Сага (Ты меня на рассвете разбудишь...)

Ты меня на рассвете разбудишь,проводить необутая выйдешь.Ты меня никогда не забудешь.Ты меня никогда не увидишь. Заслонивши тебя от простуды,я подумаю: "Боже Всевышний!Я тебя никогда не забуду.Я тебя никогда не увижу". Эту воду в мурашках запруды,это Адмиралтейство и Биржуя уже никогда не забудуи уже никогда не увижу. Не мигают, слезятся от ветрабезнадежные карие вишни.Возвращаться — плохая примета.Я тебя никогда не увижу. Даже если на землю вернемсямы вторично, согласно Гафизу,мы, конечно, с тобой разминемся.Я тебя никогда не увижу. И окажется так минимальнымнаше непониманье с тобоюперед будущим непониманьемдвух живых с пустотой неживою. И качнется бессмысленной высьюпара фраз, залетевших отсюда: "Я тебя никогда не забуду.Я тебя никогда не увижу".

Роберт Иванович Рождественский (1932–1994) (настоящая фамилия – Петкевич)

Мгновения

Не думай о секундах свысока.Наступит время, сам поймешь, наверное,-свистят они,как пули у виска,мгновения, мгновения, мгновения.У каждого мгновенья свой резон,свои колокола, своя отметина,Мгновенья раздают - кому позор,кому бесславье, а кому бессмертие.Мгновения спрессованы в года,Мгновения спрессованы в столетия.И я не понимаю иногда,где первое мгновенье, где последнее.Из крохотных мгновений соткан дождь.Течет с небес вода обыкновенная.И ты, порой, почти полжизни ждешь,когда оно придет, твое мгновение.Придет оно, большое, как глоток,глоток воды во время зноя летнего.А в общем,надо просто помнить долгот первого мгновенья до последнего.Не думай о секундах свысока.Наступит время, сам поймешь, наверное,-свистят они,как пули у виска,мгновения, мгновения, мгновения.

ПЕСНЯ О ДАЛЕКОЙ РОДИНЕ

Я прошу, хоть ненадолго,Боль моя, ты покинь меня.Облаком, сизым облаком,Ты полети к родному дому,Отсюда к родному дому. Берег мой, покажись вдалиКраешком, тонкой линией.Берег мой, берег ласковый,Ах, до тебя, родной, доплыть бы,Доплыть бы хотя б когда-нибудь. Где-то далеко, где-то далекоИдут грибные дожди.Прямо у реки, в маленьком садуСозрели вишни, склонясь до земли. Где-то далеко, в памяти моей,Сейчас, как в детстве, тепло,Хоть память укрытаТакими большими снегами. Ты гроза, напои меня,До пьяна, да не до смерти.Вот опять, как в последний раз,Я все гляжу куда-то в небо, Как будто ищу ответа...

Евгений Александрович Евтушенко (фамилия при рождении — Гангнус, род. 1932)

ПЕВИЦА

Маленький занавес поднят.В зале движенье и шум.Ты выступаешь сегодняв кинотеатре "Форум". Выглядишь раненой птицей,в перышках пули тая.Стать вестибюльной певицей -это Победа твоя? Здесь фронтовые песнислушают невсерьез.Самое страшное, еслидаже не будет слез. Хочешь растрогать? Не пробуй...Здесь кинопублика всяс пивом жует бутерброды,ждет, чтоб сеанс начался. Публика не понимаетчто ты поешь, почему,и заодно принимаетмузыку и ветчину. А на экране фраки,сытых красоток страна,будто победа - враки,или не наша она. Эти трофейные фильмысвергшиеся, как с небес,так же смотрели умильнодяденьки из СС. Нас не освободили.Преподнесли урок.В этой войне победилиноги Марики Рокк. 1951

* * *

Д. Г. Был я столько раз так больно ранен,добираясь до дому ползком,но не только злобой протаранен —можно ранить даже лепестком. Ранил я и сам — совсем невольнонежностью небрежной на ходу,а кому-то после было больно,словно босиком ходить по льду. Почему иду я по руинамсамых моих близких, дорогих,я, так больно и легко ранимыйи так просто ранящий других? 1973

Арсений Александрович Тарковский (1907 —1989)

МНЕ СТЫДНО РУКИ ЖАТЬ ЛЬСТЕЦАМ…

Мне стыдно руки жать льстецам,
Лжецам, ворам и подлецам,
Прощаясь, улыбаться им
И их любовницам дрянным,
В глаза бескровные смотреть
И слышать, как взвывает медь,
Как нарастает за окном
Далекий марш, военный гром
И штык проходит за штыком.
Уйдем отсюда навсегда.
Там — тишина, и поезда,
Мосты, и башни, и трава,
И глаз дневная синева,
Река — и эхо гулких гор.
И пуля звонкая в упор. Вот и лето прошло... Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.

Все, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло,
Только этого мало.

Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Все горело светло,
Только этого мало.

Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала,
Мне и вправду везло.
Только этого мало.

Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло,
Только этого мало. 1967

ПОЗДНЯЯ ЗРЕЛОСТЬ

Не для того ли мне поздняя зрелость,
Чтобы, за сердце схватившись, оплакать
Каждого слова сентябрьскую спелость,
Яблока тяжесть, шиповника мякоть,

Над лесосекой тянувшийся порох,
Сухость брусничной поляны, и ради
Правды - вернуться к стихам, от которых
Только помарки остались в тетради.

Все, что собрали, сложили в корзины,-
И на мосту прогремела телега.
Дай мне еще наклониться с вершины,
Дай удержаться до первого снега.

Борис Абрамович Слуцкий (1919 —1986)

ФИЗИКИ И ЛИРИКИ

Что-то физики в почете.Что-то лирики в загоне.Дело не в сухом расчете,Дело в мировом законе. Значит, что-то не раскрылиМы, что следовало нам бы!Значит, слабенькие крылья -Наши сладенькие ямбы, И в пегасовом полетеНе взлетают наши кони...То-то физики в почете,То-то лирики в загоне. Это самоочевидно.Спорить просто бесполезно.Так что даже не обидно,А скорее интересноНаблюдать, как, словно пена,Опадают наши рифмыИ величие степенноОтступает в логарифмы. ***Двадцатые годы, когда все былиДвадцатилетними, молодыми,Скрылись в хронологическом дыме. В тридцатые годы все повзрослели -Те, которые уцелели. Потом настали сороковые.Всех уцелевших на фронт послали, Белы снега над ними постлали. Кое-кто остался все же,Кое-кто пережил лихолетье. В пятидесятых годах столетья,Самых лучших, мы отдохнули.Спины отчасти разогнули,Головы подняли отчасти. Не знали, что это и есть счастье,Были нервны и недовольны,По временам вспоминали войныИ то, что было перед войною. Мы сравнивали это с новизною,Ища в старине доходы и льготы.Не зная, что в будущем, как в засаде,Нас ждут в нетерпении и досадеГрозные шестидесятые годы.

Горбовский Глеб Яковлевич (р. 1931)

Баллада о двух геологах

Горы. Палатка. Сумрак дрожит.Пусто в жадном желудке.Рядом на шкуре товарищ лежит,мертвый вторые сутки. Рация плачет...Мелким дождем -в небе тире и точки.Нас не услышали.Мы подождем.Это еще цветочки...Маминой ниткой локоть зашитна серой спортивной куртке,в которойпарень тихо лежит,мертвый третьи сутки... Просто камень, подлый кругляк,вылез из-под подошвы,и вот человек полетел так,словно онвсемиброшенный...Другой другому -(уже не спешит) -на грудь кладетнезабудки.Их было двое.Один лежитмертвыйчетвертые сутки... ...Быть может, это было давно:горы, небо, палатка...Еще ни радио, ни кино,еще другие порядки...еще пещеры -- не этажи...еще человекуне жутко,когда товарищ рядом лежит,мертвыйпятые сутки... 1964

Детство мое

Война меня кормила из помойки,пороешься — и что-нибудь найдешь.Как серенькая мышка-землеройка,как некогда пронырливый Гаврош.Зелененький сухарик,корка сыра,консервных банок терпкий аромат.В штанах колени,вставленные в дыры,как стоп-сигналы красные, горят.И бешеные пульки,вместо пташек,чирикают по-своему...И дым,как будто знамямолодости нашей,встает на гроизонтомзолотым... 1964 Евгений Михайлович Винокуров (1925 — 1993)

Не плачь

Ты не плачь, не плачь, не плачь. Не надо.Это только музыка! Не плачь.Это всего-навсего соната.Плачут же от бед, от неудач. Сядем на скамейку. СиневатоНебо у ботинок под ледком.Это всего-навсего соната —Черный рупор в парке городском. Каплет с крыши дровяного склада.Развезло. Гуляет черный грач...Это всего-навсего соната!Я прошу: не плачь, не плачь, не плачь. 1965

«Боюсь гостиниц. Ужасом объят...»

Боюсь гостиниц. Ужасом объятПри мысли, что когда-нибудь мне сноваВтянуть в себя придется тонкий ядКовров линялых номера пустого. Боюсь гостиниц. Это неспроста.Здесь холодом от окон веет люто.Здесь лампа. Здесь гардины. Здесь тахта.Иллюзия семейного уюта. Боюсь гостиниц. Может, потому,Что чувствую, что в номере когда-тоОстаться мне случится одному.Навеки. В самом деле. Без возврата. 1961 Виктор Фёдорович Боков (1914 —2009)

* * *

Живу все проще, все скромней.

Задумаюсь - чешу затылок.

Я вспомнил детство без ремней

И без родительских придирок.

Отец был вспыльчив, как огонь.

Мать добротой к сынку лучилась,

Отец шагнул одной ногой,

Другая в поле очутилась!

Он пашет, подымает пласт,

Коня к работе понукает.

Он над землей имеет власть,

Что делать с ней, отлично знает.

А рожь растет. И я расту!

А лен зацвел, он синеглазый.

- Давай мешки! - И я несу,

Роса на листьях, как алмазы.

За плугом ходит хитрый грач,

Ходьба его не угнетает.

Червей, земля, ты как ни прячь,

Грач их находит и глотает!

- Сынок! Принес бы мне попить.

Обедать будем чуть попозже.

И снова просьба: - Слушай, Вить,

Принес бы мне другие вожжи!

А жаворонок песни вьет,

Пахать под песню нам повадней.

А жизнь сама собой идет,

И опыт жизни все громадней! 2001

НА МАМАЕВОМ КУРГАНЕ

На Мамаевом кургане тишина,За Мамаевым курганом тишина,В том кургане похоронена война,В мирный берег тихо плещется волна. Перед этою священной тишинойВстала женщина с поникшей головой,Что-то шепчет про себя седая мать,Все надеется сыночка увидать. Заросли степной травой глухие рвы,Кто погиб, тот не поднимет головы,Не придет, не скажет: "Мама! Я живой!Не печалься, дорогая, я с тобой!" Вот уж вечер волгоградский настает,А старушка не уходит, сына ждет,В мирный берег тихо плещется волна,Разговаривает с матерью она.

Тушнова Вероника Михайловна (1915 - 1965)

«Не отрекаются любя...»

Не отрекаются любя.Ведь жизнь кончается не завтра.Я перестану ждать тебя,а ты придешь совсем внезапно.А ты придешь, когда темно,когда в стекло ударит вьюга,когда припомнишь, как давноне согревали мы друг друга.И так захочешь теплоты,не полюбившейся когда-то,что переждать не сможешь тытрех человек у автомата.И будет, как назло, ползтитрамвай, метро, не знаю что там.И вьюга заметет путина дальних подступах к воротам...А в доме будет грусть и тишь,хрип счетчика и шорох книжки,когда ты в двери постучишь,взбежав наверх без передышки.За это можно все отдать,и до того я в это верю,что трудно мне тебя не ждать,весь день не отходя от двери. 1944

«Пусть мне оправдываться нечем...»

Пусть мне оправдываться нечем,пусть спорны доводы мои,-предпочитаю красноречьюкосноязычие любви. Когда волненью воплотитьсяв звучанье речи не дано,когда сто слов в душе родитсяи не годитсяни одно!Когда молчание не робость,но ощущение того,какая отделяет пропастьслова от сердца твоего. О сердце, склонное к порывам,пусть будет мужеством твоимв поступках быть красноречивым,а в обожании - немым. И что бы мне ни возразили,я снова это повторю.... Прости меня,моя Россия,что о любвине говорю. 1950

«Не о чем мне печалиться...»

Не о чем мне печалиться,откуда жеслезы эти?Неужели сердце прощаетсясо всем дорогим на свете —с этим вечером мглистым,с этим безлистым лесом...А мне о разлуке близкойничего еще не известно.Все еще верю:позже,когда-нибудь...в марте... в мае...Моя последняя осень.А я ничего не знаю.А сны все грустнее снятся,а глаза твои все роднее,и без тебя оставатьсявсе немыслимей!Все труднее! 1955

Мориц Юнна Петровна (р. 1937)

«Небо стальное в городе ...»

Небо стальноев городе зимнемпахнет снегами.Все остальноепахнет бензиноми сапогами.Носится мятаво рту для общенья.В моде текстильнойрифма изъятаиз обращенья -стала нестильной.В этом проемея выступаюс аккордеоном.Песенки кроме,вся утопаюв горько-соленом. 1956

«Уеду, уеду, уеду...»

Уеду, уеду, уедуВ далекую южную степь,Где мчатся собаки по следу,Сплетенному в узкую цепь. Там хищные птицы кочуют,И зной не жалеет лица,И, запах собачий почуяв,Там заячьи рвутся сердца. Костры я раскладывать буду,Охотникам ужин варить,И я навсегда позабуду,Как надо с тобой говорить. Я буду усталая падать,Но слышать, что ветры гудят.Пусть небо, и горы, и падиМеня от тебя оградят! Я стану угадывать зверяПо травам, растоптанным зло.Мне смелые люди доверятОднажды свое ремесло. И коршуна влажное телоПовиснет на ленте ремня.Уеду! Какое мне дело,Как ты проживешь без меня. 1966

Владимир Семёнович Высоцкий (1938—1980)

Здесь вам не равнина

Здесь вам не равнина, здесь климат иной - Идут лавины одна за одной. И здесь за камнепадом ревет камнепад, - И можно свернуть, обрыв обогнуть, - Но мы выбираем трудный путь, Опасный, как военная тропа!. Кто здесь не бывал, кто не рисковал - Тот сам себя не испытал, Пусть даже внизу он звезды хватал с небес: Внизу не встретишь, как не тянись, За всю свою счастливую жизнь Десятой доли таких красот и чудес. Нет алых роз и траурных лент, И не похож на монумент Тот камень, что покой тебе подарил, - Как Вечным огнем, сверкает днем Вершина изумрудным льдом - Которую ты так и не покорил. И пусть говорят, да, пусть говорят, Но - нет, никто не гибнет зря! Так лучше - чем от водки и от простуд. Другие придут, сменив уют На риск и непомерный труд, - Пройдут тобой не пройденный маршрут. Отвесные стены... А ну - не зевай! Ты здесь на везение не уповай - В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала, - Надеемся только на крепость рук, На руки друга и вбитый крюк - И молимся, чтобы страховка не подвела. Мы рубим ступени... Ни шагу назад! И от напряженья колени дрожат, И сердце готово к вершине бежать из груди. Весь мир на ладони - ты счастлив и нем И только немного завидуешь тем, Другим - у которых вершина еще впереди. 1966

Он не вернулся из боя

Почему все не так? Вроде - все как всегда: То же небо - опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода... Только - он не вернулся из боя. Мне теперь не понять, кто же прав был из нас В наших спорах без сна и покоя. Мне не стало хватать его только сейчас - Когда он не вернулся из боя. Он молчал невпопад и не в такт подпевал, Он всегда говорил про другое, Он мне спать не давал, он с восходом вставал, - А вчера не вернулся из боя. То, что пусто теперь, - не про то разговор: Вдруг заметил я - нас было двое... Для меня - будто ветром задуло костер, Когда он не вернулся из боя. Нынче вырвалась, словно из плена, весна, По ошибке окликнул его я: "Друг, оставь прикурить!" - а в ответ - тишина... Он вчера не вернулся из боя. Наши мертвые нас не оставят в беде, Наши павшие - как часовые... Отражается небо в лесу, как в воде, - И деревья стоят голубые. Нам и места в землянке хватало вполне, Нам и время текло - для обоих... Все теперь - одному, - только кажется мне - Это я не вернулся из боя. 1969 Виктор Робертович Цой (1962—1990)***Вместо тепла - зелень стекла, Вместо огня - дым, Из сетки календаря выхвачен день. Красное солнце сгорает дотла, День догорает с ним, На пылающий город падает тень. "Перемен!" - требуют наши сердца. "Перемен!" - требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших слезах, И в пульсации вен: "Перемен! Мы ждем перемен!" Электрический свет продолжает наш день, И коробка от спичек пуста, Но на кухне синим цветком горит газ. Сигареты в руках, чай на столе - эта схема проста, И больше нет ничего, все находится в нас. "Перемен!" - требуют наши сердца. "Перемен!" - требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших слезах, И в пульсации вен: "Перемен! Мы ждем перемен!" Мы не можем похвастаться мудростью глаз И умелыми жестами рук, Нам не нужно все это, чтобы друг друга понять. Сигареты в руках, чай на столе - так замыкается круг, И вдруг нам становится страшно что-то менять. "Перемен!" - требуют наши сердца. "Перемен!" - требуют наши глаза. В нашем смехе и в наших слезах, И в пульсации вен: "Перемен! Мы ждем перемен!" Группа кровиТеплое место,
На улице ждут отпечатков наших ног.
Звездная пыль, на сапогах.

Мягкое кресло, клетчатый плед,
Не нажатый вовремя курок.
Солнечный день, в ослепительных снах.

И есть чем платить,
Но я не хочу, победы любой ценой.
Я никому не хочу ставить ногу на грудь.

Я хотел бы остаться с тобой, -
Просто остаться с тобой,
Но высокая в небе звезда, зовет меня в путь.