Маленькую маркизу отвозят в монастырь

Ее всю ночь баюкало в дормёзе,

А рано утром кучер и лакей,

С поклоном низким, подарили ей

По самой яркой, самой красной розе.

Еще прохладой веяло в лесу;

Из-под колес спасалися гурьбою

Лягушки; длинный хлыст сбивал порою

С прозрачных листьев яркую росу.

В жеманной речке отражались ивы;

Цвели луга; неслось жужжанье пчел;

Спала деревня; у стены осел

Жевал репейник и смотрел лениво...

Чтоб вылезти и чтоб нарвать цветов

На ярко-синей, радостной полянке,

Она щекочет шею гувернантке

Прикосновеньем легких лепестков.

Но та строга, неумолима даже:

«Нам надо быть к семи в монастыре!

Он там, ты видишь, - слева, на горе».

И поправляет ленты на корсаже.

Ах да, она забыла! - ночью ей

Виконт приснился, - что за сон чудесный!

Он говорил: «маркиза, вы прелестны!»

И руки целовал ей до локтей.

А тут ее на много лет запрячут

От этих всех загадочных вещей,

Оденут скверно и прикажут ей

Весь день молиться... - и маркиза плачет...

А в гору медленно ползет дормёз;

Фруктовый сад, стена, фонтан, ворота...

Подножка щелкнула; развеяна дремота,

И падают из рук стебли увядших роз...

И мать-игуменья встречает на дорожке

Ту, что с собой Мадонне принесет

Три тысячи французских ливров в год,

Вопрос в глазах и две прелестных ножки...

Прозрачное раннее утро дышало весенней прохладой,

Вершины деревьев горели под лаской луча золотого.

Он шел по заглохшим аллеям забытого старого сада

Любимую женщину с грустью увидеть в объятьях другого.

Он знал ту аллею, в которой они назначали свиданья:

Там гуще сплеталися ветви, теснее ложилися тени,

И так безотчетно дарили неясное благоуханье

Акации желтые грозди и белые ветки сирени.

И он их увидел, где думал. Они говорили, и внятно

Весеннее утро будили их юные, смелые речи:

А утро уже просыпалось, и ветер ласкал ароматный

Ее непослушные кудри, ее обнаженные плечи.

В руках ее - ветка сирени; к губам прижимая неясно,

Она отдает ее после с капризной улыбкой другому.

О, как он тогда ненавидел, безумно, мучительно, властно,

И белую ветку сирени, и неги весенней истому!

И сколько стоял он - не помнил. Когда же очнулся, то было

Все тихо и пусто, и только порою, угрозой несмелой,

Еще не заснувшая злоба послушную память будила,

И белая ветка сирени на старой скамейке белела.

Душистым, проснувшимся ветром пахнуло; листва зашептала;

По гравию узкой аллеи, мелькая, забегали тени.

– Он тихо нагнулся и поднял, и, чтобы она не завяла,

С собою унес он с улыбкой забытую ветку сирени...

Летом

Георгины на круглом столе

Побледнели с потухшим закатом...

Вы зайти обещали ко мне

С сенбернаром и маленьким братом.

Я велел принести на балкон

Старомодные синие чашки.

Мой заброшенный сад напоен

Ароматом некошеной кашки.

Этот милый минутный визит

Будет все же почти не визитом!

У меня шоколад и бисквит:

Двое младших займутся бисквитом!

А для вас... а для вас у меня

Есть цветы небольшого букета,

Тихий вечер июльского дня

И четыре неясных сонета...

Будет тихо... Сквозь ветви берез

Долетят монотонные стуки...

Сенбернара обиженный нос

Нам уткнется в сплетенные руки...

Головенка с большим хохолком

Оторвется на миг от бисквита:

«Расскажи-ка еще мне, как гном

От колдуньи забрался в корыто!»

Шелест листьев... Спадает жара...

– Я забыл все рассказы про гнома!..

Но куда вы? - «Домой. Нам пора.

Я давно обещала быть дома».

Сенбернар от восторга хвостом

Опрокинет забытые чашки.

Торопясь, мы пойдем вчетвером

По ковру темно-розовой кашки.

Мальчуган на изглоданном пне

Снимет домик со скользкой улитки.

– О, позвольте, пожалуйста, мне

Проводить вас до старой калитки!

Я открою... закрою... мелькнет

Вдалеке ваша шаль голубая...

Эта ночь, - она скоро придет...

– Добрый вечер, моя дорогая!

В саду, где май сверкал и где цвели цветы,

В аллее, где сирень горела сказкой белой,

Моей любви мучительно несмелой

Я вам сказал желанья и мечты.

И вы ответили… Уже не «вы», а ты…

Но все прошло так быстро, так нежданно...

Мы разошлись уже, когда в саду туманном

Кружились первые осенние листы...

Когда-то, чтоб еще безумней было счастье,

Весна коснулась нас своей волшебной властью;

Теперь же осень грустно убрала

Листвой увядшею, эмблемой страсти дальней,

Аллею, по которой ты ушла, -

Чтобы разлука нам была еще печальней...

А.А.Таскину

Закат был золотым, а ночь потом пришла

Такою медленной, такою странно синей...

И синяя печаль мне на душу легла,

Как на душу пчелы умершей меж глициний.

Почти что хорошо. Не закрывая глаз,

Живу как будто бы с закрытыми глазами.

Я знаю, я вплету в узор певучих фраз

Слова, которые нельзя назвать словами.

Почти что хорошо. Почти. И только жаль,

Что завтра будет то, чего сейчас не надо,

Что эта синяя, бездонная печаль

Уйдет из глаз моих, как эта ночь из сада;

Что завтра буду я опять, опять собой,

Что солнце медленно зажжет цветы глициний,

И сердце вырвется разбуженной пчелой

Навстречу золоту из этой сказки синей!

И хочется, чтоб все окончилось не тем,

Чем кончиться должно, а новой, долгой тайной,

И чтоб в моих глазах осталась бы совсем

Печаль, которая пока еще случайна...

Я боюсь: не такими мечтами,

Как мои небольшие мечты,

В своем сердце, предутреннем храме,

Засветишь незажженное ты.

Я пришел для неясного счастья,

Я одной только сказки хочу,

Я хочу мимолетно, не властью,

Прикасаться к душе и плечу.

Мне казалось в часы моей скуки,

Что о том же скучаешь и ты,

Что твои запрокинуты руки

В октябре, когда вянут листы.

Мне казалось, что мягкого тона

Тишина твоих платий и снов,

Что ты любишь утят, анемоны

И печаль моих длинных стихов.

Мне казалось... Мне только казалось...

Мне, вернее, хотелось, чтоб ты,

Как безоблачный день, отражалась

В синеве моей первой мечты.

Но потом я подумал: «А если

Только грезам усталым моим

Силуэт в темно-розовом кресле

Показался родным и больным?

Может быть, ты безмерно чужая?

Может быть, ты печальна не тем?»

И с тех пор я боюсь... я не знаю...

Я моих не кончаю поэм...

И с тех пор начало мне казаться,

Что ты стала иной, чем вчера:

Разучилась цветам улыбаться,

Забываешь грустить до утра.

Что ты хочешь чего-то другого,

Чем мои небольшие мечты,

Что обману красивого слова

Отдаешься зачем-то и ты.

И пока я враждую с собою

И гадаю, ты та иль не та, -

Ты моею усталой рукою

Мной самим от меня заперта.

И я знаю теперь безвозвратно,

Что я больше не буду твоим:

Я мечтал о слегка непонятном,

О желаньи, скользящем как дым;

Я мечтал о простых разговорах,

О букетах фиалок, - не роз,

Об одном только жесте, которым

Поправляют изгибы волос;

Об улыбках, как в старом романе,

В позабытом, наивном саду...

– Я найду! В этом русском тумане

Я себе небольшое - найду!

Упрек

Ты иногда меня почти любила;

И не сердись: я говорю «почти».

А если ты забыла, то прочти

В моих глазах все то, что ты забыла.

В томительный и длящийся узор

Не сплетены судьбою жизни наши.

Ты - отнята; но я из тех, чей взор

Допьет до дна святую горечь чаши.

Пусть будет так. Но страшен мне недуг

Моей души, привыкшей к грезе вольной.

Мой дорогой, мой нехороший друг,

Мне иногда бывает слишком больно...

И медленно, но зная все пути,

В мои глаза, покорные бессилью,

Приходит, чтобы больше не уйти,

Печаль любви, которой смяты крылья.

Песня русского Пьеро

За модой небо не следит

И этой ночью, за опушками,

Свою улыбку утаит

Вуалью с золотыми мушками...

И я, опаловый Пьеро,

Иду дорогой лунной, длинною,

И все кругом напоено

Моей печалью мандолинною:

И ночь, и звезд падучих нить,

И сад, овеянный жасминами...

Меня хотели не пустить

Те, что скучают с Коломбинами!

Но я в открытое окно

Ушел от вин, горящих блестками,

Чтоб было мне не все равно,

Какое небо за березками;

Чтоб зацепил паук меня

Своей вечерней паутинкою,

Чтобы до завтрашнего дня

Я шел случайною тропинкою;

И чтоб успел я где-нибудь,

Перебиваемый лягушками,

О том, что я люблю, шепнуть

Вуали с золотыми мушками.

В санатории

«Как снега на горах прозрачна пелена;

Как медленно внизу туманы гасят дали;

Давайте руку мне... Дойдемте до окна...

Но тише: - я боюсь, что вы уже устали...

Не правда ль, хорошо сейчас лететь стрелой

На лыжах вниз, в овраг, и дальше, в лес лиловый?

Мне доктор говорил, что этою весной

Вы будете уже почти совсем здоровы.

Теперь же надо ждать, и терпеливо ждать,

Подушку вышивать, просматривать журналы,

И, главное, себе напрасно не внушать,

Что будто бы вам жить осталось слишком мало!»

...Как снега на горах прозрачна пелена!

Но медленно внизу туманы гасят дали,

И ночь придет. Совсем. Томительно темна

Для тех, которые, быть может, не устали.

Как свечи, догорит последний, тусклый час,

Уныло-долгий гонг напомнит об обеде,

Внизу зажгут огни, - и я уйду от вас,

Печальной, маленькой в своем пушистом пледе.

Мне бесконечно жаль сплетенных этих рук,

Судьбою созданных для женственной печали,

Для осторожных встреч и медленных разлук, -

Которых никогда еще не целовали...

Проходят дни. Пройдут. Меня зовут дела,

И прежние края, и та, что мне писала, -

И тонкая рука, томительно бела,

Останется одна на складках одеяла.

А там - придет весна. В последний раз снега

Зажгутся, чтоб совсем погаснуть. Вы найдете,

Что ночь мучительно и тягостно долга,

Что не заснете вы, - и вы совсем заснете...

Уйдете в странный мир, чьи яркие врата

Вам были уж давно необъяснимо зримы,

Где светлых ангелов откроются уста

Для поцелуя тем, кто не были любимы.

Пусть мечтал я проститься с тобой

В желтой рамке осеннего сада; -

Мы простились в гостиной, зимой;

И я понял, вернувшись домой,

Что не надо молиться, - не надо!..

Пусть я думал, что фразы разлук

С бесконечною мукой дружны; -

Мы расстались так просто, мой друг!..

И я понял с улыбкою вдруг,

Что не нужно бояться, - не нужно...

Пусть я думал, что долгую грусть

Моя жажда забыть успокоит; -

Но я помню еще наизусть

Этот сон... И я понял, - и пусть! -

Что не стоит бороться, - не стоит!..

Последняя ночь Пьеро

Я медленно вошел в непроходимый лес,

Я путь обратный свой отметил ярким мелом,

Но, раньше чем найти волшебный мир чудес,

Вернулся в прежний сад и умираю в белом.

Зачем? Мне кажется, что я б еще сумел

И ярко проклинать, и горячо молиться;

А в час, когда порыв еще и юн и смел,

Так чудно хорошо, так нужно заблудиться!

И вот уже мне жаль, что я не обречен

Найти немой дворец, таинственно желанный,

Где спит красавица, чей одинокий сон

Навеки разбудить и радостно и странно.

И вот уже мне жаль, что синий мотылек

Меня не проводил до сказочного клада,

Что навсегда теперь остался мне далек

Дворец из леденца и плиток шоколада;

Что с Красной Шапочкой, которой я не знал,

Я старой бабушке не относил обеда,

Над волком не шутил и ночью не слыхал,

Как точатся ножи в избушке Людоеда!