Порою ты можешь меня проклинать; Ветер — отец мой, облако — мать, Дочка моя — прохлады струя, Радуга в небе — постель для меня. 6 страница

Тишину в комнате нарушало лишь булькание в котле. Гермиона уже жалела о своём порыве высказаться и гадала, воспользуется ли Люциус новым знанием, если разглядит в нём слабость. Как бы там ни было, Северус отложил палочку для перемешивания, убавил огонь под котлом и произнёс:
— Так вот почему ты не любишь разделение на факультеты?
Она чуть не рассмеялась.
— Да, отчасти.
— Но мы здесь собрались не за тем, чтобы реорганизовывать Хогвартс, хотя, согласен, самое время. — Люциус указал на пергамент Гермионы: — Как мы собираемся поступить с этим?

Гермиона посмотрела на маленькие часы, а потом на Северуса. Взгляд его был тяжёлым, а лицо надёжно скрыто привычной непроницаемой маской.
— Ты согласен попробовать? — спросила она.
Он отрывисто кивнул и повернулся к Пенни:
— Желтокорень на этой стадии не нужен. Боярышник настоится через сорок восемь часов, а до тех пор, эликсир не требует внимания. Тебе остаётся лишь следовать моим инструкциям...
— Конечно-конечно, — поспешила заверить его целительница. — Я пересмотрю свои заметки и сравню с воспоминаниями в Омуте памяти Люциуса. Я уже составила список твоих постоянных поставщиков и обсудила с Люциусом возможную замену в случае необходимости. Я прослежу, чтобы ингредиенты не иссякали.

Он едва заметно ей улыбнулся и посмотрел на Гермиону:
— Похоже, у меня образовалось немного свободного времени. Сколько тебе нужно?
— Всё, что есть, — ответила она. — Что тебе ещё надо сделать до... эээ... до?
— Кое-какие личные мелочи. — Он взял со скамьи запечатанный сургучом свиток и протянул Гермионе: — Вот распоряжения для Гринготтса относительно моего хранилища и любых возможных издержек.

Гермиона отшатнулась от свитка:
— Северус!
Он стиснул зубы.
— Будь реалисткой, Гермиона. Сколько вы ещё продержите меня — всех нас — в стазисе, прежде чем...
Ярость захватила каждую клеточку её тела.
— Даже не смей думать об этом, Северус Снейп! Мы выберемся. Так, Люциус?
— Если это вообще возможно.
Теперь свирепый взгляд волшебницы обратился на Люциуса.
— Это возможно. Я — мы — сделаем это возможным. — Грудь её тяжело вздымалась, и Гермиона вдруг резко выдохнула. Она взяла свиток и уже спокойнее сказала: — Я приму это как представитель Гринготтса, но хранить буду у себя. А теперь идём.

Она развернулась и, ни на кого не глядя, покинула комнату. Доносившиеся из коридора шаги становились всё тише, но раздавшийся вдруг издалека женский голос вывел оставшихся из некоторого оцепенения:
— Ну? Так мы идём, или как?
Лёгкая улыбка тронула губы Северуса, а Люциус ухмыльнулся и, покачав головой, почти ласково произнёс:
— Какая же она гриффиндорка.

Северус устало рассмеялся.
— Не стал бы на твоём месте говорить такое при ней — ты сам слышал, что она думает о факультетах. — Он кивнул остальным и исчез за дверью.

А Люциус негромко пробормотал:
— И не только о них, — и вышел вслед за другом.

Я птица без крыльев, летаю даже в небесах,
Дарю при встрече слёзы на глазах;
На свете появляюсь и в воздухе я тотчас растворяюсь. (***)

Гермиона с Северусом сидели на диване.

— Можно было сделать это в лазарете.
— Разумеется, там ведь гораздо уютнее, — презрительно усмехнулся Северус.
— Не надо сарказма. Просто я не знаю, сколько времени всё это займёт, и мне бы хотелось, чтобы тебе было проще.
Он медленно прикрыл глаза и вздохнул.
— В сложившейся ситуации нет ничего простого.
— Знаю, но если сработает — а должно сработать — значит, оно того стоило, правда? — Он натянуто улыбнулся, и Гермиона покраснела. — Мерлин, как бестактно вышло. Прости, Северус. Я не... чёрт! Ты прав. Ничего простого тут быть не может, я лишь теряю время. Но... Знаешь, когда ты ликвидатор заклятий, случаются опасные и волнующие моменты, хотя это меня задер...
Северус дотронулся до её трясущейся руки.
— Хватит откладывать, Гермиона.
— Ладно. — Она потянулась к кофейному столику за высоким стаканом, чуть не столкнув тарелку с печеньем и фруктами, и залпом выпила охлаждённый чай с гибискусом и женьшенем. На маггловских раскопках он был в фаворе, поскольку одновременно освежал и тонизировал. Взволнованная колдунья поставила пустой стакан на место и выдернула из неаккуратного узла на голове волшебную палочку. — Я готова.

— Что ты знаешь о Легиллименции? — спросил он.
— Помимо определения из учебника? — улыбнулась Гермиона.

Ответ позабавил Северуса, и уголки его рта изогнулись кверху.
— Какое счастье, что ты переросла свои детские манеры.
— Чтобы ты знал... — начала она, притворно возмутившись, но тут же одёрнула себя и продолжила уже серьёзно: — Мне больше известно об Окклюменции. Мы довольно много практиковались, когда были в бегах, и даже сейчас я периодически очищаю сознание по вечерам перед сном.

— Что ж, Легиллименция не является дисциплиной в строгом смысле, тем не менее, истинные мастера способны отличать правду от лжи, толкуя извлечённые из сознания объекта чувства и воспоминания.
— Чувства? — встрепенулась она. — Я и не предполагала.
— Боишься, что я узнаю, как ты на самом деле ко мне относишься? — беспечно спросил он.
Ответ Гермионы однако легкомысленным не был:
— Я думаю, ты всё и так знаешь.
Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, а затем Северус тяжело сглотнул и поднял палочку.
— Произносим одновременно, — напомнил он ей.
— Хорошо. — Гермиона тоже направила на него палочку и начала обратный отсчёт: — Три... два... один.

— Легиллименс!

Окружающие предметы поплыли у неё перед глазами и вскоре превратились в полупрозрачный фон, а в голове замелькали один за другим образы и воспоминания. Безумная карусель эмоций грозила вот-вот раздавить душу, но мельтешение картинок стало замедляться и, наконец, вовсе остановилось. Это воспоминание было знакомо и Гермионе, и Северусу, видеть которого она не могла, но присутствие ощущала.

Они оказались в классе Защиты от Тёмных Искусств. Тяжёлые шторы были опущены, и единственным источником света служили тускло мерцавшие свечи. Гермиона жадно ловила каждое слово профессора, расхаживавшего вдоль рядов. Классная комната наполнялась низким, обволакивающим голосом:
— Тёмные Искусства несчётны, многообразны, изменчивы и вечны. Бороться с ними — всё равно что сражаться с многоголовым чудищем... — Восхищение и интерес в хороводе эмоций Гермионы-школьницы танцевали под руку с восторгом: вот он, человек, который научит всему, что нужно знать. — Это бой с противником непостоянным, неуловимым, неистребимым. А потому ваша защита должна быть столь же изобретательной и гибкой, как те искусства, что вы тщитесь одолеть.

Воспоминание стало тускнеть и вскоре сменилось следующим: неподвижное тело Северуса левитировали мимо Гермионы, в больничное крыло, куда она несла стопку чистых бинтов, — прошло несколько часов после падения Волдеморта. О собственных ранах она вмиг позабыла и так и продолжала стоять в дверях: стыд, вина и чувство колоссального облегчения захлестнули её и боролись теперь за пальму первенства, а Гермиона всё смотрела и смотрела через головы других пострадавших, мимо рядов больничных кроватей, в дальний угол лазарета, где Поппи Помфри, вскрикнув, принялась хлопотать над новым пациентом. И тут Гермиона разрыдалась, оплакивая всё, что потеряла, и горький привкус одержанной победы.

Следующее воспоминание оказалось более счастливым. Нью-Форест. Они с Олливандером собирали валежник, пополняя запасы сырья для волшебных палочек. Над одеялом с провизией, оставшейся от пикника, слабо мерцал защитный магический купол. У края поляны с длинной веткой в руках замерла Гермиона в ожидании вердикта мастера. Пожилой волшебник, хилый на вид, но на поверку крепкий и выносливый, с интересом склонился над веткой. Вдруг откуда ни возьмись на них спикировала большая сипуха с письмом для Гермионы. Сердце тревожно забилось в груди, во рту пересохло. Девушка знала, что в письме результаты ЖАБА.
— Давай, дорогая, — подбодрил её мистер Олливандер, — открывай.
Кривовато улыбнувшись, она трясущимися пальцами вскрыла официальную печать и вынула результаты из конверта.
— Ну как? — через пару мгновений спросил мистер Олливандер.
Лицо Гермионы засветилось и озарилось искренней улыбкой:
— Проходные баллы по всем, а по Защите от Тёмных Искусств удалось поднять оценку с «выше ожидаемого»!
— Что ж, нельзя назвать это неожиданностью, учитывая ваши продолжительные странствия по лесам, — сдержанно заметил пожилой маг. — Но, дорогая, вы не сказали, сколько их. Сколько у вас ЖАБА?
— Не так много, как СОВ, но...
— И сколько это, «не так много, как СОВ»?
— Девять, — ответила Гермиона. Щёки покрылись румянцем — она и сама поразилась собственному успеху.
— Благословенны мои звёзды! Девять ЖАБА. Это... очень хорошо, моя дорогая. Очень. И все «превосходно»?
— Кроме Теории Магии. По ней «вы...

Видение закружилось и сменилось воспоминанием о последнем, надо признать, бурном, дне их отношений с Роном. Гермиона не испытывала никакого желания и дальше барахтаться в этом болоте. Лицо Рона по цвету напоминало свёклу. Разъярённый, он схватил свою метлу с обеденного стола и прокричал:
— Если ты так думаешь, Гермиона, то между нами всё кончено.

Девушка из воспоминания спокойно смотрела на рыжеволосого парня и гадала, то ли она всегда восхищалась качествами, которыми Рональд был обделён, то ли он блистал чем-то, что ей оценить было сложно, а потом — с чего она вообще решила, что этого достаточно. Печально, но от этого не менее решительно Гермиона ответила:
— Да, Рон, всё кончено.
Картинам на стенах пришлось проверить на прочность наложенное на них Заклинание приклеивания, но всё же они удержались на положенных местах, когда Рон с силой хлопнул за собой дверью. Гермиона взмахнула палочкой и входная дверь снова распахнулась.
— Скатертью дорожка! — прокричала она и хлопнула дверью во второй раз.

Опять всё подёрнулось дымкой, и в сознании оформилось совсем недавнее воспоминание: тот день, когда Северус варил укрепляющий эликсир. Сердце в груди затрепетало, ведь их окутали эмоции, переполнявшие Гермиону в те мгновения. Эмоции вполне определённые и понятные. Она мысленно содрогнулась от того, насколько обнажены оказались перед Северусом её чувства к нему.

На то, чтобы произнести нужное заклинание, потребовалась почти вся её воля, но Гермиона наконец взяла себя в руки:
— Клаирвоянс!

Её затянуло в воспоминания Северуса, и она словно стала им. В голове мелькнула отстранённая мысль: так ли всё выглядит для легиллимента? Никаких скачков по жизни, от воспоминания к воспоминанию: разум Северуса, похоже, более организован, а может, просто более привычен принимать у себя посторонних. Он сумел сходу сосредоточиться на последних событиях, а точнее, на прошлом вечере и споре.

Смотреть на то, как она покидает апартаменты Люциуса, глазами другого человека было странно. Напоминало семейную видеохронику времён её детства. Но всё равно как-то иначе. Гермиона не просто видела образы — она чувствовала эмоции Северуса: злость на Люциуса и разочарование в ней.

— Он не монстр.
— Несмотря на все его намерения и твоё высокое мнение, Северус, я отчётливо помню, каково оказаться по другую сторону его палочки и бегством спасать свою жизнь. Такие мгновения порой сказываются на отношении к человеку, — холодно проговорила она. — Спокойной ночи. — Она резко дёрнула на себя входную дверь и с грохотом захлопнула её за собой.

Это Гермиона и сама помнила, но затем на неё вдруг нахлынуло сокрушительное чувство потери. Северус выругался и со всей силы ударил кулаком по стене, пробив в гипсокартоне дыру.

Неожиданно Гермиону что-то подхватило, вырвало из этого воспоминания, завертело и опустило в подземную предкамеру. Однако это воспоминание отличалось от остальных: она видела всё будто сквозь затуманенное окно в дождливый день.

Гермиону охватило ликование, которое передалось и Северусу: заклинание сработало!

В этом воспоминании Северус искусно снимал одно за другим чары, поддерживавшие магическую баррикаду у западного коридора — того, что вёл в библиотеку. Гермиона ощущала его эмоции, как тогда, когда он ударил стену. Северус нервничал, но его решимость подстёгивала святая вера в то, что уж лучше в схватку с чудищем вступит он сам, чем Гермиона.

Он сделал глубокий вдох и снял последнее охранное заклинание. В ту же секунду, как баррикада пала, в предкамеру выпрыгнул призрачный сфинкс, футов девяти в высоту, готовый вступить в схватку со своим тюремщиком.

Пульс Гермионы и Северуса из воспоминаний взлетел до небес.

Сфинкс был полупрозрачным и серебристым, и правильнее говорить «была». На голове — сложный парик из тугих косичек до плеч с искусно вплетёнными нитями бисера, венчавших её чело, точно корона. Лицо, шея и грудь — человеческие и обнажённые, остальное тело принадлежало львице, от воинственно поднятой передней лапы до раздражённо подрагивающей кисточки на кончике хвоста. В отличие от большинства классических сфинксов, этот походил скорее не на женщину-львицу, а на сочетание женщины и грифона, и как у всех грифонов, за её спиной виднелась пара крыльев. Зарычав и обнажив острые резцы, сфинкс полностью расправила крылья, перекрывая их размахом половину просторной подземной залы.

Северус, затаив дыхание, наблюдал за этим внушающим благоговение и страх привидением, а страж откинула назад голову и издала грозный рык, демонстрируя свой гнев и готовность бросить вызов. Гермиона видела, как Северус принимает защитную стойку, чувствовала, как по его венам бежит адреналин, и ладонь, сжимающая рукоять палочки, становится влажной. Неважно, что это создание — призрак: она здесь и она смертоносна.

Опустив голову, сфинкс что-то прокричала Северусу. К своему ужасу, он не разобрал ни слова. Гермиона тоже.

Лицо стража исказило негодование, а затем она сложила могучие крылья и уселась на пол, надёжно заблокировав проход в библиотеку. Её хладнокровная улыбка давала понять, что этот невинный жест был намеренным. Потом она снова что-то сказала, на языке, которого Северус прежде не слышал. Когда стало очевидно, что он ничего не понимает, сфинкс опустила веки.

В тот же миг в голове Северуса раздался женский голос. Акцент был совершенно жутким, но понять речь стало можно. Гермиона не взялась бы утверждать наверняка, был ли язык английским или это не что иное, как мысль в чистом виде. Но голос был удивительным... и волшебным.

В интонации сфинкса звучали осуждающие нотки:
— Ты нарушил границу, Меченый.
— Избежать этого было невозможно, — отозвался Северус, тщательно подбирая мысленные слова. — Я ищу лекарство от Иссушающего проклятья, которое ты наложила на моих друзей и семью.
Выражение лица сфинкса переменилось и стало невыносимо самодовольным.
— Они не заслужили дозволения пройти. Коли желаешь получить то знание, что ищешь, сперва добейся права на проход.
— То есть ты владеешь знанием, которое мне нужно?
— Я не владею. — Гермиона почувствовала болезненный всплеск разочарования Северуса, но затем сфинкс заговорила опять, и огонёк надежды вновь затеплился. — Я охраняю то знание, которое ты жаждешь.

Северус сделал шаг навстречу сфинксу.
— Похоже, я должен пройти, Крылатая.
— Ты должен правильно ответь на мою загадку, иначе я не пропущу.
— Скажешь ли ты, сколько было тех, кто с справился с загадкой? — настороженно спросил он.
От ответа по спине побежали мурашки:
— Если преуспеешь, Меченый, то будешь первым ты.
— Почему ты зовёшь меня Меченым?

Она зарычала, и зубы в зачарованном свете показались белым дымом. Сердце Северуса глухо забилось о грудную клетку.
— Испытываешь моё терпение. — Сфинкс практически прорычала эти слова. — Довольно. Я достаточно оказала тебе любезностей. Отгадывай загадку, раз желаешь знать больше.
— А если мой ответ окажется неверным?
— Ожидает тебя та же участь, что и тех, кто являлся сюда до тебя. — Этот тон не оставлял сомнений: она уверена в его неудаче.
Северус в молчаливом согласии склонил голову и крепче сжал палочку.
— Я готов, — отчётливо промолвил он в мыслях.