Гибель Панфилова и повышение в воинской службе

В заключительной повести рассказывается, как Баурджан Момыш-Улы получил повышение на военной службе. А главное то, что погиб Панфилов! Слыша от очевидцев, что погиб Панфилов, командир батальона поначалу не хотел этому верить. Но когда ему поднес солдат прочитать заметку о смерти Панфилова в газете, то Баурджан все же еле поверил этому происшествию. А погиб он вот так: дивизия оставляла деревню за деревней, отходила на следующие рубежи. Панфилов сидел со своим штабом в Гусенове. Неутомимый генерал надел полушубок и вышел на улицу. Вышедший за ним Арсеньев, видел, как он делал в своей жизни последние шаги. Пламя и грохот взметнулись перед генералом, он упал, подорвался на мине. Последнее, что он смог сказать то, что он будет жить. Баурджану долгое время не верилось, что его командир погиб. Он по несколько раз читал эту заметку в газете.

На 20-градусном морозе выстроились его бойцы. Он поздравил бойцов со званием советских гвардейцев, рассказал также и о подвигах. Рядовой Сторожкин взял в плен командира батальона; восемьдесят воинов лейтенанта Заева тоже приумножили славу советского солдата, атаковали с такой яростью, что сумели взять три немецких танка, набитых награбленными тряпками, громили, гнали барахольщиков, захвативших нашу землю; рота Брудного почти поголовно погибшая со своим командиром и со своим политруком. Два дня эта рота, окруженная врагами, удерживала опорный пункт на Волоколамском шоссе, не позволила гитлеровским мотоколоннам пройти по шоссе. «Честь и слава нашим павшим братьям! Родина вовек их не забудет!» Кроме того, командир похвалил перед всеми пулеметчика Блоху, выставил его перед батальоном. Шея его, то есть Блохи, была забинтована. Раненый, он остался на посту, продолжал драться. Не оставил пулемета и во время марша-отхода.

После того, как Баурджан похвалил своих бойцов, начал он и о Панфилове. Иван Васильевич Панфилов – генерал реальности; генерал правды. Он уважал солдата, постоянно напоминал командирам, что исход боя, прежде всего, зависит от самого солдата, и исход боя решает сам солдат. Кроме того, он напоминал, что самое грозное оружие в бою – душа солдата. Баурджан говорил своим солдатам, что если бы не Иван Васильевич Панфилов, то не удержали бы они эту дорогу – Волоколамское шоссе. Панфилов был генералом разума, генералом расчета, генералом хладнокровия, стойкости, генералом реальности.

По пути в село, где прибывал штаб дивизии, обнаружился Рахимов. Оказалось, что при встрече с немцами ему пришлось выбраться из лесу одним, раньше всех. Потом он был задержан постами заградительного отряда. Суровый пожилой командир отряда, бывший моряк, с глубоким шрамом наискосок лба, отнесся недоверчиво к Рахимову, и поэтому его посадили до выяснения обстоятельств в промерзший сарай. Командир батальона сказал Рахимову, что он должен был отыскать свой отряд в лесу, во что бы то ни стало, комбат не стал его наказывать.

Баурджан Момыш-Улы встретился со Звягиным, генерал-лейтенантом армии. Еще сильнее подружился. При встрече они обнялись. Когда Звягин закуривал сигарету, то Баурджан узнал у него зажигалку Панфилова. И сам про себя подумал, что вот он являлся ближайшим другом Ивана Васильевича Панфилова.

На этом завершается повествование Баурджана Момыш-Улы. Но он добавил, что двадцать третьего ноября тысяча девятьсот сорок первого года он перестал быть комбатом, а назначили командиром полка. Свой батальон бывший комбат передал Исламкулову, также верному его бойцу.

Таким образом, панфиловцы отстояли Волоколамское шоссе, выдержали шестидневный бой на Ленинградском шоссе и вместе с другими частями Красной Армии погнали врага от Москвы. Как указывает рассказчик всей этой повести, можно написать и другие книги: «Ленинградское шоссе», «Под Старой Руссой».

Война в повести К. Воробьева «Это мы, Господи!»

С каждым годом все дальше и дальше уходит от нас война, все меньше становится свидетелей тех страш­ных событий. Но имеем ли мы право забыть годы, во­шедшие горем в каждый дом, унесшие жизни мил­лионов людей? Можем ли мы предать память о наших дедах, отдавших свою жизнь за свободу своей Роди­ны, своих детей и внуков? И особенно ясно это пони­маешь после прочтения книг о Великой Отечествен­ной войне, написанных авторами, знающими о ней не понаслышке, являющимися прямыми участниками военных действий. Книгой-откровением стала авто­биографичная повесть Константина Воробьева «Это мы, Господи!», написанная в 1943 году. Показанная в ней сила человеческого духа заставляет переосмыс­лить все жизненные ценности, задуматься о смысле собственной жизни. Ведь шли на войну и погибали за свою землю мальчишки, не намного старше нас.

Так, герою повести Сергею Кострову всего 23 года, а жизненный опыт его, приобретенный за три года жизни в фашистских лагерях, вызовет сострадание и уважение и у людей более зрелого возраста. Даже в тех нечеловеческих условиях, которые выпали на его долю, Костров сумел сохранить достоинство. «... я мо­лод и хочу жить. Значит, хочу еще бороться». И он бо­ролся. На протяжении всего повествования автор рас­сказывает нам о том, что пришлось пережить, выстра­дать его герою.

Претерпевая муки голода, физические страдания, ежедневную угрозу смерти, молодой лейтенант не ос­тавлял мысли о свободе, использовал каждую малей­шую возможность для избавления от вражеского плена.

Мучительно бесконечно тянулись дни. Многое при­шлось пережить главному герою повести: и тиф, и из­нуряющий голод, когда «от истощения пергаментной бумагой шелестели перепонки ушей, носом нельзя было дышать — шумом и треском наполнялась голо­ва». Видел он, как люди, наделенные властью, изде­вались над другими, беззащитными, людьми — мори­ли их голодом, убивали ради забавы, давали непо­сильную работу. Видел, как «диким и жадным огнем загорались дотоле равнодушно-покорные глаза чело­века при виде серенького кирпичика», как люди теря­ли волю к жизни, человеческое достоинство, смиря­лись со своим бесправным положением, уподобля­лись бессловесным животным. Но были и другие, подобные Сергею Кострову, борющиеся за каждую минуту своей жизни, использующие любую случай­ную возможность для того, чтобы обрести свободу. Та­кими были капитан Николаев, и Ванюшка, и Мотвя-кин с Устиновым. Все они, как и главный герой, про­несли через все испытания удивительную жизнестойкость. Только мысль о побеге давала силы для того, чтобы выжить в страшных условиях фаши­стского плена. «Тяжелым ленивым шаром катились дни. Подминал этот шар под тысячепудовую тяжесть тоски и отчаяния людей, опустошая душу, терзая тело. Не было дням счета и названия, не было счета и определения Думам, раскаленной массой залившим мозг...».

Даже превратившись в «долговязого скелета, обтя­нутого сухой желтой кожей», Сергей Костров думает о том, что в глубине его души еще живет, «то», что «заставляет тело терпеть до израсходования послед­ней кровинки». «Это самое «то» можно вырвать, но только цепкими когтями смерти». Это — сила духа, жажда жизни, свободолюбие. Даже на жестоких до­просах он отстаивает право на свою независимость: «— Почему бежал? — Это мое право».

Право любого человека — быть свободным, стре­миться к свободе. И лишить человека этого права нельзя даже под угрозой смерти.

Не раз бывало и так, что кончались силы, казалось, легче умереть, чем дальше выносить весь этот ужас: «Разогнаться и об острый угол барака... самому», что­бы не распорядился твоей жизнью кто-нибудь другой, считающий себя вправе это сделать. На помощь Сер­гею приходила память: «Оставалось последний раз прошагать мысленно свои двадцать три года. Нет, в прошлом все было так, как надо... Иначе он и не мог. Только так, как было и должно быть! И только обрыв этой немноголистной повести нелепый... без подписи, без росчерка...». Не мог этот упрямый юноша сми­риться с таким концом, и борьба продолжалась. По­весть автобиографична, значит, герой выжил, высто­ял в этом аду, и от своего имени, от имени тех, кто про­шел то же горнило, кричит: «Это мы, Господи!». Слышишь ли ты? Слышал ли ты?

(краткое содержание):

Лейтенант Сергей Костров осенью 1941 г. попадает в плен. Продержав пленных несколько дней в подвалах разрушенного Клинского стекольного завода, их, построенных по пять человек в ряд, конвоируют по Волоколамскому шоссе. Время от времени раздаются выстрелы — это немцы пристреливают отставших раненых. Сергей идёт рядом с бородатым пожилым пленным — Никифорычем, с которым он познакомился прошлой ночью. У Никифорыча в вещмешке есть и сухари, один из которых он предлагает Сергею, и мазь, которая помогает при побоях, — он намазал ею разбитый висок Сергея. Когда колонна проходит через деревеньку, старуха бросает пленным капустные листья, которые голодные пленные жадно хватают. Внезапно раздаётся автоматная очередь, старушка падает, падают пленные, и Никифорыч, смертельно раненный, говорит Сергею: «Возьми мешок... сын мой на тебя похож... беги...»

Сергей с колонной пленных доходит до Ржевского лагеря и лишь на седьмые сутки получает крошечный кусочек хлеба: на двенадцать человек в день выдаётся одна буханка хлеба весом в восемьсот граммов. Иногда пленные получают баланду, состоящую из чуть подогретой воды, забелённой отходами овсяной муки. Каждое утро из барака выносят умерших за ночь.

У Сергея начинается тиф, и его, больного, с температурой за сорок, обитатели барака сбрасывают с верхних нар, чтобы занять хорошее место: «все равно умрёт». Однако через двое суток Сергей выползает из-под нижних нар, волоча правую отнявшуюся ногу, и бессильным шёпотом просит освободить его место. В этот момент в барак входит человек в белом халате — это доктор Владимир Иванович Лукин. Он переводит Сергея в другой барак, где за загородкой лежит около двадцати командиров, больных тифом; приносит ему бутылку спирту и велит растирать бесчувственную ногу. Через несколько недель Сергей уже может на ногу наступать. Доктор, работая в лагерной амбулатории, осторожно выискивает среди пленных в доску своих людей с тем, чтобы устроить к лету побег большой вооружённой группой. Но выходит иначе: пленных командиров, в их числе и Сергея, переводят в другой лагерь — в Смоленск.

Сергей с новым своим приятелем Николаевым и здесь постоянно ищет случая бежать, но случай все не представляется. Пленных опять куда-то везут, и на этот раз, видимо, далеко: каждому выдают по целой буханке хлеба из опилок, что составляет четырёхдневную норму. Их грузят в герметически закрывающиеся, без окон, вагоны, и к вечеру четвёртого дня состав прибывает в Каунас. Колонну пленных у входа в лагерь встречают вооружённые железными лопатками эсэсовцы, которые с гиканьем набрасываются на измождённых пленных и начинают лопатами их рубить. На глазах у Сергея погибает Николаев.

Через несколько дней конвоиры выводят сто человек пленных на работу за пределы лагеря; Сергей и ещё один пленный, совсем ещё мальчик, по имени Ванюшка, пытаются бежать, но их настигают конвойные и жестоко избивают. После четырнадцати дней карцера Сергея и Ванюшку отправляют в штрафной лагерь, расположенный недалеко от Риги — Саласпилсский лагерь «Долина смерти». Сергей и Ванюшка и здесь не оставляют надежды на побег. Но через несколько дней их отправляют в Германию. И тут, сбив решётки с вагонного окна, Сергей и Ванюшка на полном ходу выпрыгивают из вагона. Оба чудом остаются в живых, и начинаются их скитания по лесам Литвы. Они идут ночами, держа путь на восток. Время от времени беглецы заходят в дома — попросить еды. На случай, если вдруг окажется, что в доме живут полицейские, в карманах у них всегда лежат круглые большие камни-голыши. В одном доме девушка-работница даёт им домашнего сыру, в другом — хлеба, сала, спички.

Однажды, в день, когда Ванюшке исполнилось семнадцать лет, они решают устроить себе «праздник»: попросить картошки в стоящем на опушке леса домике, сварить её с грибами и отдохнуть не два часа, как обычно, а три. Ванюшка отправляется за картошкой, а Сергей собирает грибы. Спустя некоторое время Сергей, обеспокоенный отсутствием Ванюшки, по-пластунски подползает к дому, заглядывает в окно, видит, что Ванюшки там нет, и понимает, что он лежит в доме связанный! Сергей решает поджечь дом, чтобы избавить Ванюшку от неизбежных пыток в гестапо.

Две недели Сергей идёт один. Добывая еду, он пользуется уловкой, которая не раз спасала ему жизнь: входя в дом, он просит хлеба на восьмерых: «Семь моих товарищей стоят за домом». Но вот наступает осень, все сильнее болит нога, все меньше и меньше удаётся пройти за ночь. И однажды Сергей не успевает спрятаться на днёвку, его задерживают полицейские и доставляют в Субачайскую тюрьму, а затем переводят в тюрьму Паневежисскую. Здесь в одной камере с Сергеем сидят русские, которые, судя по его внешнему виду, предполагают, что ему лет сорок, тогда как ему нет ещё и двадцати трёх. Несколько раз Сергея водят на допросы в гестапо, его бьют, он теряет сознание, его опять допрашивают и опять бьют; у него хотят узнать, откуда он шёл, с кем, кто из крестьян давал ему еду. Сергей придумывает себе новое имя — Петр Руссиновский — и отвечает, что ни в каком лагере он не был, а сбежал сразу же, как попал в плен.

Сергей и его новые друзья Мотякин и Устинов, до тюрьмы партизанившие в литовских лесах, задумывают побег. Пленные работают на территории сахарного завода на разгрузке вагонов; Сергей забрасывает свёклой спрятавшихся в бурт Мотякина и Устинова, а сам прячется под вагоном, устроившись там на тормозных тросах. Обнаружив в конце рабочего дня исчезновение троих пленных, конвойные, бросившись их искать, находят Сергея: его выдаёт некстати размотавшаяся и свесившаяся из-под вагона портянка. На вопрос конвойных о ненайденных товарищах Сергей отвечает, что они уехали под вагонами. На самом же деле, в соответствии с разработанным планом, они должны попытаться ночью перелезть через забор и уйти в лес.

После неудавшегося побега Сергея переводят в Шяуляйскую тюрьму, а затем в Шяуляйский лагерь военнопленных. Идёт уже весна 1943 г. Сергей начинает обдумывать план нового побега.