Голодающие красавчики в «Тэсти» едят собак 3 страница

— Она там? — шепотом спрашиваю я.

— Ее нельзя тревожить, — ласково улыбается мне Аннабел. — Почему бы тебе не забежать к «Барнис»[16] вместо меня и не забрать новинки от Фиби[17]? Алекса заказала по одному экземпляру каждого цвета. Она собирается являться на каждое сегодняшнее мероприятие с разными сумками и надеется, что благодаря этому попадет в отделы светской хроники.

— Умно, — замечаю я.

— Неужели? — неожиданно вырывается у Аннабел. — Вот возьми. Это тебе на такси.

Да, трудно найти другую такую подхалимку, как Аннабел. Такси медленно ползет в плотном потоке машин. Можно ли любить начальницу так сильно, как Аннабел, по-видимому, любит Алексу? Сомневаюсь.

Совещание начинается на мрачной ноте.

— Нам нужно поговорить о расходах, леди, — говорит Лорен. — Пока я была в декретном отпуске, они резко возросли. В отличие от большинства издательских компаний «Олдем» не экономит на офисных расходах. Сотрудникам позволено многое, и вы даже можете воспользоваться служебным автомобилем, если поздно закончили работу. Однако, — она свирепо смотрит на каждую из нас по очереди, — не злоупотребляйте этим. Больше никаких нелепых покупок! Особенно это касается того, кто предъявил к оплате счет из банка крови и плазмы. Я буду следить за этим.

Банк крови и плазмы? Мы с Джеймсом обмениваемся вопросительными взглядами. Мы опять, к моему превеликому удовольствию, сидим бок о бок в заднем ряду у стены.

Лорен продолжает делать объявления. Список гостей на проводимый в среду и спонсируемый «Тэсти» благотворительный вечер в пользу Фонда пластической хирургии для женщин с низкими доходами ограничен. Приглашаются сотрудники, однако никаких важных персон или гостей. И никаких внештатных работников. А также никаких стажеров.

Мы движемся дальше по различным пунктам повестки дня, пока тема конкурса «Тэсти-герл» не поднимает свою симпатичную голову.

— Работа идет полным ходом, — уверяет собравшихся Алекса. — Джада прилетает тридцатого июня, и до четвертого июля включительно мы все отснимем.

— Не хочу подгонять тебя, дорогуша, но закончен ли отбор? — спрашивает с преувеличенной вежливостью Шейн Линкольн.

— Окончательный список будет утвержден на этой неделе, — воркует Алекса.

— Не могла бы ты представить нам хотя бы несколько кандидаток? — Он хочет поставить ее в трудное положение, поскольку слышал, что еще в прошлый четверг у нее было более двух тысяч эссе и она не читала ни одного из них.

Аннабел приходит своей начальнице на помощь, бросая на стол внушительную кипу бумаг.

— Мы сократили количество претенденток до... — Она сверяется с итоговой таблицей, которую я помогла ей сделать, — до двадцати семи.

— Как у вас с географией? — интересуется Лорен. — Очень важно показать, что мы имеем читательскую аудиторию не только на двух побережьях.

— Я могу раздать эту сводную таблицу всем присутствующим, — самодовольно отвечает Аннабел. — Мы охватили всю страну, можете в этом убедиться.

Лорен искренне удивлена:

— Впервые здесь кто-то по собственной инициативе сделал сводную таблицу. Хорошая работа.

— Спасибо, — скромно опуская глазки, говорит Аннабел.

Я возмущена, но не показываю виду. Неплохо было бы, если бы она озвучила, что это моя идея.

— Как насчет места съемок? — спрашивает Шейн. — Мне нужна подробная информация, чтобы я мог все обсудить с Джадой.

— Как мы оформим съемки? — встрепенулась Лиллиан. — Модели очень юные. Но под каким соусом это подать?

— Лиллиан, вспомни, — спокойным голосом говорит Алекса, хотя видно, что у нее все клокочет внутри, — мы обсуждали это еще весной. Мы будем снимать их на заброшенной ферме в сельской местности под заголовком «Новая ферма: новый урожай моделей».

— Ты уже определилась с местом?! — Шейн прикидывается удивленно-встревоженным. — Почему я ничего не видел? Хорошо бы, чтобы кто-то отправил мне по электронной почте фотографии этого места сразу после совещания.

— У нас нет этих фотографий. Это место в трех часах езды к северу, в Джефферсонвилле. Джада видела его, и она уверена — всем все понравится.

— Так дело не пойдет, — возражает Шейн. — Вся ответственность за имидж журнала — на мне, и я должен сначала убедиться в этом воочию. — Усмешка вспыхивает на его красивом лице. — И еще — мои люди должны получить от вас несколько альтернативных вариантов до конца этой недели. — Он выдерживает паузу, чтобы насладиться возмущением Алексы. — Или... — задумчиво произносит он, — возможно, мы можем все отснять в студии с декорациями. Я представляю стога сена...

— Сено — как раз яркий признак осени, — соглашается Лиллиан.

И тут меня осеняет — я же собираюсь поехать на эти выходные домой, к папе. Сердце бешено бьется, когда я поднимаю руку:

— Алекса?

Все разом поворачиваются, чтобы посмотреть на меня. В горле у меня пересохло.

— В эти выходные я как раз буду поблизости от Джефферсонвилля, так, может быть...

Рэйчел через всю комнату метнула в меня недоверчивый взгляд.

Алекса тоже удивлена, однако довольно благожелательно воспринимает эту новость.

— Ну спасибо, Кейт, — говорит она. — Мы подумаем, как это использовать.

Только я начала мысленно поздравлять себя, как встряла Аннабел:

— Я поеду с ней!

Она поедет со мной на уик-энд ко мне домой? Невероятно!

После совещания меня попросили подменить ассистентку Лиллиан.

Мне нравится отвечать по телефону: «Офис Лиллиан Холл» — жизнерадостным вежливым тоном. Звонящие в большинстве своем заискивают передо мной. Я скрупулезно записываю их имена и названия компаний. Время от времени вхожу в кабинет Лиллиан, чтобы положить ей на стол очередной розовый листочек: «В ваше отсутствие...», поскольку ее там никогда нет — даже когда она точно там.

На время таких подмен роскошный ежедневник Лиллиан в кожаной обложке находится у меня. Я должна отражать в нем любые изменения, которые также дублирую в своей пластиковой копии сего артефакта. Ее экземпляр очень красивый, тяжелее, чем кажется, в обложке из мягкой телячьей кожи. На лицевой поверхности рельефный оттиск торговой марки, которая отдаленно напоминает молекулу гемоглобина.

Открыв его, я изо всех сил стараюсь прочесть неразборчивый витиеватый почерк Лиллиан, когда она вдруг проскальзывает в кабинет под пляжным зонтиком, которым обычно пользуются в солнечные дни. Маловероятно, что эту тенденцию подхватят модницы, но если Лиллиан этого захочет, то результат вполне предсказуем. За ней тенью следует ее новая ассистентка, Кэрол, которая тут же выхватывает у меня ежедневник своего босса. На ее руках следы от глубоко врезавшихся в них ручек многочисленных пакетов с покупками, которыми она была нагружена.

— Я все сделаю сама, Кейт. — Под маской ее вежливости скрывается бурлящее чувство обиды. Кэрол подозревает (и правильно!), что Лиллиан благоволит ко мне. Вчера я заметила, как она разорвала один из розовых листочков с сообщениями, которые я оставила Лиллиан, и съела его.

Лиллиан свысока смотрит на Кэрол и изрекает:

— Дорогая, почему ты вся мокрая?

Что же тут непонятного? На улице такая жара, что плавится асфальт, а Кэрол тащила пятьдесят фунтов складных саквояжей для платьев.

— Я вспотела. Ничего страшного, — нервозно отвечает Кэрол.

Лиллиан, конечно, никогда не потеет. Не похоже, что ей жарко. И на голове полный порядок — безукоризненно уложенная, волосок к волоску, прическа, как и всегда. Она жмурится, как от боли.

— Я не желаю ничего знать о твоих проблемах с гигиеной. У меня тяжелый день. Пожалуйста, не возвращайся на свой пост, пока не примешь приличный вид. — Затем она открывает глаза, улыбается мне и говорит: — А вы, мисс Макэллистон, зайдите в мой кабинет.

Я неверной походкой осторожно иду к ее двери, так как на мне новые туфли Виктории и я еще не привыкла к ним.

— Присаживайся, — вздыхает Лиллиан. Она садится за стеклянный стол для переговоров и жестом показывает на соседнее кресло. Я так и делаю, мое тело покрывается гусиной кожей. Здесь чертовски холодно. Лиллиан трет виски, ничего не говоря.

— С вами все в порядке? — спрашиваю я. Это, конечно, лишнее — задавать подобные вопросы главному редактору, но она выглядит расстроенной.

— Как всегда, — говорит она. — Каждый день одно и тоже.

— Мода находится в застое? Вы не видите никаких оригинальных идей для следующего сезона?

Она улыбается:

— Вот за что я тебя люблю. Ты сообразительная.

Я неуверенно улыбаюсь. Хорошо бы спросить ее, не было ли какой-нибудь другой причины, по которой она выдернула меня из моей прежней жизни.

— Лиллиан, — запинаясь говорю я, — на прошлой неделе вы сказали, что знали мою маму.

— Да. Мы дружили. Это было замечательное время. — Она немного оживляется.

Дружили? Моя мама никогда не упоминала о ней. Но с другой стороны, моя мама умалчивала о многом.

— Вы уже давно не общаетесь с Эвой, не так ли?

— Эва несколько лет назад, как я теперь понимаю, ушла из дому. Мы понятия не имели, что у нее есть семья. Она это тщательно скрывала, иначе мы бы протянули руку помощи ее дочери.

Она похлопывает меня по колену. А ведь Лиллиан отнюдь не относится к тому типу людей, которые обычно хлопают друг друга по коленям.

— Я давно хотела поговорить с тобой об этом. Надеюсь, что в свое время ты будешь вспоминать обо мне — не как о матери, конечно, для этого я недостаточно стара, но как о наставнице.

— Лиллиан! Это большая честь для меня!

— Ты — одна из нас. У тебя есть свой стиль. Ты понимаешь толк в одежде, и еще — твое сегодняшнее предложение на собрании продемонстрировало наличие ума.

Bay! Я невероятно польщена. Еще ни разу не слышала в свой адрес комплименты по поводу стиля.

Повинуясь порыву, я вскакиваю со своего кресла и крепко обнимаю ее. Ее плечи тверды как мрамор. Она явно смущена и сопротивляется какое-то мгновение, прежде чем прижаться своей ледяной щекой к моей.

— Большое вам спасибо, — успокаиваюсь я, отодвигаясь от нее. Что это на меня нашло? — Я не подведу вас, — бормочу я.

Ее глаза затуманились.

— Я знаю, что не подведешь.

Если бы Нина и Рэйчел уже не испытывали ко мне чувства ненависти, то в среду днем они, безусловно, возненавидели бы меня.

Несмотря на то, что стажеры не приглашены на торжество в ресторан «Карнивор», их страшно интересуют мельчайшие подробности этого мероприятия. Благодаря «Наблюдателю» им известен список гостей, меню и так далее. Предположительно там будут сестры Ричарде и «Литтл стар». В роли хозяйки — Рози О'Доннелл. «Наблюдатель» обещает (или угрожает — зависит оттого, как вы к этому относитесь) проникнуть туда и подготовить подробный репортаж с места события с «фотографиями кровопийц» (то есть нас).

Около шести часов вечера Риз останавливается у моего стола со складным саквояжем для платья. Она выглядит привлекательнее, чем обычно. Маленькое черное платье от Александра Маккуина облегает ее изящную, гибкую фигуру. Часть ее густых темных прядей собрана на макушке и заплетена во французскую косу, в то время как остальные волосы мягко ниспадают на плечи.

Риз присаживается на краешек моего стола и спрашивает:

— Не придает ли эта коса мне такой вид, будто у меня шишка на макушке?

Я осторожно отвечаю вопросом на вопрос:

— А должно именно так выглядеть?

— Конечно, нет!

— Риз, у тебя прекрасная прическа. И все остальное тоже. И на твоей голове — ни малейшего намека на шишку.

Она ближе наклоняется ко мне:

— Я чувствую себя неуверенно. Мне нужно взбодриться. Не хочешь пойти «нюхнуть» в дамской комнате?

— Ты с ума сошла! — Возможно, все сотрудники «Тэсти» употребляют кокаин, но, насколько мне известно, на работе они этого не делают. К тому же я против наркотиков. — Не волнуйся, — увиливаю я. — Ты великолепно выглядишь!

— Спасибо, — благодарит она. — Я зашла, чтобы сообщить тебе хорошую новость. Девушки из пиар-отдела выбирали себе наряды для сегодняшнего вечера в гардеробной отдела моды и сказали, что осталось еще несколько приглашений и можно прихватить кого-нибудь с собой на вечеринку. Я предложила тебя. Вот твое платье.

Она, улыбаясь, похлопала по складному саквояжу для платья.

Моей первой мыслью было, что Джеймс, вероятно, будет там фотографировать. Возможно, мне представится возможность поговорить с ним. Второй — что в саквояже платье от Марни и оно вряд ли лучше моего. А третьей — что Нина и Рэйчел будут всю жизнь ненавидеть меня лютой ненавистью.

Когда Риз уходит, молчание в нашем офисе-каморке тяжелее, чем прингловский кашемир[18]. Я поднимаю глаза на своих коллег. Рэйчел побагровела от злости. Нина выглядит чудовищно подавленной. Они обе нарядились на случай, если в последний момент вдруг появится лишнее приглашение.

— Это настоящий неспотизм, — рявкает Нина.

Догадываюсь, что она имела в виду непотизм[19].

— Ну и что, — говорю я и открываю саквояж.

Платье сшито из легкой голубой тафты и украшено джутовым поясом, инкрустированным стразами. Оно мне очень нравится. Полагаю, мне надо только пойти и надеть это.

Мы с Аннабел мчимся через великолепный арочный зал Центрального вокзала. Заметив, как я запрокидываю голову (туманно-синий, усеянный звездами потолок сказочно красив), она по-дружески обхватывает меня за талию одной рукой.

— Симпатичное местечко, правда?

Я пребываю в благоговейном страхе. Большинство детей, вырастающих в сельских районах штата, начинают пользоваться поездом для поездок в город, будучи еще подростками, однако увлечение Эвы Манхэттеном позволило мне избежать этого.

— Потрясающе! — признаюсь я.

— Нью-Йорк хорошеет день ото дня. Вообрази, что летишь над вершинами зданий. Вид на Верхний Уэст-Сайд, открывающийся взору горгульи, просто сказочный.

Она не производит впечатления мечтательной девицы. Из вежливости я говорю:

— Это звучит фантастически!

Лучезарно улыбаясь, она стискивает мою руку:

— Сама увидишь...

Я и польщена, и в то же время чувствую себя неловко из-за подобного ее поведения в стиле «новой лучшей подруги». Интересно, как мы проведем уик-энд в доме моего папы? Я уже пыталась отговорить ее от поездки, но напрасно.

Мы входим в «Карнивор», любимый ресторан Лиллиан специализирующийся на мясных блюдах, который, как я только что узнала, расположен справа от главного зала вокзала. Большие куски кровавого филея не очень хорошо сочетаются с благотворительностью в пользу Фонда пластической хирургии. В настоящий момент гости с коктейлями в руках теснятся неподалеку от бара. Обеденный зал — море столов, накрытых белыми скатертями, с огромными композициями из цветов — все еще отгорожен канатом. В помещении ужасно шумно, воздух здесь — смесь ароматов духов, закусок и табачного дыма. Аннабел прижимается ко мне и шепчет:

— Улыбайся.

Я успеваю закрыть свой разинутый от удивления рот как раз вовремя, поскольку мы попадаем под артиллерийский обстрел фотовспышек.

— Зачем мы им?

Аннабел закатывает глаза:

— Начинающие папарацци фотографируют всех подряд. А потом становятся избирательнее.

Мы прокладываем себе путь сквозь толпу. Аннабел шепотом перечисляет мне имена. Новое направление журнала, с тех пор как Лиллиан возглавила его (и изменила название с «Шоп-герл» на «Тэсти»), сильно повлияло на тусовку Нью-Йорка, а у Аннабел острый глаз, не пропускающий знаменитостей. Она обращает мое внимание на пару обитающих в Нью-Йорке кинорежиссеров; магната, владеющего сетью супермаркетов, чей персональный «джет» — главная сценическая площадка Америки для частных вечеринок; на Линдсей Лохан — хотя ее я и сама узнала. Она в жизни худее, меньше ростом и больше похожа на ящерицу. Я не могу не остановиться, чтобы поглазеть на нее. И тут замечаю Джеймса с камерой в руке, подходящего к ней. Он что-то говорит ей на ушко, при этом его ладонь касается ее обнаженной руки. Линдсей снисходительно улыбается и разрешает ему сделать парочку снимков.

— Кейт! Пойдем! — тянет меня за руку Аннабел. — Нам надо быть в гуще событий, это входит в наши обязанности.

Расстроенная, я проталкиваюсь за Аннабел. В противоположном углу комнаты на низкой круглой скамье сидит Лиллиан.

— Почему она в стороне? — изумляюсь я. — Она не должна сидеть в уголке.

— У нее депрессия, — отмахивается Аннабел. — Иногда она пытается предотвратить ее, что настоящее бедствие с точки зрения пиар-перспективы. Антея Феррари вызывала Лорен по этому поводу в прошлый раз.

Сердцем я с Лиллиан.

Я ныряю под поднятый официантом поднос с закусками. Несмотря на плотную толпу, мне удается оторваться от Аннабел, но я застреваю позади двух женщин, на одной из которых «пижамка» с логотипом «Луи Вуиттон».

— Более десятилетия у всех на виду, а совсем не изменилась! — кричит одна другой.

— Она выглядит точно так же, как в начале девяностых! — соглашается другая. — Я всегда думала, что это благодаря косметике, но это не так!

Я бросаю взгляд поверх их плеч и обнаруживаю, что и говорят о Кейт Мосс, которая стоит всего в нескольких футах, нахмурившись и дымя сигаретой.

— «Париж-Хилтон» тоже не стареет, — замечает девушка в «пижамке». — Так же как и Николь Кидман. Знаменитостям это удается.

Работая локтями, я протискиваюсь мимо них к бару, где кажется, еще больше народу, чем в обеденном зале. Какая-то женщина с тщательно уложенными, а-ля горгона Медуза завитками черных волос кричит своему соседу-мужчине:

— Не только в студии! Было еще четыре подозрительные смерти в «Барнис» в этом году...

— Да не четыре, а две! Обычные суициды. Молодые женщины, повергнутые в отчаяние ценой туфель.

— Я слышала, что какая-то женщина вошла в примерочную кабину отдела «Вечернее платье», надела бальное платье от Сен-Лорана и перерезала себе вены на запястьях. Там повсюду была кровь.

— Ты видела фото, дорогая. Кто-то просто сыграл злую шутку, сделав этот снимок для одного журнала, а «Барнис» вчинил иск.

Увидев взмокшего от пота официанта, с трудом прокладывающего себе дорогу сквозь толпу, держащего поднос высоко над головой, я бросаюсь за ним и только таким образом в конце концов достигаю стола, за которым в углу сидит Лиллиан — неподвижная, словно мумия, с ничего не выражающим лицом.

Кристен, Шейн и несколько других редакторов толпятся вокруг нее, пытаясь казаться оживленными. Риз Мэлапин вертится рядом, наблюдая за руководящим составом с очень странным выражением лица — презрение плюс подобострастие.

Нервничая, приближаюсь к столу. Я не знаю, что сделать, чтобы получить приглашение присесть, поскольку никто не обращает на меня внимания, но, к счастью, меня замечает сама Лиллиан.

— Освободите место для Кейт. — Она делает соответствующий жест. — У меня на нее большие планы. Она — мое последнее...

Я присаживаюсь на краешек стула, задаваясь вопросом, что это за планы и что означает это «последнее». При этом чувствую себя весьма счастливой, поскольку мне удалось заполучить место за этим столом.

— Кейт, — говорит Лиллиан, — тебе уже знаком Шейн Линкольн, наш арт-директор.

Рядом с Шейном звезда хип-хопа — Трей, который избегает неловкости, представившись сам, хотя, конечно, это лишнее.

Лиллиан ровным голосом продолжает:

— Это Ноа Чайлдс, редактор отдела «Красота».

Я киваю и бормочу, что мы с Ноа уже знакомы, сегодня она без нарисованных веснушек.

— Мы с Кейт давно знакомы, — говорит Кристен Дрейн, когда очередь доходит до нее.

Глядя на ее белокурую гриву, можно подумать, что она несколько дней не мылась, — явная реклама Марка Джекобса (дизайнера, а не собаки, естественно). Представленных мне французских близняшек зовут Жозефина и Мари-Катрин (Марика). Они обе кивают, как бы снисходя до меня, но при этом не проявляя дружелюбия и не заговаривая.

Подходит официантка, чтобы принять у нас заказ.

— Еще раз всем по «Кровавой Мэри», — распоряжается Лиллиан.

Ситуация настолько невероятна, что у меня дух захватывает. Или, возможно, виной тому табачный дым от нелегального курения в помещении.

Я опять замечаю в толпе Джеймса. На сей раз он беседует с высокой девушкой с пышными ярко-рыжими волосами до плеч, которая с точки зрения анатомии похожа на вешалку. Мне не нравится, с какой непринужденностью она то и дело дотрагивается до него во время разговора.

Официантка возвращается, неся поднос, уставленный высокими бокалами с красным напитком.

— Знаешь ли ты, Кейт, какой ингредиент обязательно присутствует в «Кровавой Мэри» ресторана «Карнивор»? — спрашивает Лиллиан и торжественно объявляет: — Свежая кровь.

Официантка расставляет бокалы перед каждым из нас.

— Кровь. Ха-ха... — Она шутит? Ну не может же это быть правдой.

Мои сослуживцы расправляются со своими коктейлями, как закоренелые алкоголики. Семь пар подведенных, накрашенных глаз устремлены на меня. Мой нетронутый бокал и я — в центре внимания, причем объект вожделения — именно напиток.

— Попробуй это, Кейт, — предлагает Лиллиан. — Думаю, тебе это очень, очень понравится.

Я хватаю свою «Кровавую Мэри» и пью. Горло обжигает.

— Я совсем не чувствую вкуса крови, — заявляю я.

Всех остальных это забавляет. Выпив коктейль, я начинаю чувствовать себя настолько уверенной в себе, даже безрассудной, что отваживаюсь вступить в разговор.

— Здесь все говорят о «модном убийце», — объявляю я всем сидящим за столом. — Предполагаю, что он один из тех, кто был в «Барнис».

За столом воцаряется мертвая тишина. Я сожалею, что открыла рот, но тут Трей ломает лед молчания:

— Я слышал, что та девушка была найдена в задней части «Джо-паба» и что она была вся в крови и дерьме. — Он кивает с довольным видом.

Шейн говорит тихо, но, несмотря на это, заставляет прислушаться к себе:

— Все это связано с пропагандой насилия на фото в модных журналах. Кажется, таким образом нам дают понять, что в этом необузданном смертельном веселье есть особый шик. И такая реклама нам ни к чему. — Его тон резок, даже очень.

— Не кажется ли вам, что вы обвиняете жертву? — спрашивает одна из близняшек (я уже забыла, кто из них кто). — Ведь убивают людей именно из мира моды.

— Все рекламы хороши, выбирай на вкус, — шутит Кристен Дрейн.

— Эти убийства бросают тень на всех нас, — говорит Шейн, глядя на Лиллиан. — Мне пришлось немало потрудиться, чтобы стать тем, кем я стал. И я не хочу, чтобы все рухнуло из-за чьего-то идиотизма.

Лиллиан внимательно рассматривает своих собеседников, кажется, не обращая на Шейна никакого внимания.

— Убийства происходят в Нью-Йорке ежедневно, — вяло говорит она. — Нет никаких «модных убийц». Есть просто убийцы. Нам не о чем беспокоиться.

Ноа быстро подхватывает точку зрения Лиллиан:

— Мода может быть несколько эгоистичной. Возможно, это даже не о нас.

Лиллиан вздыхает — ей ужасно скучно.

— Кейт, пойди и скажи нашему фотографу, чтобы он подошел к нам и сделал несколько снимков.

— Кого ты имеешь в виду? — прикидываюсь я, хотя прекрасно понимаю, о ком это она.

— Джеймса, конечно, — отвечает Лиллиан. — Интересный молодой человек. Каштановые волосы. В чем-то фиолетовом, на пуговицах.

Лиллиан считает Джеймса интересным? Она запомнила, во что он одет?

Я без труда нахожу его. Он нацелил объектив своей фотокамеры размером с Манхэттен на каких-то девушек, изображающих роботов. Его щеки и подбородок покрыты темной щетиной. Легкая хлопчатобумажная фиолетовая рубашка обтягивает в меру широкие плечи, она мятая и к тому же не заправлена. Он выглядит очень сексуально.

— Привет, — говорю я. — Лиллиан хочет, чтобы ты сфотографировал нас.

— Кейт! — обрадовался он. — Как ты сюда попала? Вот это платье!

— От Марни, но не мое. Я здесь в роли манекенщицы.

— Это необходимо увековечить для потомков. — Он отходит от меня на несколько шагов и фотографирует, Держа камеру прямо перед грудью, не поднимая ее. — Еще разок. — Из кармана Джеймс извлекает цифровой Фотоаппарат и быстро делает еще несколько снимков в разных ракурсах, ни разу не взглянув в видоискатель. — Цифра-это здорово!

Зачем ему мое фото?

— Можно посмотреть? — спрашиваю я.

— Нет.

— Почему?

— Девушки хотят выглядеть исключительно красивыми на фото. Но я стараюсь не делать гламурных снимков.

— Ко мне это не относится. Я нефотогенична. — Но тут же я сожалею о сказанном, потому что он может подумать, что я напрашиваюсь на комплимент.

Я смотрю на то, что получилось. Каждый снимок — суперкрупный план. Половина моего лица. Моя рука и часть торса. Подол моего платья из голубой тафты, бедра и колени. Случайные кадры, запечатлевшие случайные части тел случайных людей в толпе, включая фрагмент рыжей головы девушки, с которой я видела его недавно.

— Мне нравится, как ты передаешь хаотичность толпы, — льщу я.

— Спасибо, — улыбается он. — Это то, над чем я сейчас работаю.

Я улыбаюсь в ответ, и мы оба чувствуем, что каждый хочет сказать что-то еще. Потом Джеймс проскальзывает мимо меня, направляясь к Лиллиан, ненадолго задержав руку на моей талии.

Во время торжественного обеда Лиллиан сидит за столом со знаменитостями, а я в соответствии со своим рангом — на Камчатке.

С одной стороны от меня — пустующее пока место, помеченное карточкой с причудливым изображением скальпеля. С другой — не вышедшая ростом одинокая брюнетка в индийском платье-тунике, почти наверняка являющемся продуктом использования дешевой детской рабочей силы, однако держу пари, что она не думала об этом при покупке. Перед ней три пустых бокала из-под мартини.

Я заказываю проходящему мимо официанту еще одну «Кровавую Мэри».

— Огоньку не найдется? — обращается ко мне брюнетка.

— Извините, — отвечаю я. — Вероятно, я единственная здесь не курю.

— Я — Беверли Грант. Из отдела исследований. А ты — Кейт Макэллистон, новая съедобная игрушка.

Тетя Вик говорила мне, что женщине никогда не следует реагировать на анонимную корреспонденцию, электронные заигрывания или оскорбления пьяных. Я невозмутимо наблюдаю за шумной четверкой, сидящей за столом напротив нас.

— Могу поспорить, что ты ждешь, не дождешься, как бы стать одной из них. — Беверли делает большой глоток мартини.

Я пожимаю плечами и улыбаюсь. Мне хочется, чтобы место слева от меня занял, наконец, Гари Элдерс, так написано на карточке. Когда появится этот Гари, я смогу переключиться на него. Эх, Гари, Гари, ты, должно быть, сегодня на вечеринке получше, чем наша, иначе обязательно бы прибыл хотя бы к подаче первого блюда. Мы с Беверли напряженно молчим. Потом она поворачивается ко мне:

— Я видела, как ты взглянула на меня злобным взглядом модной сучки, когда шла сюда. Но знаешь, что бы ты там ни думала, мне наплевать на твои стандарты.

Мои стандарты? Я что — Диана Вриланд[20]? Лучше не связываться с подвыпившей и к тому же воинственно настроенной особой, но меня понесло:

— Взглянув на твое платье, я просто подумала, что такие обычно шьют в мастерских, где царит потогонная система. Я всегда спрашиваю себя, знают ли люди об этом, когда покупают подобные вещи. Прости, если я тебя обидела, — ничего личного.

— Ты думаешь о людях, — запинаясь произносит она.

— Да, думаю.

— Я тоже. — Она придвигается ко мне поближе. Ее лицо с мутным взглядом почти касается моего. — Ты хорошая. Ты мне нравишься. — Она обнимает одной рукой меня за шею и провозглашает, обращаясь ко всем сидящим за столом: — Она мне нравится! — Но им это все равно.

— Официант! — Беверли вцепляется в проходящего мимо служащего и заказывает еще один мартини.

— Ты уверена, что хочешь его? — спрашиваю я.

— Никогда нельзя быть ни в чем уверенной. Я открою тебе один секрет. Я испугана насмерть. Только мистер Мартини может мне помочь. — Речь ее становится отрывистой, и она с трудом пытается сфокусировать свой взгляд на мне. — Ты заметила, — продолжает она, — что с нашими коллегами что-то не так? Что-то не так в этом шикарном обществе, частью которого ты становишься. Они не едят. Они пьют только темно-красную жидкость. Они тощие, бледные лунатики, шикарные дамочки, великолепно смотрящиеся в черном. Кто они такие?

— Модели. — Я смеюсь.

Ей почему-то не смешно. До меня вдруг доходит:

— О, ты, наверное, о той чепухе, которую пишет «Наблюдатель»?

— Это не че-пу-ха! Эт-то прав-вда!

— Не может быть, — говорю я, хотя почти верю ей.

Она наклоняется ко мне и понижает голос до шепота:

— Ты кажешься довольно милой, хотя и одна из них. Поэтому я расскажу тебе кое-что, только тебе — больше никому...

Мне не по себе, да и голос Беверли стал более трезвым.

— Лиллиан Холл — вампир. Она приехала из Европы и привезла большую часть персонала с собой. Они все мертвецы. Каждому из них более ста лет. Они убивают людей, чтобы оставаться вечно молодыми. А когда хотят привлечь в свой клуб новичка, то сначала убивают его, высасывая свежую кровь, а потом каким-то образом — вуаля! — тоже превращают в вампира.

Она делает глоток мартини.

— Вот скажи, ты видела, чтобы они ели или пили что-нибудь, кроме кроваво-красного, или пользовались туалетом? Уверяю тебя, ни один из них никогда не пользовался сортиром по назначению.

Я не знаю, что сказать. Она имеет доступ к служебному туалету?

— Я провела собственное расследование целой вереницы странных смертельных случаев, произошедших с людьми из модной тусовки. Сначала они становятся бледными. Их волосы тускнеют, ногти искривляются и слоятся. Иногда у них обнаруживается необъяснимая тяга к несъедобным вещам, например, глине и бумаге...