подошел к русской жур­налистике как к особому объекту исследования и попытался представить в хронологической последовательности ее движение, проверить ИСТИН­НОСТЬ ранее высказывавшихся и современных суждений о ней.

В «Обозрении русских газет и журналов, с самого начала их до1828 года», «Взгляде на некоторые журналы и газеты русские» и дру­гих публикациях «Московского телеграфа» Н. Полевой высказал свое мнение о назначении журнала и обязанностях журналиста. «Журнал, — писал он, — должен составлять нечто целое, полное; он должен иметь в себе душу, которую можно назвать его целью... Журналист в своем кругу должен быть колонновожатым...» Смысл и значение деятельно­сти журналиста заключаются в просвещении общества: «Он должен посвятить себя на службу пользе своих сограждан и действовать по мере своих сил, дарований, образованности и природных склонно­стей. Назначение высокое: быть органом современных успехов и спо­спешествовать благу своего отечества!» Такие понятия, как польза, благо отечества, общее мнение, раскрывались Полевым через про­светительскую функцию журнала, призванного передавать читателю «новые завоевания в области наук».

По мнению Полевого, русская периодическая печать испытывает тенденцию к разносторонности, энциклопедичности содержания. Ана­лиз современной прессы позволил Полевому сделать вывод о том, что издание с широким охватом знаний и единым взглядом на них лучше всего отвечает потребности настоящей минуты.

Тяготение периодики к энциклопедичному содержанию Полевой объясняет изменением социального состава читателей. После обна­родования высочайшей грамоты дворянству начал образовываться класс средних между барином и мужиком существ. Полевой объяв­ляет целью журнала «споспешествовать к усилению деятельности просвещения», «к сближению средних состояний с европейскою образованностию». В распространении просвещения, или в росте «невещественного капитала», заинтересованы «обладатели капита­лов» и «производители капитала». Все большее число читателей, пред­ставителей «третьего сословия», проявляет интерес к энциклопеди­ческим знаниям. В осуществлении этой потребности Полевой видит высокий долг журналиста и собственное предназначение.

Попытка исторически обозреть русскую журналистику с особой остротой ставит перед ним задачи ее периодизации и классификации. При этом он не отрицает социальной детерминированности печати. «Журналистика русская, — заявляет Полевой, — была следствием общественной потребности и может означать собою периоды рус­ской литературы и народного просвещения». Однако он не следует по стопам тех своих предшественников, которые пытались устано­вить основные этапы движения журналистики в соответствии со сме­ной царствований, а стремится дать периодизацию истории прессы с учетом внутренних особенностей ее развития.

В становлении русской журналистики Полевой видит две «эпохи»: первая — от ее возникновения до «Вестника Европы» Карамзина, вторая — последующее двадцатипятилетие. Среди изданий XVIII в. он выделяет политическую газету, литературно-ученый журнал, «лег­кие литературные и сатирические журналы» и рассматривает их раз­витие с учетом издательского замысла, содержания, читательского интереса.

С «Вестника Европы», по словам Полевого, «началось более живости и дельного разнообразия в журналистике». Сама характери­стика «Вестника Европы» показывает, что Полевого интересуют типологические особенности последнего и их влияние на периодику: «Сим повременным изданием должно начать новое поколение лите­ратурных журналов русских. Карамзин положил ему блестящее на­чало. До того времени политика ограничивалась газетными извести­ями; Карамзин начал писать как европейский публицист. Словесность журнальная облекалась в старую, однообразную форму; он дал ей истинно журнальную свежесть и разнообразие».

Полевой впервые посмотрел на развитие литературы сквозь при­зму журналистики. Такой подход, по его мнению, лучше выявляет роль словесности в жизни общества: «Критическое обозрение исто­рии русской журналистики может показать постепенный ход, разные изменения нашей литературы, постепенность нашего просвещения, заслуги наших писателей гуманистов. Современное отражается ярче всего в повременных изданиях». Попытка Полевого взглянуть на пе­риодическую печать как на самостоятельный объект исследования и прежде всего с точки зрения ее внутреннего развития оказалась пло­дотворной и нашла последователей.

Одновременно с Н. Полевым об энциклопедизме в журналистике высказались Д. Веневитинов и В. Одоевский. В их представлении по­следний органически сливался с «систематичностью», под которой они подразумевали изображение частей целого в надлежащем по­рядке и в связи друг с другом. В статье «Несколько мыслей в план журнала» Веневитинов писал, что журнал, «в коем разнообразие предметов не мешало бы единству целого и представляло бы различ­ные применения одной постоянной системы», следует разделить на две части: «одна должна представлять теоретические исследования самого ума и свойств его, другую можно будет посвятить примене­нию сих же исследований к истории наук и искусств». По его мне­нию, разнообразие материалов в журнале должно сочетаться с един­ством системы, а философское, теоретическое начало служить централизующей идеей всех освещаемых в издании предметов, ибо«наука есть стремление приводить частные явления в общую тео­рию, или в систему познания».

Желание найти «общую алгебраическую формулу», «одну общую теорию», благодаря которой можно было бы привести в систему все человеческие знания, высказал Одоевский в «Парадоксах», помещен­ных в 1827 г. на страницах «Московского вестника». Он не раз говорил о тщетности деления человеческих знаний на особые науки, посколь­ку каждая из них в отдельности не дает цельного понятия о предмете. Он мечтал о таком воссоединении наук, при котором достигалось бы единство всей системы. Идеалом для него служил энциклопедизм Ломоносова.

Веневитинов, Одоевский и другие «любомудры» в своих суждениях о журналистике обратились к таким понятиям, как система, теория, пред­мет, характеризующим основы научного знания. Вместе с тем их абст­рактные заключения вызвали критические замечания современников.

Становлению энциклопедической журналистики содействовал «Теле­скоп» Н. И. Надеждина. В «Обозрении русской словесности за 1833 год» издатель признал, что «существенное назначение» журналов — «быть отголосками современного духа жизни». Надеждин высказался за четкость направления периодического издания: «Журнал должен быть либо то, либо се». В задуманном, но неосуществленном труде но истории русской литературы он отвел отечественной журналистике особое место. Как свидетельствует план работы, в периодизации рус­ской прессы своеобразным рубежом для него служил 1834 г. — вре­мя появления «Библиотеки для чтения» и оформления «торгового направления» в литературе.

Надеждин не прошел мимо актуальной в 1830-е годы проблемы классификации периодических изданий, предложив их разделение на две группы, существенно отличающиеся друг от друга назначением, важностью и пользою: «одни, посредством коих сами правительства сообщают свои постановления, виды и необходимые известия — жур­налы и газеты официальные; другие те, кои частными людьми сообща или отдельно издаются для распространения новых мнений, открытий, суждений но всем отраслям просвещения, — журналы и газеты учено-литературные». В свою очередь, литературно-ученые издания он раз­делил на «монографические» и «полиграфические» в зависимости от объема «идей и предметов», а также круга их читателей.

Надеждин считал просвещение читателя важнейшей целью современной журналистики и в этой связи особое значение придавал энциклопедическому журналу. При этом он не сводил энциклопедичность к разнообразию и занимательности изложения материала. По

его мнению, журнал «должен иметь твердую и основательную тео­рию, полную и цельную систему». Это означает разносторонность содержания и заданную организацию конкретных материалов. Рассмат­риваемые в журнале предметы даются в строгой научной системе и в едином теоретическом ключе. Сама система освещения научных пред­метов, суть которой составляет универсальность, должна обеспечить неослабевающий интерес читателя к журналу, а теория — сделать из­лагаемый материал доступным для «обиходного чтения публики».

Сформулированная Надеждиным идея единства и систематично­сти знания была полемически заострена против приверженцев эмпи­ризма и нарождавшегося позитивизма.

В журналистике 1830-х годов наметилась тенденция к развле­кательности, спекулятивности, беспринципности, которую олицетво­ряли газета «Северная пчела» Булгарина и Греча и журнал «Библио­тека для чтения» Сенковского. Эта тенденция являлась, с одной стороны, порождением последекабрьской реакции, а с другой — след­ствием проникновения в журналистику буржуазных отношений.

В полемике с изданиями Булгарина, Греча, Сенковского участ­вовали Пушкин, Гоголь, Белинский, Краевский, Шевырев, с различных эстетических и социальных позиций оценивавшие «торговое на­правление» и его последствия для русской литературы и печати. Борь­ба с «литературными промышленниками» побуждала их излагать собственные взгляды на общественную роль прессы и тем самым способствовала активизации теоретической мысли в этой области.

В статье «Публика и журналист», написанной в 1830-е годы, Ф. В. Булгарин заявил от имени публики, что ее интересует только новость, а если таковой нет, ее нужно придумать: «Выдумывайте име­на и происшествия, соображая успех всякого дела с моим вкусом и образом мыслей... Представляйте мне как можно более необыкно­венного, удивительного, редкого, странного, сверхъестественного, страшного, смешного и вздорного».

Позиция О. И. Сенковского излагалась в объявленной программе «Библиотеки для чтения», согласно которой его журнал оставался совершенно чуждым духу «партий» и не принадлежал ни к какому исключительному литературному учению. Периодическое издание для редактора «Библиотеки для чтения» являлось доходным предпри­ятием, и все пути к этому были приемлемы.

«Торговое направление» осудил открывшийся в 1835 г. «Москов­ский наблюдатель», сотрудники которого, составившие в дальней­шем лагерь славянофилов (И. Киреевский, А. Хомяков) и представи­телей «официальной народности» (М. Погодин, С. Шевырев),

отрицательно относились к буржуазному влиянию вообще. Проти­востояние «торговому направлению» нашло отражение в деклари­ровавшейся ими ориентации на вкусы «любителей изящного», в желании создавать «литературное мнение, которым возвысится сословие литераторов».

Н. В. Гоголь, исходя из учета читательской психологии, высказал организаторам «Московского наблюдателя» свое мнение о том, как успешнее противостоять «торговому направлению»: «Журнал наш нужно пустить как можно но дешевой цене... Этим одним только можно взять верх и сколько-нибудь оттянуть привал черни к глупой Библиотеке, которая слишком укрепила за собою читателей своею толщиною. Еще как можно более разнообразия! И подлиннее оглав­ление статей! Количеством и массою более всего поражаются люди. Да чтобы смеху, смеху, особенно при конце. Да и везде недурно на­шпиговать им листки. И главное, никак не колоть в бровь, а прямо в глаз!» Он полагал, что журнал должен иметь «один определенный тон, одно уполномоченное мнение».

С критикой представителей «торгового направления», в кото­рых он видел прежде всего могущественных конкурентов, высту­пил редактор «Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду"» А. А. Краевский.

Состояние русской периодической печати 1830-х годов всесторон­не рассмотрел В. Г. Белинский в статьях «Литературные мечтания», «Ничто о ничем, или Отчет г. издателю „Телескопа" за последнее по­лугодие 1835 г. русской литературы», «О критике и литературных мнениях „Московского наблюдателя"», «Несколько слов о „Современ­нике"», «Вторая книжка „Современника"», опубликованных на стра­ницах «Молвы» и «Телескопа». Он не только раскрыл сущность «тор­гового направления» в журналистике, но и объяснил различные мотивы критического отношения к нему современных журналистов.

Сам факт оплаты авторского труда получает положительную оцен­ку Белинского. Он рассматривает его как необходимое явление, дик­туемое временем, несмотря на возможные отрицательные моменты. Белинский расценивает оплату труда журналиста как один из путей повышения профессионального уровня изданий и в этой связи апел­лирует к опыту европейской прессы: «Разве не деньгами английские и французские журналы достигли той высокой степени совершен­ства, на которой мы теперь видим их?» Белинский положительно от­мечает высокую оплату труда авторов, точность выхода, умение при­влекать внимание читателя, свойственные «Библиотеке для чтения». Одновременно он подчеркивает, что положительное само по себеявление может быть использовано в корыстных целях. Так, «Библи­отека для чтения», по его словам, пыталась «наделать талантов посредством денег».

В решении указанной проблемы взгляды Белинского совпали с мнениями Пушкина и Гоголя. В то же время критик осудил позицию Шевырева и других сотрудников «Московского наблюдателя», пори­цавших саму возможность купли-продажи литературного труда.

Столь же обстоятельно Белинский рассмотрел и проблему «журнал — читатель», ставшую актуальной в связи с достижением «Библиотекой для чтения» уже через год после выхода неслыханного ранее тиража — свы­ше 5 тыс. экземпляров. Изучив географию распространения издания, кри­тик сделал вывод, что «Библиотека для чтения» пользуется успехом в про­винции. Это заключение представляло большой теоретический и практический интерес, так как говорило об усилении роли в журнальном деле провинциального читателя. Вскоре издатели публично признали, что без поддержки последнего журнал не может рассчитывать на коммерче­ский успех.

Разнообразие материалов, умение учесть запросы своих читате­лей составляют, по мнению Белинского, сильную сторону «Библио­теки для чтения». Однако критик видит весьма существенный недостаток энциклопедического журнала в том, что он слишком низко наклоняется к читателю, потакает вкусам нетребовательной публики, использует «предосудительные» средства для вербовки подписчиков. Белинский делает следующий вывод из анализа ситуации в современ­ной журналистике: «...старайтесьумножить читателей: это первая и священнейшая ваша обязанность. Не пренебрегайте для этого ника­кими средствами, кроме предосудительных, наклоняйтесь до своих читателей, если они слишком малы ростом, пережевывайте им пищу, если они слишком слабы, узнайте их привычки, их слабости и, сооб­ражаясь с ними, действуйте на них». Близость к читателю, теснейший контакт с ним необходим, чтобы развивать его эстетические вкусы и воспитывать его как гражданина. Однако число подписчиков, тираж журнала — не самые главные свидетельства его ценности и успеха в обществе. «Под словом „успех", - замечает критик, - мы разумеем не число подписчиков, а нравственное влияние на публику».

Признавая насущную общественную потребность в энциклопеди­ческих изданиях, Белинский одновременно высказывает опасение, что последние могут умножить число всезнаек и верхоглядов, и предла­гает «в изданиях такого рода принять какую-нибудь систему», чтобы каждый том «представлял что-нибудь полное, целое, систематиче­ское». По его словам, необходима «тайная, невидимая система, которая бы помогала памяти и, не пугая ученостию, доставляла бы осно­вательные познания о предметах».

Возрастание роли энциклопедического журнала сказалось на судьбе альманаха, который постепенно утрачивает свою роль в ли­тературно-общественной жизни. В 1827 г. в рецензии на альманах «Северная лира» А. С. Пушкин признавал: «Альманахи сделались представителями нашей словесности. По ним со временем станут судить о ее движении».

На страницах «Телескопа» (1832 г.) был дан сопоставительный ана­лиз альманаха в России и на Западе, выявлены причины его успеха. Если в европейских литературах, но мнению анонимного автора, «аль­манахи составляют роскошь, забаву, игрушку» и служат новогодни­ми сюрпризами, то в России они — «дело немаловажное», своеоб­разная «ежегодная выставка литературы», а издателей волнует не столько «наружное изящество исполнения», сколько «внутреннее достоинство содержания».

Однако данное суждение об альманахах было высказано уже в ка­нун утраты ими былой славы. Факт охлаждения публики к литератур­ному альманаху в середине 1830-х годов признал Белинский и успех некоторых из них в конце десятилетия отнес на счет отступления от сложившихся особенностей этого типа издания (увеличение объема, преобладание прозы над стихами и пр.). Тяготение к цельности со­держания проявили «Альманах на 1838 год» и «Утренняя заря на 1839 год» В. Владиславлева. Большинство альманахов прекратили суще­ствование на нервом выпуске, исключение составили «Невский аль­манах», «Северные цветы», «Денница». Затеянный А. Смирдиным по случаю открытия книжного магазина на Невском проспекте аль­манах «Новоселье» (1833, 1834) привлек внимание читателей имена­ми лучших писателей и поэтов — Пушкина, Жуковского, Гоголя — и имел целью подготовить публику к появлению «Библиотеки для чте­ния». Будущий ее редактор Сенковский выступил с фельетоном «Большой выход у сатаны», ставшим сенсацией альманаха. Новое издание Смирдина «Сто русских литераторов» (1839), задуманное как десятитомный сборник оригинальных произведений русской словес­ности, прекратилось на третьем томе, не оправдав затрат. Белинский отметил роскошный внешний вид издания и отсутствие вкуса в под­боре авторов: «Старые писатели смешаны с новыми, гениальные с бездарными, знаменитые с неизвестными, хорошие с плохими».

В отличие от своих предшественников и современников Белинский в 1830-е годы не ограничивается рассмотрением отдельных аспектов развития журналистики, а впервые излагает стройную систему суждений о ней, включающую в себя характеристику предмета и назна­чения, содержания и структуры, природы творчества, жанров, языка и стиля, принципов редакторской работы. Он исследует специальную терминологию, определяет методы изучения периодической печати и читательской аудитории.

Белинский называет главные профессиональные черты современ­ного журналиста: «умный, ловкий, сметливый, деятельный — каче­ства, составляющие необходимые условия журналиста». Он выявля­ет отличительные признаки современного периодического издания: «Журнал должен иметь прежде всего физиономию, характер, альманачная безличность для него всего хуже. Физиономия и характер жур­нала состоят в его направлении, его мнении, его господствующем учении, которого он должен быть органом».

Молодой А. И. Герцен в 1834 г. приходит к сходным выводам в наброске программы издания, заложившей начала его журнальной теории. Он видит цель печатного органа в том, чтобы «следить за человечеством в главнейших фазах его развития, для сего возвращать­ся иногда к былому, объяснить некоторые мгновения дивной биогра­фии рода человеческого и из нее вывести собственное положение, обратить внимание на свои надежды». Слова Герцена о «строгой си­стеме», «стройности» издания, о том, что «журнал, в коем есть тре­бование на эту стройность, должен ясно определить свое profession de foi, это будет идея его», характеризовали принципы и методы дея­тельности отечественных журналистов-просветителей и демократов.

В их концепциях печати находили отражение состояние и динами­ка развития жанров журналистики. Вопрос об отличии журнала от газеты, обсуждавшийся ранее в русской периодике, Н. Полевой рас­сматривал в связи с соотношением в них информационных и анали­тических жанров: «...главное различие между газетою и таким изда­нием, которого не нужно раздавать в листах, состоит в скорости, обширности и основательности известий. Девиз газеты есть новость, девиз журнала — основательность известий». Таким образом, Поле­вой подчеркнул новостной характер газеты и аналитический характер журнала.

В энциклопедических журналах упрочили свое положение жанры критики и библиографии. Полевой заявил со страниц первого номе­ра своего издания: «...я полагаю критику одним из важнейших отделе­ний журнала — пусть только будет она умна, правдива, дельна». Сде­лав критику постоянной частью «Московского телеграфа», он утвердил ее исторические и социальные основы.

Подчеркивая рекомендательную роль библиографии, Полевойзвездочками отмечал наиболее значительные произведения, предла­гаемые читателям «Московского телеграфа». Позже этот прием ис­пользовал Пушкин в «Современнике».

Самостоятельную ценность библиографии в журнале признавал П. И. Надеждин в «Телескопе»: «Библиография имеет великую важ­ность и особенно составляет одну из главнейших потребностей жур­нального обихода. Будучи изложена в систематической полноте, она представляет верную статистику современного просвещения».

Попытки свести критику к цитированию отрывков из сочинений, хва­лебным или порицающим восклицаниям, указаниям на удачные места или на мелкие погрешности теперь воспринимаются как анахронизм. Качество и метод рецензирования «Северной пчелы» являются объек­том внимания «Московского вестника» в 1828 г.: «Образ критики в „Се­верной пчеле" всего более обличает жалкую скудость ее суждений. Все рецензии лучших произведений в оной состоят в выписке некоторых отрывков, приправленной общими местами и пустыми восклицаниями, в маловажных замечаниях на слова, правильное или неправильное упот­ребление, на ошибки грамматические, на опечатки и т. и.»

Белинский сосредоточил внимание на предмете и функции жан­ров критики и библиографии. Определяя роль первой для обозначе­ния направления журнала, просвещения и образования читателей, он писал: «Критика должна составлять душу, жизнь журнала, должна быть постоянным его отделением, непрерывающеюся и не оканчива­ющеюся статьею... Без критики журнал есть образ без лица, анатоми­ческий препарат, а не живое органическое существо». Основания для выбора жанра дает рассматриваемый объект, сама социальная дей­ствительность. Не только объект, но и способ, и цель его познания и отражения играют важную роль. В критической статье необходима основательность решения общественно значимого вопроса, в рецен­зии — «простое выражение мнения о каком-нибудь литературном предмете».

Рассуждая о специфике жанров критики и библиографии, Белин­ский никогда не забывает о читателе: «Долг рецензента показать, для какого класса читателей написана та или другая книга». Особую роль в установлении контакта с последним он отводит библиографии, «этой низшей практической критике, столь необходимой, столь важной, столь полезной и для публики и для журнала». Библиография руководит вни­манием читателя, предостерегает его от покупки дурных книг, нацели­вает на хорошие. Как бы раздвигая им же определенные границы биб­лиографического жанра, он говорит об особом методе разговора с читателем a propos: «...разве по поводу плохого сочинения нельзя высказать какой-нибудь дельной мысли, разве к разбору вздорной книги нельзя привязать какого-нибудь важного суждения?»

Высказывания Белинского о критике и библиографии объективно противостояли принципам «беспристрастной», а точнее вкусовой, критики, которые проповедовала «Библиотека для чтения». Они были направлены против «позитивной», т. е. хвалебной, критики, идеи ко­торой защищали С. Шевырев и другие сотрудники «Московского наблюдателя».

Сначала Полевой, а затем Пушкин и Белинский выявляют различие между критикой и полемикой. Такая потребность возникла в нору острых журнальных столкновений второй половины 1820-х — 1830-х годов, когда полемические статьи и заметки заняли постоянное место в критических отделах и критика нередко сводилась к журнальной полемике. Н. Полевой в обращении «К читателям», помещенном в прибавлении к одному из первых номеров «Московского телегра­фа», писал: «...если допустить возражения, опровержения, замеча­ния на замечания и прочую полемическую свиту в состав журнала, ТО статья „Критика и библиография" может изменить свое направле­ние и сделаться шумным полем авторских битв».

Не отождествляя критику с полемикой, Пушкин считал необходи­мым отметить качества, которые их сближают. Он требовал, чтобы критика, как и полемика, была боевой, целеустремленной. Поэтому он не согласился с замечанием Вяземского о том, что образованный человек «не войдет в бой неравный, словесный или письменный, с противниками, которые не научились в школе общежития цене выра­жений и приличиям вежливости».

Белинский сосредоточил внимание на главных отличительных признаках критики и полемики: «Цель критики высокая — поверка фактов умозрением, и наоборот; цель полемики низшая — защита здравого смысла». Последняя не означала для него нечто второсте­пенное, малозначительное: «У нас нападают иногда на полемику, в особенности журнальную... Будь все тихо и чинно, будь везде комп­лименты и вежливости, тогда какой простор для бессовестности, шарлатанства, невежества: некому обличить, некому изречь гроз­ное слово правды!»

Одним из популярных жанров энциклопедических журналов явля­лось обозрение. В последекабрьский период романтических разновид­ностей жанра стало неизмеримо больше: журнальные, театрально-концертные, статистические и пр. Н. Полевой во «Взгляде на русскую литературу 1825 и 1826 гг.» писал: «Обозрение не есть библиографи­ческий реестр». Он признал необходимость «исторически обозреть»русскую литературу, чтобы понять 'закономерности ее развития: «Ог­лядываясь назад, мы соединяем настоящее с прошедшим и можем угадывать: чего ожидать можно? Должны думать о том, что делать должно?» Популярность жанра он объяснял тяготением читателей к энциклопедическим знаниям.

Над особенностями и причинами популярности жанра размышлял Надеждин в «Обозрении русской словесности за 1833 год». Он отме­чал, что «имя обозрений (Revue) становится почти собственным име­нем периодических изданий в Европе». И этот факт кажется ему сим­волическим: «обозрения» приходят на смену «зрителям» (Надеждин имеет в виду издания с такими названиями), что продиктовано изме­нениями в читательских настроениях. Читатель изменился потому, что произошли перемены в общественной жизни: все подчинено ответ­ственности, разбору, обозрению.

Распространенность литературного обозрения в прессе сопровож­далась девальвацией жанра. Первым обратил на это внимание Белин­ский. Он осуждал обозревателей за отсутствие в их выступлениях на­учности («не запасаясь дорогим лорнетом учености, даже иногда вовсе без очков грамматики и здравого смысла»), критического эле­мента («в сердечной простоте, с теплою верою, с полным убеждени­ем, что они делают дело, а не порют вздор»), конкретности и актуаль­ности («начинали свои обозрения взглядами на состояние земного шара, когда еще на нем не было людей»). Констатируя кризис в развитии жанра, он приходит к выводу о необходимости качественного об­новления обозрения в соответствии с запросами современности.

Белинский определил принципы, которыми должен руководство­ваться обозреватель, и сам принял их на вооружение. «Я хочу, — заявил он, — чтобы читатели видели, с какой точки зрения смотрю я на предмет, о котором вызвался судить, и вследствие каких причин я понимаю то или другое так, а не этак». Предмет, цель, способ отраже­ния действительности, интересы читателя он выдвинул на первый план в подходе к жанру.

С этих сторон Белинский рассматривал и жанр критической био­графии, который утвердился в энциклопедических журналах. Емкое определение жанра Белинский дал в «Литературных мечтаниях». По его словам, в критической биографии «рассматривается весь круг деятельности того или другого писателя, определяется степень его влияния на современников и потомков, разбирается дух его творений вообще, а не частные красоты или недостатки, берутся в соображе­ние обстоятельства его жизни, дабы узнать, мог ли он сделать больше того, что сделал, и объяснить, почему он делал так, а не этак; и уже посооружении всего этого решают, какое место он должен занимать в литературе и какою славою пользоваться».

Одновременно с Белинским значение биографических материалов признавал Герцен, отмечавший, что «жизнь сочинителя есть драго­ценный комментарий к его сочинениям».

Вопросы методики создания критических биографий привлекали внимание Н. Полевого. Он сочувственно цитировал слова француз­ского литератора о том, что критик должен ознакомиться не только с опубликованными творениями писателя, но и с его дневниками и перепиской: «Сообразить одни с другими все сии памятники его жиз­ни и воссоздать из них для себя живое создание!» По его мнению, необходимо всесторонне знать личную и общественную жизнь писа­теля, чтобы показать «образ поэта из его творений». При этом Поле­вой не считал описание подробностей жизни писателя самоцелью критической биографии. Обстоятельства личной и общественной жизни писателя объясняют причины, способствующие или препят­ствующие раскрытию таланта.

Полевой ориентировался в своих высказываниях на психологиче­скую критику Сент-Бева и написанные им биографии, получившие в 1830-х годах распространение не только во Франции, но и в других странах. Однако суждения русского журналиста о жанре критической биографии имели ту отличительную особенность, что не только не игнорировали причинные связи явлений и влияние на деятельность писателя общественно-исторических условий, но признавали их в ка­честве особенно важных.

В пору расцвета энциклопедического журнала широкое распростра­нение наряду с обозрением и критической биографией получила науч­но-популярная статья. «Журнальная или альманачная ученая статья, — писал Белинский, — не может изложить никакого знания во всей полно­те его, но может представить его сущность и результаты, но для этого нужно занимательное и ясное изложение и хороший язык; в чем же нет ни того, ни другого — того, поверьте, никто читать не будет». Выявляя специфику жанра, критик рассматривал в комплексе вопросы содержа­ния, языка и стиля, типа издания, читательского интереса.

Энциклопедический журнал, рассчитанный на широкий круг чи­тателей, диктовал свои требования к языку и стилю публикаций. Не случайно Н. Полевой, призывая к участию в «Московском телегра­фе» философов и историков, ставил перед ними такие условия: пусть философ говорит «улыбаясь», «историк пусть расскажет нам что-нибудь занимательное, важное, но расскажет легко и приятно».

Таким образом, в 1826-1830-е годы в типологической системе периодической печати лидерство постепенно переходит от альманаха к энциклопедическому журналу. Его назначение, структура, жанры, язык становятся объектом пристального внимания современников. Утверждающееся на русской почве «торговое направление» в жур­налистике вызывает острую полемику.