Порою ты можешь меня проклинать; Ветер — отец мой, облако — мать, Дочка моя — прохлады струя, Радуга в небе — постель для меня. 5 страница

Сердитая Пенни сжимала в руке палочку Гермионы и метала взглядом молнии.
— Вы что, не в состоянии нормально себя вести? — топнула ногой целительница. — Немедленно извинитесь друг перед другом. Гермиона, ты сама сказала, у нас нет времени на глупости.

Раскаяние затопило Гермиону, и освободившись от заклинания, она не нашла в себе сил посмотреть Северусу в глаза.
— Приношу вам свои извинения, мисс Грейнджер, за неподобающее поведение, — произнёс Люциус прохладным, очень формальным тоном, и Гермиона заметила, что на ноги он поднимался несколько скованно.
Она встала с пола и тряхнула головой, отбрасывая с лица волосы.
— Я не собиралась причинять Северусу вред.
— Он мой давний друг, — отозвался Люциус. Пояснение вышло не слишком вразумительным, однако уже гораздо больше походило на настоящее извинение. Выражение уязвлённой гордости он надел, словно доспехи, и Гермиона подумала, уж не ревнует ли он к их с Северусом дружбе. Она тут же вспомнила о Гарри и о том, на что была готова пойти ради его безопасности, а затем посмотрела на Северуса. И вздрогнула: он был в ярости.

Вздохнув, Гермиона протянула руку Пенни:
— Я не собираюсь проклинать Люциуса. — Мимолётный взгляд на блондина укрепил веру в необходимость добавить: — Если только он этого не заслужит.

Взгляд Северуса стал ещё тяжелее, Люциус оскорбился, а Пенни рассмеялась и вернула Гермионе палочку.
— Не стану отрицать, что Жалящее проклятье он заслужил. О чём ты вообще думал, Люциус, когда так в неё вцепился? Она ведь могла уже начать произносить заклинание, и что бы тогда случилось с Северусом?

Люциус не сказал ни слова, развернулся на каблуках и стремительным шагом направился к выходу из палатки.
— Пожалуйста, не уходите. — Все, включая Люциуса, повернулись к Гермионе, даже не пытаясь скрыть своего удивления. — Оказавшись на вашем месте, возможно, я поступила бы точно так же, — сказала она. — Наше с вами прошлое не способствует взаимному доверию, но я хочу попытаться.
Люциус склонил голову, и платиновые волосы скрыли его лицо.
— Я тоже. У нас есть общая цель.
— Да, — кивнула Гермиона.

— Если вы закончили этот спектакль... — ледяной голос Северуса прервал их попытки к сближению. — Время не ждёт.
— Хорошо. — Гермиона подошла к Северусу и тихо сказала: — Прости меня.
Он поджал губы, но кивнул.

— Пенни, — Гермиона повернулась к целительнице. — У нас ещё есть время?
Пенни взмахнула палочкой, и Гермиона нахмурилась, глядя, как зелёное облако окутало Северуса и засветилось, переливаясь палитрой цветов, от светло-салатового до насыщенно-красного. Самый тёмный из них, багровый, казавшийся почти чёрным, прицепился, словно репейник к Тёмной метке.
— Мало, — заключила Пенни. — Ни в коем случае не позже полуночи.
Гермионе стало так больно в груди, что она не смогла вдохнуть.

— У меня есть дела, — заявил Северус и ушёл бы, если бы остальные не перегородили ему дорогу. — Пустите, — сердито рявкнул он. — Нужно начать варить восстанавливающий эликсир и...
— Я могу его сварить, — твёрдо сказала Пенни и указала на диван.
— Я помогу, если в том возникнет необходимость, — отозвался Люциус и посмотрел на Гермиону, продолжавшую хранить молчание. — Мисс Грейнджер, если мне не изменяет память, в школе вы были лучшей по всем предметам. Не собираетесь предложить помощь?
Гермиона покраснела.
— Я действительно была лучшей ученицей, но мои способности к зельеварению едва ли выше средних. Разумеется, я могу приготовить ингредиенты, но Пенни справится с самим зельем лучше.
Люциус недоверчиво прищурился, и Гермиона удостоилась сдержанной улыбки Северуса.
— Какая скромность, — заметил Северус, садясь на диван.
— Нет, — ответила Гермиона, — я просто выросла.
— Свежо и честно, — прокомментировал Люциус, но с совершенно другой интонацией, чем его друг, и какое-то время они с Северусом вели безмолвный диалог. — Ладно, ладно, я молчу. — Люциус отбросил волосы за плечи и направился к креслу, инстинктивно выбрав из двух более мужское. — Будьте любезны, продолжайте... хм, то, от чего я вас отвлёк, мисс Грейнджер. Я скажу Айману, чтобы он поставил в лазарете ещё одну кровать.

Северус стиснул зубы, но промолчал, а затем перевёл тяжёлый взгляд на Гермиону.
— Давай, наконец, продолжим.
— Хорошо.
— Погоди! — воскликнула Пенни. — Что ты собираешься делать, Гермиона? Мне нужно это знать, чтобы отследить возможный эффект на проклятье и его распространение.
— Я когда-то много занималась чарами памяти и, хоть нападение на Северуса произошло недавно, решила проверить, смогу ли обратить их действие. Нужно узнать, что за загадка поставила в тупик троих... эээ... — она чуть покраснела и бросила на Северуса извиняющийся взгляд, — четверых... умных, образованных волшебников.

— Ладно, — согласилась Пенни, села на диван рядом с Северусом и призвала из своей комнаты самопишущее перо с пергаментом. — Надо подробно всё записать.
— Ты напоминаешь мне Поппи Помфри, — улыбнулась Гермиона.
Северус чуть не зарычал, но остался на своём месте.
— Пенни, сотвори, пожалуйста, диагностические чары, показавшие Заклинание памяти.
— Хорошо. — Пенни выполнила просьбу: из палочки вырвался сноп искр, окруживший голову Северуса, эти искры стали одна за другой взрываться, превращаясь в рунические символы, которые постепенно рассеивались. — У Билла они не были такими чёткими, а у Кормака и Драко вовсе не определялись.
— Я знаю одно заклинание, которое позволит зафиксировать результат. — Гермиона присела на маленьком кофейном столике перед Северусом. — Готов?

Он напряжённо кивнул. Гермиона резко рассекла воздух причудливым движением палочки, и через минуту в нескольких дюймах над головой Северуса повисли те же руны. Они были чётче и сияли ярче, чем те, что удалось получить Пенни.
— Нет, — покачала головой Гермиона. — Неправильно.
— Что неправильно? — спросил Люциус, читая плавающие над головой друга руны, словно каллиграфическую надпись с эстампа.
— Альгиз, Эйваз и Пертро лежат в основе чар памяти. — В утверждении Пенни прозвучала вопросительная нотка.
— Верно, — ответила Гермиона, — но ты когда-нибудь видела, чтобы использовалась Гебо?
Помолчав, Пенни произнесла:
— Мне никогда не приходилось специально в этом разбираться, так что не знаю.
— Насколько мне известно, это крайне необычно. — Гермиона умолкла, погрузившись в мысли. Краем уха она слышала, как Люциус и Пенни принялись обсуждать, почему Альгиз так часто используется в чарах памяти.

Руны плавали над Северусом, напоминая сверкающую корону. Общепринятые три олицетворяли скрытые смыслы и просветление, оберег и защиту. Они Гермиону не интересовали — её внимание было приковано к неожиданной Гебо. Сама она, конечно, экспертом не являлась, но прежде чем смириться с потерей родителей, Гермиона общалась и консультировалась со многими специалистами.

Здесь расположение Гебо было не совсем понятным, несколько двояким, но эта руна скорее противопоставлялась остальным и, более того, находилась в перевёрнутом положении. Если это действительно так, то жертвенные дары и щедрость, основное значение Гебо, извращены во что-то тёмное, возможно, чрезмерную жертву, или одиночество, или лишения. Толкование рун во многом напоминало ликвидацию заклятий, думала Гермиона. Очень многое зависело от обстоятельств.

— Появление аномальной руны, конечно, всё усложняет, — повысил голос Люциус, привлекая внимание Гермионы.
— Почему? — недоумевала Пенни. — Что она означает?
— Вызов, — поморщившись, пояснил Северус.
— Да вся эта чертовщина — вызов, — воскликнула Пенни, и вдруг её собственные страх и беспокойство выплыли наружу, отчётливо отразившись на лице.
— Моя дорогая, мы не позволим нас одолеть, — очень мягко сказал Люциус и легонько, словно добродушный дядюшка, похлопал её по плечу. Пенни одарила его благодарной улыбкой.

Несколько ошеломлённая поведением Люциуса, Гермиона на вопрос Пенни не ответила, но Северус прокашлялся, и она взяла себя в руки.
— Не понятно, находится ли эта руна в оппозиции к остальным, и я не могу сказать, добавлена ли она для того, чтобы намеренно ввести нас в заблуждение, или для того, чтобы предостеречь от попыток вмешательства в память.
— Если это предупреждение, то глубже лезть опасно? — осторожно уточнила Пенни.
— Куда опаснее бросить начатое, особенно теперь, — ответила Гермиона, задумчиво поглаживая гладкую рукоятку палочки. — Пенни, если нет прямых противопоказаний, мне нужно осмотреть Билла, и неплохо бы взглянуть и на остальных.

Пенни произнесла несколько диагностических заклинаний над Северусом, в том числе и вызывавшее тот липкий туман. Вмешательство Гермионы не оказало никакого влияния: результат был тот же.

— Мистер Малфой, — позвала Гермиона, оборачиваясь к блондину. На короткое мгновение за невозмутимым лицом она разглядела страх, который Люциус всеми силами пытался сдержать. — Не думаю, что это как-то навредит Драко, — очень мягко сказала она, — или Биллу и Кормаку.
— Вы думаете или знаете? — спросил он.
— Не наверняка. Но из того, что мы только что видели собственными глазами, и заключения Пенни о том, что проклятье Северуса хуже, чем у остальных, нет оснований полагать, что на ком-то из них отрицательно скажется заклинание обнаружения.

Северус фыркнул.
— Отрицательно скажется? Ради Мерлина, Гермиона, теперь понятно, почему ты не подалась в целители. Ты как страшный сон пациента и его родственников. Просто скажи ему, что диагностическое заклинание не навредит Драко.
Она хмуро зыркнула на Северуса исподлобья, а Люциус переспросил:
— Это правда? Оно не навредит?
— Если она так говорит, значит уверена в этом, Люциус, и я явно остался невредим, — устало выговаривал Северус, — риск ничтожен.
— Это не твой сын!
— Нет, но это... — Северус поднял левую руку так, чтобы все увидели отвратительно чёрную, зловеще пульсирующую татуировку, — …моя жизнь. Я совсем недавно вернул её себе и как-то не горю желанием легко от неё отказываться.

Гермиона вскочила на ноги, встав между разведёнными коленями Северуса. Она украдкой взглянула на него, надеясь, что её выражение невозможно понять.
— Идёмте. Времени в обрез, а мне нужна вся возможная информация. Пенни?
— Дай мне минуту на сборы. Я согласна на то, чтобы ты осмотрела Кормака. Я хочу, чтобы он вернулся. И вернулся целым и невредимым.
Люциус поднялся на ноги, подтянутый, сдержанный, несгибаемый.
— Не сильнее, чем я хочу получить назад своего сына.

Гермиона отвечала Люциусу, но не сводила глаз с Северуса:
— Мне нужно узнать загадку, чтобы отыскать на неё ответ до встречи со сфинксом, и я не хочу, чтобы пострадал кто-то ещё... — В горле вдруг встал комок, и глаза наполнились слезами.
— Нет! — воскликнул Северус. — Не надо этих сантиментов, Гермиона. Я тебя умоляю!
Она шмыгнула носом и засмеялась, но смех вышел каким-то нездоровым, и чего-чего, а веселья в нём точно не было.
— Ладно. Никаких сантиментов, но ты сделаешь так, как тебе будет велено.

Он тоже встал, и Гермиона шагнула в сторону, уважая его личное пространство. Но Северус навис над ней, словно туча.
— Я должен начать варить зелье.
— Но больше чтобы никаких сфинксов. Тем более, в одиночку. Тебя могут неправильно понять.
— А как его могут понять? — удивился Люциус.
— Что у него пунктик по поводу спасения людей.

Смех Люциуса был резким, но недолгим.
— Не про Поттера ли, случаем, так говорят?
Северус презрительно усмехнулся и направился к выходу из палатки.
— Я буду у себя.
Он одарил всех троих своим фирменным взглядом и исчез за брезентовыми «дверями», растворяясь в ослепительно ярком утреннем солнце.

_______________

Примечание.

(*) Ещё одна загадка из «Хоббита», ответ — ветер.

(**) Это, разумеется, свеча.

(***) Река.

Глава четвёртая

Со мною не борись:
Стою без ног и без доспехов защищаюсь,
А сдачи дать могу, совсем не напрягаясь. (*)

Она вглядывалась в коридор за переливающимся, дрожащим магическим барьером и упивалась сладкой победой. О, как он был уверен в своём остром уме, этот муж. Так ведь и прошлый был не глупее и столь же мало сомневался в успехе. Но ни один из них не раскрыл её тайны.

Издав глубокий гортанный рык, страж расправила мощные крылья, шаркнув перьями по стенам предкамеры. Голубая краска осыпалась с песчаника, осев на кончиках крыльев.

Но что ей до них за дело? Главное, эта территория теперь в её власти.

Скоро она отберёт ещё, а потом — стоит лишь подождать — обитель станет прежней. Полностью и безраздельно в её распоряжении. До сих пор к ней не явилось ни одного достойного.

Порою ты можешь меня проклинать; Ветер — отец мой, облако — мать, Дочка моя — прохлады струя, Радуга в небе — постель для меня.

«Такой молодой... Кажется почти юным...», — подумалось Гермионе, когда она подошла к постели Драко в лазарете. Светлые волосы были убраны со лба и аккуратными волнами спускались на подушку. Подбородок уже не такой заострённый, как когда они учились в школе, а ещё Драко поправился с их последней встречи — она тогда видела его прикованным к креслу на слушании в Визенгамоте. Многие месяцы в коме... А кажется, всего лишь спит, и пока глазу не заметны признаки долгой обездвиженности.

Несмотря на всё, что связывало их в прошлом, Гермиона не смогла остаться равнодушной к его нынешнему положению. Она взглянула на мужчину, стоявшего по другую сторону кровати: похоже, тот её вовсе не замечал. Взор Люциуса был прикован к неподвижному лицу сына, и в кои-то веки, впервые на её памяти, его эмоции оказались как на ладони. Горе вытравило глубокие борозды вокруг глаз и возле рта, а страх, похоже, рисовал в воображении уж очень живые картины. Ладонь Люциуса покоилась на плече Драко, словно он надеялся, что физический контакт как-то поможет сыну справиться с разрушительным проклятьем, дремавшим в молодом теле.

— Я понимаю, что вы чувствуете. — Услышав негромкие слова, Люциус резко поднял голову, и лицо мгновенно разгладилось, превратившись в учтивую маску, выверенность которой он оттачивал годами. Но Гермиону уже не одурачить. — Тем летом, когда погиб Дамблдор, я применила Заклинание памяти к родителям и отослала их из Англии.
Глаза Люциуса расширились от удивления.
— Вы изменили их воспоминания? Вам же тогда было... сколько?.. Шестнадцать? Как вы?..

— Мне было восемнадцать, и мне отчаянно хотелось защитить их. Вот только я не знала тогда, что через шесть месяцев действие этих чар станет необратимым. Фактически, я осиротела в канун того Рождества. А выяснила это, лишь когда всё закончилось. — Так вот, почему Северус... — На самом деле так мы и подружились. Я методично изводила его, пока он лежал в больнице, но потом Северус всё-таки одолжил мне несколько книг из своей личной библиотеки. Но ни одна из них... — она умолкла, быстро заморгав в попытке укротить слёзы, так просившие дать им волю, каждый раз, когда она думала о родителях.

— Я сочувствую вашей утрате.
И Гермиона ему поверила.
— Спасибо. Я не позволю Драко стать следующим.
Люциус попытался улыбнуться.
Подняв палочку, Гермиона спросила:
— Можно?

Малфой кивнул, и она принялась выводить в воздухе петли и спирали, невербально творя заклинание обнаружения. Сперва ничего не происходило, и плечи Люциуса совсем поникли. Однако то же самое было и при обследовании Билла и Кормака, так что Гермиона терпеливо ждала и, не останавливаясь, творила заклинание, позволяя его мощи накопиться. От затраченных сил на лбу выступили капельки пота.

Спустя показавшуюся бесконечно долгой минуту над головой Драко стали выплывать из воздуха едва заметные руны. Их мерцание было таким слабым, что символы с трудом угадывались. В то же мгновение Люциус вскинул запястье, и в его ладони появилась палочка из чёрного дерева. На кончике вспыхнуло тёмно-синее свечение, отливавшее серебром и заставлявшее древние символы на рукояти переливаться таинственными волнами. Затем искорка цвета синего кобальта отделилась от основного огонька и засияла ярче, подсвечивая зыбкие руны и делая их пригодными для чтения.
— Спасибо, — сказала Гермиона, отмечая про себя сходство результатов обследования Драко и остальных жертв. Как и ожидалась, она увидела Альгиз, Эйваз и Пертро. Тем не менее, появилась и четвёртая руна. — Это ведь Турисаз? — спросила она, изо всех сил
щурясь, словно от этого символ станет чётче.

Люциус наклонился поближе к мерцающему руническому кругу.
— Да, думаю это она.
Гермиона закусила губу и отменила заклинание. Повернувшись к маленькому прикроватному столику, она сделала пометку в своих записях.
— Мне нужно увидеть Северуса.
— Позвольте полюбопытствовать, зачем? Помимо, разумеется, очевидного удовольствия от его компании.
— Надо сообщить ему о том, что нам удалось обнаружить. — Она кивнула в сторону Драко. — И я хочу ещё раз применить к нему заклинание обнаружения.

Люциус несколько угрожающе шагнул ближе к ней, будто считал приведённые доводы недостаточными.
— И снова я спрошу: зачем?
— Нет времени ждать. У Северуса нет времени, — Гермиона обошла светловолосое препятствие и направилась к коридору.
— Что вы имеете в виду? — резко спросил он, последовав за ней.
— Вы его видели? — она посмотрела на Люциуса, но шагу не сбавила.
— Да.
— Давно?

Люциус поднял руку, собираясь задержать спутницу, но, похоже, вспомнил, как неприятно испытывать на себе Жалящее проклятье. От Гермионы его жест не ускользнул, и она немного замедлила ход.
— За последние несколько часов Тёмная Метка полностью изменилась.
— Проклятье!
— Пенни требует погрузить его в исцеляющую кому немедленно, но он всё откладывает. В последний раз, когда я его видела, Северус согласился закончить с первым этапом приготовления укрепляющего эликсира, а остальное — позволить доделать Пенни. Но он отказался инициировать стазис до тех пор, пока я не сообщу ему о результатах обследования. — И что у вас с результатами?
— Идёмте со мной, только не вмешивайтесь. Побеседуем с вами, когда он будет в безопасности.

У Люциуса были длинные ноги, и шагать он мог достаточно быстро, однако тревога подгоняла Гермиону так, что поравняться с ней оказалось сложно. Войдя в главную подземную залу, они непроизвольно остановились, напряжённо вглядываясь в переливающуюся, пульсирующую баррикаду, сдерживавшую призрачного сфинкса.

Люциус вдруг негромко и на удивление мягко произнёс:
— Он вам очень дорог.
— Я уже говорила, что мы друзья. — Гермиона заспешила в сторону импровизированной лаборатории Северуса, словно не придала значения словам Малфоя, но перед дверью остановилась и обернулась к нему:
— Да, он мне очень дорог. Возможно, даже больше, чем вам.

В лаборатории кипела работа. Северус что-то объяснял Пенни, та под его руководством тонко нарезала корни лотоса, а у дальнего конца каменной скамьи Айман со своим ассистентом склонились над папирусом под стеклом и то и дело перебивали Северуса, пытаясь сопоставить иероглифы с его догадками.

Когда Гермиона и Люциус вошли, вся эта бурная деятельность на миг застыла, но потом Айман громко спросил:
— Ты уверен, что необходим котёл именно из драгоценного металла?
Северус нахмурился, но коротко кивнул и бросил четыре сушёные ягоды в котёл, над которым склонился. Из котла пошёл пар, который закружился над головой зельевара, и Гермиона заметила, что волосы его как никогда жирные и сальные.
— Боярышника всего четыре? — уточнила Пенни.
— Такого — да. — Северус вдруг снова нахмурился, и Гермиона увидела, как заходило у него под кожей адамово яблоко. — Если возникнет необходимость снова закупать боярышник, я бы посоветовал добавлять по пять плодов на первом этапе.
Нож Пенни завис над лотосом, и она сказала:
— Надеюсь, такой необходимости не возникнет.

Он снова кивнул и принялся мешать зелье деревянной ложкой. Гермиона предположила, что ложка тоже из боярышника — чтобы усилить действие плодов.
— Северус, — позвала она, — мне нужно ещё раз применить к тебе заклинание обнаружения.
— Не сейчас, Гермиона. — Он ещё сильнее нахмурился и потянулся за следующим ингредиентом, каким-то порошком, который Гермиона не узнала.
— Если не сейчас, то когда?
Что-то в её голосе заставило Северуса оторваться от зелья и поднять голову.
— Как только закончу. Пятнадцать минут, ладно?
Но тут вмешалась Пенни:
— Как только закончишь, ты прямиком отправляешься в лазарет, Северус Снейп!
— У меня много дел.
— Северус, — интонация Пенни была предупреждающе-угрожающей.

Он бросил взгляд на волшебные песочные часы, стоявшие тут же, на скамье: песок безмятежно, но неумолимо сыпался вниз. Такие часто использовали зельевары: по виду как маггловские, но засекать можно было хоть дни, хоть минуты. Сейчас они отсчитывали последние часы Северуса, и внизу уже набралось песка гораздо больше, чем оставалось сверху.
— У меня есть ещё один час, — наконец сказал упрямый пациент. — И он потребуется мне целиком.
— Надеюсь, ты выделишь мне хотя бы пятнадцать минут. — Гермиона проигнорировала грозный взгляд Пенни.
Северус перестал помешивать зелье, вынул ложку из котла и отложил её в сторону.
— Это всё, что тебе от меня нужно?
Их взгляды встретились и будто сцепились.
— Едва ли, — тихо произнесла она, — но я постараюсь не отнять у тебя много времени.

Люциус подошёл к Пенни и отвлёк её вопросом:
— Чем я могу помочь?
Та только закончила с нарезкой корня лотоса и вытирала руки тряпкой, заткнутой за пояс. Они с Люциусом переместились за стол и погрузились в обсуждение ингредиентов и местных поставщиков.

Северус же вернулся к самоназначенному заданию, и Гермиона оказалась предоставлена сама себе. Она примостилась на краешке каменной скамьи неподалёку от Северуса.
— Тебе она нужна? — спросила Гермиона, взяв в руки стеклянную палочку для перемешивания.
Он искоса глянул в её сторону и отрицательно покачал головой, не прекращая по щепотке добавлять в котёл порошок и левой рукой равномерно перемешивать эликсир: двенадцать раз по часовой стрелке, трижды — против, затем следующая щепотка.

Гермиона трансфигурировала стеклянную палочку в высокий табурет и разложила на мастабе свой пергамент, прижав один его уголок другой палочкой для перемешивания, а второй — пустым флаконом. Пергамент хранил все данные о том, что выявило заклинание обнаружения у Северуса, Билла, Кормака и Драко. Ей удалось добиться результата от каждого осмотра, что, к слову, привело в уныние Пенни, но Северус объяснил целительнице, при каких обстоятельствах Гермиона узнала столь редкое и необычное заклинание, и та успокоилась.

Записи ставили в тупик. Во всех случаях наблюдались общие постоянные, но появлялись и явные отличия.

Она составила небольшую таблицу: в одной колонке — Альгиз, Эйхваз и Пертро, в другой — Иса, Гебо, Турисаз и Джера. Напротив Исы написала имя Кормака, напротив Гебо — Северуса. Затем возле Турисаз вывела «Драко» и последним добавила имя Билла, рядом с руной Джера. Попытка обратить чары памяти — дело, в общем-то, не хитрое, если использовалось классическое заклинание, — не разобравшись прежде с появлением четвёртой руны, могла плохо кончиться.

— Почему они разные? — буравя взглядом вторую колонку, спросил Люциус, внезапно выросший у неё за плечом.
Гермиона настолько сосредоточилась на работе, что не заметила, как он приблизился, но впервые не дёрнулась при его появлении.
— Пока не знаю, — ответила она.
— Из прошлого нашего разговора я понял, что Эйхваз, Пертро и Альгиз — стандартный набор. Они, несомненно, символизируют щит, охрану и что-то сокрытое...
— К тому же, как я предполагаю, ограждают от зла.

Задумавшись, он плотно сжал губы, и его волевой подбородок стал ещё твёрже. Гермиона же набросала все четыре аномальные руны в прямом положении, затем в обратном и в оппозиции в надежде, что это поможет истолковать значение Гебо. Сказать, в прямом она положении или в обратном, сложно было всегда.

— Как отношение вот это, — Люциус ткнул пальцем во вторую колонку, — имеет к обращению Заклинания памяти?
— Если не понять, как они связаны с чарами памяти, обращение может оказаться опасным.
— Что вы имеете в виду?
Она оторвалась от рисунка и решительно встретилась взглядом с сероглазым любопытством: — Необратимая потеря памяти или, в худшем случае, полное лишение рассудка.
— Твою Цирцею!
— Я не собираюсь рисковать ни Северусом, ни кем-либо другим. Кроме того, нам нужно выяснить содержание загадки.
— Если загадка существует.
— Если есть сфинкс — значит, есть и загадка.

— Вы настолько в этом уверены?
— А вы нет? Исследования Драко впечатляют своими размахом и глубиной, а он счёл, что это сфинкс. Есть некие странности, не спорю, но и Кормак, и Билл сошлись в своих выводах с Драко. Я уже послала сову за кое-какими сведениями о наших аномалиях, однако, исходя из того, что мы знаем... сфинкс явно что-то охраняет. Он показал себя исключительно бдительным стражем библиотеки. И ему нечего больше скры... — она внезапно умолкла и устремила взгляд куда-то в угол комнаты, пытаясь угнаться за смутной, зудящей мыслью. Люциус повернулся посмотреть, что же так привлекло её внимание, но Гермиона уже ничего вокруг не замечала. Колдунья пыталась выдернуть из потока сознания, словно рыбку из ручья, неясную, расплывчатую связь между теорией и их аномалией, но та всё время ускользала. От разочарования она тряхнула головой и, наконец, очнулась: — Для использования чар памяти должна быть причина, а наиболее вероятная из них — защитить загадку. Пока не понимаю, почему. Мне нужно узнать, что там произошло.

— А вы не можете использовать Легиллименцию? Северус ей превосходно владеет.
— Если заклинание не заблоки... Нет! Постойте! Гениальная идея! — она просияла, и Люциус аж отпрянул от внезапно проснувшегося энтузиазма. — Северус! — позвала она. — Мне потребуется больше, чем пятнадцать минут.
— Больше у меня нет.
— Пенни? — с надеждой спросила Гермиона.
— Нет, Гермиона. Если промедлим и не погрузим Северуса в стазис в течение часа, мы подвергнем его жизнь серьёзной опасности.

— Северус, — взмолилась Гермиона. — Люциус подал мне отличную идею, думаю, она сработает!
Он сжал челюсти, но ловкие руки продолжали орудовать ножом — или, скорее, порхать над доской с изяществом художника, творящего произведение искусства.
— И в чём заключается твоя идея?
— Если я произнесу заклинание обнаружения в то время, как ты проникнешь в моё сознание с помощью Легиллименции, я смогу видеть всё сквозь чары памяти, как через окно. Может и не сработать...

— Гермиона, ты гений! — воскликнула Пенни с другого конца мастабы.
Щёки Гермионы стали чуть пунцовыми.
— Спасибо, Пенни. Я правда так не думаю. Всегда говорила Га... эээ... друзьям, что всё дело в книгах и мозгах, но это не так. У меня просто сильная мотивация.

Северус издал сдавленный смешок, Люциус своего веселья даже не скрывал, а Пенни спросила:
— Правда?
На мужчин Гермиона внимания обращать не стала и говорила с Пенни:
— С того самого момента, как я очутилась в волшебном мире, мне хотелось доказать своё право там быть. Но это желание вскоре сменилось другим: как только Гарри потребовалась помощь, все мои усилия свелись к одной цели — чтобы он остался в живых.

Веселье с лица Люциуса испарилось, и он искренне произнёс:
— Далеко не многие друзья сподвигают нас на такую преданность, мисс Грейнджер.
— Гарри — брат, которого у меня никогда не было.
— А сейчас? — пытливо, но при этом странно задумчиво спросил Малфой.
— Прошу прощения?
— Что движет вами сейчас? — уточнил Люциус.

Гермиона отвела глаза, избегая встречи с проницательным, слишком-много-знающим взглядом, но затем вздёрнула подбородок и выложила как на духу:
— Вы никогда не слышали, что Дамблдор говорил о силе любви?
Рука Северуса застыла на середине помешивающего движения, но он тут же продолжил так, словно его занимало лишь это занятие. Люциус презрительно усмехнулся, и слова его сочились ядом:
— Дамблдор был глупцом.
Гермиона покачала головой.
— Глупцом он не был. Жестоким манипулятором — да, но отнюдь не глупцом.
Брови Люциуса взлетели вверх:
— Неужто вы устояли перед его неземным обаянием?
— Сначала нет... — Она бросила взгляд в сторону Северуса. Тот склонился над котлом, и из-за пара лица его не стало видно.
— И что-то же изменило твоё мнение? — поинтересовалась Пенни.
— Он использовал меня, чтобы отвлечь нас от поисков крестражей, подпитывал комплексы Рона, заставил Гарри поверить в то, что не оставалось другого выбора, кроме как погибнуть от рук Волдеморта. — Северус и Люциус вздрогнули от этого имени, но она продолжила: — Мы условились делать то, что необходимо, но быть пешкой в чужой игре... Моё уважение к Дамблдору навсегда рухнуло, однако презирать его я стала уже позже. Когда война закончилась.

Северус таки перестал мешать зелье, а Пенни бросила притворяться, что старательно взвешивает сушёный желтокорень. Айман со своим ассистентом у дальнего конца каменной скамьи не сказали ничего, однако и так было понятно, что они тоже навострили уши.

Пенни собиралась заговорить, но Люциус её опередил:
— Признаюсь вам откровенно, мне любопытно как никогда. Отчего же ваша милость сменилась на гнев?

Гермиона взглянула на Северуса и сказала:
— Альбус Дамблдор безжалостно обрёк одного из самых храбрых людей, что мне доводилось знать, на смерть, разбив предварительно его репутацию вдребезги, растоптав... — и снова повернулась к блондину, стоявшему возле неё, — и приговорил юношу к агонии от необходимости совершить убийство ради спасения своей семьи, когда существовали и другие пути. — Заметив потрясение Люциуса, она добавила: — Ко всему прочему, Дамблдор всячески поддерживал атмосферу вражды и раскола в Хогвартсе. Нельзя вешать ярлык на человека и считать, что он никогда не изменится, основываясь лишь на том, каким он сел на табурет в одиннадцать лет.