Стоит ли возвращаться с того света?

"Так сбывается всякий сон, как он истолковывается".

Исландская пословица

Содержание этой главы несколько необычно для произведения, в котором излагаются результаты научного исследования. Дело в том, что материалом для нее послужили высказывания привидения, явившегося одной апрельской ночью в номер гостиницы "Сага" в Рейкьявике.

В ту ночь, когда произошла беседа с привидением, автор этой книги вернулся в гостиницу "Сага" из одного исландского дома, где присутствовавшие, как это принято в Исландии, рассказывали о привидениях, виденных ими в жизни. Чтобы не отстать от других, автор тоже рассказал историю с привидением. Но, поскольку ему самому никогда до этого не привелось видеть выходцев с того света, в его истории он сам выступал в роли такого выходца. Он умер якобы еще в Ленинграде, так следовало из этой истории, а в Рейкьявик приехало только его привидение. Рассказ был выслушан, как это принято в Исландии, с полным доверием. Поэтому, возвращаясь в ту ночь в гостиницу "Сага", автор не был твердо уверен в том, что он живой человек, а не выходец с того света. Войдя в номер на шестом этаже и выключив радио, передававшее очередную сводку погоды, автор остановился у окна. Оно было во всю стену, и в нем были видны город, океан и закатное небо. Говорят, что Рейкьявик - город самых красивых закатов в мире. Наверное, те, кто так говорят, правы. Но рейкьявикский закат бывает не только очень красив. Любуясь им, невольно спрашиваешь себя, не наваждение ли он...

Вдруг автор ясно почувствовал, что за его спиной возник кто-то. Отвернувшись от окна, он увидел в глубине комнаты, около стены, какую-то странную фигуру с печальными глазами на бледном лице, седой бородой и в длинном широком одеянии. Незнакомец первый нарушил молчание. К сожалению, нет магнитофонной записи всего, что он сказал в ту ночь. Сначала речь незнакомца было трудно понять. Он явно говорил по-исландски. Но он не так произносил исландские слова, как, согласно мнению историков исландского языка, их должны были произносить раньше. Что именно делало его язык не сразу понятным, не поддавалось определению. Но, по-видимому, это были какие-то особенности в артикуляции гласных. Вполне возможно, что это были артикуляционные особенности, характерные для фонетики привидений вообще.

Выяснилось, что незнакомца зовут Торлейв. Он сразу же сообщил также, как звали его отца, деда, прадеда, прапрадеда и т. д., возвел свой род к одному из исландских первопоселенцев и начал возводить его еще дальше, но вдруг горестно махнул рукой и заплакал. Все равно, сказал он, никто в Исландии не помнит этих людей, а если и услышит о них, то не запомнит их имена. Действительно, удалось запомнить только, что среди предков Торлейва был какой-то Торд, какой-то Торир, какой-то не то Торкель, не то Торгрим, какая-то Халльбера, а также, что Торлейва отделяло от его предка первопоселенца восемь или девять поколений. Он, следовательно, жил не позднее первой половины тринадцатого века.

Выяснилось далее, что Торлейв уже с осени бродит по Исландии. Как можно было понять из его рассказа, его потревожили в могиле во время прокладки трубопровода из какого-то горячего источника, и с тех пор он не может найти себе покоя. Он пытался отыскать потомков или родичей среди современных исландцев. Но безуспешно. Никто из тех, с кем он разговаривал, не могли назвать среди своих предков ни одного из современников Торлейва. Мало того, вообще никто не знал по имени всех своих предков. Некоторые говорили, не краснея, что не знают имени даже своего прадеда. Никто не знал по имени и всех своих современников. Многие не знали по имени даже тех, кто жил в соседнем доме. Торлейв оказался в современной Исландии совершенно безродным и более одиноким, чем он был в могиле. Там у него были под боком хоть кости его родичей. Но, как можно было попять из его слов, он плакал не только потому, что чувствовал себя безродным и одиноким, но также и потому, что ему было жалко людей, которых он встречал: ведь они уже при жизни были такими же безродными и одинокими, каким оказался он, пролежав семьсот лет в земле! Впрочем, поскольку он ничего не знал о поколениях, живших после него, он явно не мог себе представить, сколько времени протекло с момента его смерти. По-видимому, это время для него вообще не существовало.

Но Торлейву, как выяснилось, было жалко людей, которых он встречал, не только потому, что они казались ему безродными и одинокими, но также и потому, что они в то же время жили, как ему представлялось, в чудовищной скученности. Ведь в Исландии теперь столько же места, сколько было в его время. Между тем люди непременно строят свои дома на одном небольшом мысу - он имел в виду, очевидно, мыс, на котором расположен Рейкьявик (где живет, как известно, почти половина всего населения Исландии), тогда как большая часть страны остается такой же пустынной, какой страна была при первопоселенцах. Он раньше думал, что только овцы могут мириться с такой скученностью, когда, загнанные с летних пастбищ в овчарни, они покорно ждут там убоя.

Несчастными казались Торлейву встречавшиеся ему люди и потому, что все они, по его мнению, были совершенно беззащитны, беспомощны и не приспособлены к жизни. Никто теперь не умел владеть оружием, да и не носил его и, следовательно, не мог защитить себя и своих от того, кому вздумалось бы убивать, грабить или насильничать. Никто не умел делать всего, что должен уметь делать человек, чтобы обеспечить себя и своих. Обычно человек теперь умел делать только что-нибудь одно и часто, по-видимому, совсем ненужное: например, сидеть за столом и писать грамоты, единственное назначение которых заключается в том, что они делают необходимым написание еще каких-то других грамот; или сидеть за столом, делая вид, что занят чем-то важным, и заставляя других ждать, пока ты перестанешь делать вид, что занят чем-то важным; или сидеть и слушать, как другие переливают из пустого в порожнее, и время от времени поднимать руку, выражая желание принять участие в этом переливании. Торлейв вспомнил тут, впрочем, что уже и в его время его современникам ставили в пример исландских первопоселенцев, например Скаллагрима Квельдульвссона, о котором рассказывается в "Саге об Эгиле", что он умел и умножить свой скот, и строить корабли, и ходить на паруснике, и рыбачить, и в то же время ловко играл в мяч, был искусным кузнецом, отличным воином и хорошим скальдом. Торлейву представлялось, что в наше время люди и сами понимают свою беззащитность, беспомощность и неприспособленность к жизни, т.е. свою обреченность. Именно в знак этой обреченности, полагал он, они обычно и носят петлю на шее - он, очевидно, имел в виду наши галстуки.

Наша современная одежда вообще приводила Торлейва в недоумение. Только в порядке добровольного мученичества, думал он, можно носить нечто такое неудобное и безобразное, как, например, наши пиджаки. Добровольным мученичеством представлялось ему и то, что люди в наше время ездят не верхом на лошадях, как в его время, а в каких-то железных гробах, которые не только безобразны, но еще и невыносимо шумят и воняют. Ведь эти железные гробы уступают лошадям не только видом - тут Торлейв с чувством вспомнил умного гнедого красавца, на котором он когда-то любил ездить, - по и многим другим: они не умеют находить дорогу, не узнают хозяина, не могут сами обеспечить себя пищей и совсем не годятся для езды по горам, лавовым полям и пескам. Кроме того, удивлялся Торлейв, привыкнув к езде в железных гробах, люди разучиваются ходить пешком: они теперь могут передвигаться на ногах только по дорожкам, гладким, как пол в доме! Торлейв, очевидно, имел в виду тротуары.

Только одно несколько мирило Торлейва с современностью: саги, по-видимому, не перевелись. Во всяком случае он видел множество книг, а также больших листов, исписанных мелкими буквами, и он полагал, что все это - саги.

Правда, он не встретил ни одного хорошего рассказчика саг. Единственные саги, которые он слышал в Рейкьявике, были очень коротки, и в них рассказывалось только об одном - о привидениях. Конечно, и в его время случалось, признал Торлейв, что мертвец, особенно если он и при жизни был злым человеком, сам вылезал из могилы, ездил верхом на крыше, убивал скот, нападал на людей или делал что-нибудь, чего не успел сделать при жизни. Торлейв помнил несколько подобных случаев. Однако, удивлялся он, неужели теперь не рассказывают о каких-нибудь более важных событиях? К тому же саги, слышанные Торлейвом, были, по его словам, очень плохо рассказаны: в частности, ничего не сообщалось в них о предках тех, кто упоминался в саге, и даже не все в саге назывались по именам.

Что касается больших листов, исписанных буквами, то они вообще не заинтересовали Торлейва: в них были, очевидно, настолько лживые саги, что люди, как правило, выбрасывали эти листы сразу же по прочтении или употребляли их просто как нечто мнущееся и мягкое. Правда, Торлейву оставалось непонятным, зачем писались эти саги, если они были настолько лживыми, что не стоило их сохранять.

Зато в наших книгах, как полагал Торлейв, хранятся саги, которые стоит почитать и притом не один раз. Но ему удалось прочесть только одну из виденных им книг. Он выбрал ее потому, что, судя по ее виду, она много читалась. Как и все книги, которые он видел в современной Исландии, она была написана очень мелкими и совсем непривычными для Торлейва буквами, да и непонятных слов было в ней немало, так что он с большим трудом осилил ее. На первой же странице этой книги рассказывалось об убийстве, настолько подлом, что, по словам Торлейва, даже читать о нем невозможно было без отвращения. В его время таких убийств вообще не бывало. Убийство было совершено ночью, удар был нанесен в спину, и это был удар отравленным оружием, и убитой была женщина, и притом пожилая и очень почтенная! Но еще поразительнее показалось Торлейву то, что в саге дальше рассказывалось не о мести за это подлое убийство, - а у убитой было много родичей, так что было кому осуществить месть, - но только о том, что невозможно было догадаться, кто убийца! Если тот, кто рассказал эту сагу, действительно ничего толком не знал, то зачем же он взялся ее рассказывать? Но, продолжал Торлейв, он несомненно знал, кто убийца, потому что на последней странице книги рассказывается о том, как убийца был изобличен и сознался. Однако рассказчик на протяжении всей саги притворяется, что не знает, кто убийца, и делает вид, что по очереди подозревает всех, о ком упоминается в саге (кроме самого убийцы!). Он, очевидно, думает потрафить так дурачкам: им ведь всегда нравится, когда другой притворяется дурачком, они чувствуют себя тогда умными.

Торлейв был поражен также тем, что, хотя рассказчик саги, по его же собственным словам, жил, "когда эта сага произошла" (как выразился Торлейв), он так мало знает о людях, упоминаемых в ней, о их происхождении и прочем, и в то же время рассказывает много совершенно лишнего: например, в одном месте он говорит, что солнце светило, трава была зеленая, а сено пахло сеном. Как будто солнце может делать что-нибудь другое, трава летом быть другого цвета, а сено не пахнуть сеном! Но всего больше был поражен Торлейв, когда узнал, что все, о чем рассказывается в прочитанной им саге, просто выдумано для забавы. Какому кровопийце, недоумевал Торлейв, может показаться забавным такое подлое убийство? Кроме того, ему было совершенно непонятно, как это можно выдумать сагу, которая произошла в то время, когда жил ее рассказчик. Ведь всем, кто тоже жил в это время, было бы очевидно, что сага эта - ложь. Правда, признал Торлейв, и в его время были саги, в которых рассказывалось то, чему трудно поверить, и такие саги считались забавными, хотя некоторые и называли их лживыми. Однако, продолжал Торлейв, в этих сагах рассказывалось о том, что произошло в незапамятные времена, а ведь никто не может точно знать о том, что произошло в незапамятные времена. К тому же говорят, что тогда возможно было и то, чему сейчас трудно поверить: люди были крупнее и сильнее и еще не перевелись драконы и прочие чудовища.

Очень огорчало Торлейва, что прочитанная им сага, судя по тому, как была затрепана книга, много читалась, и, следовательно, заключил он, принадлежала к лучшим из наших саг. Каковы же тогда худшие, если эта - лучшая? - спрашивал он. Пришлось признать, что прочитанная им сага принадлежит к самой популярной в наше время разновидности саг, и в то же время объяснить ему, что популярность саги уже давно, как правило, не стоит ни в каком соответствии с ее качеством, в частности - с ее правдивостью, и что поэтому саги, действительно правдивые, которые все же были и в новое время (правда, "правдивые" они, может быть, не в том смысле, в каком он употреблял это слово), читаются лишь немногими. Уступая настояниям Торлейва, пришлось рассказать ему содержание одного из знаменитых произведений этого рода.

Торлейв слушал с большим вниманием, но и с еще большим недоверием. Наверно, главное в саге опущено, высказал он предположение. Ведь рассказанное было, в сущности, "ни о чем", как он выразился. Не ходил ли герой саги в викингские походы? Или, может быть, у него были какие-нибудь распри с другими людьми? Неужели же в его жизни ничего не произошло, кроме того, что он "одурачил одну женщину" (так выразился Торлейв о романе, образующем основное содержание данного произведения). Или, может быть, кто-нибудь из родичей этой женщины отомстил ему, возможно, не сразу, а через много лет? Неужели же эта "не средняя дура", как Торлейв назвал женщину, с которой у героя был роман, так и не сумела подбить кого-нибудь из своих родичей на то, чтобы напасть на него? Или, может быть, она была похищена силой и произошло сражение? Непонятно, каким образом из рассказанного могла получиться сага, недоумевал Торлейв. Если бы он пересказывал ее, то он бы просто сказал: "все было спокойно" или "не произошло ничего, о чем стоило бы рассказать". Одно показалось Торлейву достойным одобрения в саге: в ней-то уж, конечно, не было никакого вымысла.

Но недоумение Торлейва было безгранично, когда он узнал, что, хотя услышанная им сага и считается всеми самыми умными людьми очень правдивой, ничего того, что в ней рассказывается, на самом деле никогда не было и что, следовательно, она, как заключил Торлейв, - просто ложь. Было бы понятным и простительным, рассуждал он, если бы рассказчик присочинил к саге что-то, происшедшее якобы в далекие времена или в далеких странах и увеличивающее славу его предков или предков его друзей. Но сочинять все подряд, да еще в саге ни о чем! До чего же люди изолгались! - горестно удивлялся Торлейв.

Пытаться убедить Торлейва в том, что реалистическая литература нового времени в известном смысле все же правдива, было, очевидно, бесполезно. Поэтому, поскольку он настойчиво просил рассказать ему еще какую-нибудь знаменитую сагу, пусть хоть и совершенно лживую, показалось уместным рассказать ему содержание современного произведения, претендующего только на художественность, но не на реалистичность. Торлейв, слушая, сначала развеселился, настолько забавным показалось ему неправдоподобие рассказываемого: звери были якобы одновременно людьми, люди - богами, а боги - вещами и т.п. Однако вскоре он стал серьезным и даже печальным. Ему было жалко, как он объяснил, рассказчика саги: ведь тот, очевидно, лгал так неправдоподобно не потому, что хотел рассмешить, и даже не потому, что не умел лгать правдоподобно (что, конечно, труднее), а просто потому, что хотел привлечь внимание к самому себе, т.е. боялся остаться незамеченным. В его время, горестно заметил Торлейв, рассказчик саги думал только о том, чтобы ее хорошо рассказать, но никак не о самом себе. Не удалось убедить Торлейва в том, что (выражая его мысль в современных терминах) нельзя отказ от реализма объяснять только комплексом неполноценности у автора.

Продолжать знакомить Торлейва с художественной литературой нашего времени не имело смысла: она явно оставалась для него совершенно непонятной. И поскольку он настойчиво спрашивал, нет ли все же в паше время каких-нибудь саг, которые действительно правдивы, не оставалось ничего, кроме как рассказать ему о нашей научной литературе, и в частности о литературоведении, естественно. Но Торлейв никак не мог понять, ни что такое литературоведческая работа, ни что такое литературовед. Тот, кто рассказывает саги о сагах? Если он просто рассказывает саги, которые уже рассказал кто-то другой, то чем же он отличается от других рассказчиков саг? Ведь всякую сагу кто-то уже рассказывал раньше, хотя, может быть, иначе - более пространно или, наоборот, сокращенно и т. д. Или, может быть, он вместо того чтобы рассказать сагу только говорит, что ее расскажет, а на самом деле не рассказывает ее? Был такой случай с Ториром, прадедом Торлейва. Торир был в гостях у человека по имени Асгрим (тут Торлейв рассказал о роде Асгрима). Вместо того чтобы накормить Торира Асгрим только рассказывал ему о еде. В конце концов Торир убил Асгрима. Не случается ли так и с темп, кто рассказывает саги о сагах? - интересовался Торлейв. Услышав же, что литературоведы не рассказывают саг, а только как бы говорят, хорошо они рассказаны или плохо и т. д., Торлейв обрадовался: ему показалось, что он наконец понял, что такое литературоведы. Такие люди были, рассказал он, и в его время: это такие, как он выразился, придурки, которые сами ровно ничего рассказать не могли, но когда другие что-нибудь рассказывали, то все время приговаривали: "хорошо рассказано, очень хорошо!". Но бывали такие придурки и злыми, по словам Торлейва, и тогда они, слушая саги, все время приговаривали: "плохо рассказано, очень плохо!".

По-видимому, дать Торлейву представление о том, что такое литературоведение и литературоведы, можно было только рассказав ему содержание какого-нибудь конкретного литературоведческого исследования. На столе в номере, где происходила беседа, как раз лежала недавно появившаяся работа об одной из "саг об исландцах". Из того, что рассказывается в этой саге, следует между прочим, что ее герой неоднократно ездил на альтинг (как все исландцы в то время) и что однажды, когда он ехал туда, шел дождь (как бывает в Исландии очень часто). Проявляя блестящую эрудицию и острый критический ум, автор работы, о которой идет речь, доказал, что один человек, о котором ровно ничего неизвестно, кроме его имени и того, что он неоднократно ездил на альтинг и что однажды, когда он туда ехал, шел дождь, мог изобразить себя в герое, данной "саги об исландцах", т.е. мог быть ее автором. Окончательным доказательством того, что этот человек действительно мог быть автором данной саги, оказывается то, что имя этого человека и имя героя саги начинаются с одной и той же буквы. Этим совпадением автор саги как бы давал понять, что он изображает самого себя в герое саги.

Когда Торлейв услышал, о какой саге идет речь, он очень насторожился. Ясно было, что он прекрасно знал не только саму эту сагу, но и как она была написана. И когда он услышал, что рассказывается об этой саге в наше время, он стал еще печальнее, чем раньше, глаза его снова наполнились слезами, и он горько попрекнул того, кто потревожил его в могиле. И это называется правдой! Каким бесстыдным лжецом надо быть, чтобы всю ту чепуху, которая рассказывается в этой "лживой саге о саге" (так Торлейв назвал рассказанное ему литературоведческое исследование), выдавать за правду! Торлейв хорошо знал человека, который был якобы "автором" (т.е. придумщиком, сочинителем, лжецом? - спрашивал Торлейв). Этот человек был вполне правдив, и он никогда не писал саг (ведь Торлейв-то знал не только его имя, но и все о нем!). Сага, о которой идет речь, никем не была придумана, она правдива! Торлейву это доподлинно известно, потому что он сам написал ее...

Уже совсем рассвело, день наступал, Торлейва было еле слышно, и очертания его начали таять в воздухе. И когда он совсем исчез, автор еще долго стоял у окна и обдумывал услышанное. Именно в это утро автору пришло в голову написать книжку о духовном мире "саг об исландцах". И он тогда же решил кончить эту книжку описанием того, что он видел в то утро из окна своего номера на шестом этаже гостиницы "Сага". Пустынно было на круглой площади перед гостиницей. Рейкьявик еще спал. Косые лучи восходящего солнца осветили белые стены домов и зеленые и красные крыши. Дул сильный западный ветер. Видно было, как на мысу, за городом, разбиваются волны. Тучи темнели на северо-западе. А на севере, за фьордом, горы были совсем белые. Видимо, ночью там выпал снег...

Можно себе представить, какой жалостью к современному человечеству исполнился бы Торлейв, если бы он услышал или прочитал такую концовку. Лирический пейзаж, да еще в конце книжки, претендующей на то, что она правдива, показался бы ему, конечно, верхом противоестественности и бессмысленности. Причем тут освещенные солнцем крыши домов, волнение на море и свежевыпавший снег? - недоумевал бы он. Сам Торлейв кончил бы сагу просто тем, чем она кончается. Разве что, для полной ясности, он бы добавил: "Здесь кончается эта сага".

Примечания

"Научное положение - это такое положение, которое можно опровергнуть, другими словами, - положение, сформулированное так, что ясно, какого рода данные нужны для его опровержения".

Мартин Йос

Ниже приводятся основные данные о "сагах об исландцах" и их краткая библиография.

В "сагах об исландцах" рассказывается о людях и событиях первого века после заселения Исландии, т.е. периода примерно с 930 по 1030 г. Неизвестно, как именно сохранились сведения о людях и событиях этой дописьменной эпохи до эпохи, когда "саги об исландцах" были написаны. Саги эти сохранились в основном в рукописях XIV в. или еще более поздних. Все эти рукописи - списки с несохранившихся рукописей. От более ранней эпохи сохранились только фрагменты "саг об исландцах". Эти фрагменты датируются примерно серединой XIII в. Считается установленным, что большинство "саг об исландцах" было написано на протяжении XIII в., самые ранние - в его начале и наиболее поздние - в начале XIV в. или позднее. Впрочем, очень многое в датировке "саг об исландцах" остается спорным, и ни одна из них не может быть датирована сколько-нибудь точно. Спорным остается также их происхождение, хотя в последнее время наиболее популярной среди ученых была теория, согласно которой саги эти не запись устной традиции, а письменные произведения, созданные их авторами.

Название "саги об исландцах" (исл. Нslendinga sцgur, норв. islendingesagaer, нем. Islдndersagas, англ. sagas of Icelanders) в последнее время стало наиболее употребительным. Но, как и подобает научному термину, оно в сущности бессмысленно: "саги об исландцах" - это не любые саги, в которых рассказывается об исландцах, и к ним относятся не только саги в собственном смысле слова. Саги об исландцах, живших после XI в., не принадлежат к "сагам об исландцах". Одна из таких саг даже называется "Сагой об исландцах" (она написана Стурлой Тордарсоном и входит в состав "Саги о Стурлунгах"). Но эта "Сага об исландцах" - не "сага об исландцах". Не относятся к "сагам об исландцах" и саги, в которых рассказывается об исландских епископах. Вместе с тем к "сагам об исландцах" обычно относят короткие рассказы об исландцах, представляющие собой фрагменты (южttir букв, "пряди") из "саг о королях". Раньше "саги об исландцах" чаще назывались "родовыми сагами" (нем. Familiensagas, англ. family sagas, норв. жttesagaer). Многие "саги об исландцах" - это действительно история рода. Но название это стало непопулярным, потому что связывается с непопулярным представлением о происхождении этих саг ("родовые саги" - это как бы фольклорная традиция, а не литературные произведения). "Саги об исландцах" называются и просто "исландскими сагами", поскольку они самые своеобразные и знаменитые из древнеисландских саг. Но название "исландские саги" в сущности тавтологично, так как, хотя известны некоторые саги норвежского происхождения и само слово "сага" общескандинавское, саги специфичны в первую очередь для Исландии. Поэтому "саги об исландцах" нередко называются и просто "сагами". Такой смысл имеет слово "сага", например, в названии этой книги.

Всего сохранилось около сорока "саг об исландцах" (не считая так называемых "прядей об исландцах", сохранившихся в "сагах о королях"). Есть в древнеисландской литературе упоминания о несохранившихся "сагах об исландцах". Но авторы "саг об исландцах" нигде в древнеисландской литературе не упоминаются, и попытки установить их не привели к сколько-нибудь убедительным результатам. К наиболее рано написанным (1200-1230 гг.) в последнее время обычно относят "Сагу о битве на хейди", "Сагу о Халльфреде", "Сагу о Кормаке", "Сагу о названых братьях", "Сагу об Эгиле" и "Сагу о Бьёрне". К периоду от 1230 до 1250 г. обычно относят "Сагу о Вига-Глуме", "Сагу о людях из Долины Дымов", "Сагу о людях со Светлого Озера", "Сагу о Валла-Льоте", "Сагу о сыновьях Дронлауг", "Сагу о людях с Ваннафьорда", "Сагу о Гисли", "Сагу о людях с Песчаного Берега", "Сагу о людях из Озерной Долины". К более поздним относят "Сагу о союзниках", "Сагу о Гуннлауге", "Сагу о Курином Торире", "Сагу о Храфнкеле" и "Сагу о Ньяле", к еще более поздним - "Сагу о Греттире", "Сагу о Хёрде", "Сагу о Торде Пугале", "Сагу о Золотом Торире", "Сагу о людях из Сварвадардаля", "Сагу о Хаварде", "Сагу о людях из Фльотсдаля" и "Сагу о людях с Болота". К наиболее поздно написанным (не раньше XIV в.) относят "Сагу о людях с Кьяларнеса", "Сагу о Виглунде", "Сагу о Барде Снефелльсасе", "Сагу о Хитром Реве", "Сагу о Финнбоги". Эти наиболее поздние "саги об исландцах" менее оригинальны, чем остальные: в них много трафаретно сказочного или трафаретно романического, и поэтому их обычно считают как бы ненастоящими "сагами об исландцах". Есть и "саги об исландцах", написанные только в XIX в., но они, в сущности, просто подделки.

Каждая "сага об исландцах" связана с определенной местностью в Исландии, и в обзорных работах саги эти принято располагать не в хронологической последовательности их написания (она слишком неясна), а в последовательности, так сказать, географической. С местностями западного побережья Исландии связаны "Сага о Хёрде", "Сага об Эгиле", "Сага об Бьёрне", "Сага о Гуннлауге", "Сага о Курином Торире", "Сага о людях с Песчаного Берега", "Сага о людях из Лососьей Долины", "Сага о Гисли", "Сага о названых братьях", "Сага о Хаварде". С местностями северного побережья Исландии связаны "Сага о союзниках", "Сага о Кормаке", "Сага о Греттире", "Сага о битве на хейди", "Сага о людях из Озерной Долины", "Сага о Халльфреде", "Сага о людях из Сварвадардаля", "Сага о Валла-Льоте", "Сага о Вига-Глуме", "Сага о людях со Светлого Озера", "Сага о людях из Долины Дымов". С местностями восточного побережья Исландии связаны "Сага о сыновьях Дронлауг", "Сага о людях из Ваннафьорда", "Сага о людях из Фльотсдаля", "Сага о Храфнкеле" и еще несколько небольших саг. С местностями южного побережья Исландии связаны только "Сага о Ньяле" и "Сага о людях с Болота". Об исландцах в Гренландии и Северной Америке рассказывается в "Саге об Эйрике Рыжем" и "Саге о гренландцах". Самые длинные "саги об исландцах" - это "Сага о Ньяле", "Сага об Эгиле", "Сага о Греттире", "Сага о людях из Лососьей Долины" и "Сага о людях с Песчаного Берега". Некоторые из остальных "саг об исландцах" совсем коротки. Во многих "сагах об исландцах" цитируются скальдические строфы. Всего больше их в "Саге о Кормаке", "Саге о Греттире", "Саге об Эгиле" и "Саге о названых братьях". В большинстве саг восточного побережья их совсем нет.

Библиография "саг об исландцах" есть в ряде выпусков серии "Islandica", а именно: Hermannsson H. 1) Bibliography of the Icelandic sagas. Ithaca (New York), 1908 (= Islandica, I); 2) The sagas of Icelanders, Ithaca (New York), 1935 (= Islandica, XXIV); Hannesson J.S. The sagas of Icelanders. Ithaca (New York), 1957 (= Islandica, XXXVIII). Сведения о всех появляющихся новых работах о сагах дает выходящее с 1964 г. ежегодное издание: Bibliography of Old Norse-Icelandic Studies. Copenhagen.

Лучшее издание "саг об исландцах" - серия "fslenzk fornrit" (Reykjavнk, 1933-). Массовое исландское издание - Нslendinga sцgur, Guрni Jуnsson bjу til prentunar, I-XIII, Нslendingasagnaъtgбfan. Reykjavнk, 1953. Немецкое издание, включающее не только "саги об исландцах", с хорошими комментариями: Altnordische Saga-Bibliothek, 1-18. Halle, 1892-1929. Есть также множество изданий отдельных "саг об исландцах".

Опубликованы переводы на русский язык следующих саг: "Сага о Греттире" (Новосибирск, 1976, серия "Литературные памятники"); "Сага о Гисли", "Сага о гренландцах", "Сага об Эйрике Рыжем", "Сага о Торстейне Битом", "Сага о Храфнкеле". "Сага о Ньяле", "Сага о Гуннлауге", "Сага о Хёрде", пряди "Об Аудуне с Западных Фьордов", "О Торстейне Морозе", "Об исландце сказителе", "О Халльдоре, сыне Снорри" (в кн.: Исландские саги. Ирландский эпос. М., 1973, серия "Библиотека всемирной литературы"); "Сага об Эгиле", "Сага о людях с Лососьей Долины", а также "Сага о Гуннлауге" и "Сага о Ньяле" (в кн.: Исландские саги. М., 1956); "Сага о Финнбоги" (Журн. Мин. нар. просвещения, 1885, февраль, с. 217-277, июнь, с. 53-109): "Сага об Эйрике" была переведена также раньше С.Н. Сыромятниковым (СПб., 1890); два последних перевода перепечатаны в кн.: Древнесеверные саги и песни скальдов. Русская классная библиотека / Под ред. А.Н. Чудинова. СПб., 1903, сер. 2, вып. 25; "Сага о Гуннлауге" была переведена раньше Е.Н. Щепкиным в "Летописи Историко-филологического общества при Новороссийском университете" (1905, № 12, приложения, с. 87-140). Сокращенный перевод "Саги о Греттире" есть в кн.: Петерсон О.,Балабанова Е. Западноевропейский эпос и средневековый роман в пересказах и сокращенных переводах. СПб., 1896, т. II. Там же есть пересказ "Саги о Гуннлауге".

Есть множество переводов "саг об исландцах" на немецкий, английский, норвежский, шведский и датский языки.

Литература о "сагах об исландцах" огромна. Ниже приводятся обобщающие работы о них (включая истории литературы).

Schier K. Sagaliteratur. Stuttgart, 1970 (общие сведения и библиография); Vries J. de. Altnordische Literaturgeschichte. Berlin, 1967, Bd II (2-е изд.); Andersson Th.M. The Icelandic family saga, an analytic reading. Cambridge (Mass.), 1967 (с пересказами всех саг и литературой и по отдельным сагам); Widding O. Islaendingesagaer. - In: Norrшn fortaellekunst. Kшbenhavn, 1965, p. 72-91, 156-162; Foote P.G. Some account of the present state of sagaresearch. - Scandmavica, 1965, 4, N 2, p. 115-126; Sveinsson E. У. Islendingasцgur. - In: Kulturhistoriskt lexikon for nordisk medeltid. Malmц, 1962, VII, Sp. 496-513; Einarsson S. A history of Icelandic Literature. New York, 1957; Paasche F. Norges og Islands litteratur inntil utgangen av middelalderen. Oslo, 1957 (2-е изд.); Hallberg P. Den islдndska sagan. Stockholm, 1956 (есть английский и датский переводы); Turville-Petre G. Origins of Icelandic literature. Oxford, 1953; Nordal S. Sagalitteraturen. - In: Nordisk kultur. Stockholm; Oslo; Kшbenhavn, 1953, p. 180-273 (интересная попытка расположить все саги в последовательности их написания); Kinck H.E. Sagaens еnd og skikkelser. Oslo, 1951 (много оригинального о персонажах саг); Laxness H.Minnisgreinar um fornsцgur. - Tнmarit mбls og menningar, 1945, 1, p. 13-56 (также в его книгах: 1) Sjбlfsagрir hlutir. Reykjavнk, 1946; 2) De islandske sagaer og andre essays. Kшbenhavn, 1963); Heusler A. Die altgermanische Dichtung. Potsdam, 1941 (2-е изд., глава о сагах - лучший из кратких очерков); Уlsen B.M. Um islendingasцgur. kaflar ъr hбskуlafyrirlestrum. - Safn til sцgu Нslands og нslenzkra bуkmennta aр fornu og nэju, 1937-1939, VI, N 3, p. 1-428;Helgason J. Norrшn Litteraturhistorie. Kшbenhavn, 1934; Koht H. The Old Norse sagas. New York, 1931; Phillpotts B. Edda and Saga. London, 1931; Jonsson F. Den oldnorske og oldislandske Litteraturs Historie. Kшbenhavn, 1923-1924 (2-е изд., наиболее подробный обзор всех "саг об исландцах"); Craigie W.A. The Icelandic sagas. Cambridge, 1913; Neckel G. Von der islдndischen Saga. - Germanischromanisches Monatsschrift, 1911, N 3, p. 369-381. 439-452; Ker W.P. Epic and romance. London, 1908 (2-е изд.); Bonus A.Olrik A. Nordisk Aandsliv i Vikingetid og tidlig Meddelalder. Kшbenhavn, 1907 (есть немецкий и английский переводы); Mogk E. Geschichte der norwegisch-islдndischen Literatur. Strassburg, 1904 (2-е изд.);Heinzel R. Beschreibung der islдndischen Saga. - Sitzungsberichte der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften, phil.-hist. Cl, Wien, 1881. 97. S. 107-308; Vigfusson G. Prolegomena. - In: Sturlunga Saga, ed. by G. Vigfusson. Oxford, 1878, I, p. XVI-CCXIV (обзор древнеисландской литературы и, в частности, всех "саг об исландцах"); Dцring B. Bemerkungen ьber Stil und Typus der islдndischen Saga. - In: Programm des Nicolaigymnasiums in Leipzig. Leipzig, 1877. S. 1-44;Hauch C. Indledning til Forelжsninger over Njalssaga og flere med den beslagtede Sagaer. - In: Hauch C. Afhandlinger og жsthetiske Betragtninger. Kшbenhavn, 1855, p. 411-467 (первая попытка трактовки "саг об исландцах" как своего рода романов); Mцbius Th. Ьber die дltere islдndische Saga. Leipzig, 1852; Mьller P.E. Sagabibliothek med Anmжrkninger. Kшbenhavn, 1817, I.

На русском языке: Гуревич А.Я. Эдда и сага, М.. 1979: Стеблин-Каменский М.И. 1) Культура Исландии. Л., 1967, с. 120-149; 2) О реализме исландских саг. - Вести. Ленингр. ун-та. Сер. истории, языка и литературы, 1965, вып. 2, № 8, с. 107-115, 3) Исландская родовая сага. - В кн.: Романо-германская филология. Сб. статей в честь В.Ф. Шишмарева. Л., 1957, с. 281-290; 4) вступительная статья в кн.: Исландские саги. Л., 1956, с. 1-19.

Есть также очень много работ по отдельным сагам, особенно по "Саге о Ньяле", "Саге об Эгиле" и "Саге о людях из Лососьей Долины" (см. прим. 29), а также по отдельным частным аспектам изучения "саг об исландцах" (многие из этих работ приводятся ниже в примечаниях).

Примечания (ссылки)

1 Hallberg P. The syncretic saga mind, a discussion of a new approach to the Icelandic sagas. - Mediaeval Scandinavia, 1974, № 7, p. 102-117. В пояснение к заглавию статьи Халльберга надо сказать, что в английском переводе я назвал свою книгу "The saga mind".

2 Steblin-Kamenskij M.I. Some considerations on aprroaches to medieval literature. - Medi?val Scandinavia, 1975, N 8, 187-191. Русский перевод этой статьи опубликован в кн.: Стеблин-Каменский. 77. Историческая поэтика. Л.. 1978, с. 111-150.

3 Hallberg P. Medieval man - and saga studies. - Medi?val Scandinavia, 1976, N 9, p. 164-166.

4 Steblin-Kamenskij M.I. Further consideration on approaches to medieval literature. - Ibid., p. 167-172.

5 Интересную попытку раскрыть, чем отличается значение слов древнего языка от соответствующих слов современного языка, представляет собой работа: Leisi E. Aufschlussreiche altenglische Wortinhalte. - In: Sprache Schlussel zur Welt, Festschrift fur L. Weisgerber. Dusseldorf, 1959, p. 309-318.

6 Филологическое исследование, о котором идет речь, посвящено первому мужу жены знаменитого собирателя исландских рукописей Ауртни Магнуссона (Westergard-Nielsen Chr. Hvem var Arne Magnussons Formand? Arhus, 1966).

7 Попытки структурального анализа "саг об исландцах" есть в работах: Hellwig G. Die Struktur der Hallfre?ar Saga. Munchen, 1967; Heinrichs H.M. Die kunstleriche Gestaltung des ?orsteins ?attr stangarhoggs. - In: Festschrift W. Baetke. Weimar, 1966, p. 167-174; Bouman A.C. Patterns in Old English and Old Icelandic literature. Leiden, 1962; Toorn M.C. van den. Zur Struktur der Saga. - Arkiv for nordisk filologi, 1958, LXXIII, p. 140-168.

8 О правде и вымысле в "сагах об исландцах" говорится, как правило, во всех работах об этих сагах. Но есть и работы, посвященные специально этой проблеме: Weber G.W. "Fact" und "fiction" als Mass-stabe literarischer Wertung in der Saga. - Zeitschrift fur deutsches Altertum und deutsche Literatur. 1972, S. 188-200; Steblin-Kamensky M.I. On the nature of fiction in the Sagas of Icelanders. - Scandinavica, 1967, 6, N 2, p. 77-84; Mageroy H. Dikt og sanning i islendingesogene. - Syn og segn, 64, argangen, 1958, p. 145-152; Toorn M.C. van den. Saga und Wirklichkeit. - Arkiv for nordisk filologi, 1957, LXXII, p. 193-205; Nordal S. The historical element in the Icelandic family sagas. Glasgow, 1957; Jones G. History and fiction in the Sagas of the Icelanders. - Saga-Book of the Viking Society, 1952-1953, XIII, pt. V, p. 285-306; Jessen E. Glaubwurdigkeit der Egils-Saga und anderer Islander-Saga's. - Historische Zeitschrift hrsg. von H. von Sybel, 1872, 28, S. 61-100.

9 О значении рассматриваемых здесь древнеисландских слов см. также: Steblin-Kamenskij M.I. An attempt at a semantic approach to the problem of authorship in Old Icelandic literature. - Arkiv for nordisk filologi, 1966, LXXXI, p. 24-34; Lonnroth L. European sources of Icelandic saga-writing. Stockholm, 1965, p. 6ff.

10 Предположение о том, что рыцарский роман был прообразом "саг об исландцах", было высказано датским критиком Рубовом (Rubow P.V.De islandske sagaer. - Tilskueren, 1928, I, p. 347-357; II, p. 170-174, также в кн.: Sma kritiske Breve. Kobenhavn, 1936, p. 7-33). Статья Рубова, очень наивная как история литературы, оказала тем не менее большое влияние на филологов-исландистов.

11 О знаменитом высказывании на празднике в Рейкьяхоларе в 1119 г. много писали. Последняя работа на эту тему: Foote P.G. Sagnaskemtan: Reykjaholar 1119. - Saga-Book of the Viking Society, 1955-1956, XIV, pt III, p. 226-239. См. также: Brown U. 1) The saga of Hromund Gripsson and ?orgils saga. - Ibid., 1947-1948, XIII, р. II, р. 51-77; 2) ?orgils saga. Oxford and London, 1952.

12 Как Снорри пересказывал саги, хорошо показано в работе: Lie H. Studier i Heimskringlas stil, dialogene og talene. Oslo, 1937 (Skrifter utgitt av det Norske Videnskaps-Akademi i Oslo, II. kl., 1936, № 5).

13 О снах в "сагах об исландцах" см.: Turville-Petre G. Dream symbols in Old Icelandic literature. - In: Festschrift W. Baetke. Weimar, 1966, S. 334-354; Kelchner G