Только там, где есть жизнь, есть и воля; но это не воля к

Жизни, но -- так учу я тебя -- воля к власти!

Многое ценится живущим выше, чем сама жизнь; но и в самой

оценке говорит -- воля к власти!" --

Так учила меня некогда жизнь, и отсюда разрешаю я, вы,

Мудрейшие, также и загадку вашего сердца.

Поистине, я говорю вам: добра и зла, которые были бы

Непреходящими, -- не существует! Из себя должны они все снова и

Снова преодолевать самих себя.

При помощи ваших ценностей и слов о добре и зле совершаете

Вы насилие, вы, ценители ценностей; и в этом ваша скрытая

Любовь, и блеск, и трепет, и порыв вашей души.

Но еще большее насилие и новое преодоление растет из ваших

Ценностей: об них разбивается яйцо и скорлупа его.

И кто должен быть творцом в добре и зле, поистине, тот

Должен быть сперва разрушителем, разбивающим ценности.

Так принадлежит высшее зло к высшему благу; а это благо

есть творческое. --

Будем же говорить только о нем, вы, мудрейшие, хотя и это

Дурно. Но молчание еще хуже; все замолчанные истины становятся

Ядовитыми.

И пусть разобьется все, что может разбиться об наши

истины! Сколько домов предстоит еще воздвигнуть! --

Так говорил Заратустра.

О возвышенных

Спокойна глубина моего моря; кто бы угадал, что она

Скрывает шутливых чудовищ!

Непоколебима моя глубина; но она блестит от плавающих

Загадок и хохотов.

Одного возвышенного видел я сегодня, торжественного,

Кающегося духом; о, как смеялась моя душа над его безобразием!

С выпяченной грудью, похожий на тех, кто вбирает в себя

Дыхание, -- так стоял он, возвышенный и молчаливый.

Увешанный безобразными истинами, своей охотничьей добычей,

И богатый разодранными одеждами; также много шипов висело на

Нем -- но я не видел еще ни одной розы.

Еще не научился он смеху и красоте. Мрачным возвратился

Этот охотник из леса познания.

С битвы, где бился с дикими зверями, вернулся домой он; и

сквозь серьезность его проглядывает еще дикий зверь --

Непобежденный!

Как тигр, все еще стоит он, готовый прыгнуть; но я не

Люблю этих напряженных душ: не по вкусу мне все эти

Ощерившиеся.

И вы говорите мне, друзья, что о вкусах и привкусах не

Спорят? Но ведь вся жизнь есть спор о вкусах и привкусах!

Вкус: это одновременно и вес, и весы, и весовщик; и горе

Всему живущему, если бы захотело оно жить без спора о весе, о

Весах и весовщике!

Если бы этот возвышенный утомился своею возвышенностью, --

Только тогда началась бы его красота; и только тогда вкусил бы

Я его и нашел бы вкусным.

И только когда он отвратится сам от себя, перепрыгнет он

Через свою собственную тень -- и поистине прямо в свое

Солнце.

Слишком долго сидел он в тени, щеки побледнели у кающегося

Духом; почти умер он с голоду в своих ожиданиях.

Презрение еще в его взоре, и отвращение таится на его

Устах. Хотя отдыхает он теперь, но его отдых еще не на солнце.

Он должен был бы работать, как вол; и его счастье должно

Бы разить землею, а не презрением к земле.

Белым волом хотел бы я его видеть, идущим, фыркая и мыча,

Впереди плуга, -- и его мычание должно бы хвалить все земное!

Темно еще его лицо; тень руки пробегает по нему. Затемнен

Еще взор его глаз.

Самое дело его есть еще тень на нем: рука затемняет того,

Кто трудится, не покладая рук. Еще не преодолел он своего дела.

Как люблю я в нем выю вола; но теперь хочу я еще видеть

Взор ангела.

И от воли своей героя должен он отучиться: вознесенным

Должен он быть для меня, а не только возвышенным, -- сам эфир

Должен вознести его, лишенного воли!

Он победил чудовище, он разгадал загадки; но он должен еще

Победить своих чудовищ и разгадать свои загадки, в небесных

Детей должен он еще превратить их.

Еще не научилось его познание улыбаться и жить без

Зависти; еще не стих поток его страстей в красоте.

Поистине, не в сытости должно смолкнуть и утонуть его

Желание, а в красоте! Осанистость свойственна щедрости

Благородно мыслящего.

Закинув руку за голову -- так должен был бы отдыхать